Текст книги "Тайна папок Йонсона"

Автор книги: Станислав Меньшиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Олаф жестом дал понять, что не возражает против этих словоизлияний. Он знал: заставить Алекса разговориться было нелегко. Когда это удавалось, не следовало его прерывать.

– Рогден был в числе тех, кто возражал против производства нами ядерного оружия. После этого у него начался психический сдвиг, иначе я это назвать не могу. Он создал негласное общество ученых – противников технического прогресса в военном деле. Да, да, не улыбайся. Они довольно часто собирались, выработали критерии, на основании которых иногда отказывались участвовать в разработках. В Америке с такими поступают просто: их подкупают большими деньгами. К тому времени, когда гений выжат как лимон, он становится миллионером, но не раньше. От миллионов отказываются единицы. Так бывает, но очень редко.

– На моей памяти, – перебил его Олаф, – единственное исключение – молодой американский физик, который недавно отказался от разработки лазерного оружия, им же изобретенного.

– Совершенно верно, – подтвердил Якубсен. – Так вот, мы не платим своим местным гениям миллионы, а они их не требуют. Хорошо это или плохо? Наверное, отчасти хорошо, иначе бы они продавались американцам, как это делают светлые головы в других странах. Но с некоторых пор у них появилась бредовая идея, что они могут остановить гонку вооружений, отказываясь от разработки экзотического оружия в Иксляндии. Мысль бредовая хотя бы потому, что мы можем оказаться впереди лишь случайно, лишь по немногим видам оружия и не надолго. Все, что мы изобретем первыми сегодня, американцы или японцы, или еще кто-нибудь наверняка откроют максимум через два года.

– И это случилось с проектом К? – спросил Олаф.

– Вот именно! – в глазах Алекса вновь появился тот же яростный блеск. – Этот Рогден потратил не один государственный миллион на разработку своего К-оружия, успешно осуществил полевые испытания и вдруг решил, что надо отказаться от продолжения работ. Что он уговорил своих коллег, меня не удивляет, так как я знаю об их подпольном ордене пацифистов. Но меня больше всего поразило, что он сумел убедить высшие власти.

– Решение о прекращении работ было принято не правлением ВВФ? – удивился Олаф.

– Правление в том составе, какое было тогда и в значительной мере сохраняется теперь, подписывало все, что хотело правительство. – Злость Алекса достигла характерного для него предела. – Норден вызвал к себе Карла Гюнингена, и тот провел через совет директоров решение о прекращении работ по проекту К ввиду его технической и коммерческой бесперспективности.

Олаф задумался.

– Но, быть может, в нем действительно мало проку, – скорее сказал, чем спросил он. – Я, помнится, видел какие-то цифры и соображения, которые выдвигались против национального космического потенциала.

Губы Якубсена скривились в презрительной усмешке.

– Дорогой мой Олаф! А кто-нибудь сосчитал, сколько можно получить от продажи К-оружия американцам? Мы продаем всякую всячину кому угодно, хотя и полуконтрабандой (полу-, потому что я уверен, что где-то в правительстве дают на это добро). Но если американцам требуется К-оружие, то почему бы нам на этом не поиграть? Отказываться, по-моему, просто глупо. А вместо этого Рогдену разрешают продолжать заниматься подводной акустикой, которой интересуются именно русские, а американцы далеко впереди. Тут приходят на ум разные варианты.

– Ты уверен, что у Штатов нет своего К-оружия? – спросил Олаф.

– У них есть почти все его элементы, кроме одного – именно того, который изобрел Рогден. Ингмар Рогден гниет, превратившись в кал акул, проект К мертв, а американцы с японцами все равно добьются своего – с Рогденом или без него.

Олаф взял со стола Алекса хрустальный шар, чей-то подарок, подбросил его кверху, поймал одной рукой и положил на место.

– Наша безопасность от этого не пострадала? – весело спросил он.

– Чему ты радуешься? – круглое лицо Якубсена помрачнело. – Тебе бы только шарики ловить да спортивную форму сохранять! При чем тут наша безопасность? Надо смотреть шире. Безопасность Запада, Америки – это тоже наша безопасность. Плюс коммерция. Плюс национальный престиж.

Олаф встал, подошел к окну. Через зеленоватое стекло виднелись другие здания комплекса.

– Быть может, ты и прав, – сказал он. – Скажи, пожалуйста, ты уверен, что это место хорошо защищено от террористов?

– Система оповещения и защиты дает гарантию на девяносто девять процентов. Один процент всегда есть, убийство Нордена это доказывает. Но если ты боишься за секреты К-оружия, то напрасно. Все, что связано с его разработками, включая документацию во всех копиях, еще полгода назад отправлено в центральное хранилище. Так что теперь это уже не в моей компетенции. Что касается других проектов, то мы за этим тщательно следим. Пойдем, убедишься сам.

Они вышли из здания. Осмотрев территорию комплекса, углубились в лес. В конце одной из аллей они уткнулись в бетонную стену. Пройдя немного вдоль стены, свернули на другую аллею и возвратились в основное здание.

– Мэри, – сказал Якубсен своему секретарю, – зайдите к Авесту и принесите подарок для господина Гунардсона.

Через несколько минут Олаф получил небольшой сверток, завернутый в красивую подарочную бумагу.

– До рождества еще далеко, – засмеялся он.

– Покажи Патриции сегодня вечером, – отвечал Якубсен, – это видеопленка с записью всей нашей беседы, включая и прогулку по комплексу. Фильм, разумеется, цветной и звуковой. Ей он, думаю, понравится.

Олаф поблагодарил и сел за руль. Его «сааб», провожаемый долгим взглядом Якубсена, медленно тронулся в сторону ворот.

Около трех часов пополудни Олаф, наскоро закусив у Копарбера на втором перевале, въезжал в Эльстром. Его машина остановилась возле деканата физического факультета. Войдя в просторный вестибюль старого здания, Олаф поднялся по мраморной лестнице на второй этаж и, пройдя по коридору, постучал в дверь одной из лабораторий. «Войдите», – ответил женский голос.

– Я бы хотел видеть профессора Эрбера.

– Сожалею, но его сегодня не будет, – сухо проговорила молодая особа в очках, сидевшая за одним из пяти столов.

– Быть может, я могу его застать дома?

– Попробуйте, но думаю, что вам не повезет. Профессор Эрбер бывает в Эльстроме только по понедельникам и четвергам. В другие дни он работает в университете в Сундсвале.

– Не дадите ли мне его телефон?

– Извините, но профессор Эрбер просил его не беспокоить. Если угодно, оставьте ему записку.

– Благодарю вас, вы очень любезны, – произнес Олаф и закрыл за собой дверь.

Он доехал домой без происшествий, успел переодеться и отдохнуть и к семи часам был у Ленартсена. Когда они вернулись, внимательно выслушала его рассказ о поездке в Симерикс и забрала подарок Якубсена. Олаф, как всегда, уселся в библиотеке в свое кресло и открыл «Историю военного искусства».

Но перед глазами стояли места, в которых он побывал сегодня. Он вспомнил, как совсем еще молодым человеком, едва начав военную карьеру, ездил в свободное время из столицы в Эльстром. Там оставалась Ильзе, которая училась на два курса позже него. Постепенно их встречи становились более редкими. Выдерживать конкуренцию с местными студентами становилось все труднее. Он переключил внимание на блестящую молодую журналистку, вскоре ставшую депутатом парламента. Алекс прав: с Патрицией ему повезло. Долгие годы холостяцкой жизни себя оправдали.

Алекс… Он не был сегодня искренен до конца. Но он никогда и не был открытым. Хорошо, что все же разговорился. Эрбер работал с Рогденом над проектом К. Когда проект был приостановлен, Эрбер и с ним еще несколько человек покинули Симерикс. Делать им там было нечего. А теперь Эрбер работает сразу в двух университетах. Такие – нарасхват. В Сундсвал он звонить не стал. Это – дело Патриции. Она лучше знает, что ей нужно. Странно, что Рогден исчез сразу же после приостановки проекта. Может быть, кто-то сообщил береговой службе, что его больше не надо охранять?

Уйдя к себе, Патриция прокрутила видеопленку Якубсена. Потом подняла трубку телефона и нажала на одну из тридцати кнопок.

– Оле, – сказала она, услышав голос министра координации, – у тебя есть кто-нибудь в Сундсвале? Ах, так? Понимаю. Жду тебя в восемь. Если замечания по расследованию готовы, привези, обсудим с Нильсеном. Договорились.

Ей показалось, что Олаф говорил о Якубсене с оттенком неодобрения. Но ведь тот не дурак. Кто его отправил в такую глушь? Надо навести справки.

Ее внимание переключилось на кипу бумаг, лежавших на столе. Кипа стала таять на глазах. Закончив работать, она спустилась в библиотеку и, взяв со стола хрустальный рождественский колокольчик, позвонила. Олаф, заснувший над книгой, встрепенулся и открыл глаза.

– Я всегда думал, что в битве под Каннами обходный маневр надо было сделать с юга, – сказал он, как ни в чем не бывало.

– Пора кончать твои исторические изыскания, – мягко проговорила Патриция и, взяв его под руку, повела наверх.

10

Нефедов раздвинул тяжелые занавески на окне и впустил в комнату солнечные лучи. Бывая в Токио раз в пять-шесть лет, он не переставал удивляться быстрым изменениям в облике города, все более походившего на Манхэттен. Казалось, Нефедов вовсе и не покидал берегов Гудзона и в строю стальных и алюминиевых башен японской столицы вот-вот покажутся знакомые силуэты Секретариата ООН или вышедшего из моды стоэтажного «Эмпайер стейт билдинг», или Торгового центра.

– Мы все больше становимся всемирным городом, – сказал вчера, приветствуя симпозиум, губернатор Токио. Он явно намекал, что через несколько десятилетий, а может быть, и раньше не миновать здешнему мегалополису стать столицей мира.

В новых небоскребах, выраставших здесь пачками, размещались иностранные компании и банки, спешившие припасть к роднику местного денежного рынка. Спрос на землю в городе рос астрономически, и цена квадратного метра площади перевалила за сотню тысяч долларов. Во многих районах уже трудно было снять самую скромную квартиру даже за десять тысяч долларов в месяц.

Было еще рано. Можно было не спеша завтракать в своем номере «Палас-отеля», предаваясь утреннему потоку мыслей.

Как еще сказал губернатор? Ах, да:

– Париж был символом XIX вёка, Манхэттен – XX, а Токио представляет наступающий XIX…

Быть может, он и прав.

Перед отъездом в Нью-Йорке Сергей зашел купить костюм в магазин «Дж. Пресс» в переулке за вокзалом Гранд-сентрал. Его обслуживал тот же Генри, которого он впервые встретил здесь четверть века назад. Оба старели и всякий раз, встречаясь, с любопытством смотрели друг на друга. В «Дж. Пресс» одевались профессора из Гарвардского и Сельского университетов и другие приверженцы консервативной и, стало быть, вечной моды из числа лиц со средними доходами.

– Можете нас поздравить, – сказал Генри, указывая на большой плакат у входа: «Рады сообщить, что с октября наша фирма входит в состав «Каши яма ЮСА, инкорпорейтед» – филиала «Каши яма энд К⁰» из Токио. Это – крупнейший производитель готовой одежды в Японии. Наша главная фабрика – в Саке. Наши годовые обороты превысили миллиард долларов. Костюмы «Дж. Пресс» можно приобрести в 145 магазинах. Наши филиалы имеются повсюду. Где бы Вы ни были, даже во Франции и Италии, «Каши яма» Вам поможет. Рассчитывайте на нас. Председатель совета директоров Юно Каши яма. Президент Акира Баба».

– Понизились? – попытался сострить Нефедов.

– А кому теперь легко? – кисло проговорил Генри, подавая Сергею твидовый пиджак.

И действительно, признаки «позванивания» в Нью-Йорке встречались на каждом шагу. Нефтяная корпорация «Аксон», телевизионная Эй-Эй-бси, ювелирная «Титанит» и многие другие помещались теперь в зданиях, принадлежавших японским владельцам. При обесцененном долларе и земельном голоде в Японии приобретение недвижимости в Америке казалось подарком, даже если надо было выложить, как, например, за небоскреб «Эксон» в Рокфеллер-сентер, шестьсот десять миллионов долларов. Дорого, но все же в двадцать – тридцать раз дешевле, чем на родине. Так было не только в Нью-Йорке, но и в Лос-Анджелесе, Чикаго, на Гавайях.

Приехав в Токио, Нефедов позвонил нескольким знакомым бизнесменам и выразил желание встретиться с ними. Все вежливо соглашались, обещали только уточнить время и место. Но дни шли, симпозиум завершал работу, а ответных звонков не было. Татэкава Эйсаки был где-то в Швейцарии, и привет ему от Аккермана был передан через помощника.

Жаль, что Офуйи нет в городе. Секретарь говорит, что он в отъезде. Так ли это? Офуйи мог бы помочь, у него солидные связи всюду, в том числе и в страховом деле.

Нефедов вспомнил, что, когда приезжал раньше не по делам ООН, японские дельцы встречались с ним охотнее. Наверное, их отпугивает сомнительный титул главы подразделения, копающегося в делах транснациональных корпораций. Даже пять лет назад японские фирмы были нацелены почти целиком на собственную страну, темпы роста экономики были самыми высокими в мире, капитала не хватало. Затем чуду пришел конец, избыточный капитал искал пристанища за рубежом. Внезапно японские фирмы сами стали транснациональными.

«И все же ради старой дружбы можно было бы пренебречь осторожностью», – подумал Нефедов. Но в деловом мире, да и не только в нем, мало кто так поступает. Великий Зиман, один из первооткрывателей математической теории катастроф, уподоблял поведение животных механизму, в котором одновременно действуют противоречивые стимулы ярости и страха. Страх может стать настолько сильным, что в конце концов побудит животное к бегству, а рост ярости – к нападению. В какой-то точке оба стимула взаимно компенсируются, животное ведет себя спокойно, нейтрально. Но это неустойчивое равновесие, и в любой момент оно может внезапно резко сместиться в сторону перестраховки или агрессии.

Он уже открывал дверь в коридор, собираясь идти на заключительное заседание симпозиума, когда раздался телефонный звонок.

– Серж? – услышал он в трубке. – Это Роберт Салера.

Американец Салера был главой фирмы «Р. Салера энд К°», занимавшейся инженерными консультациями. Его клиенты – компании со всего мира. Он редко оставался больше двух дней кряду в своей нью-йоркской квартире, чаще всего ночевал в самолете, пересекавшем один из океанов, или же в люксовых номерах лучших гостиниц на одном из континентов.

– Боб? Какими судьбами? Вот приятная неожиданность!

– Увидел твою фамилию в списке участников симпозиума. Я тут до послезавтра. Надо встретиться. Давай сегодня поужинаем, а там видно будет.

– Я свободен, – отвечал Нефедов, радуясь сюрпризу.

– Заеду в семь.

– О’кей.

С Бобом было легко. Он не ждал от собеседника слов, сам начинал, продолжал и заканчивал разговор. У него в голове умещались десятки невероятных проектов, каждый из которых он готов был осуществить. То он предлагал построить на двух соседних тихоокеанских островках порт для перевалки нефти с крупных на сверхкрупные танкеры, шедшие из Индийского океана в Тихий. То возил попавшегося под руку Нефедова осматривать какую-то бухту под Алжиром, где собирался строить прибрежный индустриальный комплекс. Как-то он появился в новосибирском Академгородке с идеей подключения сибирских ресурсов к неминуемому в недалеком будущем новому взлету мировой экономики.

Многим он казался фантазером, но руководители крупных корпораций и даже социалистических министерств – люди практичные – слушали его со вниманием. Они остро ощущали переход современного мира в глобальную стадию, где техника и экономика могли успешно развиваться лишь на всемирной арене.

Салера был американизированным итальянцем средних лет, с густыми, длинными, гладко зачесанными назад черными волосами, высоким лбом, с внимательными, живыми и в то же время мечтательными глазами. Небольшого роста, полноватый, очень подвижный и энергичный, он внушал симпатию и моментальное доверие и вносил элемент романтизма и поэзии в скучные дела корпораций. Они охотно заключали с ним контракты на разработку его идей, которые иногда приносили им миллиарды. Он не был богат, но у него всегда были деньги, а главное – связи.

Без трех минут семь Боб Салера появился в холле «Палас-отеля».

– Ты, должно быть, здесь совсем соскучился? – весело проговорил он. – Многих японцев знаешь?

– Многих. Да только они меня что-то избегают.

– И не удивительно. Впрочем, дело поправимое. Для начала поужинаем у меня в «Принце». Там совсем неплохо. Ты ведь любишь здешнюю кухню?

Такси повезло их через Маруноучи и Симбаши в Ши-ба-Коен, к подножию токийской телевизионной башни. Недалеко в парке стоял дворец Шиба, принадлежавший императорской семье. Выйдя из машины, они прошли в сад, где под стеклянными крышами находился один из ресторанов гостиницы. Интерьер был вполне европейским, но пища – японской: говядина Сукияки, бифштекс Терияки, мясо в стиле Темпура. Нефедов краем уха слушал рассказ Боба о его очередном увлечении.

– Завтра я даю семинар для руководителей «Японского промышленного банка» об экономической ситуации в мире. Я посмотрел, Серж, тему твоего сообщения на симпозиуме. По-моему, ты вполне мог бы поучаствовать и в моем семинаре, рассказать о своих идеях. Заодно познакомишься кое с кем из знающих людей. Тебе это пригодится.

Салера вопросительно посмотрел на Нефедова. Перед Бобом темнить не следовало. Надо было говорить правду, ссли не всю, то хотя бы часть.

Сначала Нефедов усомнился, узнав от Коуза, что крупный пакет акций ВВФ оказался в собственности «Дай лайф иншуренс». Но факт этот подтвердился. Официальный список ценных бумаг, которыми владела фирма, не оставлял на этот счет никаких сомнений. Акции были приобретены недавно. После своей встречи с Хинденом Нефедов уже не удивлялся тому, что столь крупная операция прошла практически не замеченной, никак не отразившись на бирже.

Но суть вопроса была не в этом. В прошлые времена страховые фирмы никогда не были активными инвесторами. Они покупали пакеты ценных бумаг не для спекуляций и не для контроля, а чтобы получать стабильный доход. Акции ВВФ вполне попадали под категорию солидных бумаг, которыми японская страховая фирма могла интересоваться на вполне законном основании. Но вряд ли она самостоятельно вышла на такой объект для помещения своих средств. Чтобы разыскать столь значительное число акций и суметь их купить напрямик, а не через рынок, требовалось особое умение. Тем более что в портфеле «Дай лайф иншуренс» иностранные бумаги были до сих пор редкостью. Ее интерес к акциям иксляндского концерна мог объясняться лишь содействием, а быть может, и инициативой какого-то неведомого посредника. Проверка личного состава директоров страховой фирмы дала скудные результаты. Тетсуо Опиши, Ясухиро Окада, Иошиноби Нагата – эти имена ничего не говорили Нефедову, не были в его компьютеризованном банке данных.

Не только сама операция проведена страховой фирмой крайне осторожно, но и число приобретенных акций было таким, чтобы не спугнуть наблюдателей – официальных и частных. Купленный пакет акций ВВФ составлял менее четырех процентов их общего числа – ниже установленного лимита. По закону об этом можно было не упоминать в ежегодных отчетах самого ВВФ, тем более что в его директорате никто не имел прямого или косвенного отношения к японской страховой компании или к Японии вообще.

Где-то в хитросплетениях взаимных или международных связей японской финансовой элиты таился ответ на занимавший Нефедова вопрос. Но методы, которые он эффективно применял для анализа контактов американских и западноевропейских корпораций, оказывались беспомощными перед невидимым барьером, ограждавшим банки и страховые фирмы Японии от чрезмерно любопытных взглядов посторонних.

– Я мало что понимаю в страховом бизнесе, – сказал Боб, выслушав Сергея. – Но думаю, что занимаешься этим ты не напрасно. Япония становится мировой державой. Японцы проникают в самые святилища американских финансов. Это они вложили средства в «Абрахам бразерс»? – Он назвал один из десятка крупнейших инвестиционных банков на Уолл-стрит.

– Да, – подтвердил Нефедов, – но ведь с японцев взяли обязательство не претендовать на контрольный пакет.

– Конечно. Но что такое в наши дни контрольный пакет? Можно и с одним процентом контролировать бизнес, если иметь голову на плечах. Ну, да дело не в «Абрахам бразерс». Сейчас начались переговоры о покупке японцами «Ширсон, Канингхэм», причем речь идет уже не о доле, а о приобретении целиком и без всяких оговорок.

Нефедов задумался. «Ширсон, Канингхэм» относилась к числу уолл-стритовских финансовых фирм, в которых директором состоял Дик Коуз. В последнем разговоре он ничего ему об этом не сказал. Может быть, не мог, не имел права. Коммерческая тайна?

– А кто покупатель? – спросил он у Боба.

– Это тебя заинтересует. Переговоры ведутся от имени «Дай лайф иншуренс». Но дело этим не ограничивается, – продолжал Боб. – Японцы подобрались к «Бэнк оф Америка». Интересно, разрешат его купить или нет? Ты как думаешь?

Вопрос был действительно интересным. Незадолго до этого одна японская фирма решила приобрести крупную фирму, производящую микросхемы в Силиконовой долине под Сан-Франциско. Но вмешался Пентагон и запретил сделку.

– «Бэнк оф Америка» не выпускает микросхем, – заметил Нефедов.

– Разумеется. – Салера посмотрел на Сергея ясными плутоватыми глазами. – Но он финансирует десятки предприятий, которые находятся в самом сердце американской микроэлектроники. Это – ее мозг, нервная система. Купив это создание старика Джаннини, японцы одним ударом подчинили бы не то что всю Силиконовую долину, но и пол-Пентагона.

– До этого, пожалуй, дело не дойдет, – возразил Нефедов.

Они долго сидели в номере «Принца» и договорились встретиться на следующее утро на семинаре Боба.

– Давай условимся так, – сказал Боб, – я за тобой заеду завтра в десять. Выступишь на моем семинаре в вольном стиле. А я обещаю, что до отъезда ты узнаешь то, что ищешь.

Семинар Боба проходил в здании «Кэйданрэна» – японской ассоциации промышленников недалеко от «Палас-отеля». На шестом этаже в зале заседаний за длинным широким столом собрались солидные представители местного делового мира. Они внимательно слушали Салера, а потом Нефедова, говорившего о глобализме корпораций и о том, как его сочетать с национальной государственностью.

После семинара к Нефедову подошел Широ Мизуно – глава «Японского промышленного банка».

– Вы очень интересно говорили, мистер Нефедов, – сказал он. – Вопрос о национальном суверенитете стоит сейчас в центре нашего внимания. Думаю, что бы правильно поняли наши взаимоотношения с иностранными государствами, где нам приходится работать. Что касается космического оружия, смею вас заверить, это нас пока не интересует. Тут все секреты пока что в руках американцев, а они не хотят ими делиться.

– Но вы вошли в СОИ, – возразил Нефедов.

– Да, это так, но контракты заключаются туго.

Больше Мизуно объяснять не стал. Слегка поклонившись, он отошел в сторону.

– Ты им понравился, – сказал подбежавший Боб. – Мне несколько человек говорили. Кстати, я узнал, почему тебя сторонились. В последнее время здешнему бизнесу досаждают «сокайя» – это группы организованных бунтарей, которые шантажируют руководство компаний, грозя срывать собрания акционеров неуместными вопросами. И берут большие отступные за молчание и спокойствие. Один вице-президент здешнего банка даже повесился: не смог пережить обвинений в сговоре с «сокайя».

– А при чем тут я?

– Так ведь эти «сокайя» несколько раз пользовались данными ООН о делах японских компаний за рубежом.

Наступил день отлета. Нефедов так и не получил нужных сведений. В Боба он верил, но у того явно были какие-то трудности. Ничего не поделаешь. Прибыв в аэропорт, он прошел через контроль безопасности, устроился в своем кресле бизнес-класса «Боинга-747», летевшего в Гонолулу. Когда люки были задраены и стюардессы уже обходили пассажиров, проверяя, пристегнуты ли они, он, погруженный во вчерашний «Нью-Йорк тайме», услышал тонкий голос миниатюрной гавайки:

– Мистер Нефедов? Вам письмо.

Самолет набирал скорость на взлетной дорожке. Киноэкран показывал вид, открывавшийся из кабины пилотов. Когда машина оторвалась от земли и экран погас, он бережно оторвал краешек конверта, вынул записку и прочитал: «Переговоры вел «Клейтон Бэринг» из Лондона. Счастливого пути. Боб».

Нефедов положил записку во внутренний карман и закрыл глаза. До Гавайев было часов шесть лету.