Текст книги "Тайна папок Йонсона"

Автор книги: Станислав Меньшиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

1

Премьер лежал у кромки толстого турецкого ковра лицом вниз, широко раскинув руки. Его худое длинное тело застыло в неестественной и нелепой позе, словно покойника специально вытягивали в струнку после убийства. От правого виска тянулся уже успевший застыть узкий ручеек крови. На полу в беспорядке валялся ворох бумаг, должно быть, оброненных премьером в момент убийства. Из-под них торчала дужка очков. Сейф был открыт, ключ вставлен в замок на дверце. Обнаруженные отпечатки пальцев принадлежали только премьеру. Тот, кто распорядился жизнью Берта Нордена, по всем признакам был профессионалом и следов не оставил. Если они и были, то не бросались в глаза ни начальнику столичной полиции Кнуту Штромсену, ни другим работавшим в комнате криминалистам.

Что-нибудь похищено? По словам помощников премьера, на ночь государственные бумаги в сейфе не оставлялись. Премьер сдавал их в канцелярию для специального хранения и учета. Разбросанное по комнате было личным архивом Нордена, о содержании которого знал только он сам. Никто из сотрудников за эти бумаги ответственности не нес.

«Неплохо бы получить реестр, хотя вряд ли он остался, если существовал вообще, – подумал Штромсен. – Бумаги частные, копаться в них не позволят. Но как узнать, исчезло ли что-нибудь и, если да, что именно? Помогло бы понять мотивы убийцы, его логику».

Кнут Штромсен был маленьким нескладным человеком с худым, изможденным лицом, темными кругами под прищуренными, красными от бессонницы глазами, глубокими морщинами вокруг рта. Высокий морщинистый лоб занимал почти половину лица, темные волосы казались продолжением поношенного черного костюма. Коричневый в редкую полоску галстук наскоро завязан в широкий узел, скосившийся набок, белая рубашка помята, выражение его вечно обиженного лица как бы говорило: «Что пристаете? Оставьте меня в покое. Я устал и хочу отдохнуть». Этот молчаливый человек, похожий на гнома, был самым проницательным детективом в истории иксляндской полиции. За глаза его звали «наш Гном».

Ждал ли премьер нападения? Пожалуй, нет. Стреляли из холла, через распахнутую дверь. Там, у противоположной стены, за журнальным столиком, и оказалась отскочившая гильза, которую убийца впопыхах не нашел. Выстрел был точным, пуля вошла в сонную артерию. Мгновенная смерть. По мнению врача, убийство произошло между одиннадцатью и двумя часами ночи. Труп был обнаружен лишь в восемь утра, а врач и полиция явились чуть раньше девяти. Когда убивают премьера, полиция узнает об этом позже всех. Документально засвидетельствовано охраной: последний сотрудник ушел от премьера в 22.00, а на следующий день первым ступил на территорию резиденции в 7.30. Согласно данным сигнализации, он вошел в особняк в 7.59. Он же обнаружил труп и поднял тревогу.

«Во всем надо будет разбираться самому. И это крайне некстати», – подумал Штромсен.

Каждое утро он давал себе слово сбавить темп, больше расслабляться, отпускать вожжи. Но тут же взял себя в руки, зная, что и на сей раз придется выкладываться. Инстинкт и почти сорокалетний опыт говорили: дело трудное. Он будет распутывать обстоятельства убийства, а на него будут давить со всех сторон, вмешиваться, торопить, ставить палки в колеса, подсказывать, ругать, прятать и без того перепутанные концы…

Полиция не должна расследовать политические дела, ее область – обычные человеческие страсти. Например, ревность. Кстати, где была в момент убийства госпожа Норден? Говорят, спала в своей комнате в другом крыле особняка. Придется и ей задавать вопросы, хотя какая жена, будучи в здравом уме, станет убивать мужа в собственном доме при полном отсутствии других подозреваемых?

Или затаенная обида? Камердинер премьера тоже спал спокойно в своей комнатушке на первом этаже возле кухни. По слухам, этот старый человек был хрестоматийно предан, служил покойному, когда тот был еще мальчиком. Все же придется проверять: у старика мог помутиться разум, проснуться какая-нибудь старая обида. Факт остается фактом: в доме в момент убийства никого, кроме этой троицы, не было: муж, жена, камердинер. Но факт ли это?

Заболел висок. Оставив свою команду, Штромсен вышел из особняка и обошел его кругом. Дом был построен в шестидесятых годах прошлого века для кронпринца, под резиденцию премьера отдан сравнительно недавно. Реставрация мало что изменила в его облике. Высокие узкие окна первого этажа, окна поменьше – на втором. У кронпринца прислуги было немного – третий этаж и мансарда не понадобились. Он был убежденным холостяком – большая редкость для царствующей династии. Оба крыла дома выдвинуты вперед так, что из спальни в левом крыле можно увидеть, что происходит в кабинете, если там горит свет и не задернуты шторы. Кстати, сейчас они закрыты только наполовину. В особняке кроме главного входа было еще два: один – возле кухни, другой – через веранду в задней части здания. Все выходы, двери и окна охватывались общей системой электронной защиты и видеоконтроля. Подвалы наглухо закрыты и запломбированы. Ими пользовались только во время ремонта. Но ремонта давно уже не было.

Что и говорить, премьера охраняли неплохо. Это не Пальме, который дал себя убить прямо на улице по дороге из кино. Норден не разгуливал по улицам ни днем, ни ночью, ни в одиночку, ни с женой, ни с охраной, ни без нее. Кино смотрел редко и только у себя в большой гостиной на первом этаже. И все же его убили.

Особняк расположен в парке, окруженном двухметровой каменной стеной. Всюду – электросигнализация, скрытые телекамеры с инфракрасными датчиками, электронная система, чутко реагирующая на малейшие отклонения от нормы. «Должно быть, – подумал Штромсен, – противно жить в такой обстановке». Но люди привыкают ко всему. Современная система охраны, быть может, не так навязчива и меньше раздражает, чем овчарки и круглосуточные караульные посты по всей территории, не говоря уже о телохранителях, лежащих у порога спальни. Но и технический прогресс не помогает.

Метрах в семидесяти от особняка в парке стояло здание канцелярии, тоже двухэтажное, но построенное много позже. Заглянув в его широкие окна, Штромсен увидел желтые пластиковые крышки письменных столов, кремовые телефоны, скучные, серые шкафы с выдвижными ящиками картотеки.

«Не лучше, чем в полиции, – поморщился он. – Стоит ли делать карьеру ради такой серятины? У нас, на Бергенштрассе, все же посвободнее, там нет автоматической регистрации прихода, ухода и передвижения по зданию, нет фотографирования при проходе через критические точки. И пока что в здании полиции еще никто никого не убивал, нас старательно обходят стороной, не хотят связываться с профессионалами. Хотя недавно у парижских коллег взорвалась бомба…» Штромсен постучал по ближайшему дереву.

«Где сидит этот Борундсен – на первом или втором этаже? Авель Борундсен – один из помощников премьера. Двадцать пять лет, три года, как из университета. Представляю, как он перепугался, обнаружив труп. В 7.30 он въехал на территорию через главную проходную, был сфотографирован, обогнул канцелярию по дальней от особняка аллее и, оставив свою «тойоту» на парковке, в 7.38 вошел в канцелярию. Минут пятнадцать он готовился к встрече с премьером, еще накануне вечером назначенной на 8.00. В 7.56 вышел, пересек поляну, своим электронным пропуском-ключом открыл парадную дверь, в 7.59 вошел в особняк, был снова сфотографирован и в 8.00, поднявшись на второй этаж, увидел безжизненное тело шефа. В 8.01 он выбежал через наружную дверь, оставив ее открытой (нарушение, вполне простительное при таких чрезвычайных обстоятельствах), побежал к главному посту охраны. Почему он не позвонил туда из кабинета шефа? Скорее всего, парень был в панике и не вполне владел собой».

Штромсен поежился от сырости и поспешил в особняк. Его команда закончила работу, ждали дальнейших распоряжений. Он велел отправить труп на экспертизу.

В нижней гостиной собралось человек пятнадцать: старший помощник Нордена Алекс Нильсен, министры, один из которых будет новым премьером, начальник личной охраны, генеральный прокурор, глава политической контрразведки, еще несколько военных и штатских, незнакомых Штромсену.

– У вас есть какая-нибудь версия?

Это спросила Патриция Гунардсон – министр иностранных дел. Неужели она будет новым премьером? Когда он был молод, женщины еще не занимались политикой. А теперь эта миловидная широкоскулая женщина, которой едва минуло сорок, с пышной шевелюрой, приветливыми голубыми глазами под неширокими дугами бровей, с узкими, не слишком чувственными губами, властно командует ведущими государственными деятелями страны, ведет себя, как бесспорный преемник главы правительства, полный хозяин положения. Приходится привыкать ко всему. Вопрос, кажется, задали Штромсену?

Он пожал плечами.

– Сначала надо исключить тех, кто был в доме.

– Неужели вы не пощадите госпожу Норден в такой момент?

«Ничего не поделаешь, придется читать им лекции по криминалистике».

– Чтобы найти убийцу, следует начать с тех, кто имел физическую возможность совершить преступление.

«С ними надо быть вежливым, не раздражаться, невозмутимо отвечать на бессмысленные вопросы».

– Разве нет более прямых путей?

Штромсен удивленно посмотрел на Свена Хансена, начальника политической контрразведки. Сухопарый, гладко прилизанный, с насмешливыми серыми глазами, полуоткрытым ртом и большими оттопыренными ушами, он в своем сером мундире с тремя елочками в петлицах и широкими светлыми погонами чем-то напоминал немецкого генерала времен войны, как их изображают в кинофильмах. Он явно давал понять, что услуги уголовной полиции в данном случае ему представляются излишними.

– Дайте след, и мы пойдем по нему, – спокойно ответил Штромсен.

В гостиной стало очень тихо.

– В таком случае придется идти по нескольким следам сразу, – пожал плечами Хансен. Он не выразил желания продолжать разговор.

Алекс Нильсен наклонился к Гунардсон и что-то прошептал ей в самое ухо. Министр иностранных дел одобрительно кивнула.

– Думаю, что делать выводы преждевременно. Расследование будет вестись в нескольких направлениях одновременно. Полиция продолжит работу в резиденции и вокруг нее. Хансен постарается распутать известные ему нити. Координировать работу будет личная канцелярия премьера. И еще одно: прошу ограничить сообщения для прессы только делами по полицейскому ведомству. Благодарю вас, это все.

Гунардсон встала и, сопровождаемая старшим помощником премьера, пошла к выходу. За ней потянулись остальные.

«Неглупый малый, – подумал Штромсен, провожая глазами Нильсена. – Не зря проработал несколько лет с Норденом. Далеко пойдет. Сколько ему? Лет тридцать пять, не больше. Где был он в момент убийства? Во всяком случае, не здесь».

Накануне в 22.06 Нильсен в последний раз вышел из особняка, был при этом сфотографирован. В 22.08 вошел в канцелярию, в 22.15 покинул ее, сел в свой «вольво» и в 22.17 выехал за территорию. Ночью он тут не появлялся. Утром на работу приехал в 7.55. После Борундсена в 7.58 вошел в канцелярию и был в своей комнате, когда в 8.07 дежурный офицер охраны по телефону оповестил его о случившемся. В 8.10 он вбежал в особняк вместе с жандармами и в 8.20, бегло осмотрев место убийства, ушел к госпоже Норден. Только после этого охрана вызвала врача и полицию. Нильсен, поговорив с вдовой, связался с Гунардсон и другими членами узкого кабинета.

Итак, между 22.06 и 7.59 никто в особняк не входил и никто из него не выходил. Сигнализация, заверили Шторм-сена, не могла быть отключена. Есть видеопленка показаний телекамер со всех ключевых точек, в том числе входов в резиденцию, окон, балконов, фотографии входивших и выходивших, въезжавших и выезжавших. Все данные дублируются в выдачах компьютера. Дополнительной информации, указывающей на отклонения от режима, они не дали.

Штромсен вышел в нижний холл. Его сотрудники сидели в креслах и ждали. Чего? Наверное, его появления. Торопиться было некуда.

– Кто-нибудь допросил Кристиансена? – спросил он, не обращаясь ни к кому в отдельности. Это было его обычной манерой. Когда он погружался в очередное расследование, то казался предельно рассеянным.

– Камердинер тихо плачет и вспоминает детские годы Нордена. Скорее всего, за ним ничего нет.

– Все же проверьте, чем занимается в свободное время, куда ходит, с кем знаком, есть ли родственники, когда лег спать.

Ответы были заведомо известны. Штромсен это предвидел, но не мог не задать своих вопросов. Старик всегда ложился в десять. Встал, как обычно, в шесть, приготовил завтрак, отнес его в малую столовую на втором этаже, рядом со спальнями хозяев. Они всегда завтракали одни. Посуду он забирал позже, после звонка госпожи. Хозяин вставал рано, к восьми всегда уходил к себе в кабинет. Госпожа любила поспать подольше, он старался ее не тревожить понапрасну.

– И так каждый день?

– Около десяти утра господин уезжал в свою городскую канцелярию или в парламент, или к королю. Суббота была похожа на будни. Воскресенье хозяева проводили вместе.

– А вечером?

– Иногда они ужинали в городе, раз или два в неделю принимали гостей. Обычно небольшую компанию. Вина почти не пили, к девяти гости разъезжались. После ужина хозяин работал в кабинете, даже после ухода помощников. Бывало, свет в его окне горел до двух-трех часов.

Кристиансен обычно спал крепко, бессонницей не страдал. Правда, полгода назад, когда умерла его дочь, несколько ночей не мог заснуть, принимал снотворное.

– Ночью у Нордена никто не бывал? Сам он никуда не ходил? Например, гулять по парку?

Такого не было, сколько себя помнит старик.

– Пойду к вдове.

Расспросить ее должен был Штромсен. Это всегда тяжело, к тому же подобные беседы ничего никогда не давали. Даже если жены что-то знали, то старались хранить молчание.

Госпожа Норден была не одна. Вокруг нее хлопотали ее родные сестры, почти одного возраста и очень похожие друг на друга. Высокие, спортивного вида блондинки лет около сорока, вполне во вкусе Штромсена. Они были из аристократической семьи, одна замужем за известным адвокатом, другая – за главой промышленного концерна. «У лидеров социал-демократии, – подумал полицейский, – родство теперь не хуже, чем у консерваторов». Когда-то в городе, где он родился, социал-демократов считали красными, большевиками. Никто не мог себе представить, что они станут ведущей правительственной партией, приобретут респектабельность, будут жить в особняках, полиция будет выполнять их распоряжения.

Вдова, казалось, еще не отошла от шока, ее лицо было молочно-бледным. Она еще не осознала до конца, что произошло. Штромсену часто приходилось наблюдать женщин в таком состоянии. Лишь позже наступит ощущение безвозвратной потери. Не хотелось ни о чем говорить, лучше было уйти. Но уже почти сорок лет он не уходил и задавал свои вопросы.

Она всегда ложится около одиннадцати, читает в постели до полуночи, а то и позже. Вчера заснула быстро – плохо спала накануне. Берт ложился поздно, спал в отдельной спальне. Так было с тех пор, как он стал премьером. Эта работа его погубила, оторвала от нее. Ночью она ничего не слышала, если бы услышала, то встала бы и побежала на помощь. Проснулась около восьми и села завтракать, но пришел Нильсен со страшным известием. Кто мог убить мужа? Личных врагов у него не было. Друзья его любили, а противники уважали, даже если не соглашались с ним. Никому никогда ни причинил он зла.

Нет, он не нервничал, не ждал смерти. Все эти предосторожности, электроника появились не по его инициативе и лишь после убийства Пальме. Как бороться с терроризмом, если для него нет никаких преград?

«Шок проходит», – подумал полицейский. Впрочем, это же необычная женщина, когда-то она активно участвовала в общественной жизни, в молодости была репортером, да и теперь публикует комментарии по запутанным политическим вопросам. Штромсен не любил политики, комментариев не читал, но жена его часто вслух восхищалась колонкой Шарлотты Ванденберг – госпожа Норден подписывалась девичьей фамилией.

– Надеетесь ли вы найти убийцу? – с издевкой спросила средняя сестра. По-своему оценив его молчание, добавила: – В случае с Пальме полиция проявила поразительную бездеятельность и подозрительное отсутствие профессионализма. Неужели наша полиция последует этому позорному примеру?

Жены адвокатов все знают, обо всем имеют мнение. Впрочем, только ли они?

– Преступления редко остаются нераскрытыми, – возразил он мягко. – Правда, иногда на это требуется много времени.

Излишняя прямота долго мешала карьере Штромсена. Сколько бойких и щедрых на обещания коллег обошло его на служебной лестнице. Вовсе не обязательно говорить то, что думаешь. Что же все-таки вынесло его наверх? Абсолютная честность профессионала? Умение разгадывать головоломки? Все решил случай. Двенадцать лет назад он сумел вернуть родителям похищенного наследника крупнейшего, по слухам, состояния в стране. Двинься он в другую сторону в том большом лесу, где был тайник, и не найти ему никогда этого сынка богачей, и не быть сейчас начальником столичной полиции.

Штромсен откланялся и пошел к выходу, чувствуя на себе холодные, насмешливые взгляды сестер госпожи Норден. Его мрачный, насупленный вид, рассеянный взгляд редко кому из не знавших его внушали уверенность. Скепсис был на его лице даже тогда, когда он пытался выразить почтительность перед начальством. С таким лицом можно было пробиться наверх только благодаря счастливому стечению обстоятельств.

Выйдя из особняка, он направился к главным воротам. Задержался в проходной, разглядывая ленивых жандармов. Смерть подопечного, казалось, не изменила ничего в их обычном распорядке дня. Они равнодушно поглядывали на мониторы, временами перебрасываясь солдатскими шуточками. Сейчас их спокойствие казалось неуместным. Хотя охранять в данный момент было некого.

За воротами Штромсена остановили корреспонденты. Еще одна неизбежная процедура. Ответил на их вопросы, уселся в «мерседес». Рванувшись вперед, машина сиреной разогнала тишину сонного богатого квартала, круто свернула на Тиллинген-алле и прямо по трамвайным рельсам, в обход пробок и заторов ринулась к центру столицы. Спешить было некуда, но положение шефа полиции обязывало ехать не по правилам.

У себя в кабинете он пригубил невкусного кофе, наскоро раздал поручения и закурил. Возиться с видеопленками и выдачами компьютера не хотелось. Это подождет. Картина передвижения всех известных ему лиц, могущих иметь касательство к убийству, была в основном ясна. Но где-то таился разрыв в информации, щель, через которую уплывало самое нужное. Важно было найти ее.

Наружная дверь особняка оставалась открытой девять минут – с 8.01 до 8.10. В это время на втором этаже лежал труп премьера, в другом крыле его вдова собиралась завтракать, а камердинер на первом этаже не спеша наводил порядок в комнатах или дремал в ожидании звонка хозяйки. За девять минут можно было сделать многое: вынести и спрятать в парке оружие, прошмыгнуть наружу и спрятаться на территории до лучших времен.

Стоп! Не надо спешить. Особняк никто тщательно не осматривал. Оружие могло быть спрятано и там. Теперь искать его, наверное, поздно. За открытой наружной дверью постоянно следили две скрытые камеры. Смотревшие видеопленку не заметили, чтобы кто-то выходил, выглядывал или входил, пока не появились жандармы и Нильсен. Они вбежали почти одновременно. Нет, тут щели нет.

Будем действовать испытанным методом исключения. Убить Нордена могли только трое: его супруга, камердинер и некий неизвестный, который до 22.06 как-то вошел в особняк, а вышел из него лишь после 8.10 на следующее утро. Придется лично просмотреть все видеопленки, фотографии и выдачи ЭВМ. Надо тщательно изучить все данные за несколько дней до убийства и за время после него. Если третий неизвестный не найдется, то либо придется поставить под сомнение всю систему сигнализации и охраны, либо круг подозреваемых сузится до двух близких к премьеру людей. Ничего другого не остается.

Тихо, ненавязчиво зазвонил телефон. В трубке послышался баритон Хансена:

– У меня есть два-три кандидата. Хотите посмотреть?

Смотреть пока рано. Ведь мы еще не знаем, кого ищем.

Контрразведка и сама могла бы прощупать кандидатов, изучив видеопленки и данные негласного надзора за окружением покойного. Что может знать об этом уголовная полиция? Впрочем, портить отношения с коллегами нельзя.

– Когда?

– Предлагаю в пять на Кингс-ринге.

Штромсен не стал делать вид, что слышит этот адрес впервые. Зачем прикидываться олухом, не знающим, куда хаживают типы, подозрительные для любого обычного полицейского? И какие у них отношения с твоими коллегами по соседним ведомствам? Все равно Хансен не поверит, что ему об этом ничего не известно.

– Буду в пять, – ответил он.