Текст книги "Тени прошлого"

Автор книги: Станислав Олейник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Юбилей тогда проходил в великолепном саду загородной резиденции юбиляра. Царившее за огромным столом оживление неожиданно стихло. Юбиляр по-молодому выскочил из-за стола, и засеменил навстречу запоздалому гостю.

– Кто это? – спросил тогда Сейфуллин у сидевшего рядом шефа.

– Оо-о-о, это большой человек, закатывая глаза, зацокал тот языком и, наклоняясь к уху своего помощника, прошептал: «Он в Москве, в админотделе ЦК. Очень большой человек…»

Где-то к вечеру, его, уже успевшего заскучать, неожиданно пригласили в обвитую виноградом беседку. Та находился юбиляр, его шеф и… большой московский гость.

Вот так Ринат Рустамович и познакомился с Вяльцевым Иваном Петровичем.

Шло время. Распался Союз. Но Вяльцев никогда не терял из виду Рината Рустамовича, который, по своей сути, уже давно «работал» на него, являясь представителем корпорации в самом южном районе постсоветского пространства.

Но получилось так, что в одной из зарубежных поездок, гибнут сразу двое его ближайших помощников и, Вяльцев забирает его к себе, в Москву. Почти сразу он становится гражданином России, и становится владельцем комфортабельной двухкомнатной квартиры, в престижном районе столицы. А тут неожиданный сбой в организации нового транспортного коридора. И почти сразу новые накладки, – записи профессора Петрова, и двурушничество Веригина…

… Двадцать километров пролетели незаметно. «Вольво» сворачивает в дачный поселок, проскакивает его, и неожиданно оказывается на проселочной дороге в великолепном сосновом бору. Еще пара километров и машина останавливается перед глухими металлическими воротами.

Створки бесшумно раздвигаются, и «Вольво», немного проехав, останавливается на лесной опушке, почти на самом берегу девственно чистого озера. Чуть в стороне высился небольшой, в один этаж, красного финского кирпича, особняк.

В холле, куда провели Павла, царил полумрак. Два огромных окна, обрамленных тяжелыми розовыми портьерами, с трудом пропускают профильтрованный кронами сосен солнечный свет. На стенах, что говорит об охотничьей приверженности хозяина особняка, висят шкуры каких-то животных, а над камином сверкает клыками голова старого секача.

На встречу из-за стола поднимается худощавый неопределенного возраста, мужчина. Дымчатые очки, в сочетании с блеском наголо обритой головы, делают их хозяина очень похожим на пресловутого «Черепа» из недавно показанного по телевидению сериала «Бандитский Петербург».

Сняв левой рукой, очки и, протягивая для приветствия правую, он мягким баритоном представляется: «Сейфуллин Ринат Рустамович».

Подхватив Павла под руку, подводит к стоящим около камина двум пустующим креслам. Прямо перед ними стоит маленький столик, который украшает огромная хрустальная пепельница.

– Что будете пить? – вежливо спросил он, когда оба оказались в креслах.

– Если можно, сок, – коротко ответил Павел, украдкой продолжая рассматривать хозяина.

В зале неожиданно появился молодой человек с подносом. Поставив на столик два бокала с апельсиновым соком, положив перед каждым по распечатанной пачке сигарет «Мальборо», и две одинаковые зажигалки, мгновенно исчез.

– Угощайтесь, Павел Александрович, – показал глазами нам столик Сейфуллин.

– Спасибо, – коротко ответил Павел, сделал глоток сока и потянулся к пачке с сигаретами.

То же проделал Сейфуллин.

Прикуривая, Павел бросил изучающий взгляд на хозяина. Его высокий лоб, густые черные брови, немного крупноватый нос, округлый подбородок и, черные маслины внимательных и, похоже нездоровых, постоянно щурящихся глаз, говорили о незаурядном уме сидящего напротив человека.

– И почему вдруг Сейфуллин? – подумал вдруг Павел, пуская в сторону струйку дыма. – В нем абсолютно ничего татарского, – скорее армянское…

– Гадаете, почему находящийся перед вами человек, с явно армянской внешностью, вдруг носит татарскую фамилию?

– Уж не читает ли этот Сейфуллин чужие мысли? – Павел с нескрываемым удивлением посмотрел на человека, который только что озвучил то, о чем он подумал, а вслух сказал: «В принципе, вы угадали…»

– Это длинная история, – усмехнулся тот. – Мой предок, богатый казанский купец, когда был по торговым делам в Ереване, влюбился в дочь армянского купца, и попросил ее руки. Ему дали согласие, но с условием, – он должен был стать христианином, и второе условие, – молодые должны жить только в Ереване. Но он выдвинул свое условие, – его дети, он имел в виду только мальчиков, должны носить татарскую фамилию…. Вот и все, – Сейфуллин с улыбкой просмотрел на гостя.

– А вы знаете, Павел Александрович, – неожиданно оживился Сейфуллин, ловко переводя разговор в другое русло. – Вы точно такой, каким вас обрисовал ваш старый знакомый…. Правда, седина, – он, прищурившись, смотрел на Павла, – да и волос, немного поубавилось. А так, «десятку».

– Кого вы имеете в виду? – насторожился Павел.

– Ваш бывший коллега и начальник по Афганистану Горчаков Александр Дмитриевич…. Он был руководителем спецгруппы Кабульской резидентуры КГБ, а вы его заместителем.

– Вот даже, как, – нахмурился Павел, и раздраженно ткнул недокуренную сигарету в пепельницу.

– Не ожидали? – улыбнулся Сейфуллин.

– Не ожидал, вы угадали, – нахмурился Павел и, потянулся к бокалу с соком.

Дело в том, Павел Александрович, с Горчаковым мы трудимся в одной корпорации уже длительно время. Раз в квартал встречаемся в Москве. Он руководитель дальневосточного филиала корпорации…

– Понятно, – усмехнулся Павел, – икорочка, крабики…

– И это тоже, – в тон ему улыбнулся Сейфуллин. – Так вот, узнав, что я еду в ваш город, в котором у него прошла молодость, он попросил разыскать вас, и передать привет.

– Спасибо, коротко ответил Павел, – но у меня одно желание, которое я вынашиваю с того времени, когда вернулся из Афгана, – это посмотреть ему в глаза. Молча посмотреть, и все…

– А что это вдруг он вспомнил обо мне? – сделав небольшую паузу, спросил он.

– Почему? – Сейфуллин откинулся в кресле. – Как ни как, он с вами три года был в Афганистане, да и молодые годы, как я уже говорил, прошли у него здесь. И жена отсюда, и сын здесь родился…

– Это мне все известно…

– Он очень сожалеет, что между вами в те годы произошли определенные трения…. Он уважает вас, как человека, и действительно сожалеет о том, что между вами тогда произошло…

– Надо же, почти двадцать лет понадобилось, чтобы наступило прозрение, – усмехнулся Павел, и замолчал.

– Дело в том, когда он узнал, что в действительности вас тогда подставили, прошло много лет. Тогда в Афганистане, вами «прикрыли» одного из сотрудников, который «стучал» на него в Главк. И вы знаете этого человека, – это ваш бывший подчиненный Губанов. Сейчас он действующий полковник, большой человек. А тогда, помните? – его почему-то, здорового человека, вдруг признали больным, и срочным порядком, откомандировали в Москву. А после этого и начались ваши неприятности…

– Горчаков очень вам благодарен, что по возвращению из Афганистана, вы не «сдали» его начальнику отдела кадров Главка, генералу Бойко, хотя могли это сделать. Кстати, Горчаков просил передать, что Бойко давно уже умер…

– Послушайте, Ринат Рустамович, я вижу, вы неплохой психолог, но смею заверить, меня вы этим не возьмете, так что давайте перейдем к делу, к цели нашей с вами встречи.

– Да, да, вы правы, – Сейфуллин, сверкнув глазами, надел очки. – Так вот, встреча с Лустенко мне необходима не только по поводу возникших разногласий в отношении известного вам автохозяйства, но и по поводу, не знаю, в курсе вы или нет, по поводу исследований профессора Петрова. – Сейфуллин пристально посмотрел на Павла, но, натолкнувшись на невозмутимое, ничего не выражающее лицо, замолчал. Какое-то время продолжал молчать, затем, вздохнув, продолжил:

– Я очень буду, признателен вам, Павел Александрович, если вы попросите Виктора Ивановича со встречей не затягивать. И если вы не возражаете, связь я буду продолжать поддерживать с вами…

– Какая сволочь, – возмущался Павел, когда уже находился у себя в кабинете. – Знает, гад, что напоминание о Горчакове может вывести меня из себя. Сволочь, опять все разбередил, – Павел провел рукой по горевшему лицу, и нервно потянулся к лежащей на столе пачке с сигаретами. Как он ни пытался загрузить себя работой, воспоминания его не отпускали. Сейфуллин, умышленно или нет, но вывел его из равновесия…

… Опять перед ним Центральный военный госпиталь ДРА, куда он попал после контузии, полученной, когда уазик, в котором он ехал, попал под обстрел моджахедов. И вот всплывает Горчаков, с его маленькими свинячьими глазками…

… Июль одна тысяча восемьдесят седьмой год…. Совещание у резидента идет уже более двух часов. В связи с резким обострением обстановки в Афганистане, и в частности, в Кабуле, и возможном выводе советских войск из страны, обсуждаются вопросы усиления конспирации в работе с афганскими источниками, консервации наиболее ценных. Рассматривался вопрос и срочной отправки на родину членов семей военных советников и специалистов. Усиление обстрелов Кабула, диверсионные и террористические акты против всех категорий советских граждан, вынудили советское руководство принимать соответствующее решение…

… А на следующий день неожиданный вызов Горчакова в Москву, в Третье Главное управление…

О причине вызова Горчакова в Союз, Павел мог только догадываться. Факт «экспроприации» Горчаковым в одной из воинских частей правительственных войск, захваченного в одном из боев с душманами инкрустированного драгоценными камнями старинного золотого оружия, и последующая его отправка в Первый Главк (Разведка и внешняя контрразведка КГБ), конечно же стала известна руководству Третьего Главка (Военная контрразведка). Казалось бы, ну и что? Такое встречалось и раньше…. Но все дело в том, что Горчаков, его заместитель Павел, и остальные офицеры спецгруппы, числились в кадрах военной контрразведки, а к резидентуре, были только прикомандированы…. Естественно, руководство Третьего Главка было возмущено действиями Горчакова. Трофей ушел не к ним…

…И только спустя много лет, Павлу стало известно, что оружие это «осело» у бывшего тогда начальником Управления внешней контрразведки ПГУ КГБ, генерала Малугина, который в девяностых, попросил политического убежища в США…

А тогда, об этом оружии, помимо руководства резидентуры, знали еще Павел, и его подчиненный Губанов…

Оба тогда стали невольными свидетелями, как Горчаков показывал это оружие руководству: Они тогда выходили из посольства. Перед аркой стояла ГАЗ-24 Горчакова. Багажник был открыт, А внутри лежал продолговатый, отделанный черным бархатом чемоданчик. Крышка была открыта, а внутри, на бархатной красной подкладке и лежало то злополучное оружие…

Об истинной причине вызова Горчакова в Главк, в резидентуре не знал тогда никто. Даже руководство. За день до убытия в Москву, Горчаков и его друг, заместитель резидента по вопросам внешней контрразведки, Ярыгин, решили прощупать Павла…

Причина была в том, что в Кабул тогда приехали два сотрудника центрального аппарата. Приехали они в Особый отдел 40 Армии по каким-то своим вопросам. Но решили посетить и резидентуру. Горчаков был в командировке, в Шинданте, а потому, все вопросы, о работе спецгруппы в Афганистане, должен был доложить им Павел. Встречались они и с сотрудниками, в том числе и с Губановым.

Спустя два дня после их отъезда в Москву, неожиданно отзывают в Союз Губанова. Никто не знал причину. Ходили разговоры, что по болезни…

… В тот вечер он встретился с Горчаковым в их рабочем кабинете, в помещении аппарата главного военного советника в Афганистане.

– Закуривай, – Горчаков протянул Павлу свою любимую пачку «примы».

Оба закурили.

– Ну, и что ты думаешь по поводу моего вызова в Москву? – Горчаков сверкнул маленькими глазками на Павла.

– А что я должен думать, – пожал плечами Павел, – я не отдел кадров.

– Мне почему-то кажется, что ты метишь на мое место…

– А какой смысл? – Павел снова пожал плечами. – В сентябре заканчивается срок моего пребывания в Афгане, так что, Саша, ты обратился не по адресу.

Горчаков, по привычке мотая окурок сигареты из одного угла рта в другой, молчал.

– Я понимаю тебя, Саша, – Павел затянулся сигаретой. – Но если бы я, как ты считаешь, тебя «закладывал», ты бы давно вылетел из Афгана. И ты знаешь, почему…. Напомнить?

Горчаков продолжал молчать. Только по его багровым скулам, вдруг быстро-быстро, забегали желваки.

– Если ты желаешь знать причину вызова, зачем бы тебе не спросить нашего с тобой начальника, и твоего друга Ярыгина. Он – то наверняка, знает…. Да, что там говорить, ты же сам наверняка знаешь причину. Ты знаешь, что служба внутренней безопасности здесь работает неплохо. Где гарантия, что ты, или твоя благоверная женушка, не «наследили» своими делишками»? Помнишь, Саша, я тебя предупреждал, что бы ты приструнил свою благоверную, которая, положив на все и вся один прибор, занимается с местными нуворишами валютными операциями…. Забыл? То-то. И информацию об этом я получил не от нашего, а от афганского источника…. А твои «проделки» с контрабандой? Да что там говорить с тобой, Саша, – в сердцах выругался тогда Павел и, хлопнув дверью, вышел из кабинета… Он тогда и думать не мог, что причиной всему было то, злополучное оружие…

… Неожиданно Павел вспомнил и другой разговор, в котором прямо обвинил тогда Горчакова в подлости…

… В тот вечер поминали общего друга полковника Колю Еременко, погибшего на глазах Павла под Кандагаром. Шел обыкновенный позиционный бой. С той и другой стороны шла ленивая перестрелка. Николай, – военный советник начальника политотдела 2 Армейского корпуса ДРА, и Павел, находившийся тогда по своим делам в корпусе, сидели в укрытии, курили, и вели ничего не значащий разговор. Павел ждал возвращения «с той стороны» разведгруппы.

Неожиданно со стороны проплешины в центре «зеленки», донесся громкий стон. Еременко молча, сунул Павлу свой «Калашников», выскочил из укрытия, и скрылся в кустарнике. Появился через пару минут, неся на своей спине раненного афганского офицера…. И через мгновение, взрыв…. Коля наступил на противопехотную «итальянку»…

В Кандагарский госпиталь доставить не успели. Не приходя в сознание, Еременко скончался в «вертушке». А через пару дней тело полковника Николая Еременко, «Черным тюльпаном» было доставлено на его родину.

На скромных поминках тогда был и Горчаков. Ушел он рано. Прощаясь, сказал Павлу, который не спал почти трое суток, что дает тому на завтра отгул, о чем сам поставит в известность резидента.

Однако все произошло далеко не так. На следующий день Павла срочно вызвали к резиденту. Вызвали по рации. Павел вспомнил, как резидент встретил его тогда, увидев перед собой его помятую и опухшую физиономию. И будучи по натуре человеком очень деликатным, он без слов отпустил Павла отдыхать, предупредив, что доклад о командировке в Кандагар, заслушает завтра.

На следующий день он подошел к Горчакову, посмотрел в его бегающие глазки и, разделяя каждое слово, произнес: «Какая же ты сволочь, Саша…. Ты хотя бы перед памятью Коли, постеснялся подставлять меня…. Ты же сам мне дал отгул…. Какой же ты подлец, Саша…

– Ничего подобного! Я просто не успел поставить в известность резидента…

– Не надо, Саша, – остановил тогда ему Павел и, со словами, – Бог тебе судья, – вышел из кабинета.

Спустя годы, возвращаясь к давно пережитому, которое нет-нет, да и напоминало о себе, он задумывался, а правильно ли поступил тогда на Лубянке в кабинете начальника отдела кадров, отказавшись дать компрометирующую на Горчакова информацию? И сам себе отвечал: «Правильно. Как бы там ни было, совесть моя чиста». Хотя это «правильно» решило тогда его дальнейшую судьбу.

… Генерал на это отреагировал довольно просто:

– Жаль…. Тогда вопрос вашей дальней карьеры, пусть решают те, кто рекомендовал вас в загранкомандировку…. Вот и все. Коротко, и ясно…

Жалел ли он о том, как с ним обошлись? Пожалуй, да… Карьера не сложилась. Да, за три года войны, ушло здоровье. Да, деньги, что заработаны на этой войне, до последней копейки были украдены разваливающимся государством. Но было главное, – его совесть была чиста. Дышал он свободно…

Сейфуллин глубоко затянулся сигаретой, посмотрел на превратившийся в пепел ее кончик, и решительно ткнул в пепельницу. Снял слегка затемненные очки. Протер бархоткой и снова надел.

Мало кто, даже из ближайшего окружения, знает, что носит он их не из-за какого-то дурацкого имиджа, а по рекомендации врача. Он подошел к зеркалу и посмотрел на свое отражение.

– Значит, имидж, – усмехнулся он своему отражению. – Ну, что ж, пусть будет имидж. Он знал про свое сходство с персонажем телесериала «Бандитский Петербург». Знал, что про это сходство шепчется и его окружение, но не обижался и, даже в какой-то степени по-мальчишески гордился этим.

Еще раз, взглянув на свое отражение, Сейфуллин вернулся в кресло, перемотал кассету диктофона и включил его на прослушивание.

Прослушивая свою беседу с Калинником, как бы, со стороны, он попытался обнаружить хоть какую-то брешь, фальшь в его поведении. Но, ничего не обнаружил. Идя на прямой контакт с Лустенко, конечно же, он рискует. Но иного выхода нет. Его сейчас интересует одно, – вышел ли Лустенко на бумаги профессора Петрова. Это ему нужно узнать, во что бы то ни стало, ибо исследования этого человека, если, конечно же, это не блеф, стоят миллионы и миллионы долларов.

Два часа ночи. Улица, на которой располагалось здание городской прокуратуры, была безлюдна. Да и кто в такое время, и такую мерзкую дождливую ночь, мог появиться в этом глухом районе городского парка. Однако люди все же появились. Их было четверо, и подъехали они на стареньком сером «Москвиче», который в пелене дождя был практически не виден.

Машина с потушенными огнями медленно свернула с проезжей части дороги, и, заехав за огромный куст сирени, остановилась. Из машины вышли трое. Постояв какое– то время, явно прислушиваясь, они подошли к едва различимой в густой пелене дождя, стене.

Улица почти полностью тонула в темноте, и только два уличных фонаря светили перед фасадом трехэтажного старинного особняка. Ночь была такая темнота, что поднесенная почти к самому лицу рука, была еле различима.

– Ни хрена себе, – вдруг нервно прошептал один из них, темная фигура которого едва достигала плеча, стоявшего рядом с ним человека, – скажи, кому что иду «брать» прокуратуру, сразу…. Да, – вздохнул он и замолчал.

– Не бойся, – также шепотом ответил высокий, – уголовный кодекс не делает различия, банк ты «берешь», или прокуратуру, – и со смехом добавил: «Появится новый опыт», и сразу посерьезнев, прошептал:

– Все. Хватит трепаться, – и, повернувшись к молчаливо стоявшему третьему, тихо проговорил: «Включи рацию, и не вздумай курить».

– Пойдем, – подтолкнул он низкорослого под бок, и шагнул в сторону стены.

В успехе операции, этот человек, который и был старшим, не сомневался. Готовились к ней тщательно. Он, и его напарник, известнейший в определенных кругах «медвежатник», досконально изучили план здания.

Разработчики операции узнали, что сотрудники вневедомственной охраны, дежурившие в прокуратуре, регулярно, как только заканчивается рабочий день, затовариваются пивом в близлежащей торговой точке. На этот раз пиво для охраны «зарядили» снотворным.

…Стену преодолели, перебросив через нее заранее приготовленную веревочную лестницу. Оказавшись во дворе, устремились к электрическому шкафу. Обесточив здание, направились к «черному входу». Поколдовав какое-то время над замком, низкорослый осторожно приоткрыл дверь.

Затянутые в темное трико и натянутыми на головы черные с прорезями для глаз и рта шапочками, они словно растворились в плотной темноте, окутавшей помещения и коридоры здания.

Высокий достал из висевшего на груди мешочка фонарик, и прикрепил его к запястью правой руки. Еле слышимый щелчок, и яркий зеленоватый тонкий луч, прорезая темноту, пробежал по коридору и, упершись в лестничный марш, замер.

Поднялись на второй этаж. Неожиданный грохот чего-то упавшего на первом этаже, заставили их замереть. Выждав какое-то время, двинулись дальше. Нужный кабинет находился в конце коридора. Чтобы открыть английский замок на двери кабинета, и систему запоров старого дореволюционного сейфа, низкорослому, известному в криминальных кругах, как «медвежатник» Тиша, понадобилось восемь минут. Немного больше ушло на их закрытие и восстановление мастичных печатей.

В папочке, которую доставили Сейфуллину, лежало два пакета. В одном была известная тетрадь, а во втором…. Во втором обнаружил то, просмотром которого, был просто поражен. Поражен деятельностью, которую развернул в этом городе Веригин. Там лежали расписки и какие-то странные ведомости на зарплату, аккуратно вырезанные из бухгалтерских отчетов, и несколько аудио и видеокассет.

– Ай да, Веригин! Ай да, прокурор, – подумал про себя не столько от удивления, сколько от восхищения Сейфуллин. В ведомостях и расписках фигурировали довольно любопытные фамилии… – А что говорить тогда о кассетах?

Содержимое этого пакета, даже с первого взгляда, представляло огромный интерес. И, конечно же, требовало тщательного изучения. Прослушивать аудио записи, он даже выборочно не стал. Сейфуллин предполагал, что в них наверняка комментарии к тем распискам и ведомостям, или конфиденциальные сведения, не подтвержденные документами. Прослушивание их и просмотр двух видео, он отложил на потом.

Копии всех бумаг и кассет, он готовил почти до утра. Подлинники решил курьером немедленно отправить в Москву. Конечно же, и тетрадь, которую также ксерокопировал. Сейфуллин понимал, какое у него в руках оружие, поэтому и решил снять со всего копии. О том, будет ли он использовать это оружие, он пока не задумывался. А в том, что оно когда-нибудь может пригодиться, – в этом он не сомневался.

Он, сгорбившись, сидел за рабочим столом, и невидяще смотрел в неведомо какую точку. Галстук ослаблен, взгляд очень больного, измученного человека. На лице потрясение и отрешенность. Немного пришел в себя лишь после того, когда решил, что папка с пакетами находится в тайнике, дома, о чем, как, всегда закрутившись, просто забыл. Решил немедленно отправиться домой и все проверить на месте. Вызвал Мохова, предупредил, не объясняя причину, что едет домой. И на ходу, приводя себя в порядок, устремился к выходу.

Дома его ожидал удар, оправиться от которого, он уже не мог. В тайнике, кроме тугих пачек стодолларовых купюр, ничего не было. Это был конец…. Нет, не от того, что в исчезнувшей папке был пакет с тетрадью Петрова. Нет. Это можно еще пережить. Но вот содержимое второго пакета…

Чувствуя, что задыхается, Веригин рванул ворот рубахи. Потянулся к мобильнику, забыв, что тот остался вместе с ключами от сейфа на рабочем столе. Чувствуя, что теряет сознание, с трудом добрался до стола, упал в кресло, схватил непослушными пальцами ручку и попытался дотянуться до блокнота…. О том, что на столе стоит телефонный аппарат, он уже не думал…

Был полдень. Сейфуллин сидел в своем удобном кресле, и маленькими глоточками отхлебывал из пиалы свой любимый зеленый чай. Он уже пришел в себя после бессонной ночи и думал о предстоящей встрече с Лустенко, если конечно тот примет его предложение.

– Разрешите, Ринат Рустамович, – в холле появился высокий, неопределенного возраста человек. – Вопрос с Тишей решен. Он протянул Сейфуллину конверт, в котором находилось то, чем рассчитались с рецидивистом за проделанную работу.

– Все чисто? – Сейфуллин снял очки и внимательно посмотрел на гостя и кивнул на конверт в его руке. – А это оставь себе, или отдай ребятам…

– Понятно, – кивнул гость, пряча конверт в карман. – А насчет Тиши, не беспокойтесь, там все чисто.

– Посмотрев в след своему помощнику, Сейфуллин снова потянулся к пиале, но, не дотянувшись, замер. Его остановил сигнал мобильника.

– Да, – коротко произнес он, прижимая аппарат к уху.

– У нас неприятность, – услышал он голос Мохова.

– Нельзя ли без предисловий, – раздраженно обрезал его Сейфуллин.

– Попробую, – в тон ему ответил Мохов, и коротко добавил:

– Веригин в реанимации. Обширный инфаркт. Врачи говорят, что вряд ли выкарабкается.

Сейфуллин промолчал.

– Он так рванул из кабинета, – глухо продолжал Мохов, – что оставил на столе и свой мобильник и ключи от сейфа, который так и остался открытым.

– Что там нашел интересного? – спросил Сейфуллин, зная, что Мохов обязательно воспользуется возможностью, чтобы побывать в сейфе своего шефа.

– Ничего, – ответил тот, и замолчал.

– Что предпринял? – снова спросил Сейфуллин.

– Немедленно поставил в известность вышестоящее руководство и получил указание взять на себя исполнение…

– Это очень хорошо, – перебил его Сейфуллин, – по крайней мере, для тебя. И вот еще, что…. Ты сказал, что он вряд ли выкарабкается…

– Не я, – перебил Мохов, – врачи…

– Да, ты говорил. Так вот, я сейчас буду информировать обо всем своего шефа, и попрошу, чтобы поддержали, на всякий случай, твою кандидатуру.

– Но Веригин…

– Знаю. Но сейчас это дело времени.

Отключив мобильник, он задумался. Нет, не о судьбе Веригина, или только что выходившего с ним на связь Мохова. Он думал о документах и кассетах, что лежали сейчас перед ним на столе. О том, какую ценность они представляют. О том, что информация, которая содержится в этих кассетах и документах, в одночасье может сломать одним карьеру, другим даже жизнь, или просто большие неприятности и потерю огромных доходов.

Лустенко подошел к окну. Теплый пахнувший грозой день подходил к концу. Сквозь сетку, натянутую на открытый проем окна, доносился густой комариный звон, а темнеющий сумерками горизонт, еще продолжал сверкать сполохами молний.

Ему только что сообщили, что нужного человека, скоро доставят к нему.

…Мухин осторожно вывел свой «москвич» со стоянки и сразу влился в общий поток мигающих кранными маячками машин. Только что отгремела гроза и залитый дождем асфальт, блестел словно зеркало. Он вел машину осторожно, неукоснительно соблюдая все правила дорожного движения.

Настроение было прекрасным. Завтра будет оформлена купля-продажа всего «движимого и недвижимого», а там….. там, «прощайте скалистые горы», – весело промурлыкал он, выхватывая наружным зеркалом заднего вида, сверкающий мигалками обгоняющий его милицейский «жигуленок». А еще мгновение, и в свете фар его «Москвича» вырастает машущий жезлом гаишник. Мухин притормаживает и послушно паркует машину у обочины дороги.

– Старшина Ребров, – козырнув, представляется гаишник и просит предъявить документы.

– А в чем дело, старшина? – спросил Мухин, протягивая права и талон предупреждений.

Старшина, молча, спрятал документы в карман форменной тужурки и попросил Мухина выйти из машины и следовать за ним.

От милицейской машины отделились две темные фигуры и направились в сторону «Москвича». Потеряв дар речи, Мухин в растерянности остановился и посмотрел им вслед.

– Давайте, давайте, гражданин, – гаишник нетерпеливо подтолкнул Мухина к задней дверце милицейской машины. – Сейчас разберемся и отправитесь дальше, если конечно все окажется нормально.

– Что нормально?! – нервно дернулся Мухин и попытался воспротивиться. Но не успел опереться рукой в кузов, как из салона ее перехватили, и он не успел опомниться, как очутился в салоне.

– Моя машина! – взвыл он, увидев, как выруливает на проезжую часть дороги свой «Москвич».

– А ну сидеть! – рявкнул на него старшина, усаживаясь рядом. – Ни хрена с твоей развалюхой не случится. Будешь вести себя хорошо, вернут тебе ее в целости и сохранности.

Мухин понял, что «влип» в какую-то большую неприятность. Сразу противно засосало под ложечкой и он, сникнув, замолчал. Сверлила единственная мысль: «Кто эти люди? Веригина? Вряд ли…. Только вчера он встречался с начальником районного ОБОП Чепелой, который его инструктировал перед предстоящей поездкой в Польшу. Он сказал, что их общий шеф Веригин заболел, и теперь все указания Мухин будет получать лично от него. Кроме того, он запретил поддерживать любые контакты с сотрудником прокуратуры Моховым. Ослушаться Чепелу он не мог. Это он тогда прихватил его с наркотиками, и только благодаря нему, Веригин, не отправил его на скамью подсудимых…

– Тогда кто? Начальник ГАИ? Тоже нет. Чепела заверил, что гаишники его не тронут…. Может, все же Мохов?

Так ничего и, не додумав, он тупо уставился в лобовое стекло, через которое, кроме вспышек фар встречных машин, ничего различить было нельзя. А потом и эти вспышки куда-то исчезли.

Ехали где-то за городом. Пошел дождь, капли которого глухо застучали по кузову машины. Через мгновение ударил такой силы ливень, что «дворники» едва успевали справляться с его мощным потоком.

Неожиданно впереди замелькали какие-то огни. А еще через какое-то мгновение машина останавливается около строения. Почти сразу подъехал и остановился его «Москвич».

Строение оказалось небольшим деревенским домиком. Комната, куда его привели, была маленькой, и явно не жилой. На потолке тускло светилась засиженная мухами лампочка. Посередине стоял старый, обшарпанный квадратный стол, и четыре, таких же старых, табурета. На том, что стоял у входа, и предложили присесть Мухину.

– Ну и погодка, – хрипловатый голос за спиной заставил Мухина вздрогнуть и вскочить на ноги.

Стряхивая с одежды капли дождя, к столу подошел мужчина, возраст которого из-за падающей тени на лицо, определить было трудно.

– Проходите ближе к столу, – мужчина кивнул на свободные табуреты. – Разговор у нас с вами будет долгий.

Мухин сел напротив. Только теперь он мог рассмотреть лицо незнакомца. На вид ему было около шестидесяти. Мужественное, прорезанное глубокими морщинами лицо, короткая стрижка каких-то пегих с сединой волос, делали его похожим на кого угодно, но только не на бандита.

– Объясните мне, по какому праву меня схватили, и привезли неизвестно куда? И что, наконец, от меня нужно? – давясь от волнения, с трудом прохрипел Мухин.

– Сейчас все поймете, Григорий Васильевич, – вежливо ответил мужчина и, достав из кармана пачку сигарет, зажигалку, положил на стол перед Мухиным.

– Курите, не стесняйтесь, – усмехнулся он. – Я знаю, что вы курящий человек.

Из-за спины Мухина мелькнула тень, и на столе появилась старенькая алюминиевая пепельница.

Потянувшись к сигаретам, он вдруг с ужасом осознал, что к нему обратились по его настоящему имени отчеству. Дрожащей рукой он достал из пачки сигарету. Прикурить ему дал сидевший напротив мужчина.

Он лихорадочно думал, пытаясь уверить себя, что назвав его Григорием Васильевичем, мужчина просто оговорился…