Текст книги "Искатель. 2004. Выпуск №10"

Автор книги: Станислав Родионов

Соавторы: Павел Губарев,Сергей Борисов,Александр Аверьянов,Мария Дрыганова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

9

В свою избу я вернулся в состоянии стресса. Модное словечко. Говоря проще, в подавленном состоянии. Для стресса причин много, в том числе, негативная информация. Разве я получил ее? Скорее, позитивную: познакомился с оригинальной женщиной.

Причин для стресса существует много: болезнь, худая весть, ссора, противная пища и даже погода. А удивление может стать причиной? Упавший мне на голову кирпич удивил бы меньше.

Надо элементарно поразмышлять. Знать о Лиде Амалия Карловна не могла. Но я работаю в областной прокуратуре, учреждении открытом. Приходи кто хочешь, потолкайся по коридорам и по канцелярии, послушай. Узнать имя жены стершего следователя не трудно. Но как определила, что на фотографии именно моя супруга, а не чья-нибудь особа в розыске? По моему лицу: надо не любить своей жены либо казаться истуканом. Или экстрасенсиха начала целеустремленно собирать обо мне информацию?

Я взялся за планирование, если так можно назвать скудный перечень завтрашних дел. Мне требовался оперативник. Впрочем, пока хватит работы и без него. Помещение и стол у меня есть, а роль курьера возложу на деда Никифора. Например, вручать повестки.

Расследование уголовного дела начинается, как правило, с осмотра места происшествия. Например, с трупа или с квартиры. Место происшествия я уже осмотрел – кладбище. Без трупа. Поэтому началом этого дела будут похороны: нужно тщательно допросить всех причастных к ним лиц. Землекопа, жену Висячина, соседей, водителя, привезшего гроб…

Есть философы, которые считают, что в мире все взаимосвязано. Тем более должна быть связь между церемонией похорон и пропажей тела. Начну с того, кто рыл могилу и заколачивал гроб; начну с Дериземли…

В дверь постучали. Я поднялся и открыл. Вошел крепкий незнакомый мужик в теплой куртке, вязаной шапочке и на плече не то с сумкой, не то с тугим заплечным мешком. Он молча скинул его и сдернул шапочку, словно захотел перекреститься. Остатки седых волос были светлы и белы до легкого блеска. Еще один дед. Он вздохнул и представился молодцевато:

– Майор Петр Палладьев, уголовный розыск.

Наконец-то. Я пожал, по-моему, квадратную ладонь:

– Располагайтесь.

Он начал это делать спокойно и несуетно. Повесил на гвоздь куртку и взялся за мешок. Резиновые сапоги, бритвенные принадлежности, консервы, бутылка водки…

– Как ваше отчество? – спросил я.

– В уголовном розыске ни отчеств, ни «вы» не признают, Сергей Георгиевич.

Я вспомнил его. В прошлом году майор Палладьев, по программе борьбы с алкоголизмом, в какой-то деревне обнаружил на печке алюминиевую лодку с тремя тоннами самогона. Я поставил на плитку полный чайник и глянул в окно на «уазик», не понимая, чего не заходит водитель. Майор понял:

– Я сам за водилу.

– А как ее вернуть?

– В полном нашем распоряжении.

Я возликовал. Автомобиль в области полезнее «Макарова». Плюс оперативник из областного уголовного розыска, знавший города и веси. Он уже орудовал у стола, что-то сочиняя из своих консервов и, само собой, из бутылки «Столичной». Сказывалась его привычка жить по-походному.

– Сергей Георгиевич, а где ты питаешься?

– Здесь, чаем.

– Я буду за кашевара.

Спортивный плотный костюм с каким-то белесым алюминиевым отливом; крепкий торс, короткая шея, тяжелая голова, валкая походка, ну, и квадратные ладони… Мне он казался металлической фигурой, сошедшей с постамента. Фигурой в возрасте. Во время ознакомительного чаепития выяснилось, что ему сорок восемь – пора на милицейскую пенсию.

Когда же мы приняли по рюмке, ознакомительной, то нашлись общие приятели и даже общие дела с общими проблемами. Вспомнили прошлогоднего маньяка, ловившего баб на клюквенных болотах; обсудили материальное положение оперативно-следственного аппарата; поговорили о пожарах в областных лесах; посетовали на низкую раскрываемость и высокую преступность… Меня особенно разогрела предпоследняя рюмка, и я легко обошелся без его отчества.

– Петр, через сколько примерно лет мы искореним преступность?

– Никогда не искореним.

Ответ удивил, потому что сказано человеком, отдавшим этой борьбе свою жизнь. Нам в прокуратуре на каждом совещании спускали проценты, на которые упала преступность. Выходило, что лет через двадцать ее не будет вовсе.

– Петр, почему не искоренить?

– Да хотя бы потому, что не выполняется главный закон – о неотвратимости наказания.

Я сдержанно усмехнулся – не юрист он, а оперативник. Прокурор области на каждом собрании говорил об этой неотвратимости. На мою давленую усмешку майор заметил:

– Ты много встречал зеков, отбывших срок? В этом поселке живет Мишка Горохов. Я трижды его приземлял. Ему тридцать один год, а он пять раз судим. Ни одного срока не отбыл.

– Почему же?

– Разве не знаешь? То срок скостят за хорошее поведение, то амнистия, то помилование…

– Все по закону.

– Тогда объясни, какой смысл в амнистии? Ведь ничего не изменилось ни у сидельца, ни в стране. Я так думаю: судебный срок – это закон; амнистия – нарушение закона.

– Петр, ты небось и за смертную казнь?

– Сергей, есть преступления, после которых осужденному жить нельзя.

– Расстреливать?

– Зачем… Безболезненно умерщвлять.

Я заметил, что люди в возрасте, как правило, требуют сурового наказания. Годы ли сказываются, жизненный ли опыт говорит?

– Петр, вот молодежь гуманнее.

– Нет, молодежь равнодушнее.

Под раскрытым окном не то протрубило, не то промычало: это прошла черная корова Монашка. Запахло теплой пылью. Солнце еще не зашло, а в избу заползли вечерние сумерки, и вместе с ними налетели комары. Я закрыл окно.

– Спать не дадут.

– Дадим по морде, – заверил майор.

Говорить о делах я предпочитаю на свежую голову, но грядущий день требовалось спланировать. Тут мы с майором несколько разошлись. Первостепенным он считал розыск трупа; я же полагал, что сперва надо искать не труп, а того, кто его вырыл. Как разошлись, так и сошлись – на компромиссе. Майор привезет курсантов школы милиции и прочешет окрестные леса, а я буду допрашивать свидетелей. Начну, разумеется, с землекопа Дериземли.

Я уже не знал, что меня больше интересует: пропажа тела из могилы или ясновидящая. У кого же о ней спрашивать, как не у ветерана здешних мест:

– Петр, знаешь Амалию Карловну Перепусис?

– Фигура знаковая.

– Какого же знака?

– Дьявольского.

– Что же дьявольского? – не поверил я, потому что видел ее.

– К примеру, никто не знает ее возраста, даже милиция.

– Сталкиваться приходилось?

– Жалобу разбирал. В поселке Торфяном была дискотека. Пьяная девица отплясывала с иконой в руках. Амалия Карловна случайно это дело увидела и девицу предупредила: «Грешишь, ноги отсохнут». И что? На второй день девица встать не может – ноги отнялись.

– А дальше?

– Ничего. Состава преступления нет.

От выпитой водки лицо майора повеселело. Карие глаза в обрамлении сивых ресниц и бесцветных густых бровей меня изучали. Я хотел расспросить подробнее, но крыльцо заскрипело. Вошел дед Никифор. Я вылез из-за стола, чтобы их познакомить. Дед Никифор меня опередил:

– Георгич, помойное дело!

– Что случилось?

– Дериземля пропал, дери его черти.

– В каком смысле?

– В смысле сутки нет ни дома, ни у магазина, ни в поселке.

10

Тело майора наливалось движением. Слово «пропал» действует на бывалого работника уголовного розыска, как сигнальная ракета. Угостив деда Никифора остатками водки, Палладьев просидел с ним до глубокой ночи, расспрашивая о людях и жизни поселка. Выяснилось, что Дериземля когда-то был путейцем, но попался на хищении железнодорожных шпал. Теперь берется за всякий неквалифицированный труд, главным образом, связанный с лопатой: роет канавы, погреба, могилы… Живет один. И как большинство местных мужиков, заработанные деньги пускает по назначению – не просыхает. И дед Никифор был встревожен, потому что Дериземля мог находиться только в трех точках: у себя дома, на кладбище и у магазина. Ясно, что он делал дома – спал; что делал у магазина – покупал водку; но что делать на кладбище, где хоронят не каждый день? Дед объяснил: на кладбище приятно выпивать, поскольку тишина и березки.

Меня иногда спрашивают, почему все книги и телесериалы о делах милиции, о мытарствах оперативников? Почему не про следователей? Отвечаю: потому что у следователей работа в основном кабинетная.

Ранним утром майор съездил за участковым. Втроем – дед Никифор присоединился к ним на добровольной основе – они проверили кладбище и обошли все дома поселка. Выяснилось, что после эксгумации трупа Висячина, Дериземлю никто не видел.

В принципе факт заурядный. В области за год пропадает до сотни людей без всякого криминала. Неожиданно уезжают, решаются бомжевать, спасаются от алиментов, куда-нибудь вербуются, безымянно попадают в больницы, теряются в болотистых лесах… Без документов гибнут под колесами автомобилей… Все так, если бы с Дериземлей не было связано исчезновение трупа.

– Впустую, – сообщил майор, приехавший попить чайку.

– Еще дома у него не были, – обнадежил участковый.

– Я-то был, – сказал дед Никифор. – Замок висит тяжелый, вроде кувалды.

Как сидевший без дела, я организовал им еду, состоявшую из колбасы, помидоров и чая. Сидевший без дела… Полно допросов, но не мог же следователь прокуратуры расхаживать с портфелем от дома к дому.

– Месяцев пять искал я одного инженера, – вспомнил майор. – Предприятие заявило: пропал человек. Разослал запросы, беседовал с женой, родственниками и знакомыми… В паспортном столе взял анкету Ф-1, размножил его фотографию… А он все это время жил у любовницы, иногда заглядывая домой, к жене.

– Почему же она молчала? – удивился я.

– А он ей признался, что работает секретным агентом и временно перешел на нелегальное положение.

– Дериземля неспособный, – отверг подобный вариант дед Никифор.

– Почему? – заинтересовался участковый.

– Ему любовницу не одолеть.

Мы поехали глянуть место жительства пропавшего. И я с портфелем, потому что выходило вроде осмотра места происшествия. В городе эти дома назвали бы «старым жилым фондом». Изба же Дериземли и того хуже: походила на ту лачугу, которую рисуют к «Сказке о рыбаке и рыбке». Замок висел и верно какой-то гиревидный.

Не знаю, что мы хотели найти в доме. Пригласив двух соседей в понятые, майор этот гиревидный замок открыл спичкой, и мы увидели бедность, как таковую. Вернее, результат застойного пьянства.

Ни прямостоящей мебели, ни целой посуды, ни нормального постельного белья. Все на проволочках, на гвоздиках, на веревочках… На чайнике вместо крышки неровно выпиленный кусок фанеры, расслоившейся от пара. Вот мы спорили с майором о преступности… Если бы Россия не пила, то и не было бы преступности.

Составлять протокол было не о чем. Все-таки я в нем отобразил тот факт, что хозяина, крови и следов борьбы не обнаружено. Глупо, поскольку протокол должен фиксировать место происшествия, а его-то, происшествия, и не было. С чердака спустился Палладьев, сметая с плеч опилки и паутину. Вернулся дед Никифор, шаставший по заброшенному огороду. Но его блесткая лысина краснела, словно громадная клюквина.

– Что? – спросил я.

– Помойное дело.

– Конкретнее.

– Смертельный дух витает.

– Где?

Он вышел в огород и подвел нас к присевшему сарайчику. Дощатая дверь на одной петле была подперта колом. Противный гнилостный запах, похоже, сочился сквозь щели. Майор вынул фонарик, отбросил ногой кол и дверцу распахнул…

Мы отшатнулись. Густой тошнотворный смрад ударил в лицо. Но майор включил фонарик…

Я увидел… Нет, не увидел, а догадался по трупному запаху. Не может человек так вздуться и обезобразиться… Я же много осматривал трупов, но не таких, свежих… Я промямлил:

– Дериземля… Как его…

– Прошло двое суток со дня его исчезновения, – задумчиво сказал майор.

– Ну и что?

– Не могло так разнести…

– А это не Дериземля, – буркнул сзади дед Никифор.

– Как не Дериземля? – возразил я.

– Обувка не его… Пиджак тоже…

– Тогда кто? – спросил я, отступая на свежий воздух.

– Федька Висячин… Который самовольно вылез из могилы.

11

В кино триллеры, детективы, пальба, драки… А не страшно, потому что все понарошку; вернее, есть то, что показывать нельзя, и не показывают. Например, осмотр гниющего тела в металлическом корыте… И хотя на местах происшествия я побывал, во что превращается человеческое лицо, представлял лишь теоретически. И запах…

Я сетовал, что нечего писать в протоколе осмотра… Кроме тела, за сараем обнаружилась тачка: судя по свежей земле на колесах, на ней и труп привезли с кладбища. И сразу возникли проблемы организационного порядка.

Жена Висячина потребовала вернуть мужа в могилу. Труп же следовало отправить в город на экспертизу для определения причины смерти. Нужен грузовик, цинковый гроб, рабочие, согласные иметь дело с трупом. Спецтранспорт прождешь день, а у дома Дериземли уже собирался народ. Что бы я делал без майора? Он принял мудрое решение: загрузив труп и тачку в «уазик», поехал в город. Мое постановление о вскрытии было у эксперта. Я же в «уазик» не вошел.

– Тачку-то зачем? – удивился дед Никифор.

– Могут быть отпечатки пальцев.

– Покойного Висячина?

– Хозяина тачки.

– Значит, мои.

– Почему твои? – удивился я.

– Тачка-то моя.

– Как же она?..

– Дериземля взял поленьев из лесу навозить.

Пришлось допросить деда в официальном порядке. Затем допросил соседей Дериземли, которых набралось пять человек. Продавщицу магазина допросил… И ничего не узнал, кроме того, что у Дериземли появились деньги и он купил четыре бутылки водки. С кем пил и где, не ведал даже дед Никифор.

Что касается оптимизма, то я пессимист. Уже чувствовал, что проверка анонимки обернется нудным и долгим расследованием, которое завершится элементарным «глухарем»; чувствовал, что в этой кривой избушке просижу всю осень. Можно ли быть оптимистом на следственной работе? Вернее, так: можно ли оставаться бодрым и жизнерадостным, повидав разложившийся труп Висячина?

Майор вернулся часа через три: усталый, смурной и отяжелевшей походкой. Я скоренько сделал чай и открыл банку рыбных консервов. Петр вздохнул:

– Вся машина пропахла…

– Что там?

– Криминалист снял отпечатки пальцев с корыта. А с чем сличать? Дериземли-то нет.

– Его отпечатки можно найти в доме.

Майор не ответил. И то: опять ехать в город, теперь за криминалистом, облазить дом, откатать все годные поверхности, сравнить… Что это даст? Дериземля привез труп в свой сарай. В этом мы и без отпечатков не сомневались.

– Ну, а что судмедэксперт?

– Акт вскрытия будет через неделю.

– А устно?

– Велел позвонить вечером.

Три стакана крепкого индийского чая по бодрости равны бутылке пива. А мы выпили не по три – весь чайник. Под беседу, походившую на спор, в котором, мы надеялись родить истину.

– Версию самовылезания покойника отбросим, – предложил майор.

– А какую взамен?

– Его выкопали.

– Кто? – вроде бы удивился я.

– Отвечать в порядке очереди?

– В порядке…

– Например, жена.

– Зачем? – уже в открытую удивился я.

– В хозяйство…

– От него от живого-то толку не было.

– Тогда дед Никифор.

– Зачем? – моя роль в этом разговоре была проще.

– Он же положил в гроб водку. Вот за ней.

– Взял бы, а зачем выкапывать тело?

– Висячий не отдавал, – усмехнулся майор от крепкого чая.

– Распили бы вместе, – пошутил и я.

– Остается версия одна: труп извлек Дериземля и спрятал у себя.

– Зачем? – выгодная позиция спрашивать перешла опять ко мне.

– Кто-то попросил.

– Кто?

Майор не ответил, да и я споткнулся. Нам хотелось сразу выйти на виновного, но тут все зависело от правильно сформулированного вопроса. Я его сформулировал:

– Какую информацию содержит труп?

– Причину смерти.

– Значит, эта причина кого-то интересует. Кого?

– Того, кто смерть причинил, – уверенно заявил майор.

– Зачем всё-таки прятать тело?

– От того, кто причиной смерти тоже интересуется. Например, от следователя прокуратуры.

В точку: труп уволокли, когда узнали про эксгумацию. Перед самым моим приездом. Спросил я тоном неуверенным:

– Дериземля?

– Думаю, он исполнитель, за деньги, на которые купил четыре бутылки водки.

– И бросил покойника в сарае?

– Не успел спрятать.

– Тогда мы ломимся в открытую дверь, – улыбнулся я вяло.

– В какую же?

– Петр, мы вернулись к жене Висячина. На нее указала анонимка, она не ладила с мужем, она знала про эксгумацию и она односельчанка с Дериземлей.

Версии продуманы, но мы молчали, словно ждали друг от друга какого-то уточнения. Первым его сделал я:

– Петр, если Дериземля замешан да пропал, то вряд ли он жив.

– Поэтому завтра я все-таки начну прочесывать лес.

– А я возьмусь за жену Висячина.

И мы вскипятили второй чайник. От некоторого однообразия – консервы да чай – наши мысли приняли другое направление. Мы осознали, что без супа долго не протянем. Я предложил нанять старушку-повариху, но майор эту мысль зарубил, поскольку у нас не было твердого распорядка дня. Он сообщил, что знает рецепт полезного скорого и универсального блюда. Минут двадцать майор объяснял способ приготовления. Я понял, что берется самая большая кастрюля, в нее кладется все, что есть в доме, заливается водой и варится. Рецепт сомнительный. Тем более у нас был громадный чайник и не было емкой кастрюли. Майор это нашел даже удобнее: через носик наливать первое, жидкий бульон, а со дна черпать второе, гущу.

Писк комаров уведомил, что вечереет. Пора звонить в Бюро судебно-медицинских экспертиз. Мобильников в то время еще не было, но в «уазике» у майора имелся радиотелефон. Майор начал меня соединять. Трещало, шипело и кудахтало: то ли гроза приближалась, то ли аппаратура старая. Наконец мне удалось сообщить судмедэксперту, кто я такой и чего хочу.

– Акт вскрытия через неделю, – устало бросила она.

– Причина смерти?

– Отравление.

– Алкоголем?

– Нет.

– Я хотел сказать, каким-нибудь самогоном?

– Стрихнином.

Я помолчал недоверчиво. Не ослышался ли? Гроза приближается, аппаратура изношенная… Поэтому переспросил:

– Ошибка невозможна?

– Рябинин, стрихнин в тканях сохраняется очень долго. Какая ошибка?

12

Стрихнин… Прямо-таки средневековье.

Утром мы с майором разбежались: он на машине за курсантами, я пешочком к Висячиной. Шел и думал о бесполезности моего городского жизненного опыта, который, похоже, здесь не пригодится – в деревне иной, фантастический мир. Я встретил косяк гусей, попробовавших меня пощипать. Стайка псов увязалась за моим портфелем. Помято-понурые мужики, словно их всухую пропустили через стиральную машину, тянулись в сторону магазина. Старухи и пожилые женщины, у которых поумирали от пьянства мужья, а взрослые дети бросили их, подавшись в город.

Стрихнин… Дикость.

Несолидно веду себя. На машине бы подъехать, с участковым в мундире, с понятыми… Я шел с портфелем по деревенской улице, а информационный слушок бежал впереди меня. «К Вальке следователь топает».

Стрихнин… В зарубежных детективах цианистый калий бросали в бокал с шампанским, но в деревне не пьют шампанского. В моей же практике ничего изящнее клофелина не встречалось.

Оповещенная соседями, Висячина плечисто встретила меня на крыльце, но в комнату провела. За стол, покрытый клеенкой. Я достал бланк протокола обыска и спохватился – понятых не привел. Закон обязывает перед обыском спросить гражданина, не выдаст ли он добровольно – тогда и обыск не нужен.

– Гражданка Висячина, хранится ли у вас в доме стрихнин?

– Хранится, – мгновенно ответила она, сходила в чуланчик и поставила передо мной небольшую баночку.

От такой легкости я замешкался. Не только обыска не нужно, но, похоже, и разговора. На этой легкой волне я спросил почти весело:

– Значит, этим стрихнином мужа и отравили?

– Дурь сказали.

– А зачем в доме яд?

– Федька-то был охотником, зимой на волков ходил.

Предстояла длительная осада. Я убрал бланк протокола обыска и достал бланк протокола допроса. Висячина за моими манипуляциями следила настороженно, как больная за руками хирурга.

– Валентина Васильевна, вы же мне сами говорили, что вы ругались, пил он безбожно…

– А кто не ругается? И запойным он не был.

– Каким же был?

– Все-таки работал. А пил только по субботам и по воскресеньям.

Ей уже было жалко супруга. В таких случаях истины не жди – правда непроизвольно искажается. Моя задача ловить ее на противоречиях!

– Валентина Васильевна, вы сказали, что пил он по субботам и воскресеньям… Но выпил и умер он в четверг.

– Разве?

– Именно, вот документ. Посреди недели.

– Может, портвейн в магазин завезли?

– Нет, портвейн был всю неделю.

– Тогда не знаю.

– Он-то как выпивку объяснил?

– Никак. Поставил бутылку на стол, и все.

Она пьяницей его не считала. Дед Никифор мне объяснял: алкоголик не тот, кто пьет много, а тот, кто пьет часто.

– Валентина Васильевна, деньги на вино у него были?

– Сама удивляюсь, откуда у него деньги?

– Спросили?

– Спросила, зачем он взял «Сома в томате». Эти консервы уже два года в сельпо стоят.

– Он и консервы купил?

– Просроченные, горькие.

Мое подозрение повернуло на девяносто градусов. Отравился консервами? Но за два года от «Сома в томате» никто не пострадал. И в соме мог образоваться какой– нибудь ботулизм, а никак не стрихнин.

– Валентина Васильевна, итак, денег мужу не давали, ничего купить не просили?

– Да.

– Что-нибудь еще вспомните?

– Ага, полбуханки хлеба просила.

– Так, полная закуска.

Волосы прижаты легкой косынкой, отчего лицо кажется еще скуластее. Ни в этих скулах, ни в прищуренных глазах беспокойства нет – одна лишь настороженность. Я не вытерпел:

– Гражданка Висячина, знаете, в чем вас подозревают?

– Будто я Федьку отравила…

– Где узнали?

– Соседи говорят.

– И что?

– Да не верю я им.

– Почему же?

– Если бы меня в злодействе уличали, то вы культурно бы со мной не беседовали.

– Надо построже? – удивился я.

– Так привычнее.

Не парадокс ли? Обычно жалуются на грубость милиции, на незаконное задержание, на пристрастные допросы, на применение насилия… Гражданку Висячину не устраивала моя деликатность. Мои очки, тихий голос, обращение на «вы»… Оно и понятно: женщина привыкла к мужицким кулакам, матюгам и красной роже супруга. Меня взяла злость не на мужа, а не нее – на овечью покладистость женщины.

Я вздохнул, высоко поднял руку и со всей силой шарахнул ладонью по столешнице. Домик содрогнулся от выстрела, звякнула посуда на кухне, и за окном курица взметнулась на забор. Загорело-дубленая кожа на лице хозяйки не краснела – она побурела. Скорее голосом удивленным, чем испуганным, Висячина сдержанно спросила:

– Чего от меня-то надо?

– Валентина Васильевна, на вопросы так отвечаете, будто не в этом доме отравили человека и будто все произошло не на ваших глазах. В ваших ответах нет жизненной правды…

– Чего?

– Например, муж принес выпивку и продукты… В руках?

– Бутылка, наверное, в кармане.

– А консервы?

– Тоже.

– Ну, а полбуханки хлеба?

– Память стала дырявая… В рюкзаке все лежало.

– Рюкзак ваш?

– Вот и я стояла обалдевши… Рюкзак чужой и драный, как утильсырье. Федька вынул из него бутылку, хлеб и консервы. Ну, и сел ужинать.

– Спросили, откуда все?

– Сказал, что нашел у калитки.

– Он же бутылку не сразу выпил?

– Когда его повалило, я струхнула до обморока. И еду, и бутылку выбросила в речку Тихую.

– Ну, а рюкзак?

– Сожгла в огороде.

– А почему, Валентина Васильевна?

– Испугалась. В жизни всяко бывает, не узнаешь, как оно отзовется. Убить я никак не могла. У нас двое малолеток, Федька хоть и пил, но кормилец.

Какая-то ерунда: нашел рюкзак с выпивкой и закуской. Но в жизни всяко бывает… Тут есть ухабистый момент: рюкзак лежал у калитки. Кто-то обронил. Якобы? Или подкинул? Меня словно крутануло…

Преступники и авторы детективов придумывают способы убийств на расстоянии, да так, чтобы не осталось улик. Винтовка с оптическим прицелом, электрическим разрядом, лазером, взрывным устройством по почте… Проще можно: выпивохе подкинуть отравленную бутылку. Именно спиртное, потому что, скажем, отравленный пирог алкаш не возьмет.

– Валентина Васильевна, кого-нибудь подозреваете?

– Нет, кого же…

– Враги у мужа имелись?

– Бузили. Но по пьянке.

– А Дериземля?

– Друзья до гроба, не одну цистерну вместе выхлебали.

– Я имею в виду врага серьезного, постоянного…

Она задумалась. От долгого разговора ее плечи обвисли, скулы затупели, глаза ушли в далекую глубину. Но в памяти женщина, похоже, что-то нашарила:

– Вот только Сенька Горохов…

– А что Сенька?

– Оба заядлые охотники. Не знаю, что меж ними в лесу пробежало. Федька молчит, как оковалок.

Я составил протокол допроса. Висячина подписала. Защелкнув портфель, я поднялся. Все, пора уходить. Бывает так, что место держит, словно что-то забыл. Да, спросить:

– Валентина Васильевна, муж зарплату приносил?

– Всю до копеечки, – с готовностью заявила она.

– Говорите, что он с Дериземлей цистерну выпил… На какие же деньги?

– Думаю, халтурил в деревне.

– А вы не спрашивали?

– Лучше прутиком стегать.

– Не понял.

– Палкой ударишь: она сломается, а конь заупрямится.

– Само собой, – поддакнул я, так и не поняв выгоду прутика перед палкой.

Ушел я довольный: на моем горизонте появились застарелая вражда и Сенька Горохов.