Текст книги "Тени прошлого"

Автор книги: Станислав Олейник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

К парадному подъезду прокуратуры, мягко шурша шинами по мокрому асфальту, подкатил «Ниссан».

– На автопредприятие, – коротко бросил водителю Лустенко, усаживаясь заднем сидении.

На этот раз следователя по особо важным дела городской прокуратуры Удовенко, работал в специально подготовленном для него кабинете. Хотя пепельница и была полна окурков, в целом, на рабочем столе, был порядок. Напротив его сидел главный бухгалтер и давал пояснения по исследуемым документам.

Отпустив главбуха, Удовенко глубоко вздохнул, потянулся до хруста костей и, поднявшись со стула, подошел к окну. Совсем недавно шумевший дождь почти стих. Яркие лучи солнца упорно пробивались сквозь начавшие светлеть облака.

В раздражении, покосившись на стол, где лежали бумаги по расследуемому им делу, он вспомнил, как все это началось…

…Буквально три дня назад, его пригласил к себе исполняющий обязанности прокурора города Веригин. Там уже находился его помощник Мохов. Удовенко терпеть не мог этого выскочку в кургузом пиджачке, но вынужден был с ним считаться. По какому вопросу его пригласили, он старался не думать.

Походив, как всегда, вокруг да около, поинтересовавшись обо всем, а если честно, то ни о чем, Веригин предложил поработать над интересным и перспективным делом. По его сигналу Мохов передал ему тоненькую папочку, и одобряемый кивком Веригина, попросил посмотреть находящиеся там материалы и высказать по ним, свои предложения…

…Появление Веригина в городской прокуратуре год назад, вызвало среди ее сотрудников различные толки.

Действующий сотрудник службы безопасности, полковник, хотя и имеющий диплом юриста, но, ни грамма практической работы в следственных подразделениях, неожиданно для всех, становится первым заместителем прокурора города. Случай неординарный и беспрецедентный. Слухи, конечно, были разные. Но все пришли к единому выводу, – Веригин имеет высокого покровителя, где-то там…. На самом «верху».

С первых дней пребывания на новой должности, Веригин стал насаждать свои порядки. Окружение себе подбирал в основном из нечистоплотных и беспринципных сотрудников. И это у него неплохо получалось. В прокуратуре стало процветать доносительство, интриги, склоки…

Как все произошло, трудно сказать, – но довольно за короткое время, Веригин подмял под себя всю деловую, хозяйственную, и частично административную стороны жизни всего города. А что тогда говорить о прокуратуре с ее небольшим коллективом?

Видя, во что превратился до недавнего времени здоровый коллектив прокуратуры, и какую активную работу проводит его новый заместитель, по его развалу, прокурор, – уважаемый в городе человек, попытался поговорить с Веригиным. Но после нелицеприятного с ним разговора, сразу последовал телефонный звонок свыше, после которого, прокурор города с инфарктом оказался в больнице.

Вот в такой обстановке и оказался Удовенко со своими коллегами.

Давая поручение возглавить проверку известного не только в регионе, но и за его пределами автохозяйство, Веригин недвусмысленно намекнул, что от полученных результатов напрямую будет зависеть его карьерный рост. А поскольку ему, как и всем сотрудникам, смирившимся с царящими в прокуратуре порядками, раздумывать не было смысла, даже, если что-то и претило его совести…. Но что он мог поделать. Ему постоянно будто кто-то шептал на ухо: «Плетью обуха не переживешь… плетью обуха не перешибешь…»

…А ведь когда-то он думал совсем иначе. Еще, будучи студентом юридического института, свято верил, что люди по своей природе честны и добры. И толкает отдельных их на преступления, только складывающиеся обстоятельства. Но по мере приобретения опыта практической работы, он начинает понимать, что эти обстоятельства «складывают» именно люди. Он наивно полагал, что главной задачей его, как следователя, является не просто распутывание преступления и наказание виновного, а оказание помощи оступившемуся человеку в поиске им правильной дороги.

Но, к сожалению реалии, особенно после развала Великой Державы, оказались более жестокими и непредсказуемыми, чем все это ему представлялось.

Если раньше приходилось дело иметь дело с преступниками, отдельным из которых термин «оступившийся», хотя и с натяжной, но все же можно было приметить, то в настоящее время приходилось «работать» с бывшей партийной и советской номенклатурой, превратившейся вдруг в респектабельных бизнесменов, демократов-чиновников, и крутящихся между ними откровенными бандитами.

Потому он и воспринял как должное задание на проверку анонимных заявлений в отношении этого автохозяйства. Ознакомившись с заявлениями, Удовенко решил побывать в других компетентных службах города, по поводу возможного наличия у них компрометирующих материалов на проверяемый объект, а если быть точнее, на их руководителей.

Однако, ни у налоговиков, ни в УБОПе и, наконец, в службе безопасности, ничего компрометирующего не нашел. Наоборот, все были откровенно удивлены, что к предприятию, всегда считавшемуся безупречным, вдруг проявила интерес прокуратура. Один из налоговиков ему прямо тогда сказал: «Тут, молодой человек, пахнет откровенным «заказом», так что, будь осторожен…»

И если у Удовенко на этот счет и были какие-то сомнения, они вчера вечером, в одночасье были развеяны в прокуратуре, и никем-нибудь, а его коллегами…

…Ему в этот день пришлось немного задержаться на работе. Когда же все дела были закончены, а это было уже около 22.00, он закрыл и опечатал сейф, затем дверь кабинета. По пути к выходу, зашел в туалет. И только хотел покинуть кабинку, в туалет ввалились его коллеги. Что-то его удержало, и он замер.

Потому, как велся разговор, его манера, – коллег было двое и были они в подпитии. Коллеги шумно обсуждали удачно проведенную в автохозяйстве операцию, смысл которой был в том, что, используя сотрудника вневедомственной охраны, в одном из боксов был заложен пакет с героином. Называя его миной замедленного действия, они гадали, как быстро найдут его оперативники.

Вот тут Удовенко и стала понятна роль анонимки, где говорилось, что автохозяйство занимается транспортировкой наркотиков. И то, что от него скрыли истинный характер проверочных мероприятий, тоже стало понятным: его считали «человеком» прокурора, который, к несчастью, находился на данный момент в больнице. Ему стало предельно ясным, что в случае «провала», он, как человек прокурора, будет «козлом отпущения». Решение принять контрмеры пришло спонтанно. Когда в кабинет, в котором он работал, зашел вице-президент Концерна, являющегося владельцем автохозяйства, Удовенко, не смотря на допущенную отношении его тем колкость, сумел сдержаться и умышленно допустил «утечку» информации.

Проводив взглядом Лустенко, Веригин вызвал Мохова.

Он неприязненно окинул взглядом помятую фигуру своего помощника, и неожиданно взорвался:

– Что происходит!? Ты в курсе, что оперативники ни хрена не нашли?! Может там ничего и не оставляли?! Сукины дети! Только водку жрете, да баб в саунах трахаете!..

Подождав, когда Веригин, иссякнув, замолчит, Мохов тихо сказал:

– Да, Семен Алексеевич, мне это известно. А «подарок», как и планировалось, был заложен, там, где положено…

– Тогда, в чем дело?!

– А дело в том, – невозмутимо продолжил Мохов. – Мы просто недооценили наших с вами противников…

– Не спускайте с этой сволочи глаз! Чтобы знали о нем все! Я имею в виду того, который недавно был у меня, – поймав вопросительный взгляд помощника, пояснил Веригин. – Буквально все!..

Веригин понимал, что противник его очень опытен, опасен, и на какой-то компромисс с ним, рассчитывать не приходилось.

Хромов вывел «копейку» со стоянки фирмы, проехал перекресток и свернул на проспект. Напротив универсама объехал стоящую у обочины иномарку и впереди, метрах трех от нее, притормозил. Подождав, когда из нее перейдет Лустенко, и похожий на борца молодой человек, он мягко тронулся с места.

Почему в качестве автотранспорта была выбрана именно его «старушка», и куда ехать, ему объяснили еще вчера.

Ехали молча. В зеркале заднего вида Хромов наблюдал, как дремлет Лустенко, и лениво поглядывает в окошко молодой человек.

Выщелкнув из пачки сигарету, Хромов утопил прикуриватель. Прикурив, задумался. Задумался о проблемах, которые возникли с ОГСО, или иначе, вневедомственной охраной. По настоянию Лустенко, предприятие в одностороннем порядке разорвало с ней договор. А это довольно приличная сумма «неустойки». Лустенко пообещал погасить на нее расходы. С новой охраной проблем не возникло. Заключили договор с охранным агентством. Какие-либо объяснения вневедомственной охране, Лустенко давать запретил.

– Федор, – тебе не кажется, что за нами «хвост», – Лустенко осторожно тронул его за плечо.

– Все может быть, – уклончиво ответил Хромов, – я этот зачуханный «Москвич» засек сразу, как только отъехали от универсама.

– Ладно, – снова подал голос Лустенко. – Если это действительно «хвост», он скоро отвяжется.

Хромов удивленно полуобернулся: «Если «хвост» прицепился, зачем ему отцепляться?»

– Скоро поймешь, Федя, – ответил Лустенко и повернул лицо к заднему окошку.

Через пару километров трассу поглотил смешанный лес, деревья которого подступали, казалось, к самой дороге. Утопив взгляд в яркой свежей зелени, Хромов почувствовал, как отпускает появившееся еще в городе напряжение.

– Сворачивай, Федор, – Лустенко снова тронул Хромова за плечо, как только впереди появился съезд. – Вот сейчас наш «хвост» и отстанет.

Сбавив скорость, Хромов свернул. Впереди появились камышовые заросли, а между ними мостик, перекинутый через заболоченную речушку. Он осторожно миновал его, как неожиданно, перед самым капотом выросла заляпанная грязью «Нива». Чертыхнувшись, Хромов крутанул руль вправо, проскочил мимо и, выругавшись, посмотрел в зеркало заднего вида.

– Все спешим, спешим куда-то, – раздраженно покачал он головой, наблюдая, как выскочивший из застрявшей поперек мостика «Нивы» хозяин, склонился к заднему правому колесу.

– Да, брат, не повезло тебе, – сочувственно пробормотал Хромов, включая вторую передачу.

– Повезло, не повезло, – засмеялся неожиданно Лустенко, но уверен, что «хвост» сейчас, нас точно потеряет…

– Так это?! – Хромов, резко ударив по тормозам перед выросшей впереди корягой. – Заранее предусмотрели!?

– Лустенко в ответ только улыбнулся и неопределенно пожал плечами.

– Ну и ну, – покачал головой Хромов, медленно объезжая корягу.

Лес их встретил сверкающим солнцем и радостным переливом птиц. На берегу небольшого озерца, где Лустенко попросил остановить машину, горел костер, вокруг которого деловито суетились двое крепкотелых обнаженных до пояса молодых людей. Сквозь молодую поросль березняка матово смотрелся корпус мощного «Джипа». Дразнящий аромат шашлыка видал в воздухе.

Через несколько минут оба уже сидели на небольшом пледе, центр которого украшала скромная закуска: свежая зелень, ломтики нежно-розовой ветчины, ломти свежего деревенского хлеба и, конечно же, шашлык из баранины. Рядом стояли бутылки с напитками и эмалированные солдатские кружки.

Хромов не удивился, не обнаружив на «столе» спиртных напитков. Он знал, что сейчас будет разговор, и надеялся, после которого, сами по себе отпадут все неясные вопросы.

Немного в стороне, рядом с «Джипом» оборудовали свою «поляну» молодые люди, к которым примкнул и телохранитель Лустенко. Так, по крайней мере, определил для себя Хромов этого человека.

– Ну вот, Федор, и шашлык, который я тебе обещал, – Лустенко дружески положил руку на плечо Хромову, и легонько подтолкнул того к импровизированному столу.

В ходе разговора, который вел в основном Лустенко, Хромову, наконец, стала ясна вся подоплека того, что происходит вокруг автохозяйства, и какую роль в этом играет городская прокуратура. Но когда Лустенко поведал, что безопасность автопредприятия, хотя временно, но обеспечивают прибывшие в город его люди, Хромов, как профессионал, был несколько обижен. Хотя, как бывший оперативный работник, понимал правильность принятых мер. Лустенко объяснил, – не «нагружали» Хромова лишь потому, что бы тот не испортил, начатую ими оперативную игру против достаточно опытного и коварного противника.

Одного из заместителей генерального директора, «стучавшего» Веригину, благодаря которому его люди, хотя и безуспешно, но побывали в сейфе Хромова, решили не трогать.

– Пусть продолжает «стучать» и дальше, но под нашим контролем. Будет больше пользы, если мы будем использовать его «втемную», а это значит, – Лустенко бросил хитрый взгляд на Хромова, – будем доводить до Веригина нужную нам информацию. А так…. Ну уберем его. Веригин завербует еще кого-то…. Снова нужно будет вычислять. А пока найдем, сколько он вреда может принести. Нет. Пусть остается этот.

– Ну, а теперь, Федор, – улыбнулся Лустенко. – Тебя ждет в гости твой старый друг Гордый…

– Он что, снова в городе?

– Нет, он далеко отсюда, – и продолжая улыбаться, протянул Хромову какой-то пакет.

– Это тебе. Бери, бери, – повторил он, почти с силой сунул тому пакет в руки.

– Так он что, за границей? – с недоумением рассматривая содержимое пакета, растерянно спросил Хромов, – а как же моя…

– А твоя жена, Федя? Так она в курсе всего. – И похлопав по плечу совсем обалдевшего Хромова, добавил: «Она, Федор, все знает. И она нам дала фотографии на загранпаспорт. Правда, пришлось их переснять…. Просто решили сделать тебе сюрприз…. Ну, а оставшиеся небольшие формальности, я думаю, доделаешь сам».

Разведенный молодежью костер догорал. Сметенные в него с мусором листья давали ровное и жаркое пламя. Синие прожилки расплавляясь, превращались в ослепительные сверкающие голубые шарики. От них вдруг полетели в разные стороны веселые стрелки огня, потом, как-то сразу все пропало.

– Ну, все, пора, – вздохнул Лустенко и, бросив в тлеющий костер недокуренную сигарету, добавил:

– Едешь один. Я с ребятами на «джипе». Нужно еще заехать в одно место. Не беспокойся, тебя подстрахуют.

На открытой веранде за круглым столом, в легких тростниковых креслах, располагались двое. Первый, – высокий, лет шестидесяти мужчина, седина густых волос которого удивительно сочеталась с его загорелым, испещренным густыми морщинами лицом. Второй, немного моложе первого, был грузен и лыс. Его глаза прикрывали слегка затемненные в металлической оправе очки. Выдвинутый вперед тяжелый раздвоенный подбородок и кривой нос, делали его похожим на давно ушедшего на покой боксера.

Сдержанная уверенность, с которой держался первый в беседе со вторым, и почтение, с которым обслуживал молодой человек в белом, явно указывали, что хозяином этой виллы был именно он.

Прищуренный взгляд придавал его худому лицу сонный вид. Но когда тяжелые веки приподнимались, глаза его сразу превращались в острые глаза хищника, увидев которые сразу становилось понятным, что человек этот не просто умен и проницателен, но и беспощаден. Возможно, именно таким он и был в недалеком прошлом, но сейчас, его впалая грудь, и сидевшая на широких костлявых плечах, как на вешалке рубашка, говорили, что этот человек серьезно болен.

То, как между ними проходил разговор, манера их общения друг с другом, уважительно и без фамильярностей, – все указывало на их давнее знакомство.

И действительно, эти люди были знакомы давно.

Когда-то бывшие по разные стороны баррикад, они стали, если и не друзьями, то уважающими друг друга, и доверяющими друг другу людьми, это уж точно…

Знакомство их состоялось в Кемеровской колонии в середине восьмидесятых, в которую, тогда стройный, атлетического телосложения моложавый подполковник был переведен откуда-то с Украины.

Почему этот подполковник тогда оказался в этих забытых Богом краях на равнозначной должности начальника оперчасти, знали, пожалуй, только кадровики и, конечно же, «смотрящий», который уже получил по своим, только ему известным каналам, маляву.

В маляве сообщалось, что новый старший кум, хотя и приверженец жесткой дисциплины, но справедлив и с пониманием относится к воровским законам и их понятиям о чести. По старому месту службы он жестко карал беспредел не только со стороны зеков, но и своих подчиненных. На него шли жалобы, которые разбирали разные комиссии. А когда начальству, в конце концов, это все надоело, согласовав с Москвой, подполковника перевели в одну из колоний, находящихся в бескрайних просторах Сибири.

В колонии этой, подполковник Хромов Федор Иванович, так значился по личному делу этот человек, исполнял государеву службу вплоть до выхода на пенсию. А случилось это в начале девяностого, в самый канун Беловежской Пущи.

И почти в это же время, получил освобождение и смотрящий, который в миру значился, как Гордеев Игорь Петрович, а в воровской среде был известен, как Гордый.

И хотя эти два человека стояли, как принято говорить, по разные стороны баррикад, вражды друг к другу не испытывали. И было это не только потому, что жили они по каким-то своим, только им известным человеческим понятиям, но и потому, что у этих людей был только им присущий незаурядный характер, и обостренное чувство справедливости.

Первый уехал на Украину, где давно пустил глубокие корни. Второй отправился в Москву. И никто из них и предполагать не мог, что судьба снова сведет их вместе, и уже, совершенно в другом качестве.

Не успел Гордый почувствовать запах давно забытой свободы, снова окунуться в свой, полный опасных неожиданностей воровский мир, как пресловутая Беловежская Пуща в застолье «на троих», в одночасье развалила то, что десятилетиями цементировалось, как Великая Держава.

Шок, в котором неожиданно оказались все, в том числе и воры в законе, прошел быстро. Начался беспрецедентный грабеж того, что еще совсем недавно называлось социалистической собственностью. Постсоветское пространство напоминало собой Соединенные штаты тридцатых годов. А бывшая столица бывшей Великой и Могучей, словно сошла с экранов боевиков о Чикаго тех же тридцатых. Менялось все. Естественно претерпевал изменения и преступный мир.

Гордый, как большинство ставших авторитетами еще в советское время, с нескрываемым презрением относился к представителям новой волны преступности. В основе ее были отморозки никогда не знавшие этапа, тюремной параши и других «прелестей» лагерной жизни. Считая себя «суперменами», или как их стали позднее называть, – «качки», они с откровенной ненавистью относились к уголовникам и, конечно же, и ворам в законе.

И хотелось этого или нет, но считаться с этими переменами не просто приходилось, но необходимо было вносить соответствующие коррективы в давно устоявшиеся традиции, правила и законы своего, уголовного мира.

А поэтому, быстро найдя себя в царящей вокруг вседозволенности и анархии, уголовный мир без раздумий вступил в новую для себя фазу своего существования.

Происходило что-то невероятное. Разве можно было всего несколько лет назад представить, что воры в законе будут обзаводиться пропиской, семьями, недвижимостью. Что многие станут состоятельными уважаемыми людьми, а некоторые даже станут политиками…

… Как-то Гордый встретился, с давно ушедшим на покой, вором в законе. Так этот вор, можно сказать, с молоком матери впитавший в себя воровские законы, как только мог, клеймил отступников. Что ему мог сказать тогда Гордый? Да ничего. Он лишь молча, кивал головой. Хотя он и понимал, что жизнь заставляет менять воровские законы, но внутренне был на стороне старика. Таких, как этот старик, переделать было уже не возможно.

И вот в эти времена, когда почти полностью криминализировалась экономика, и когда буквально все покупалось и продавалось, за спинами «законников», не гнушаясь ничем, толкались и политики, и бизнесмены, а порой и представители правоохранительных органов. И каждый спешил что-то урвать от дармового пирога, но не сам, а, подставляя вместо себя, и не редко этих самых «законников», которым, как считали они, – терять было абсолютно нечего. А получится сбой, так этого «законника» можно потом и…., в общем, как получится…

Итак, дележ пирога, который еще совсем недавно имел название Союз Советских Социалистических Республик, шел полным ходом.

Не остался в стороне и Гордый. На равных паях, и кто бы мог подумать, с бывшим партийным функционером, стал совладельцем крупнейшего в СНГ концерна.

Вряд ли кто из бывших подельников мог признать сейчас в этом респектабельном бизнесмене вора в законе Гордого. Но бизнес бизнесом, А неписанный закон, он как вор в законе, обязан был соблюдать. Общак, святая святых, не признающий никаких границ разорвавших страну, пополнялся, как и в старые добрые времена. Не оставался в стороне и Гордый, своевременно вносивший в него свои «пожертвования».

Концерн, у руководства которого стояли два умных и волевых человека, в прямом смысле этого слова, процветал. И, конечно же, большую роль в этом процветании, играл умело подобранный коллектив, в котором были первоклассные экономисты, хозяйственники и юристы. Костяк службы безопасности составляли опытнейшие отставные сотрудники правоохранительных органов…

Гордый посмотрел на своего гостя, тяжело вздохнул, и перевел взгляд в сторону залива. Кажется совсем недавно, а прошло уже два месяца, как он неожиданно встретился с человеком, с которым не виделся немногим более двадцати лет. А сюда, на это побережье, пригласил он его для очень важного для себя, разговора.

С веранды открывалась великолепная панорама прибрежья залива. Буйная тропическая зелень, в которой утопали белоснежные виллы и высотные здания отелей, начиналась сразу от пляжной зоны. А если все рассматривать с возвышенности, например той, на которой стояла вилла Гордого, то создавалось впечатление, что вся эта сказочная панорама, была продолжением изумрудной глади океана, с бегущими по ней белыми пятнами яхт и теплоходов.

– Федя, – нарушил повисшее молчание, и оторвав тем самым от созерцания панорамы залива своего гостя, Гордый. – Ты наверняка думаешь, что перед тобой сидит выживший из ума человек, который пригласил тебя на это побережье только лишь для того, чтобы услышать от тебя, как тебе работается на новом месте, и какие у тебя проблемы. Нет, Федя, не поэтому. – Гордый взял с тарелочки дольку апельсина и бросил ее в рот.

– Даже не знаю, как тебе и объяснить, – вдруг смущенно улыбнулся он. – Ты видишь, какой я стал? А какой был раньше…. Помнишь, на зоне я завязывал руками узлом гвозди?

– Еще бы не помнить, – с грустью посмотрел на Гордого Хромов. Перед ним сидел пожилой, глубоко уставший от всего и вся, а возможно и от жизни, человек.

– А попросил я тебя, Федя, приехать, – словно не расслышав реплики Хромова, продолжил тот, – потому, что ближе-то на этом свете, как ни парадоксально, кроме тебя, у меня никого нет. – А? Федор? – грустно улыбнулся он. – Скажи кому, никто не поверит. У бывшего зека, и вдруг, самый близкий человек, – кум. – Гордый засмеялся и сразу задохнулся кашлем. С трудом успокоившись, он промокнул платком выступившую на лбу испарину, и уже без юмора, продолжил:

– А ведь так оно и есть, как я сказал. Нас снова свела, наверное, судьба…. В настоящее время я не знаю кроме тебя человека, с кем мог бы говорить откровенно…. Все продажные твари, – злобно сощурив глаза, не сказал, а прохрипел он, и замолчал.

Хромов с состраданием смотрел на изможденное страшным недугом лицо Гордого, разгоревшееся от возбуждения нездоровым румянцем, которого не мог скрыть даже легкий морской загар.

Поймав его взгляд, Гордый усмехнулся:

– Что, Федя? Говоришь, укатали сивку крутые горки…. Так, что ли?

И не дождавшись ответа, жестко глянул тому в глаза.

– Ты когда-нибудь задумывался о прожитых годах? – неожиданно спросил он.

Хромов молча пожал плечами.

– Я и не ждал от тебя ответа, – усмехнулся Гордый на молчание гостя. – Но уверен, что и ты задумывался над этим. Это происходит с каждым, желает он того, или нет, когда он достигает определенного, начертанного судьбой, возраста.

Повисло тяжелое молчание. Хромов взял со стола стакан с соком, пригубил и снова поставил на место. Последовал его примеру и Хромов.

– Федя, – снова нарушил молчание Гордый, – Вот вы, извини, Федя, я имею в виду не тебя персонально, а все правоохранительные органы…. Вы когда-нибудь задумывались о тех горемыках, которые попадают в ваши лапы? И все ли, при этом, делается по закону? А совершал ли кто из этих горемык преступление, или нет? А может был ложный донос? А вдруг выбил у совершенно безвинного человека признание сволочь следователь?..

– Не пойму, к чему ты клонишь? – удивленно посмотрел на собеседника Хромов.

– Не понял, говоришь?.. Ну-ну…. Попробую разжевать…. Ты помнишь, за что была первая моя ходка? – неожиданно спросил он, упершись тяжелым взглядом в Хромова. – Ты же видел мое дело в зоне…. Где расписаны все мои ходки. Да…. Первая ходка, – тяжело вздохнул Гордый, – была у меня за участие в квартирной краже…. А вот принимал ли я действительно в ней участие, меня тогда никто и слушать не захотел…

– Прости, Игорь, Хромов покрутил в руках стакан с апельсиновым соком и поставил на стол, – но я действительно ничего не понимаю…

– Сейчас все поймешь, Федор, – Гордый горько усмехнулся, достал из кармана какую-то пилюлю и положил под язык.

– Я ведь, Федя, тогда был студентом, – Хромов заметил, как ярко вспыхнули глаза Гордого, – студентом четвертого курса инжека…

– Да. Я помню, – кивнул Хромов. – В деле была справка и характеристика, подписанная деканом факультета и секретарем комсомольской организации…. Она была положительной.

Гордый, не обратив внимания на его реплику, продолжал:

– Жил я тогда в студенческом общежитии. Днем лекции. После лекций зубрежка в общежитии, вечером тренировка в спортивном клубе…. Я ведь, Федя, был кандидатом в мастера по боксу…

– Да уж, ты в зоне, иногда давал об этом кое-кому понять, – усмехнулся Хромов. Он с улыбкой наблюдал, как горделиво загорелись глаза Гордого, как по-молодецки он попытался расправить свою впалую грудь.

Однако взгляд его также быстро потух, как и вспыхнул. Он кашлянул, пригубил стакан с соком, и продолжил.

– Ты же знаешь, Федя, я сельский парень. У матери нас было четверо…. Я самый младший. А сейчас вот, совсем один. – Голос его предательски задрожал. – Мать умерла. Старший погиб в шахте…. Был там забойщиком. Другой, в Афгане…. А третьего, так разыскать и не смог. Вот так-то, Федя. – Гордый смахнул ладонью выступившие слезы и замолчал. – А отец?.. Тот погиб на фронте в самом конце войны. Под Кенигсбергом…

– Ну ладно, прости. Я немного отвлекся. – Голос Гордого снова приобрел твердость. – А что было дальше? А дальше…. На одну стипендию, как ты знаешь, не проживешь. Хотелось и в кино, и на танцы…. Тут и девчата…. Вот мы и подрабатывали. Разгружали ночами на железнодорожной станции вагоны.

Пришли, как-то после одной разгрузки в общежитие поздно вечером. После душа поужинали, чем Бог послал. Потом вышли покурить на волейбольную площадку. Не на саму, конечно, – улыбнулся Гордый, поймав удивленный взгляд Хромова, а на скамейки, которые там стояли. Как сейчас помню, – вечер был теплый, тихий. А рядом было рабочее общежитие, с ребятами из которого мы часто играли в волейбол. Подходит к нам один оттуда, и спрашивает, кто желает подзаработать. Ребята отказались. Им хватило и вагонов подзавязку. А я взял, и согласился.

– Что делать-то? – спрашиваю.

А парень говорит, что товарищ получил квартиру. Жил в однокомнатной, а сейчас перебирается в двухкомнатную. Нужно помочь, перевезти вещи…

– Я, дурак, взял и согласился…. А так было все устроено, что не подкопаешься: и машина бортовая, и шофер с путевкой. Загрузили на машину вещи…. Меня еще удивило, что мебели не было никакой…. А когда со мной рассчитались, да еще угостили водочкой, мне стало все равно. Я еще спросил тогда, – где выгружать-то, давайте, помогу…. Сказали, что справятся сами…. А на следующий день меня взяли. Вот так-то, Федя. И слушать меня тогда никто не захотел, когда я попытался объяснить, как все было на самом деле…. Они и сдали меня, сучары…. Поверишь, сколько лет прошло, а здесь, – Гордый коснулся рукой груди. – А здесь, – он вдруг напрягся и махнул рукой, – да что там говорить. В общем, поломали судьбу…. То, что для воровской братии, человек дерьмо это мне и тогда было понятно. Но, чтобы человек для следователей и судей был дерьмом, это было тогда для меня открытием.

– Да согласен я, согласен, что нельзя под одну гребенку! Но таких-то большинство…. Ты, же лучше меня об этом знаешь. Ладно, оставим это…. Теперь слушай дальше, – Гордый снова промокнул платком выступивший на лице пот.

– В зоне тогда меня взял под свое крыло сам смотрящий. Понравился я ему, как он сам мне сказал, – своей сметливой башкой и умением постоять за себя…. Но он же меня сам и подставил. Тогда заканчивался мой первый срок. Не хотел он меня отпускать…. Он хотел, что я стал настоящим вором…

– Спровоцировали тогда драку. В ней я переусердствовал. Ударил одного гада, который полез на меня с заточкой, а он кувыркнулся и головой об станину токарного станка. Вот и все…. Новый срок. Но я не ропщу, Федя, значит такая моя планида. И крест я этот должен нести до конца, который так вот неожиданно, постучался в двери. – Гордый улыбнулся вставными зубами, и хрипло засмеялся. Затем встал, обошел столик и, подойдя к Хромову со спины, положил ему на плечо руку.

– Теперь ты, надеюсь, понял, почему оказался здесь, у меня?.. Это, Федя, была моя исповедь…. Если бы перед батюшкой исповедоваться, то, сколько бы времени ушло…. Да и где его здесь найдешь. – Гордый слегка сжал плечо Хромова, отпустил, и вернулся в свое кресло.

– И вот еще что, Федор, – Гордый наклонился к столу. – Диагноз свой я знаю. И встреча моя с тобой последняя. У меня к тебе просьба, – разыщи моего третьего брата…. У меня кой-какие сбережения остаются…. Вот я и отписал их в своем завещании. Бумаги все получишь, перед отъездом. Там я и тебе, кое-чего отписал…. За твою порядочность, и человечность.

Гордый отвернулся. Хромов видел, как блеснули в его глазах слезы.

– Пойдем, Федор, – Гордый поднялся с кресла. – Пройдемся.

Они медленно шли по аллее, по обе стороны которой росли разлапистые ливанские кедры.

– Красиво здесь, – вздохнул скупой на похвалу Хромов. – Кто бы мог подумать, что выйдя на пенсию, увижу этот рай. – Далеко внизу сверкала изумрудная гладь, которая, где-то там, далеко-далеко, сливалась воедино с необъятным горизонтом.

– Удивил ты меня, Федор, – рассмеялся Гордый, – ты, старый кум, и вдруг природа…

– Ты что, думаешь, что работая с «контингентом», я потерял все человеческое, так? – Хромов бросил обиженный взгляд на Гордого, и машинально вытащив из кармана пачку сигарет, тут же спрятал ее обратно.