Текст книги "Искатель. 2004. Выпуск №10"

Автор книги: Станислав Родионов

Соавторы: Павел Губарев,Сергей Борисов,Александр Аверьянов,Мария Дрыганова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

26

То, что я задумал, не укладывалось в понятия здравого смысла – антипод любознательности. Здравый смысл рационален – он обязывает не распыляться и делать только то, что необходимо. Но у меня уже был собственный жизненный опыт, которого хватило на афоризм: тот, кто делает лишь необходимое, никогда вершин не достигнет. И вообще, успеха не добьется.

То, что я задумал, требовало времени, физических сил и автомобиля. У меня было только первое – время. И остатки сил. Кто же даст автомобиль для удовлетворения мой любознательности? А она, любознательность, прямо-таки жгла меня – я даже с судмедэкспертом не встретился.

Не стану мелочиться и описывать, как ходил по улицам и районам, ждал у парадных и в скверах, ездил на троллейбусах и даже на такси… Передам только суть.

Сперва пошел на квартиру гражданки Кудиной, той самой, которой ясновидящая точно предсказала день смерти. Говорила со мной ее дочь.

– Еще зимой мама сказала, что умрет первого мая…

– Откуда она это взяла?

– Не знаю. Мама состояла на учете в районном психдиспансере.

Вот и ответ. Впрочем, не ответ – много людей состоят на подобных учетах. Ведь Кудинова не отравилась и не повесилась, а скончалась в назначенный ей день.

– А как ваша мама попала в областную поликлинику?

– Кто-то ей назвал имя Амалии Карловны, как обладательницы мистической силы. Мама ходила к ней ежедневно.

– Помогло?

– Амалия Карловна ей внушала, что первого мая не умрет. А мама не верила.

Дочка всхлипнула без слез. Бледная, тихоголосая и вялая, наверное, походила на мать. Я спросил о главном:

– Ну, а первого мая?

– Мама вскочила в шесть утра, а к девяти уже явилась к невропатологу. И я с ней.

– Были на приеме?

– Да. Амалия Карловна сперва уговорила, что сегодня, первого мая, ничего не случится. Мама не верит. Тогда ясновидящая как рявкнет: «Ты умрешь не первого мая, а первого июня!»

– Зачем же… так?

– А иначе маму было не пронять. Она сразу успокоилась, и мы вернулись домой. Весь месяц прошел спокойно. И к Амалии Карловне не ходила. Первого июня позавтракала и со мной попрощалась. Я думала, что она идет в магазин. А мама легла и умерла.

Я посидел немного, поговорил, посочувствовал, поблагодарил за прием и откланялся. Никаких сверхъестественных сил в поведении Амалии Карловны я не нашел, как и в поступке ее больной пациентки, – довольно-таки частый случай внушения и самовнушения.

В следующем адресе не повезло – гражданка Сугробкина была в санатории, о чем мне сообщил ее сын-студент через приоткрытую дверь. Я изъявил желание поговорить с ним. Осторожный студент ответного желания не изъявил. Его даже не убедило ярко-малиновое удостоверение, а убедили мои очки, солидный портфель и поэтично взлохмаченная голова – бандиты выглядят иначе.

– Гражданин Сугробкин, меня интересует лишь один вопрос: как ваша мама излечилась?

– Ее выходила известная целительница Амалия Карловна.

– Чем же она известна?

– Бионической энергией.

– Что это?

– Биополе.

– А оно того… доказано? – осторожничал я, поскольку шли шестидесятые годы с научными и псевдонаучными спорами.

Он усмехнулся снисходительно, как представитель точных наук над гуманитарием. Наверное, физик, математик или механик. Он тут же это подтвердил:

– Доказано, что сильное биополе человека способно влиять на молекулы и на квантовые частицы типа лептонов.

– У Амалии Карловны такое?

– У нее такая аура, что в транспорте ей всегда уступают место.

Интересно, какая у меня аура? В транспорте я никогда не сижу, и садиться даже не пробую – бесполезно. Лишь только приткнусь, как пожилая женщина из десятка сидящих выбирает меня и встает рядом с немым укором.

– Облучила биополем один раз?

– Множество. Она работала здесь, по вызову.

– Как же это происходило? Посидит возле мамы – и все?

Парень задумался, как споткнулся. На пустом месте не спотыкаются. Я ждал.

– Ну, поговорят, а перед уходом Амалия Карловна оставит лекарство.

– Какое?

– Не знаю. Разные… Травы, мед с клюквой от давления…

– Зачем же, если биополе?

– На всякий случай.

Я засмеялся не оттого, что стало весело, а ради укола студента тем самым биополем, которое влияет на молекулы с лептонами. Студент ответил улыбкой, похоже, что-то понявшей. Квартиру я покинул с мыслью… Почему экстрасенсорикой, ясновиденьем, телепатией, медитацией и прочей иррациональностью, как правило, занимаются люди технических профессий, но не гуманитарии?

Ага, вот зачем Дмитрий Ольшанин носит травы Амалии Карловне…

Теперь к гражданке Капо, которую ясновидящая спасла от диких страхов.

Капо удивила радушием, словно ждала меня, следователя прокуратуры. Даже предложила чаю, правда, под неодобрительный взгляд своей сестры. Пришлось отказаться, хотя к столу я сел.

– Гражданка Капо, прокуратура изучает проблему навязчивых состояний, так сказать, в криминальном аспекте…

– Ничего криминального у меня не было.

– У нее муж умер, – глухо вставила сестра.

– Да, Викентий скончался. После похорон и началось.

– Что? – спросил я.

– Страшно жить. Сперва депрессия… У меня посинели кончики пальцев. Однажды в форточку влетела большая черная летучая мышь, сделала надо мной три круга и пропала. Голоса…

– Чьи? – спросил я, потому что пожилая женщина умолкла.

– Покойного Викентия. Он меня звал.

– Куда?

– С собой. Когда я отказалась, он пришел…

Я кашлянул, видимо, чтобы распугать ситуацию. Седые волосы женщины дрожали от переживания того, о чем она рассказывала. Ее сестра угрюмо смотрела в пол.

– Викентий стоял вот там, у столика для цветов…

– Стоял, гм… в каком смысле?

– Неясный, полупрозрачный, даже студенистый…

– Хватит! – оборвала сестра. – Человека интересует, как ты вылечилась.

– А мне приснился номер телефона. Кого, думаете?

– Не имею представления, – отозвался я.

– Амалии Карловны! Я позвонила. Она меня посетила… Оказалось, что в моей ауре биовампир проделал дыру. После ее визита в моей душе и квартире полный покой…

– Дыру залатала, – решил я, поднимаясь.

Закрывая входную дверь, сестра придержала меня за руку:

– Она очень впечатлительна. Ей казалось, что на том месте, где стояла ваза, появляется Викентий.

– Какая ваза?

– Урна с прахом мужа. Сестра принесла ее домой и держала на столике для цветов.

– А что же Амалия Карловна?

– Велела немедленно захоронить. И сестра успокоилась…

Никакой мистики. У Амалии Карловны никаких сверхъестественных чар – элементарная психология. Не уверен, что я уснул бы в комнате, где стоит урна с прахом любимого человека…

Направляясь по следующему адресу, я ощутил легкий укол сомнений. Изобличаю ясновидящую… А уж так ли мир ясен и прост? Ученые говорят, что большая часть мозга бездействует.. А бездействует ли – ведь природа ничего не нужного не создает? Есть изученное сознание, но ведь есть и непонятное подсознание? Разве какая-то супружеская пара ученых не доказала существование ауры вокруг живых организмов? А разве биолокация не проявила себя и не отысканы колодцы при помощи прутиков? Разве нет сглаза, предсказаний, в конце концов, интуитивных озарений? Не задубел ли я в своем материализме?

Да… Но суды в качестве доказательств принимают только твердые материалистические факты.

Следующий адрес оказался глухонемым: полчаса я звонил и скребся, пока вышедшая соседка из соседней квартиры не объяснила, что молодые на работе. Я уселся на скамейку у парадного.

Знал бы прокурор области, чем заняты его кадры. Удовлетворяют собственное любопытство за счет государства. Поскольку ждать пришлось долго, то моя мысль растеклась по сознанию светленько, как сметана по серому фону. Потому что мысль правильная, а значит, и светлая. Ради чего мы живем? Работы, еды и секса? Мы живем, потому что интересно – утоляем свою любознательность

В парадное входил парень лет двадцати пяти, я его остановил. И не ошибся. Правда, возникла трудность иного порядка. Мое удостоверение его не убедило. Он знал слова «пиво», «Спартак», «Битлз», но не слышал слова «социология». Чтобы вышел разговор, пришлось объяснить, что я интересуюсь не им, и даже не женой, а экстрасенсом по имени Амалия Карловна.

– Потусторонняя баба, – сообщил он и сел рядом со мной.

– В каком смысле?

– У нее есть связи.

– В структурах власти?

– С потусторонним миром.

– Вы-то как на Амалию Карловну вышли, гражданин Турченюк? – вспомнил я фамилию.

– Год, как женат. Сперва думал… Да ничего не думал. Мужик обязан идти впереди.

– Куда?

– Например, открыть дверь в квартиру. А потом вижу: живем молчком, пупок торчком.

– У кого пупок торчком? – не понял я.

Парень смотрел на меня удивленно: если я понял, что живут молчком, то чего же не понять пупка торчком. Поэтому стал растолковывать членораздельно и внушительно:

– Жене без меня в квартиру не войти. Зовет соседей.

– Замок?

– Какой, на хрен, замок!

– Ну да, пупок торчком, – смекнул я.

– Ну! Боялась!

– Чего?

– Вот эту бабу Карловну и пригласили. За деньги, конечно.

Мы смотрели друг на друга слегка обессиленно. Я не понимал значения торчащего пупка, а он не понимал, почему следователь прокуратуры такой тупой.

– Что же объяснила баба Карловна?

– Жене было семнадцать. Пришла домой, открыла дверь, а в передней родная мать висит под потолком. Покончила с собой. С тех пор жена и не может первой шагнуть в переднюю.

– Что сделала целительница?

– Свела жену к гипнотизеру. Он ей внушил, что все это хреновина. И страхи ушли с концами.

Итак, помогла не Амалия Карловна, а гипнотизер?

27

Я устал, но запах придал моим мыслям и телу иное направление – аромат пельменей. Кафе. О том, что оно молодежное, я определил по самодельному плакату у дверей – «Голод – стимул аппетита». Я не удержался…

Заказал две порции пельменей и бутылку воды. Я пишу о времени, когда были лимонад, крем-сода, морс, крюшон, ситро, квас, но не было «пепси». Со мной за столиком оказался габаритный мужчина, евший так сосредоточенно, словно прислушивался к пищеварению в кишечнике. Заметив мое внимание, он сообщил:

– Питаться надо в одиночестве.

– Почему?

– Меньше съешь.

Я глотал пельмени не дожевывая, но не потому, что хотел оставить гражданина одного, а потому, что спешил на конец города к гражданке Бритвич…

Вместо гражданки Бритнич я попал к гражданину Бритвич, ее мужу, который изучал мое удостоверение, отыскивая подделку:

– Странно… Кто только не интересовался нашей историей.

– А кто?

– Медики, ученые, пресса… Теперь вот прокуратура.

– Аркадий Степаныч, прокуратуру интересует лишь одно: нет ли в вашей истории криминального следа.

– Зря приехали: супруга в доме отдыха.

Мы стояли в передней. Видимо, мой удрученный вид его тронул. Кисло улыбнувшись, Бритвич сообщил:

– Я знаю не меньше жены.

– В курсе всей истории? – все-таки уточнил я.

– Разумеется. Хотите кофе?

– Спасибо, хочу.

После пельменей-то. Мы прошли на чистенькую кухоньку. Приглашение на кофе было сигналом к началу беседы, которую хозяин начал первым:

– От пневмонии неожиданно умерла наша дочка. Ей было четырнадцать лет. Я, конечно, переживал, но на это не оставалось сил. Они уходили на жену, которая пребывала в перманентной истерике. Рыдания, потери сознания, припадки, крики…

– А раньше была здорова?

– Ну, слегка эмоциональна и мнительна. Например, считала, что я без нее погибну, потому что не умею варить суп.

– Наверное, часто посещала могилу?

– Часто… Ежедневно носила мороженое.

– Зачем… мороженое?

– Дочка любила. А с кладбища жену я буквально уносил на руках.

Аркадий Степанович задумчиво мешал кофе, хотя сахар не клал. Худой, высокий, в очках, стекла которых потолще моих, сильно минусовых. Волосы табачного цвета, разметались по голове диковато, словно их начали выщипывать, да передумали. Я ждал продолжения.

– Говорят, время лечит. У нас наоборот. Жена услышала дочкин голос. Звал ее к себе. Сперва только ночью, а потом и днем. Не просто звал, а якобы плакал и жаловался, что ей тяжело. Якобы дочь кричала, что она жива.

– Ну, тут нужен психиатр.

– Жену лечили. Внушением, таблетками, уколами… Все бесполезно.

Мне захотелось подсчитать, сколько я выслушал тяжких историй и печальных исповедей. В сущности, признательный рассказ преступника есть слезливая байка. А сколько монологов радостных? Вроде бы ни одного.

– Следователь, что это? Временное помешательство у здравой женщины с высшим образованием?

– Ну, а медицина-то?

– Бессильна. И тогда до жены дошел слух о чудотворце Амалии Карловне. Они встретились тайно от меня. И эта душеведка, догадайтесь, что сказала жене?

– Предложила лечить ее биополем?

– Амалия Карловна заявила, что дочка жива.

– Ее же похоронили…

– Жива, там, в гробу, и ей очень тяжело. Просит освободить… Сказать подобное больной женщине… Тут уж я схватился за голову…

Аркадий Степанович вскочил и заходил по кухне. Я вздрогнул. Чем помочь: словами, примерами из следственной практики, пойти с ним рядом?.. Помочь логикой:

– Аркадий Степанович, ведь это же глупость.

– Да? Но жена подняла общественное мнение. Корреспонденты, экстрасенсы, какие-то комиссии, делегации…

Я верил: у нас на борьбу с пьянством, с раком, с детской беспризорностью или с хулиганством народ не шевельнуть, а вот с какой-нибудь экзотической дурью… Например, с однополой любовью – пожалуйста.

– Жена своего добилась!

Я не отозвался, потому что не мог понять, чего она могла добиться. Аркадий Степанович налил мне еще кофе, которое, находившись, я всасывал, как насос. И спросил с долей злорадства:

– Смекнули, чего она добилась?

– Легла в больницу?

– Добилась вскрытия могилы.

– Зачем же?

– Глянуть, жива ли дочка.

– Идиотизм, – вырвалось у меня.

– Круты вы в оценках, – усмехнулся он.

– Что этим хотите сказать?

– Составилась комиссия: родители, врачи, администрация кладбища, представитель райздрава и даже батюшка. Могилу вскрыли. Сняли крышку гроба… Тело разложилось…

– Естественно, – попробовал я завершить его рассказ.

– Кроме головы.

– А что голова?

– Как живая, не тронутая временем ни на йоту. Румянец, свежесть и смотрит на нас с бессильным укором. Жене стало плохо, да не только жене… Я и сам бессильно сел на землю… Мне пришла мысль не вовремя и не к месту. Сотни писателей выдумывают мистические триллеры о чем попало: ожившие мумии, кровожадные гуманоиды, заразные пришельцы, гигантские черви, головоногие люди… Не перечислить. А познакомить бы толкового писателя с историями, выслушанными мною только за сегодняшний день, романы бы вышли реальной мистики, не сочиненной.

– Что же дальше? – спросил я насчет мистики реальной, не сочиненной.

– Медики объяснили, что голова оказалась в другом, благоприятном, температурном режиме и тления избежала.

– Чем все кончилось?

– Мы дочку перезахоронили на другое место, а жена болеет до сих пор. Вот и всё.

Где же всё? Подобные загадочные истории так просто не кончаются. Я вспомнил свою записную книжку, где были номера телефонов друзей, приятелей и знакомых. И Витьку Торфянникова, с кем вместе ходили в школу. Записная книжка, которую на дню листнешь раз десять. Цифры выведены пастой, как высечены – информация для следователя, что колея для автомобиля. С телефона часами не слезаешь. Сперва взгляд не засекал… До тех пор, пока номер телефона школьного друга не потускнел до едва различимого состояния. И даже не это удивило… Другие номера, рядом, писанные той же пастой, в то же время – как титры на экране. А телефон Витьки Торфянникова растворяется во времени.

Я позвонил ему. Попал на кого-то из домашних. «Здравствуйте, мне Витьку». – «Его нет». – «На работе?» – «Нет, не на работе». – «Уехал?» – «Да, уехал». – «Надолго?» – «Навсегда…»

Я понял, что Витька умер, – я только не понял, как эта смерть обесцветила его телефонный номер в моей записной книжке.

– Аркадий Степанович, ну а как же Амалия Карловна определила?.. Нет, не определила, дочка оказалась усопшей, но ведь состояние головы ясновидящая засекла?

Аркадий Степанович умолк на слишком долгое время – я кофе допил. И вглядывался в мое лицо с немым вопросом – отчего пауза. Ассоциация не совсем к месту… Вот смотришь на тихую речную воду, гладь нешелохнутая, а нет-нет да крохотная волна – не волна, микроколебания – дрогнут. Рыба на глубине прошла…

Я узрел их, микроколебания на лице Аркадия Степановича. И, не выдержав, почти крикнул:

– Что?

– Видите ли, я занимаюсь фундаментами. В земле и породах толк знаю. Могила дочери была в суглинке. После дождей он лежит плотно. А перед вскрытием меня удивила его рыхлость. Будто недавно копали.

– Какой вывод?

– Никакой, – отмахнулся он.

– Аркадий Степанович, ясновидящей платили?

– Не одну тысячу.

Вывод был у меня – могилу вскрывали и раньше. Как и могилу Висячина. Здесь убедились, что голова не пострадала, там – Висячина унесли.

28

Ни в прокуратуру, ни домой к Лиде я не заглянул. Меня несло в поселок, словно там, на свежем воздухе, могло прийти успокоение. Во второй половине дня я уже вошел в избу. Мне хотелось с кем-то поделиться и кому-то рассказать. Например, Петру. Но мы все-таки не друзья, он старше, да и стыд… Люди бы скорее поняли, если бы я изнасиловал, а когда старуха меня…

Я забыл про свое лицо.

– Что случилось? – спросил майор.

– Начальство песочит.

Он поверил, потому что начальство следователей всегда песочило. Но рассказать о приключении мне придется: не в плане моей личности, а хотя бы проинформировать, что собой представляет Амалия Карловна. Только не сейчас.

Я сел на свое лежбище. Бессилье опустило на него, потому что меня догнала отсроченная тоска – тоска одиночества. Как правило, оно накатывает зимой: когда снег и холод. И осенью, когда дождливо и темно. Но почему летом, если солнце, деревья, цветы, птицы и рядом верный товарищ?

Потому что не повидал Лиду…

Майор подошел тяжело и неповоротливо. Под сивыми бесцветными бровями его карие глаза мне показались хитроватыми:

– Сергей, сейчас твое настроение подниму.

– Как? – Я подумал, что традиционно-русским способом, то есть водочкой.

– Пойдем.

– Куда?

– На речку.

– Купаться, что ли?

– Не купаться, но душ будет.

– Что за душ?

– Бодрящий.

Я поймал себя на том, что мир вижу иначе. Смотрю на него с каким-то жадным интересом. На грязного поросенка, на крикливых гусей, на занятых старух… Меж поселком и рекой лежало крохотное поле ржи: почему же я не замечал васильков? Разве это сорняки? Крохотные пятнышки неба. А вон мухомор царственно раскинул алую шляпку, как зонт… Две сороки расшумелись на все поле…

Почему мне все это интересно? Я догадался: сознание хотело забыть городскую историю, хотело вытеснить образ ясновидящей, хотело заменить его иным виденьем… Теми же васильками. Даже сороками.

Мы спустились к реке. Молчавший Петр подвел меня к отшлифованному рекой валуну, с которого двое мальчишек удили рыбу. Майор им сказал:

– Ребятки, повторите-ка для дяди в очках…

Лет по двенадцати, один черноволосый, второй рыженький. Они молчали. Наконец черненький спросил с неохотой:

– И про деда?

– И про него, – подтвердил майор.

– Дед Никифор принес деревянную чашку с тремя свечками, зажег и пустил по течению.

Поскольку я глядел на ребят непонимающе, Петр объяснил:

– Была версия, что Дериземля выпил на бережку и утонул. Дед Никифор искал его труп.

– Чашка-то со свечами при чем?

– По народному поверью, где чашка станет, там и покойник.

Да, в нашем деле мелочей нет. Но какой смысл топтаться на одном месте? Дед Никифор был приятелем Дериземли, беспокоился о нем, искал таким средневековым способом… Все это не имело значения, поскольку Дериземля найден и лежит в морге.

– Теперь ты, – велел Петр рыженькому.

– Под запанью глыбже, там и щурята берут.

– Само собой, – поддакнул майор.

– Я забросил. Крючок аж цапнуло и держит. Зря, думаю, не взял сачок. Поддеть бы…

– Цапнуло, а не водит, – поправил черноволосый.

– Да, держит глухо. Значит, зацепилось за бревно. Держусь рукой за сук – и в воду… Вижу…

– Да ты сперва заорал, – вставил его приятель.

– Заорешь! Думал, что тюлень заплыл. Гладкая спина, но в пиджаке. И руки есть. Выскочил я, и мы в поселок…

Ребята нашли тело Дериземли. Новое доказательство уже доказанного. Чтобы не огорчать майора равнодушием, я молчал и смотрел на тихо бегущую воду. Почему мы, живущие в дачных условиях, не купаемся по утрам? Не делаем зарядки? Кстати, не покупаем молока и яиц? Да и картошку не варим. Только дышим воздухом.

Я полагал, что ребячья история кончена. Но Петр их потормошил:

– А дальше?

– Рассказали тете Лии.

Увидев, что я продолжаю смотреть туповато, майор бросил:

– Это произошло за два дня до того, как она показала труп нам. Никакого ясновиденья, мальчишки ей сказали.

Майор ждал моего удивления. Но как я мог удивиться после того, что она проделала со мной? Заметил я сухо:

– Мошенница. Петр, но наша задача не Амалию Карловну вывести на чистую воду, а убийцу поймать.