Текст книги "Диалоги"

Автор книги: Станислав Лем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 32 страниц)

В какой-то мере этот график отвечает даже на твой вопрос о возможности предвидеть появление какого-нибудь Маркса для данного общества: эта возможность аналогична возникновению исключительно большого объема «активизирующей информации» для спонтанной нонконформистской деятельности. Вот, правда, при низкой температуре умов объем информации, необходимой для создания общности, видимо, должен быть необъятным... В этих условиях изменилась бы вероятность перехода из одной фазы в другую. Однако из графика следует, что такое изменение возможно только на участках с относительной устойчивостью, то есть относительного социодинамического равновесия фаз. Кроме социодинамической вероятности переходов, следовало бы, как мне кажется, учесть и их «социоэнергетику». Дело в том, что для уничтожения данной структуры необходимо разное количество человеческих усилий (разумеется, я учитываю различия для аналогичного качества параметров умственной «температуры» и свободы, то есть, следовательно, для двойной – двухфазовой – или даже тройной – трёхфазовой – социодинамической возможности). При аналогичной «температуре» и свободе в принципе легче уничтожить демократию для установления тирании, чем наоборот, и уж совсем немного усилий требует возникновение анархии. Переход от тирании или анархии к демократии предполагает переструктурирование, поглощающее энергию. А вот переход тирании в анархию возможен абсолютно спонтанно (аналогично, и демократии в анархию), поскольку тогда происходит распад всей структуры как таковой. (Примерный вариант объяснений: самопроизвольный распад тирании происходит тогда, когда после смерти тирана и бегства его подручных система превращается в хаос, то есть переходит в фазу анархии.)

ГИЛАС. Я только одного еще не понял: как может существовать анархия с малым количеством степеней свободы?

ФИЛОНУС. Такая вероятность возникает только при очень высокой «температуре». В этом случае действия индивидуума ограничивает не сила власти (поскольку в связи с отсутствием всякой структуры никакой государственной власти нет), а импульсивность и экспансивность других людей (огромная при такой высокой «температуре» умов). Не относись, пожалуйста, слишком серьезно к верхней части графика, если с ее помощью ты станешь анализировать отражаемые ею социологические последствия в буквальном смысле. Такая «температура» умов, которая создает как бы самопроизвольно, без участия общественной структуры, давление, уменьшающее количество степеней свободы, возникает, скажем, в момент внезапного извержения вулкана, на тонущем пассажирском корабле или в городе во время уличных боев – в условиях более обычных общностей такой «температуры» не достичь, хотя отдельные личности ее и достигают. А теперь из этого экскурса в будущее социологии вернемся в сегодняшний день...

ГИЛАС. Еще один вопрос, Филонус. Мне кажется, что на графике должны быть незаштрихованные участки, то есть такие, где (для соответствующего качества параметров) невозможна вообще никакая фаза общественной агрегации. Если повсеместное «кипение» умов исключает, как ты сам только что сказал, большое количество степеней свободы, то состояние, которое не может наступить, следовало бы назвать «запрещенным» – по аналогии с похожими физическими состояниями (в квантовой механике).

ФИЛОНУС. Поскольку график – не более чем наглядное, односторонне представленное доказательство определенных закономерностей, я предпочел бы не вдаваться в его дальнейшее обсуждение, но если ты настаиваешь, то отвечу: в какой-то мере ты прав. Состояния, которые ты называешь «запрещенными», это скорее состояния с неслыханно малой вероятностью социодинамического воплощения. Эта вероятность, в принципе, зависит от истории общности, истории, которая как раз и провоцирует нелинейность функциональной зависимости обоих наших параметров. Так, например, внезапное расширение свободы при тирании («поблажки» со стороны властей, ослабление репрессий) обычно влечет за собой рост психической «температуры», что проявляется в коллективных устремлениях к дальнейшему расширению свобод; власти отвечают на это либо предоставлением обещанных свобод, либо возвратом к репрессиям – таким образом, здесь наблюдается достаточно сложная зависимость с циклическим, возвратным характером (усиление репрессий вопреки коллективным устремлениям – это отрицательная, регулирующая обратная связь, а дальнейшее уменьшение репрессий приводит в действие положительную обратную связь – поскольку свидетельствует об усилении импульсов, то есть устремлений общественности). Однако иногда этот процесс может протекать по-другому с самого начала – когда «поблажки» властей не ведут к повышению психической температуры. Когда происходит такая, отличная от предыдущего примера, функциональная зависимость между этими параметрами? Примитивной, но бьющей прямо в точку аналогией будет пример зверя в клетке. Открывая клетку и выпуская оттуда зверя, мы предоставляем ему большее количество степеней свободы, чем у него было в клетке. Однако может случиться, что зверь, долго сидевший в клетке, поведет себя на свободе так, как если бы он по-прежнему был в клетке, ступая по пять шагов взад и вперед – поскольку дрессировка, обусловливающая его поведение (ею была его тюрьма), оказывается более сильной, чем условия новой ситуации. Так вот, общество, которое очень долго существовало в условиях тирании, к тому же тирании особенно жестокой, – может, получив «поблажку», не обнаруживать повышения умственной «температуры», то есть, несмотря на ликвидацию преград для деятельности, общество спонтанно этой нонконформистской деятельности не осуществляет. Однако если власть все более слабеет и навязанное ею общественное согласие разваливается по каким-то причинам почти до полного исчезновения – эта общность, оказавшись в пограничной фазе неустойчивости тирании, может внезапно «взорваться», перемещаясь в фазу полной анархии, с одновременным внезапным скачком «температуры» умов. Разумеется, другая общность, то есть имеющая другую историю, где не было опыта суровых репрессий, на репрессии и их ослабление среагирует совершенно иначе. Таким образом, нелинейность общественного уклада вызвана историей, прошлым опытом. Наш график не учитывает истории и поэтому не обладает свойством прогнозирования, даже не претендует на это. Вычисление социодинамической вероятности упомянутого изменения требует, таким образом, включения дополнительных параметров, что как раз и станет задачей будущей теории. Впрочем, понятия «тирании» или «анархии» как фаз социальной агрегации – тоже всего лишь обобщения разнообразных структурных возможностей, к тому же схематически обобщенное. Кроме того, теория должна будет учитывать помимо массово-статистического еще и потенциально сингулярный аспект явлений. Как тебе известно, частичка пыли, попав в сосуд с водой, не изменит ее состояния. Однако если это сосуд с водой, охлажденной ниже точки замерзания, частичка, став причиной кристаллизации, вызовет внезапное превращение воды в лед. Точно так же и роль личности в формировании общественных процессов в реорганизации существующей структуры зависит от состояния этой структуры. В фазе безусловной устойчивости тирании даже исключительно нонконформистская личность ни на что не повлияет, лишь подвергнет себя уничтожению. В период же относительной прочности (при несколько большем количестве степеней свободы) она может стать источником бунта. И это тоже не более чем упрощение, поскольку в игру вступает чрезвычайно устойчивая стратификация, классовое расслоение общества, его график тоже не учитывает. Но довольно хаотических построений – вернемся к нашим баранам.

ГИЛАС. Но позволь – почему мы должны оставить такую интересную тему, тем более когда перед нами забрезжили некие существенные формулировки? Роль личности в коллективных изменениях наверняка заслуживает изучения. Твою точку зрения я назвал бы – продолжая сравнение, взятое из физики, – катализаторской. Ты говоришь, что личность может существенным образом повлиять на ход истории, когда обладает «нонконформистским потенциалом деятельности» и когда это позволяет актуальное состояние данной общности. Тогда она влияет на протекание коллективных процессов, определяя их направление, как частица катализатора направляет в определенную сторону реагенты химической реакции. С этой точки зрения, личность обладает специфическими способностями, именно как катализатор. Однако представь себе обстоятельство, при котором личность, любая, с точки зрения способностей, сможет повлиять на ход коллективных преобразований именно тогда, когда ее привилегией будут не выдающиеся способности, а специфическое место в общественной структуре. Король или тиран может быть самым средним индивидуумом, но тот факт, что в его лице концентрируются обратные связи общественных процессов, дает ему возможность принимать решения, например, о войне и мире. И следовательно, влияние сингулярности (явлений исключительности, отдельности) на судьбы общности одинаково оказывается как «каталитическим», то есть в котором важно только состояние системы и личные особенности индивидуума, так и «топологически» обусловленным, когда оно определено местом, занимаемым в структуре.

ФИЛОНУС. Такое влияние сингулярности на судьбы общности возможно только в определенных системах. «Идеальная» система как раз и призвана в предельно возможной степени оградить социодинамику от «топологических» и «каталитических», как ты их называешь, факторов. Судьбы общности не могут, не должны зависеть от того, возглавляет ли ее «высокий ум» или простые обыватели. Социологическое конструирование было бы невозможно, если бы судьба каждой конструкции зависела от счастливого случая, от рождения и свершения политической карьеры одаренных личностей. Максимальное количество степеней свободы в рамках «идеального» общества не может означать передачи права на вершение судеб общества в руки тех или иных личностей. Максимум параметров (например, количество степеней свободы) в общественной системе – это нечто совершенно иное, чем их, параметров, оптимум, обусловливающий устойчивость структуры и процессов. Уверяю тебя, Гилас, об этом мы могли бы говорить часами. Поэтому позволь, мы все-таки вернемся к нашей теме.

ГИЛАС. Ни за что не соглашусь. Твое нежелание признать, что сингулярность влияет на судьбы общности, означает ни много ни мало, как запрет на любое «политизирование» в рамках так называемой идеальной системы, и это для предотвращения отступлений от линейности, то есть таким образом – ограничение степеней свободы, навязанное общности во имя сохранения и упрочения структуры системы. Скажи, пожалуйста, в чем же такие установки лучше поведения тиранов?

ФИЛОНУС. Но, Гилас, ведь если мы создадим «идеальную» систему – а скорее оптимальную, – то должны же мы уберечь ее от распада или превращения в систему, по различным соображениям худшую (например, подверженную осцилляции). Суть в том, чтобы защита заключалась в создании принципов действия определенного общественного автоматизма, а не репрессивной силы! С того момента, когда конструирование системы опирается на данные научной теории, уже не остается места для произвольных человеческих устремлений, то есть для какого-нибудь, скажем, многопартийного политиканства. Вот, представь себе строительство атомного реактора, которое осуществляется не по единому плану, разработанному на основе физической теории, а зависит от конкурирующих «программ», предлагаемых ad hocотдельными физиками. Такое строительство закончится либо взрывом атомного реактора, либо ничем. Подобным образом, если мы считаем, что детский церебральный паралич лучше всего лечить прививкой, мы не можем позволить, чтобы вместо нее разные доморощенные целители применяли «заговоры» и ненужные магические процедуры. Политики, с точки зрения научной социологии, – это знахари общественных заболеваний или (в лучшем случае) не обладающие теоретическими знаниями, опирающиеся на интуицию практики. Если, осознавая роль науки во всех областях, мы не будем учитывать ее разработок, понятных всем людям, в области общественных отношений, то окажемся в эпохе, предшествующей рождению Маркса, дорогой мой! Когда астроном утверждает, что Солнце находится на расстоянии ста пятидесяти миллионов километров от Земли, значит ли это, что подобное утверждение человечеству «навязывается»? Твои возражения – методологический нонсенс, они свидетельствуют только о том, какое гигантское иррациональное сопротивление предстоит преодолеть в человеке, чтобы он оказался готов признанию проистекающих из этого последствий.

ГИЛАС. Ты прав. Я переборщил. Однако я чувствую, что мои доводы... Подожди. Понял! Твоя забота о том, чтобы личность в рамках «идеальной» системы не могла узурпировать права устанавливать согласованность внутри системы, имеет характер чисто, скажем так, формальный. Для тебя важно не допустить возникновения статистической флуктуации действий настолько сильной, что она могла бы превратить структуру динамически устойчивую в неустойчивую. Однако так же, как и теория астрономии сохраняет свою обязательность, свою актуальность на возможно более длительный период времени, точно так же и социологическая теория должна обладать масштабом долгосрочного предвидения. Если мы заглянем в бездну времени, разверзающуюся перед человечеством, то мы придем к убеждению, что современная фундаментальная мотивация индивидуальных и коллективных действий, гнездящаяся в экономике, в будущем отомрет. Автоматизированное производство, атомная энергетика и термоядерный синтез принесут людям практически неограниченное количество разнообразных материальных благ. И что тогда? Новое, не столько «вне»-, сколько «над»– экономическое содержание человеческой деятельности, наполнив общественную структуру, оставит свой след также и на ней самой – на этой структуре, я имею в виду. Упрощенное до предела удовлетворение всех потребностей уничтожает активизирующее человека действие экономических факторов. Поскольку никакая теория не в состоянии предугадать психологического содержания, мотивации действия, установок культуры и цивилизации, которые будут определяющими в эпоху освобождения от экономической мотивации деятельности, следует признать, что этого не сможет сделать и теория «социологических конструкций», и поэтому ее «идеальная» система будет всего лишь одним из этапов на пути от общества, быт которого определен экономикой, к такому, которое вынуждено вырабатывать новые цели и задачи – каких мы сегодня даже представить себе не можем.

ФИЛОНУС. Ты несколько другими словами говоришь о том, что я сказал в нашей предыдущей беседе. Никакая система межчеловеческих отношений не может быть вечной. Теория астрономии актуальна на протяжении миллиарда лет. Социологическая, быть может, лишь на протяжении столетий. Это связано с нелинейностью общественных систем. Говоря о том, что теория будет актуальной в этом промежутке времени, я имею в виду только ее возможности прогнозирования, то есть способность конкретно определить (предвидеть) все общественные процессы. Что же касается дальнейшего возможного состояния, без математического обоснования вероятности его осуществления, то теория наверняка не окажется столь бессильной, как, по-моему, ты предполагаешь. Конечно, ты прав, говоря, что мы не можем предвидеть, каким будет содержание человеческих коллективных действий через десять тысяч лет. Однако, основываясь на факте относительной неторопливости биологической эволюции вида и предполагая, что за это время не произойдет принципиальной реконструкции нейронных сетей индивидуумов, иными словами, полагая, что общество по-прежнему будет состоять из людей – с биологической точки зрения, – очень похожих на наших современников, – исходя из этих предположений и опираясь на общую теорию социологии, мы сможем если не представить содержание будущей жизни, то по крайней мере определить ее возможные формы, то есть рассчитать возможные структуры. Откуда берется эта моя уверенность? Коротко говоря: это следствие, которое для социодинамики общества имеет сама структура нейронных человеческих систем. Динамизм структуры этих сетей обусловливает их целенаправленную (телеологическую) деятельность – в определении ценностей, символов и собственно поведения. Содержание символов, цели, признаваемые ценности могут быть самыми разнообразными, они могут отличаться друг от друга, как идеалы современников от «идеалов» неандертальца, однако фундаментальные свойства функционирования нейронных сетей принципиальным изменениям не подвержены. Общественная система, состоящая из элементов с подобными характеристиками, должна обнаруживать – невзирая на мотивационное, экономическое или внеэкономическое содержание действий – ряд самых общих закономерностей, а эти постулаты теория в состоянии обрисовать. Приведу тебе пример того, какой эффект частичного освобождения от экономической мотивации действий могла бы предвидеть теория. В странах с наиболее высоким на сегодняшний день уровнем жизни происходит парадоксальное на первый взгляд явление «беспричинного» бунта определенных анархических групп молодежи, стремящихся уничтожить существующий порядок, существующие ценности во имя самого уничтожения, противостояния, бунтарства. Никакого другого смысла в этих действиях усмотреть невозможно. Эта молодежь не должна заботиться о существовании, ей не нужно делать карьеру или зарабатывать средства на содержание себя в данной системе. С экономической точки зрения, поведение этой молодежи иррационально и беспочвенно. Предполагаемая теория, исходя из общей теории нейронных сетей, предусмотрела бы подобную ситуацию как проявление воли к целенаправленной деятельности и творческого переосмысления в условиях, когда слабеет экономическая мотивация действий. В обществе, достигшем значительного благосостояния, где господствует развитое общественное согласие, личность, усматривающая свою общественную задачу в поисках непредвиденных результатов и в открытии новых ценностей (а такими личностями чаще всего являются молодые люди), должна обладать определенными интеллектуальными способностями. Если она ими не обладает и в связи с этим не в состоянии преодолеть уровень посредственности, чтобы оказаться среди создающих новые материальные и духовные ценности, – эта личность, влекомая жаждой деятельности, если ей недостаточно простора для реализации творческих способностей, может дать выход своей жажде, лишь противопоставляя себя тому, что существует. Единственным «открытием» и «ценностью», единственным руководством к действию тогда неотвратимо становится уничтожение ценностей и порядка, которые существовали до этого. Разумеется, я упрощаю, даже ужасающим образом бесповоротно вульгаризирую. Индивидуальный психологический анализ подобных событий, по-видимому, прояснил бы нам больше – но для теории, по своей природе статистической, важны не отдельно взятые случаи, а именно общие закономерности, которые – осмелюсь утверждать – можно будет описать, абстрагируясь от конкретного содержания, формальными математическими средствами, исследуя динамическое соответствие или несоответствие единичных сетевых процессов процессам, происходящим в структуре данной системы. Потому что количество формальных процессов, количество возможных вариантов переключения, возбуждения, торможения в нейронной сети несравнимо меньшее, чем количество вариантов возможного содержания всех этих процессов, и подобным образом ограничено количество возможных и одновременно устойчивых общественных структур – решение подобных проблем не должно представлять таких трудностей, какие обнаружили бы традиционная психология и традиционный подход в отношениях личности и общества. А теперь ты, наверное, все же позволишь мне вернуться к нашей теме, более скромной, чем эти широкомасштабные, но неизбежно слишком общие рассуждения.

ГИЛАС. Ладно. Но только после того, как я скажу то, что хочу сказать, дружище. Из твоих весомых доводов возникает образ, заставляющий задуматься, – мне кажется, я хорошо понял, что ты хотел мне представить! Стремления, порывы, надежды, заботы и радости индивидуумов приходят в мир слепые, голые, неразумные. Форму, направления и цели действия придает им только принявшая их реальность. Это она называет все не знающие себя силы человеческой души, дает им имя, смысл и цель посредством включения их в общественную структуру. Торжествующая физика предлагает объективные, реальные аналогии. Отчетливо представляю себе язык этой будущей теории: социальный континуум, вероятности и потенциал социодинамических переходов, сила предсказаний, опирающихся на мощь статистики, на свободных от индивидуализации массовости перемен. Как туча атомов с самыми различными скоростями движения ограничена в своем физическом состоянии внешними условиями, стенками резервуара, давлением, возникшим из-за тесноты, как действие этих атомов зависимо от произвольно созданного русла, в которое мы их поместим – чтобы они двигали турбины, чтобы они расширялись, остывая, или кристаллизовывались бы в лед под действием насосов – так общественные атомы с разнообразной психической «температурой», под воздействием разного давления, будучи в состоянии вступать только в те соединения, существование которых допускает данное агрегатное состояние, будут производить такую работу, какую будет определять подвижная, запланированная конструкторами-социологами коллективная структура. А запланировать необходимо все возможные варианты, чтобы параметры не отказали, чтобы исключить вероятность возникновения какой-нибудь цепной реакции распада структуры, вредных сгустков и разжижений, чтобы даже вне направляющего русла «атомы» не обратили бы свою природную энергию на акты неконструктивного, лишенного рациональных мотивов и предпосылок уничтожения. Я вижу и понимаю необходимость такого предвидения и действия. Я приветствую тенденцию отказа от откровенного насилия, я понимаю, что заменить его призваны именно эти самозарождающиеся соединения общественных атомов, объективное возникновение которых в данных условиях, для данного качества параметров предусматривает математическая теория, а роль столкновения газовых молекул, в процессе которых возникает и передается энергия, в общественном резервуаре выполняют информационные «заряды», поступающие от индивидуума к индивидууму. Я признаю необходимость, но почему вместо ощущения торжества по поводу этой будущей победы человека над самим собой я ощущаю непонятное беспокойство? Прости меня и пойми, что к тебе обращается твой друг, склонный к лирическим размышлениям в одиночестве под звездами... Мне кажется, что я знаю причину этого беспокойства. Это Достоевский, его слова из «Записок из подполья»:

«Когда-нибудь откроют те законы так называемой нашей свободной воли... и может устроиться что-нибудь вроде таблички, так что мы и действительно хотеть будем по этой табличке... Вы повторяете мне, что не может просвещённый и развитой человек, одним словом, такой, каким будет будущий человек, зазнамо захотеть чего-нибудь для себя невыгодного, что это математика... Но повторяю вам в сотый раз, есть один только случай, только один, когда человек может нарочно, сознательно пожелать себе даже вредного, глупого, даже глупейшего, а именно: чтобы иметь правопожелать себе даже и глупейшего и не быть связанным обязанностью желать себе одного только умного... Именно свои фантастические мечты, свою пошлейшую глупость пожелает удержать за собой, единственно для того, чтоб самому себе подтвердить, что люди всё ещё люди, а не фортепьянные клавиши, на которых хоть и играют сами законы природы, собственноручно, но грозят до того доиграться, что уж мимо календаря и захотеть ничего нельзя будет... Если вы скажете, что и это всё можно рассчитать по табличке, и хаос, и мрак, и проклятие, так что уж одна возможность предварительного расчета всё остановит и рассудок возьмёт своё, – так человек нарочно сумасшедшим на этот случай сделается, чтоб не иметь рассудка и настоять на своём!» [31]31
  Ф.М. Достоевский. Записки из подполья. Ч. I, гл. 8. – Примеч. ред.


[Закрыть]

Если все это правда, то что же будет с социодинамической теорией Золотого века, Филонус?

ФИЛОНУС. Да, это правда – то есть в определенном смысле правда, выраженная также в парадоксе in terminis [32]32
  в терминах (лат.).


[Закрыть]математики: как вероятность постоянного появления в обществе нонконформистских личностей как in plus [33]33
  с положительным знаком (лат.).


[Закрыть](создатели ценностей), так и in minus [34]34
  с отрицательным знаком (лат.).


[Закрыть](разрушители ценностей). Однако скажи, пожалуйста, чему, собственно, с такой страстью противостоит Достоевский? Если я правильно понял – предсказуемости человеческой деятельности. Но ведь строго определенная предсказуемость человеческого поведения – это фикция. Возможна только предсказуемость вероятности определенных действий – и если кто-то считает для себя самым важным поступать всегда наименее вероятным с точки зрения «психологической предсказуемости» образом – то этому человеку я могу только посочувствовать. Но ты, наверное, как мне кажется, не это имеешь в виду, наверное ты подразумеваешь «хрустальный дворец» будущего общества, как его называл Достоевский, то есть «идеальную систему», как мы ее назвали. Так вот, что касается жизни в этом «дворце» – то это никакая не унификация и не обезличивание, совсем наоборот! Для примера: всякая зависимость одного человека от другого, в общественной структуре (любой) неизбежная, может вызвать вредную иерархизацию, стратификацию, отчуждение каких-то групп, их возвышение над остальными. Однако можно продумать такое распределение индивидуальных сфер деятельности, чтобы, если взять, к примеру, только двух человек, в области деятельности А первый будет подчиняться второму, а в области деятельности Б – второй первому. Таким образом, возникло бы равномерно распределенное по всей подвижной структуре человеческих отношений состояние относительного равновесия пределов доминирования и субмиссии (главенства и подчинения) отдельных членов общества, затрудняющее возникновение какого-нибудь вредного автоматизма, распределяя общество иерархически. Однако такое расслоение проистекает из-за существования определенной непосредственной зависимости, о которой я как раз упоминал (когда мы анализируем непосредственные отношения двух или большего количества человек). Иными словами, не только потому, что существуют, как мы можем это назвать, «краткосрочные союзы», но и благодаря «долгосрочным союзам», характеризуемым возникновением институциональных конгломератов, разрушающих однородность множества. От остального общества они отделяются по принципу деятельности (профессиональной) и т.п.; я не привожу тут всех возможностей, добавлю только, что к «долгосрочным союзам» относятся и экономически обусловленные (наличие или отсутствие средств производства). Подавление тенденции «долгосрочных» и «краткосрочных» союзов к сегрегации и стратификации является, ясное дело, камнем преткновения любой теории социологических конструкций и в то же время самой серьезной проблемой для них. Когда нам не хочется (а нам ведь не хочется!) стабилизировать идеальную структуру применением насилия, что приводит к обезличиванию и упрощению, единственный выход (приведенный выше в примере) – усложнение человеческих отношений, усложнение структуры, не абы какое, разумеется, но основанное на теоретических разработках. В такой структуре, которую значительное формальное усложнение динамично стабилизирует, не давая при этом возникнуть в ее пределах какой-либо сегрегации (в результате отношений доминирования – субмиссии, на основании духовных и физических качеств и т.д.), – в такой структуре перед личностью открываются большие возможности выбора, чем в любой из известных нам из истории структур. Впрочем, об этом уже было сказано, возможно, в несколько иных выражениях. Так что страхи и опасения по поводу возникновения какого-нибудь общественного детерминизма действительно беспочвенны. Существенной остается лишь проблема «предельных моральных издержек» экспериментирования на общностях, но без эксперимента невозможен дальнейший прогресс. Если вычленить самое главное, то все, что останется от аргументации Достоевского (а также и твоей), сводится к глубокой неприязни, к протесту против конструирования, любого моделирования общества вообще. Это было бы то же, что предать себя на волю стихийно действующих закономерностей, смиренно согласиться со всеми их губительными последствиями – потому что ведь они существуют объективно, не важно, нравится это кому-нибудь или нет. Аналогично можно было бы питать отвращение ко всякому «искусственному» лечению болезней, призывая довериться «естественным ресурсам» человеческого организма. Результаты наверняка были бы плачевными. Все несчастья, какие когда-либо терпел и по сегодняшний день терпит род человеческий, обусловлены тем фактом, что человек – animal sociale [35]35
  общественное животное (лат.).


[Закрыть], происходили от недостатка знания или от несовершенного, неполного или неправильно применяемого знания – и никогда не были связаны с избытком оного, который невозможен. На чем я бы страстно желал завершить спор о высоких материях.

Мы говорили о психотехнике. Для социолога – конструктора будущего она может быть только определенным вспомогательным инструментом, но никогда – директивой к действию, потому что то, какие должности будут заняты, какие профессии и общественные функции необходимы для развития общества, каков план производства и распределения – все это решают не психотехники, а общественная структура (плюс уровень развития цивилизации). Психотехника, которая в определенном смысле соответствует материаловедению у конструкторов, может поведать нам, каким образом (а вернее – кем) заполнить вакантные места конструкции, – но эта конструкция должна уже существовать, план ее уже должен быть дан.

Возвращаясь к исходной точке, то есть к значению разума, к роли интеллектуалов в жизни общества, можно сказать вот что: несмотря на то что будущие пути развития человечества в значительной степени зависят от интеллектуалов, людей одаренных, умственно развитых в большей степени, чем все другие; однако актуальное, всегдашнее, неустанное функционирование общественной машины, без которого она не могла бы вообще существовать, а следовательно, развиваться – обусловлено прежде всего нетворческой, а скорее – творческой в меньшей степени работой масс с обычными способностями. Таким образом, перед нами явление фундаментального дополнения способностей и психических свойств всех членов общества. Психотехника как дифференцирующий измерительный прибор будет служить только для того, чтобы соответствующих людей направляли на пригодные для них, соответствующие им места, и ни в коем случае она не может быть инструментом иерархии, внедряющим элитарность, общественное неравенство или любую другую привилегированность.