Текст книги "Искатель. 2004. Выпуск №10"

Автор книги: Станислав Родионов

Соавторы: Павел Губарев,Сергей Борисов,Александр Аверьянов,Мария Дрыганова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

5

Я опять приехал во Фруктовый, где меня ждали трудности. Следственные, бытовые… Главная трудность гнездилась во мне – я не переносил одиночества. Вернее, разлуки с женой. И на сколько дней она, разлука? Утешало, что до города автобусом часа полтора…

Дед Никифор стоял там же, где стоял. У забора. Увидев на моем плече увесистую сумку, деловито спросил:

– Будешь ловить?

– Кого?

– Сбежавшего из могилы Федьку Висячина?

– Дед, кто в поселке пускает жильцов?

– Да хоть я. А зачем не пускать, когда вот изба пустует. Живи.

– Она чья?

– Ничья. Хозяйка померла, наследников нет. Да и кому такая хибара нужна…

И верно. Бревенчатый домик почернел и походил на сарай с окнами, правда, забитыми досками. Лишь крыльцо, видимо, пристроенное недавно, выглядело молодцевато.

– Дед, а в нем жить-то можно?

– Свет и плита есть. А не понравится, ко мне переберешься.

Я поднялся глянуть. Железная кровать, стол да плита. Жить можно. Мне на недельку – согласно командировочного удостоверения.

Отодрав с окон доски, я принялся за кое-какую уборку. Дед помогал: выбрасывал пустые консервные банки, которых было в избе, что шишек в еловом лесу. Мокрой тряпкой протер стол, шваброй помазал пол. И распахнул окна.

– Это ни к чему, – заметил дед.

– Ограбят?

– Кровососы спать не дадут.

– Летучие мыши?

– Комары.

Я распаковал сумку. Кипятильник, растворимый кофе, сахар, булка и колбаса. Принес воды из колодца с участка деда Никифора. В литровой банке вскипятил, достал из тумбочки две чашки, ополоснул кипятком и пригласил деда к столу.

– Непорядок, – вздохнул он.

– В каком смысле?

– Положено отметить приезд.

– Не захватил. Подожди, обживусь…

Кофе ему не шло. После первой чашки я догадался: он привык пить со сгущенкой. В сумке банка имелась. Я открыл. Сладкий кофе дед начал сосать с громкими чмоками, сообщив:

– Я и родился тут, в избе.

– И в городе не жил?

– Как не жить… После войны получили мы с женой квартиру из трех комнат. Куда столько? Пустили пожить молодую парочку, а они возьми да и размножься до трех детей. Плюнули мы и вернулись в свою избу.

– Бросили квартиру?

– Короче, вытурили нас. Да ведь здесь воздух плюс рассыпчатая картошка.

Я пожалел, что не захватил водку, – ехать без нее в деревню, как являться в ресторан без денег.

Не во сне ли я? Еще утром сидел в нашей уютной кухоньке и пил чай. Лида пыталась накормить меня на весь срок командировки. Совала в дорожную сумку какие-то пакеты и пакетики, объясняя их назначение. Я не слушал, запоминая трепещущие пепельные волосы, уже стянутые тоской щеки и губы, готовые задрожать. И вот изба, запах жженой глины от печки, и какой-то киношный дед. Нет, не реалистический сон, а иррациональная картина.

– Ну, Никифор, покойник не нашелся? – полушутливо спросил я.

– А куда ему деваться, – заметил дед.

– Лег в гроб? – продолжил я острить.

– Не лег, но в поселке, – внушительно подтвердил Никифор.

Дед острил? Или я его не понял? Или труп вернули, доставив на кладбище? Я уточнил:

– В поселке… Это значит где?

– Надо искать, – посоветовал Никифор.

– Он что?.. Ходит по домам?

– Ага, ходит, – засмеялся дед.

Я не разделяю хамского отношения к старикам. Мол, они такие-сякие. Их надо воспринимать, как, например, воспринимаешь другую национальность. Она не плохая, она другая. Но, похоже, мой дед был уж совсем неведомой мне национальности.

– Кто его видел? – задал я шизоидный вопрос.

– Да разве он явится? Наозорует – и был таков, – объяснил Никифор.

– Что значит «наозорует»?

– У Мироновны лопнули все банки с огурцами. Его работа.

– Неужели?

– У Мишки Свинолупова за ночь все волосы повылезали,– добавил дед.

– Лишай?

– У него же появляется дева в белом.

– Зачем появляется? – не понял я.

– Хрен его знает. Постоит у порога и сгинет.

– Куда сгинет?

– Неведомо. А бабку Федосееву ковырнул и поставил вверх ногами.

– Зачем? – опять не понял я.

– Хрен его знает, – объяснил он стандартно.

Я попытался на шерстистом лице разглядеть глаза – не шутит ли? Ничего веселого в них не обнаружил. Может быть, я чего-то не понимаю в местном колорите? Никифор понизил голос до таинственного:

– Начались дела непотребные. На кладбище-то крест железный шатается.

– Наверное, подмыло?

– Ломом не своротить. Когда рядом люди, ведет себя смирно. А если отойдешь, то его закособочит, как от землетрясенья.

– Могила чья?

– Безымянная, старая.

– Значит, еще один покойник вылезает, – решился я на шутку.

Никифор шутке не обиделся. Наоборот, отерев ладони о выгоревший китель, придвинулся к моему уху.

– Ввиду всего сказанного, как понимать историю с козой?

– А что коза?

– К Уляшке ходит. Дверь закрыта, а коза стоит посреди комнаты. Уляшка в лавку, дверь на замок. Вернется – коза в избе.

– Какая-то выдумка.

– А вчера над лесом тень висела, как черное дерьмо…

Я отключился. Слишком много информации, однообразной и дурацкой. Ракеты, луноходы, пересадка сердца, а тут коза, открывающая замок. Мой гость молча чего-то ждал… Еще кофе, но банка с кипятком опустела; ждал моей реакции на свои рассказы. А что ответить?

– Дед, завтра я съезжу в город за водкой и устрою привальную.

– Хочешь меня ублагонавозить, – правильно решил Никифор.

6

На новом месте обычно не спится. Но за счет душистого сена, положенного на кровать, да деревенского воздуха, спал я до восьми утра. И в дорогу: тряский автобус мои мысли взбалтывал.

Зачем еду в город? Наивный дед полагал, что пропавший мертвец наводит на людей порчу. Вернее, творит чудеса. На юридическом факультете меня не учили, что делать с информацией, например, о взрыве консервных банок или тени, висящей над лесом. Но на юридическом факультете учили не оставлять без внимания любую информацию. Вполне возможно, что дед не так воспринимает и неправильно толкует. Нужна проверка. Одному мне она не под силу. Я следователь прокуратуры, а не оперативник.

Цель поездки в город прояснилась. Во-первых, заполучить оперативника; во-вторых, посоветоваться с начальником следственного отдела. К нему я пошел прямо с автобуса.

Филипп Иванович удивился:

– Неужели все выяснил?

Я стал излагать рассказы деда по эпизодам, ожидая иронической усмешки. Но на широком и обычно равнодушном лице начальника появилась даже сосредоточенность. Я надеялся на конкретный совет. Вместо него прозвучат загадочный вопрос:

– Сергей, а ты не проверял?

– Что? -

– Может он того, вернулся?

– Кто?

– Покойник-то.

– Куда вернулся?

– Домой, то есть в могилу…

Я снял очки и протер их тщательно. Когда начальство говорит глупость, я всегда думаю, что оно шутит. Оно и шутило: чего было ждать после моей информации? Но дальше оно, начальство, сморозило глупость, которую к юмору не отнесешь:

– Рябинин, во Фруктовом живет прорицательница Лия. Не сходить ли к ней?

– Кому сходить?

– Тебе.

– Следователю прокуратуры обращаться за помощью к колдунье?

– Рябинин, к ней начальники милиции обращаются, администрация, директора… Она не колдунья, а ясновидящая.

Я как-то обмяк, словно мгновенно лишился воли. Да я и лишился. Что можно говорить старику в деревне, то не пристало изрекать советнику юстиции, начальнику следственного отдела прокуратуры области. Но в те несколько минут, что мы просидели молча, во мне шли качественные процессы. Не зря ли кипячусь? Примерно с шестидесятых годов пошла густая мода на биолокаторы, ведуний, экстрасенсов и прочие полтергейсты. В газетах, книгах, на телеканалах… Говорят, у американского президента есть персональный звездочет. А я что, умней американского президента?

– Филипп Иваныч, что же эта ясновидящая видит?

– У нее особое биополе. Женщины рассказывали… Смотрит на тесто, и оно начинает подниматься на глазах.

– Мне не пироги печь, – буркнул я.

– Один врач решил Лию проверить. Взял в палату на обход больных. Подвел к пожилой женщине. Что с ней? Лия глянула в лицо больной и отвечает: желудочное кровотечение на почве сильного нервного потрясения. Больная заплакала и достала из-под подушки телеграмму с сообщением о смерти дочери.

Я, разумеется, опять что-то буркнул. Таких случаев можно найти десятки. У какого человека не бывает сильного нервного потрясения? Кстати, какой следователь не вспомнит заковыристо-мистического эпизода? Как-то пришла ко мне женщина и сказала, что ювелирный магазин, над которым живет, скоро ограбят, – она чувствует. Я сказал ей что-то про суеверия, но директору магазина позвонил. Тот лишь посмеялся. Ночью магазин ограбили. Потому что я не спросил, как женщина догадалась. Вибрация. В подвале под магазином ночью сверлили, а у женщины стенка тихонечко пела.

– Филипп Иваныч, пример с желудочным кровотечением и нервным потрясением еще не доказательство.

– Сергей, да к ней цыганки ходят…

– Погадать, что ли?

– Получить информацию, чтобы использовать в своем гадании.

– Это проверялось?

– Неоднократно. Угнали грузовик с импортным товаром. Фура – не на один миллион. Ясновидящая указала, где она стоит с точностью до пятисот метров.

– Грузовик не иголка, – возразил я.

– Она показывает гражданам, где рыть колодцы.

– Это и я знаю: где растет хвощ и роится мошкара.

– Сергей, она тонкий психолог.

– Само собой, ясно видит не глазами, а разумом.

– Мы не могли понять мотива одного убийства. Мать трех девочек родила мальчика и задушила его. Нормальная женщина, богатые родственники ее обеспечивали. Правда, супруг был выпивоха и бездельник. Следователь приплел Фрейда. А ясновидящая заключила уверенно: из-за мужа. Потом это подтвердилось.

– Мстила? – не мог я уловить связь мотива убийства с мужем.

– На нее накатила злоба: еще один пьяница и тунеядец родился.

Материнская мысль не беспочвенна, но убивать? Тут без психиатра не обойтись. Но меня заняла другая мысль – про ясновидящую. Пророки, предсказатели, провидцы – это прежде всего умные люди. Те самые, которым не нужны социологические институты и опросы. Они – знают. Безо всякой сенсорики.

Артамонов поставил локти на стол и прикрыл щеки широкими ладонями, образовав ими что-то вроде домика, из которого выглядывала лобасто-лысая голова. Теперь будет смотреть долго и уничижительно: мое неверие его раздражало. Похоже, он решился на какой-то веский аргумент:

– Рябинин, шел судебный процесс. Зам прокурора области говорил речь. Вдруг пошатнулся и упал. Сердце остановилось. Паника, вызов «Скорой помощи»… А счет на секунды. Что делать? В коридоре оказалась Лия по каким-то своим делам. Ее позвали. Она взяла прокурора за руку, подержала – и его сердце забилось.

– Как же она это сделала?

– Говорит, что работу сердца прокурора переключила на свое.

Надо бы удивиться. А почему, если прочел в газете, что в каком-то городишке прописаны семьи натуральных вампиров; не только прописаны, но и покупают кровь на местном мясокомбинате; не только покупают, но и крепят ее водкой.

7

Лиде я успел позвонить только на работу, потому что оставаться на вечер и ночь времени не было. Во Фруктовом мне предстояло расследовать два уголовных дела плюс дед Никифор, который появился в избе, стоило мне войти. Он следил, что тягаю из сумки. Я успокоил:

– Привез, две бутылки.

И в белесых зарослях я разглядел его глаза. Они, оказывается, были. Голубоватые, как два цветных стеклышка, окатанные морским прибоем до матовой дымки.

– Дед Никифор, почаевничаем?

– Помойное дело.

– А за водочкой завтра вечерком посидим. Ты суп-то ешь?

– Ел, пока бабы у меня жили.

– Какие бабы?

– После смерти законной Анны дважды женился.

Чтобы не обидеть его вопросом о возрасте, в котором часто жениться не пристало, я спросил иначе:

– Где же ты находил женщин?

– На кладбище.

Я не удивился: если тут покойники вылезали из могил, то почему бы невест не искать на кладбище?

– Дед, до меня не дошло…

– Чего… Несет вдовушка цветы на могилку, а я тут как тут. Помощь предложу, оградку подправить, заведу беседу о душе и одиночестве. Ну, дело сделано. Мол, зачем на жизненном пути одной быть, когда можно вдвоем плыть?

– И где же эти женщины?

– Откуда их взял, туда и отдал. Поумирали бабоньки.

Посмотришь на работу следователей в кино: аресты, захваты, камеры, суды… Большая и главная часть работы остается за кадром – сбор информации. Позавидуешь ученым. К ним информация идет от явлений природы, установок, приборов… А тут надеешься на деда Никифора. И я спросил:

– Приятели у тебя есть?

– Втроем дружбанили.

– Кто да кто?

– Я, Дериземля и Федька Висячин.

Я достал колбасы твердого копчения, потому что дед был кладезем информации. Не знаю, как он ел, не имея зубов, ни своих, ни вставных.

– Никифор, в чем ваша дружба заключалась?

– Чего?

– Как дружили-то?

– Скидывались.

До информации желательно иметь пред-информацию, что ли. Ученым легче: изучают широко, а следователю надо поуже – кто убил? Куда уже, три алкаша.

– Дед, что за ясновидящая у вас?

– Перепусис.

– Что… пересупис?

– Не Пересупис, а Перепусис. Лийка.

– Что… Лийка?

– Амалия Карловна Перепусис. Попросту Лия.

– Гадает?

– Не гадает, а видит.

– Например?

Сквозь волосяные заросли я приметил, как тускнеет голубизна его глаз. Говорить о Лии ему не хотелось. Догадавшись, зачем я спрашиваю, он посоветовал:

– Не ходи к ней.

– Почему?

– Нечистая баба.

Будто бы я занимался делами чистыми. Труп выкрали из могилы… Как раз по ее нечистой линии. Дед разговор смазывал, поэтому я спросил:

– Общался с ней?

– Было помойное дело.

– Расскажи.

– Пенсию я потерял всю до копеечки. Ну, и пошел к Лийке. Поскольку она наша, поселковая. Она глаза в меня вперла, аж борода шевельнулась. Я и говорю, помойное дело.

– Нашла деньги?

– Мы разбежались.

– Почему?

– У меня кровь носом пошла.

Видимо, на нервной почве. Если уж задубелый дед переживал, то, значит, репутация ясновидящей железная. Да ведь поселок, в сущности, бывшая деревня. Как будто в городе чертовщины мало. Сеансы колдунов не в избах, а в Домах культуры. Заковыристые истории мне Лида приносит из своей лаборатории: с десяток женщин захворали непонятной нервной болезнью. Тики, беспричинное заиканье, скрюченность пальцев… Поискали и нашли, что общего у этих женщин. Все они покупали кофточки, которые вязала старушка. Само собой, колдунья.

– Дед Никифор, к ней, говорят, милиция обращалась. И она помогала.

– Ну, Верку Семенову нашла, – нехотя промямлил старик.

– Подробнее.

– Беременная Верка взяла отпуск на неделю, сумму денег и пропала. Слух пошел, что за эти деньги ее и порешили. А Лийка, Лия Карловна, поскольку ясновидящая, ясно ее увидела в соседнем поселке…

– Стоп! – остановил я. – Хочешь я все угадаю? Отпуск краткий, значит, поехала недалеко. Взяла деньги, значит, расплатиться. Беременная, значит, подпольный аборт. Ну, а где живет абортмахер, ваши бабы знают. Логика, и никакого ясновидения.

Ясновидение необъяснимо. Гадалок понять можно. Дело в том, что лицо человека, одежда, манеры, язык содержат достаточно информации – только умей ее читать. Но где считывать информацию об утопшем? В течении реки?

– Правда, случалось, – вспомнил дед.

– Что?

– Помойное дело. Приехала к Лийке парочка из города погадать насчет бракосочетания. Выйдет ли у них обоюдное житье. А Лийка жениху сообщает, мол, ваш маленький сынок очень по вас скучает. Невеста чуть не в обморок. Какой сынок, где сынок? Никакого бракосочетания. Вот и говорю, помойное дело.

В моем сознании, как в счетчике, отложилось: проверить неудавшееся бракосочетание. Много чего надо проверить – много «помойных дел».

– Дед Никифор, где она живет?

– На том конце поселка, мимо ее дома не пройдешь.

8

Ни деревня, ни город. Темные избы, как у деда Никифора; зажиточные дома крепких хозяев – под шифером, автомобили во дворах; кирпичные дома с верхом, похожим на второй этаж, – еще не особняки, но стремящиеся. Конец шестидесятых, и до желанного расслоения общества на бедных и богатых еще далеко.

Улица кончилась лугом. Спросить было не у кого: я встретил грузовик, одну «Волгу», два «Москвича», три коровы и несколько коз. Пришлось постоять, дожидаясь шедшую сзади женщину. Потом спросил:

– Не скажете, где живет Амалия Карловна?

Она молча показала на дом, в котором, по моим понятиям, экстрасенс жить не мог уж хотя бы потому, что на крыше стоял жестяной флюгер-петух. Дьяволу бы там стоять, поскольку ясновиденье от нечистой. Есть ли такой стиль – прянишный? Домик был именно в прянишном стиле. Бревнышки тонкие, гладкие, цилиндрованные; окошки, прикрытые белыми ставнями, как коробочки; голубые резные наличники. Крылечко походило на узкий трон, вырезанный из цельного ствола. Перед ним две скамейки и стол, собранный из березовых плашек. Ну, и жестяной петух на крыше.

– Проходите, – женщина распахнула калитку.

– Спасибо, но мне нужна Амалия Карловна.

– Это я. А вы следователь Рябинин, – утвердила она.

Я кивнул и пошел за нею. Не знаю, что меня выбило из колеи… В сельской местности информация мгновенна. Все уже знали, что у деда Никифора живет следователь. Плюс моя внешность: очки, портфель.

Внутренний интерьер соответствовал внешнему облику дома. Изразцовая печь, деревянная мебель, цветы на окнах, домотканые коврики… Хозяйка спросила:

– Поняли мой замысел?

– Не совсем, – признался я, хотя вопроса не понял совсем.

– Чтобы глаз отдыхал.

– Ага…

– После города, машин, толпы, шума приятно смотреть на крышу, на петушка.

– Часто бываете в городе?

– У меня там квартира. Угощу вас травяным чаем…

Я чувствовал свою нелепость, из-за портфеля. Но следователь без портфеля, что оперативник без оружия. Я намеревался хозяйку допросить хотя бы потому, что все действия следователя должны быть отражены в протоколах. Здесь, среди половичков и цветов я удивился: она же не свидетель. Неужели буду записывать сеанс ясновиденья?

– Амалия Карловна, я к вам по делу.

– Больше не предсказываю.

– А вас хвалят, как редкую прорицательницу…

– Все, бросила.

– Почему же?

Статная толстушка в ситцевом платьице. Мелкие рыжеватые кудряшки делали ее голову круглой. Впечатление круглости и уютности не портила некоторая впалость щек и крепкая очерченность губ.

Она поставила передо мной питье, разумеется, в глиняных кружках, чтобы взгляд отдыхал от городского фарфора. Запахло лугами, болотом, лесом.

– Почему бросила, Сергей Георгиевич…

Я вроде бы не представлялся. Впрочем, узнать мое имя могла в прокуратуре или от участкового.

– Нельзя заглядывать в потустороннее.

– Вы же заглядывали.

– Сергей Георгиевич, в прошлом месяце я пережила клиническую смерть. Вот здесь, в моем доме, потеряла сознание. Отключилась от этого мира и включилась в другой…

Я догадался, что сейчас пойдет рассказ о неоднократно напечатанном: шум в ушах, туннель, в конце яркий свет, полет к нему… Амалия мою догадку пресекла:

– Никакого полета. Не знаю, есть ли рай, но ад существует. Здесь, на земле, и воздается он за грехи. Заглядывание в потустороннее – это грех.

– Ад на земле… Вы имеете в виду нашу тяжкую жизнь?

– Нет. Считается, что после смерти человек ничего не чувствует… Глупейшая ошибка! Душа никуда не летит – она мучается, переживая гниение собственного тела. До праха. Мертвым не больно… Еще как больно!

Не похожа Амалия Карловна на ясновидящую. Ситцевое платье в горошек. Сумасбродные идеи. Травяной чай со знакомым запахом мяты и чабреца. И нет на старомодном комоде черепа с глазницами. Подтверждая мои сомнения, она вздохнула:

– Боже, как я устала! Парапсихология, гипноз, медицина дао, гимнастика цигун, Шри Ауробиндо, Кардос Кастанеда…

Этот модный набор словно окатил меня свеженькой водицей. А платье в горошек и на крыше петушок… С такой женщиной надо играть в открытую:

– Амалия Карловна, вы знаете, зачем я пришел…

– Да, ищете труп Висячина.

– Допустим, вы не прорицаете… Но я с благодарностью выслушаю ваши соображения.

– Мою теорию про ад на земле вы знаете. Не могла ли грешная душа Висячина, намучавшись, поднять тело и вырвать его на волю?

Разумеется, усмешку я подавил. На губах, но не на лице. Амалия тряхнула головой так, что мне послышался звон, – жесткие рыжеватые кольца прически вполне могли звякнуть. И заговорила голосом повышенным, тоном поучительным:

– В Англии по дворцу бродит обезглавленная еще в средние века Кэтрин Ховард, жена короля Генриха VIII.

– Легенда.

– Ее видело и слышало множество людей, от нее веет кладбищенским холодом, ее изучают специальные комиссии.

– Амалия Карловна, мне бы что-нибудь попроще…

– Тогда труп извлекли и неглубоко закопали в ближайшем лесу.

Так бы и я смог напророчествовать. Тело с кладбища не в поселок же везти, а в лес; не в далёкий, а в ближайший; не рыть в лесу двухметровую могилу, а закопать неглубоко… Теперь я позволил себе улыбку откровенную. И тут же нарвался на взгляд сверлящий, и ощутимо… Глаза… Они не имеют цвета? Нет, их затеняют какие-то полосы. Тушь на ресницах, слипшихся? Полосатый цвет глаз?

– Сергей Георгиевич, вы не оперативник?

– Следователь.

– Значит, бабьи россказни собирать не будете, – решила она.

– Какие россказни?

– Про Митьку Ольшанина, живущего на краю поселка рядом с лесом.

– А что он?

– Якобы леший. Не верьте.

– Он не леший? – усмехнулся я.

– Бабы расскажут… Якобы Митькину мать ворожея предупреждала: не рожай, ахнешь. Не послушалась. Принесли ей новорожденного. Боже, без ногтей, лицом сер, живот ёкает, кожа отстает… Фобии у него есть, а у кого их нет?

– Подозреваете, что он раскопал могилу? – не понял я цели ее информации.

– Подозревать – ваша забота, – уклонилась она от ответа.

Я неожиданно устал. От разговора ли, от действия ли ее биополя, от ее ли полосатого взгляда, как из-за тюремной решетки. Этот визит я обдумаю позже, в одиночестве. Не хватало какого-то заключительного аккорда, последней точки в понимании этой женщины, но я не мог ее, последнюю точку, сочинить. И поддался мысли первой, подвернувшейся:

– Амалия Карловна, что вы можете определить по фотографии?

– Все.

И мысль, первая и подвернувшаяся, бросила мою руку во внутренний карман пиджака, выдернула фотокарточку и положила перед Амалией. – Кто она такая и что о ней скажете? – Хулиганите, Сергей Георгиевич. Это же ваша супруга.