Текст книги "Римский трибун (Историческая повесть)"

Автор книги: Станислав Жидков

Станислав Жидков
РИМСКИЙ ТРИБУН
Историческая повесть

Предисловие

 
еперь к тебе, трибун-освободитель,
Петрарки друг, мы взоры обратим.
О, за позор отчизны грозный мститель,
Риенцо. Римской доблести носитель!
Когда свободы ветхий ствол хранит
Один хоть лист – пусть как венок лежит
Он над тобой…
 

Байрон. Паломничество Чайльд Гарольда Песнь IV.

Эта книга расскажет вам о событиях в Риме середины XIV века, развернувшейся там борьбе между феодальной аристократией и торгово-ремесленным населением. В результате восстания римлян в мае 1347 года была провозглашена республика во главе с римским трибуном Кола ди Риенцо.

Кола родился в Риме, примерно в 1313 году, в семье бедного трактирщика. До двадцати лет жил в деревне и мало чем отличался от простых крестьян. Вернувшись в Рим двадцатилетним юношей, он самостоятельно приобрел начальные знания, а затем стал посещать университет. С большой любовью изучал он римских писателей и блистательное прошлое своей родины. Кола мечтал о возрождении былого величия Древнего Рима, в котором в то время царили нищета и запустение. В городе хозяйничали бароны и магнаты. Кола на себе испытал всю «прелесть» существовавшего тогда правления: один из баронов совершенно безнаказанно убил его младшего брата. Когда же как красноречивому оратору ему дали место городского нотария, он получил возможность еще глубже узнать о злоупотреблениях грандов. Изменить существующее положение, сделать так, чтобы Рим, как он писал, «вернулся к своему древнему, хорошему состоянию» – такова цель, которую он с группой друзей поставил перед собой, готовя революцию.

Переворот произошел 19 мая 1347 года. В полночь с четырьмя знаменами, вместе с папским легатом Кола подошел к Капитолию и обнародовал новые законы. Созванное вслед за этим народное собрание утвердило предложенные им реформы. С помощью городской милиции Кола подавил сопротивление баронов. Кола принял титул римского трибуна и провел ряд прогрессивных преобразований, пытаясь объединить Италию в единое национальное государство. На его призыв откликнулись двадцать пять мелких итальянских государств, заключивших союз с Римом. Все итальянские патриоты с восторгом приветствовали деятельность Колы. «Не забудется в веках, что безумец этот, цветами увенчанный плебей, на обломках Рима первый уронил луч света на мглу своего времени и пророчески указал отечеству своему путь…» – напишут позже о Кола историки. Яростное сопротивление баронов и церкви помешало трибуну осуществить до конца задуманное. Сын своего времени, Кола ди Риенцо пытался бороться с тиранией, используя тиранические же методы. Он ввел очень большой налог на граждан, чтобы содержать наемное войско и вести борьбу с аристократами. Это подорвало престиж Риенцо; 8 октября 1354 года вспыхнуло восстание римлян, во время которого трибун был убит.

Но его идеи и смелая борьба против произвола феодалов оставили в памяти итальянского народа глубокий след.

Образ римского трибуна продолжает жить в памяти человечества. О нем писали поэты Петрарка, Байрон. В 1835 году английский писатель Булвер-Литтон выпустил большой исторический роман «Риенци, или Последний из трибунов», приобретший широкую популярность и положенный в основу оперы Р. Вагнера «Риенци». Молодой Ф. Энгельс в конце 1840 – начале 1841 года создал набросок стихотворной драмы «Кола ди Риенци».

Одной из первых опер, поставленных на сцене Большого театра после Великой Октябрьской революции, была опера Р. Вагнера «Риенци».

Глава I
РИМСКИЕ БУДНИ

есенним вечером 1333 года по одной из древних римских дорог шагал молодой человек с котомкой за плечами и крепкой суковатой палкой в руках. Невеселые думы одолевали его. С той минуты, как пришло известие о смерти отца, он чувствовал себя глубоко несчастным.

С каждой милей, приближавшей его к родным местам, он все острее переживал тяжесть утраты. Вспоминалась небольшая таверна в квартале делла Регола, на берегу Тибра, недалеко от моста Кваттро Капп. Там, среди бедных домишек римских ремесленников и мелких торговцев, среди водяных мельниц и сновавших по реке барок, прошло детство. Перед глазами как живой вставал отец, рослый, плечистый трактирщик, вспоминалась мать, отстирывающая в Тибре чужое белье. Она так любила своих детей. Особенно его, первенца. Но мать умерла давно, десять лет назад.

Вокруг быстро сгущалась темнота. Плотные облака, опустившиеся с гор, затянули небо. Со стороны города доносился едва различимый колокольный перезвон.

Внезапно впереди за кустами послышались крики и шум борьбы. Кто-то звал на помощь. Человек на дороге вздрогнул, остановился и прислушался, словно не зная, на что решиться. Потом, устыдившись своего малодушия, бросился вперед и увидел на обочине повозку, остановленную вооруженными людьми. Один из них держал отчаянно вырывавшегося возницу, второй связывал стенавшего старика, а третий, в поблескивающих доспехах и в надвинутой на глаза шляпе, нес к оседланному коню женщину. На ее голову, чтобы заглушить крики, был накинут плащ. Путник, нахмурившись, перекрестился, сбросил с плеч котомку и, прячась за кустами, стал приближаться к человеку в доспехах. Прежде чем тот заметил опасность, он обрушил ему на голову свой увесистый посох. Бандит вместе с ношей рухнул на землю.

Юноша тотчас поспешил на помощь вознице и старику. Он действовал суковатой палкой так ловко, что через минуту еще один из грабителей лежал на земле, а другой после короткой схватки, в которой принял участие и освобожденный возница, успевший вооружиться мечом, был обращен в бегство. Когда уцелевший разбойник скрылся в чаще, молодой человек подобрал котомку и подошел к вознице.

– Вовремя ты подоспел, друг. Мы обязаны тебе жизнью, – опуская оружие, повернулся к нему возница. – Как твое имя?

– Кола ди Риенцо.

– А мое Чекко. Чекко Манчини. Я художник. Это мой брат Франческо. Он городской нотарий.

Говоривший воткнул в землю меч и помог связанному старику освободиться.

– Спасибо тебе, храбрец, – поднимаясь, произнес нотарий. – Ты не побоялся напасть на целую шайку.

– И дрался здорово, – заметил Чекко. – Простой палкой двоих уложил.

– В горах приходилось иметь дело с волками, – смущенно отозвался путник.

– Запали факел, – обратился старик к брату. – Не случилось ли чего с Ниной?

Они поспешили к неподвижно лежавшей женщине. Старый нотарий снял с ее головы плащ. Чекко зажег смоляной факел. При свете огня Кола ди Риенцо увидел бледное лицо девушки. Ей было лет шестнадцать. Через несколько минут она глубоко вздохнула.

– Слава богу, очнулась! – радостно сказал старик. – Перенесите ее в повозку.

Кола легко поднял девушку. Она открыла глаза и испуганно вскрикнула.

– Не бойся, дочка! Это наш спаситель, – успокоил ее нотарий.

Он взял у брата факел и осветил тело человека в доспехах. Тот лежал лицом вниз, не подавая признаков жизни. Чекко перевернул грабителя на спину и приподнял его шляпу, надвинутую на самые брови.

– Святое небо! Мартино ди Порто! – со страхом воскликнул он.

– Давай уносить ноги, пока целы, – побледнев, сказал старый нотарий. – Его люди могут вернуться.

– Кто это? – усаживая девушку в повозку, спросил Кола.

– Ты не слышал о Мартино ди Порто? – изумился Чекко. – Да его знает здесь каждый. В Риме нет большего злодея, чем этот барон.

– Он из рода Орсини, – пробормотал старик, устраиваясь рядом с Колой. – От таких разбойников лучше быть подальше.

– Гаси факел, Франческо, – подбирая поводья, сказал Чекко. – Держитесь крепче!

Он сунул меч под сиденье, вскочил на повозку и погнал лошадь к городу.

Через полчаса они благополучно добрались до Рима и миновали заставу. Проехав по мосту Кваттро Капп на другую сторону Тибра, возница остановил повозку перед невысоким каменным зданием.

– Вот мы и дома. – Чекко Манчини спрыгнул на землю. – Ты, конечно, зайдешь? Не обидишь отказом, – обратился он к молодому человеку. – Считай отныне этот дом своим.

– Мне бы только плечо перевязать, – сказал Кола, показывая разодранный и окровавленный рукав куртки.

– Э, Да он ранен! Что же ты молчал? – засуетился старик, вводя гостя в комнату. – Ну-ка, Нина, помоги.

Девушка быстро принесла все, что нужно было для перевязки, и принялась осторожно промывать рану своему спасителю. Пока дочь нотария заботливо бинтовала плечо, Кола ди Риенцо не спускал с нее глаз.

– Не больно? – встретив его взгляд, улыбнулась Нина. – Вы терпеливы. Через два дня смените повязку. Если зайдете к нам, я охотно сделаю это сама.

– Обязательно зайду, – пообещал Кола. – Тем более, мы почти соседи.

– Разве вы здешний? Я вас прежде не видела.

– Я много лет провел в деревне у родственника, а тут живут мои братья и сестра.

– Где же ваш дом?

– На той стороне. В квартале делла Регола, на углу между Иудейским храмом и мостом Кваттро Капп.

– Там таверна Лоренцо Габрини. Его недавно похоронили на францисканском кладбище.

– Это мой отец, – печально опустил голову юноша.

– Так ты сын трактирщика Риенцо! – воскликнул Чекко. – Хороший был человек, не боялся говорить правду. Потому-то его и не любили те, кто правит городом.

– Не знаете, как умер мой отец? – тихо спросил Кола.

– Говорят, тело Лоренцо нашли за мостом у мельницы. Кто его убил, неизвестно.

– В последнее время у нас невесть что творится, – накрывая на стол, сказала жена художника. – Ночью на улице лучше не появляйся. На каждом шагу убийства и грабежи. Даже днем небезопасно. Вчера у рынка опять была схватка между людьми Колонна и Орсини.

– Ни ремесленникам, ни торговому люду нет жизни, – вздохнул нотарий. – Зато знать чувствует себя прекрасно. Сидят себе в укрепленных палаццо и творят, что вздумают.

– Однако мы заболтались, угощаем гостя разговорами, – спохватился хозяин. Он взял молодого человека под руку и повел к столу. – Кстати, из каких ты мест возвращаешься?

– Я жил у деда, недалеко от Ананьи, – ответил Кола. – Помогал по хозяйству.

– Давно ты у него?

– Лет с девяти, как умерла мать. Нас, ребят, было четверо. Меня как старшего отец отправил в деревню. Два брата и сестра с ним остались.

– И с тех пор вы здесь не были? – спросила Нина.

– Года три назад мы приезжали сюда с дедом на пасху. А отец к нам часто наведывался. Привозил деньги францисканцу, что обучал меня грамоте.

– Оказывается, ты ученый, – улыбнулся нотарий. – Чему же учил тебя монах?

– Я умею читать по-латыни, знаю Ветхий и Новый завет, помню наизусть многие псалмы. Фра Томмазо говорил, что я мог бы сдать экзамен за семинарию.

– Ну, а кроме священного писания?

– Еще он обучал меня счету и риторике. Только арифметика мне плохо давалась, я больше любил читать книги. Жаль, их там было мало.

– Ты можешь пользоваться нашими книгами. Заходи в любое время. Нина тоже любительница чтения. – Старик потрепал дочь по волосам. – Она тебе все покажет.

– Мой брат уже много лет собирает старинные рукописи и редкие произведения. А я их привожу в порядок, – пояснил Чекко. – У нас в доме немало интересного.

– Недавно отца пригласили в университет читать курс по древнеримскому праву, – с гордостью произнесла девушка. – Он знает много языков.

– Если хочешь, приходи на мои лекции, – заканчивая ужин, сказал хозяин. – Будешь хорошо заниматься, станешь, как я, нотарием.

– Учиться-то я очень хочу, – задумчиво произнес Кола. – Только ведь мне придется теперь работать за отца. А хлопот с таверной сами знаете сколько.

– Во всяком случае, в любом деле рассчитывай на нас, – допивая свое вино и поднимаясь из-за стола, сказал Чекко Манчини. – Мы с братом ничего для тебя не пожалеем. Сегодня ты спас нашу семью от большой беды.

Поблагодарив новых знакомых и пообещав на следующий день навестить их, юноша простился и пошел к дому отца в квартал делла Регола.

* * *

Легкая крытая повозка, запряженная четверкой белых лошадей, подъехала к центральному портику огромного дворца-крепости. Дворец принадлежал Колонна, самым могущественным из римских баронов. Отряд всадников, следовавший за повозкой, остановился неподалеку. Капитан кавалеристов, спрыгнув с коня, откинул подножку и помог сойти на землю высокому, слегка сутулящемуся человеку в красной кардинальской мантии.

Дворцовые слуги распахнули массивную, обитую бронзой, дверь. Разминая затекшие в пути ноги, кардинал с улыбкой посматривал вокруг. Навстречу уже спешил могучий чернобородый рыцарь в короткой кольчуге, с широким кинжалом у пояса.

– Монсиньор Джованни – брат наш! Наконец-то выбрался из своего Авиньона. – Бородач заключил гостя в крепкие объятья.

– Потише, Стефано, не поломай ребра, – со смехом отозвался прелат. – Как вы тут? Где отец?

– Ждет наверху. Мы все рады твоему приезду. С тех пор как пришло письмо, каждый день о тебе говорим. Что там нового при дворе его святейшества?

Они вошли в парадную дверь и миновали несколько больших зал, полных солдат-швейцарцев и мелких дворян, наводнявших, по обыкновению, палаццо Колонна.

Наемники и вассалы чувствовали себя здесь как дома. Живя щедротами хлебосольного барона, они слонялись по саду и первому этажу дворца, играли в кости, коротали кто как мог время в ожидании, когда патрону понадобятся их услуги. При виде кардинала и Стефано Колонна-младшего все почтительно раскланивались.

– У вас по-прежнему как в осажденном замке, – заметил монсиньор Джованни. – Неужели нельзя обойтись без стольких солдат?

– Чтобы править чернью, надо держать ее в страхе, – пожал плечами Стефано. – К тому же с такими соседями, как Орсини, приходится постоянно быть, начеку.

Поднявшись по широкой мраморной лестнице на второй этаж, куда допускались только члены семьи и ближайшие друзья дома, братья вскоре вошли в просторный рабочий кабинет Стефано Колонна-старшего. Глава рода, крепкий старик, с буйной седой шевелюрой, в распахнутом бархатном камзоле и голубых чулках, сидел у окна, быстро записывая что-то в счетную книгу.

Заметив в дверях сына, с которым не виделся несколько лет, он подошел к нему и трижды поцеловал.

– Покажись, покажись, ваше преосвященство, – радостно говорил барон, рассматривая гостя. – Что-то рано начинаешь сдавать.

– Зато ты, отец, выглядишь молодцом, – улыбнулся прелат.

– Проводи большую часть дня в седле, это полезно, – улыбнулся старик.

– Мне приходится заниматься совсем другим, – вздохнул монсиньор Джованни. – Кардинал при особе его святейшества – дело не простое.

– Разумеется, тем, кто хлопочет о спасении чужих душ, некогда думать о собственном теле, – с иронией произнес барон.

– Жизнь в Авиньоне имеет свои преимущества, – вмешался в разговор Стефано Колонна-младший. – Не зря все Стремятся туда. Говорят, при дворе папы собрались самые блестящие умы.

– Что касается талантов, там их действительно немало. И первый среди них – наш соотечественник Петрарка, – сказал кардинал.

– Ты писал, что знаком с поэтом? – заинтересовался старый барон. – Расскажи о нем.

– О, это необыкновенный человек! В тридцать лет он уже и филолог, и историк, и географ, и философ. Но прежде всего – поэт. И какой поэт! В искусстве стихосложения с ним мог бы сравниться лишь Данте[1]1
  Данте (1265–1321) – великий итальянский поэт, творец «Божественной комедии».


[Закрыть].

– Ты, разумеется, стал его покровителем? – опять спросил старый барон.

– Иметь такую звезду в свите не только приятно, но и полезно. К тому же как глава итальянской партии при папском дворе я обязан заботиться о нем. Мы стали друзьями. Петрарка посвятил мне один из своих прекрасных сонетов. Вот послушайте:

 
Покинув нечестивый Вавилон,
Приют скорбей, вместилище порока,
Я из бесстыдных стен бежал далеко,
Чтоб мир в душе моей был сохранен.

Я здесь один. Любовью вдохновлен,
Пишу стихи, рву травы у потока,
Мечтаю вслух, парю умом высоко,
Гляжу вперед и лучших жду времен.

Мне все равно – я беден иль богат;
Не занят я ни чернью, ни собою,
Ни зноем сердца, ни жарой лучей.

Лишь двух людей я видеть был бы рад:
Одну – с не столь суровою душою,
Другого – с бодростью минувших дней.
 

Кардинал многозначительно посмотрел на отца и брата.

– Одна – это его Лаура. Другой – это я!

– А нечестивый Вавилон, надо полагать, Авиньон? – покачал головой барон. – Не слишком-то он лестно выражается о новой столице христианского мира.

– Поэт, как и все мы, итальянцы, считает, что папа должен вернуться в Рим. Но его святейшество не хочет покидать Францию, – сказал монсиньор Джованни.

– Под защитой французского короля ему спокойней, – произнес Стефано Колонна-младший. – Здесь нельзя чувствовать себя в безопасности. У нас дня не проходит без войны и разбоев. Только что приходили купцы, просили дать им солдат. Даже днем они боятся выезжать из города. Дороги в округе кишат бандитами. Без большого отряда хоть не пускайся в путь.

– Да и в самом Риме не лучше, – подтвердил старый барон. – Недавно чуть было не убили моего внука. Он неосторожно вышел за ворота нашего квартала, так в него стреляли из арбалета. Хорошо, не попали. Мальчик вовремя убежал.

– Как, Джанни уже такой большой? – удивился кардинал. – Я помню его совсем малышом.

– Сейчас ты не узнаешь племянника, – с гордостью сказал старик. – Он растет быстро и будет со временем достойным продолжателем нашего рода. Однако пойдем-ка на женскую половину. Там тоже ждут дорогого гостя.

* * *

С крутого Авентинского холма, нависшего обрывистыми склонами над Тибром, Кола ди Риенцо и Нина любовались вечерним Римом. Дочь нотария была в длинном голубом платье, отороченном на шее синим бархатом. Сквозь узкие прорези рукавов виднелось белоснежное полотно рубашки. Золотистые волосы заплетены в тугую косу и украшены по моде того времени цветными лентами.

Рядом со своей нарядной спутницей Кола, в простом старом камзоле и сандалиях на босу ногу, больше походил на скромного слугу. Только атлетическая фигура и часто менявшееся выражение одухотворенного лица с орлиным носом приковывали внимание прохожих.

– Люблю наш древний город, но не могу спокойно смотреть на эти камни. Как вспомнишь о славном прошлом, невольно сравниваешь с тем, что стало. – Юноша показал на лежавшие вокруг руины. – Когда-то здесь были великолепные здания и жили свободные римские граждане.

– Зато теперь тут свободно пасутся овцы, – улыбнулась Нина. – Посмотри-ка, они даже бродят по священным развалинам храма.

– Неужели этому гиганту не суждено подняться! – с грустью произнес Кола.

Он замолчал и снова погрузился в размышления, глядя на раскинувшийся внизу город.

За двойной каменной оградой, на огромном пространстве среди беспорядочно разбросанных домишек и развалин античных сооружений виднелись засеянные поля, пустыри и чахлые виноградники. На вершинах холмов, где некогда возвышались императорские дворцы, стояли сейчас серые невзрачные замки римских вельмож и обнесенные высокими стенами монастыри. На фоне темной зелени ярко выделялись заросшие травой красные кирпичи кладки, сохранившиеся кое-где колонны и арки.

– Ты сегодня так погружен в мысли о далеком прошлом, что совсем не замечаешь настоящего, – с легким упреком сказала девушка. – Даже не похвалил моего нового платья. А ведь я трудилась над ним три дня.

– О, платье чудесное! Только для меня ты прекрасна в любом одеянии. – Кола взял ее за руку. – Знаешь, я с тех пор, как тебя встретил, чувствую в себе столько сил, что готов перевернуть мир.

– Не потому ли ты стащил вчера с седла мессере Фортифьекка?

– Этого подлеца следовало проучить. Он сбил своей лошадью ребенка.

– Префект[2]2
  Префект – начальник городской милиции Рима.


[Закрыть] хотел тебя арестовать, да, к счастью, вступился Стефано Колонна. Старик не забыл, как ты отделал его врага Мартино ди Порто. Он ведь опять разбойничает на дорогах. Тебе следует быть осторожней. Не такой Мартино человек, чтобы прощать.

– Должно быть, у него крепкая голова, – засмеялся Кола. – При следующей встрече придется принять это во внимание.

– Все шутишь, а я постоянно в тревоге за тебя. Неужели нельзя не ввязываться в опасные переделки?

– Но будешь ли ты тогда уважать меня? Подумай, можно ли уважать труса?

– Ты прав! Я люблю тебя именно таким, – прошептала Ника.

Она вдруг положила руки ему на плечи и быстро поцеловала. От неожиданности Кола растерялся. Он успел ощутить ее влажные губы, успел почувствовать необыкновенную радость, но в то же время тревога и озабоченность невольно отразились на его лице.

Это заметила девушка.

– Что с тобой? – с беспокойством спросила она. – Ты чем-то огорчен?

– Согласится ли твой отец на наш брак? Говорят, мессере Франческо отказал недавно молодому синьору Бельведеро.

– Да он потому и отказал, что знает все, – улыбнулась Нина. – Я сама ему рассказала.

– А он?

– Сперва сердился за то, что мы скрыли от него. Потом одобрил мой выбор.

– Клянусь небом, учитель – необыкновенный человек! – просияв, воскликнул Кола. – Я уважаю его больше всех в городе.

– Отец тоже любит тебя. Говорит, из тебя выйдет настоящий ученый.

– О, Нина, я сейчас самый счастливый из людей! А ты – ты самая славная девушка на свете! – Он подхватил ее на руки и закружил в воздухе.

* * *

В узкой длинной мансарде у пылающего камина Кола ди Риенцо что-то переписывал с ветхого пергамента. Грубый, сколоченный из плохо обструганных досок стол был завален листами, свитками и книгами в толстых кожаных переплетах. В центре стоял глиняный чернильный прибор и стакан с очиненными гусиными перьями.

За окном хлестал дождь. Поскрипывая ставнями, завывал ветер.

Несмотря на горевший в камине огонь, в комнате было холодно и сыро.

– Еще пишешь? Не замерз? – поднимаясь по крутой лестнице, спросила Нина. – Попробуй пирога с маком.

Кола поцеловал жену, взял тонкий нож для очинки перьев и отрезал два куска.

– Попробуем, как у вас получилось.

– Много работы? Может быть, помочь? Почерк у меня почти такой же. – Нина посмотрела на разложенные на столе листы.

– Ничего, осталось переписать страниц десять. Потом отнесу к Чекко для разрисовки, и начнем переплетать.

– Для кого книга?

– Мессере Бруно заказал для Стефано Колонна. Им понравилось, как я сделал в прошлый раз томик Виргилия. Скоро у нас появятся деньги. Синьор хочет завести большую библиотеку.

– Теперь это в моде. Даже те, кто не умеет читать, приобретают книги. Боятся прослыть невеждами.

С улицы вдруг донеслись громкие возгласы, топот проносившихся всадников. В дверях появилась взволнованная Ирена.

– Синьор Колонна опять воюет с Орсини. У моста Сант-Антонио настоящее сражение. Как бы Марко и Конте не попали под стрелы. Их должны сейчас отпустить из школы.

– Успокойся, сестра, они не маленькие, – вглядываясь в окно, с тревогой сказал Кола. – Да вон и Конте.

Из-за угла показался сын художника. Он бежал, отчаянно махая руками. Все поспешили вниз навстречу мальчику.

– Скорей… скорей… на мосту… сбили Марко! – заикаясь от рыданий, выкрикнул Конте.

Кола ди Риенцо бросился по улице к реке. На той стороне Тибра еще шла схватка. С набережной долетали воинственные крики солдат. Он вбежал на мост и увидел брата. Тот лежал запрокинув голову в луже крови. Рядом валялась ученическая аспидная доска. Лицо Марко было изуродовано, грудь продавлена лошадиным копытом.

Опустившись на колено, Кола припал щекой к окровавленной рубашке брата. Но тщетно пытался он уловить под ней биение жизни. Тело мальчика оставалось холодным и неподвижным. Марко был мертв. Когда это дошло до сознания Колы, в глазах его блеснула ненависть.

– Будьте прокляты, детоубийцы! – Он поднял к небу сжатые кулаки.

Древний Рим