Текст книги "Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

Соавторы: Фред Кассак,Жан-Франсуа Коатмер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

IV

– Вам назначено? – осведомилась секретарша, миловидная блондинка, щедро демонстрируя свои чересчур мускулистые ноги.

– Нет.

– В таком случае я сомневаюсь, что мэтр Маршан сможет вас принять.

– Дело не терпит отлагательства. Я все утро безуспешно пытался связаться с ним по телефону.

– Мэтр был в отъезде. Кто вам ответил?

– Какая разница? Некая госпожа Марси или Мерсье…

– Моя коллега. – Блондинка посмотрела внушительный ежедневник, перебрала несколько лежавших на столе листков. – Я не нахожу никаких следов этих переговоров… Как, вы сказали, вас зовут?

– Лежанвье, – ответил Лежанвье, который уже начинал терять терпение. Он чуть было не добавил: «Великий Лежанвье», но ограничился тем, что пожал плечами. – Присмотритесь ко мне получше, юное создание. Неужели вы меня раньше не видели? Ну что, узнаёте?

– Ну как же… – пробормотала блондинка, явно опасаясь допустить промах. – Войдите, пожалуйста, сюда, в эту маленькую гостиную. Присаживайтесь и подождите немного. Я схожу узнаю, сможет ли мэтр Маршан уделить вам несколько минут.

«Всего год!» – с горечью подумал Лежанвье, оставшись в одиночестве. Хватило года добровольной отставки, чтобы его перестали помнить, чтобы он стал рядовым посетителем, которого просят присесть и подождать. Придвигая к себе стул и грузно на него опускаясь, он вдруг испытал пронзительное ощущение, будто его вычеркнули из списка живых одновременно с Лазарем, приговор которому означал приговор и ему самому.

Дверь в гостиную отворилась.

– Мэтр Маршан примет вас в четыре часа, мэтр Лежанвье… А до тех пор, если у вас есть другие дела…

«Другие дела»!

Стул отлетел в сторону, и адвокат, огромный и бледный, похожий на робота, устрашающе выпрямился.

– Посторонитесь, девушка! Дорогу я знаю.

– Но… но это невозможно! Его ждут еще во многих местах!

– Невозможно, говорите?

– Что такое? – возмутился мэтр Маршан, когда тяжелая дверь распахнулась, пропуская в его кабинет Лежанвье. – Что еще за новости?

Дама зрелого возраста, которой пришлось прервать сетования, из-под поднятой на брови вуалетки уставилась на пришельца с тем же негодованием, но оказалось, что инцидент далеко не исчерпан.

Лежанвье направился прямиком к даме и кратко, но повелительно указал ей на дверь:

– Оставьте нас, мадам, прошу вас. Придете в другой день. Завтра или послезавтра. Для вас время не имеет такой цены. Благодарю вас.

– Это… это неслыханно! – закудахтала дама. – Кто вы такой? Что вам угодно? По какому праву вы осмеливаетесь врываться к нам и… и…

Но Лежанвье не слушал ее, перенеся все внимание на Маршана.

– Я считаю, что Лазарь невиновен. Нам остается всего лишь несколько часов, чтобы добиться отсрочки казни, которая, как вам известно лучше меня, назначена на завтра, на пять утра… В высших интересах вашего клиента соблаговолите отправить эту даму и отложить все ближайшие встречи.

Мэтр Маршан, высокий, худой, с хмурым, недоверчивым выражением лица, по-совиному заморгал глазами под стеклами очков с двойными линзами.

– Послушайте, мэтр!.. Несмотря на все уважение, что я питаю к вам как к старшему…

– Оставьте свое уважение, Маршан, и отпустите своих клиентов. Дорога каждая минута.

Лежанвье, в эту исключительную минуту вновь ставший Великим Лежанвье, изъяснялся с такой властностью, что зрелая дама, оторопев, шмыгнула в дверь, прикрывая лицо сумочкой, как щитом.

– Поторопитесь распорядиться! – не отставал Лежанвье, видя, что Маршан еще колеблется. – Дорога каждая минута.

– Ш-м! – с сомнением хмыкнул адвокат защиты после того, как Лежанвье закончил свое ошеломляющее признание. – Короче говоря, вы признаете себя виновным в лжесвидетельстве, на основании которого мой клиент был приговорен к смертной казни?

– Совершенно верно. Я знал – или, во всяком случае, полагал, – что Лазарь виновен в одном убийстве, в котором его благодаря мне оправдали. Из элементарного стремления к справедливости я решил, что он должен заплатить за другое, в котором он, кстати, пытался обвинить меня самого. Мысль о том, что совершить это убийство мог кто-то третий – и ускользнуть от правосудия, – пришла мне в голову гораздо позже. Быть может, слишком поздно…

Мэтр Маршан машинально пододвинул своему посетителю коробку гаванских сигар.

– Я понимаю, но обычно вы соображаете быстрее… Печальный конец госпожи Лежанвье, арест и осуждение моего клиента – всё это события не вчерашнего дня… Как получилось, что вы не испытывали ни малейших угрызений совести на процессе и спохватились только сейчас, накануне казни?..

Лежанвье сотни раз задавал себе этот вопрос. Как объяснить Маршану, что после вынесения приговора он словно провалился в яму, такую глубокую, что из нее уже не выбраться, и отлеживался там подобно раненому зверю?

– На процессе меня ослепляла страсть. Лазарь действительно появился в домике после меня, но тогда я был уверен, что он подстроил мне западню… Теперь я вижу, что он такой же убийца Дианы, как и я сам…

– Это всего лишь субъективное предположение, основанное на вашей впечатлительности и чрезмерных угрызениях совести! – возразил Маршан. – Когда вашим глазам предстало неожиданное зрелище – мертвая госпожа Лежанвье, – Лазарь и в самом деле предпринял последнюю попытку шантажа… То, что вы дважды выстрелили в окно домика, чтобы поднять тревогу, по сути дела ничего не меняет.

– Прошу прощения! Я ведь еще вложил револьвер Дианы в руку бесчувственного Лазаря, позаботившись о том, чтобы на рукоятке отпечатались его пальцы…

– А откуда известно, что на этом револьвере еще раньше, когда он валялся на полу, не было отпечатков пальцев Лазаря?

– Будь Лазарь настоящим убийцей, он не бросил бы оружие или, во всяком случае, тщательно бы его вытер…

– А откуда известно, что он этого не сделал и вы интуитивно не восстановили статус-кво? Да полно вам, мэтр! Вы только представьте себе, что было бы, если бы приходилось пересматривать дело всякий раз, когда одного из свидетелей начинали одолевать запоздалые угрызения совести!

– Я не просто один из свидетелей, и вам это прекрасно известно. Я лжесвидетель, намеренно извративший истину, чтобы отправить подсудимого на эшафот!

Маршан покачал головой:

– Но не способный существенно изменить ход событий, дорогой мэтр! Лазарь, уж простите меня, был любовником госпожи Лежанвье, и я, по правде говоря, удивлен, что вы так благодушно к нему настроены! Как явствует из записки, которую показал вам Лазарь, в тот день они с вашей женой встречались. Госпожа Лежанвье, по всей видимости, пригрозила любовнику револьвером. Лазарь вырвал оружие из ее рук и то ли нечаянно, то ли, скорее всего, сознательно выстрелил в нее… Кто убил однажды, будет убивать и дальше…

Лежанвье провел ладонью по лбу.

Кто теперь защищает Лазаря? Защита или обвинение?

– Иными словами, с учетом моего почтенного возраста и запоздалых рефлексов вы полагаете, что я плету вздор?

– Ни в коем случае, дорогой мэтр! Подобный поступок делает вам честь, и я весьма признателен вам за… – Маршан поднял сухую епископскую ладошку. – Я только опасаюсь, что предотвратить печальный исход мы не в состоянии.

– Попытаться спасти человека от смерти никогда не поздно.

– Но у нас так мало времени…

– Тем более следует поторопиться.

Под пристальным взглядом Лежанвье Маршан смешался. За кого старикан его принимает? За человека, боящегося сложностей, покорно мирящегося с тем, что дело проиграно? Он пошел на попятный:

– Только не поймите меня превратно, мэтр! Само собой разумеется, я целиком и полностью предан интересам моего клиента. Просто из уважения к вам я счел себя обязанным высказать возражения – те же, что приведет генеральный прокурор Кассационного суда… Ну и вы, конечно, понимаете, что подобный демарш для вас равносилен моральному самоубийству?

Лежанвье утвердительно кивнул. Это самоубийство так и так будет уже не первым…

– И что, помимо прочего, вы рискуете и тем, что вам предъявят обвинение в лжесвидетельстве, а может быть, и в…

– Понимаю.

– В таком случае – что ж… – вздохнул Маршан, давая понять, что исчерпал аргументы, и нажал на клавишу переговорного устройства. – Клара? Позвоните генеральному прокурору Кассационного суда. Если он ответит, соедините его со мной. Если его не окажется на месте, узнайте час и место, где я могу с ним встретиться. И поторопитесь, речь идет о деле чрезвычайной срочности…

– О жизни и смерти, – подсказал Лежанвье.

– О жизни и смерти, – послушно повторил Маршан.

Двое мужчин молча ждали, пока из интерфона не прозвучал вызов.

– Да, – ответил Маршан. – Вот как? Надеюсь, вы были настойчивы?.. Так… Прокурора нет на месте, – сказал он Лежанвье. – Его секретарша не знает, где его искать. Ей он сказал, чтобы она не ждала его, если к шести часам он не вернется. Она предполагает, что он собрался ужинать у друзей. Что будем делать?

Такого поворота Лежанвье не ждал. Если придется бороться еще и с невезением… Он ослабил узел галстука, и в этот миг острая боль словно кинжалом полоснула его грудь.

– Вызовите сюда вашу крашеную блондинку, – хрипло проговорил он. – Пусть она запротоколирует мои показания… А потом мы отправимся к прокурору домой и будем ждать его столько, сколько понадобится…

– Я, нижеподписавшийся, – диктовал он минуту спустя, съежившись в своем кресле, – Лежанвье Вернер-Лионель, родившийся в Каоре первого января одна тысяча девятьсот восьмого года, адвокат, свидетель обвинения по делу Лежанвье-Лазаря, перед свидетелями со всей ответственностью заявляю…

Телефон зазвонил, когда Жоэлла уже уходила. Швырнув свою куртку с капюшоном на стул, она сняла трубку:

– Да?

Это оказался мэтр Маршан. Он заклинал ее не волноваться, но был вынужден сообщить ей плохую весть:

– Мэтр Лежанвье…

«Это должно было случиться!» – думала Жоэлла, молча слушая адвоката. И все же теперь, когда это случилось, она испытала болезненное чувство потери. Вэ-Эл, хоть и не признавался в этом самому себе, уже год боролся со смертью. Но почему у него не нашлось сил побороться еще несколько часов?

– Я еду! – бросила она напоследок.

Пять минут спустя она сидела за рулем «мерседеса».

У двери стояла машина «Скорой помощи», и в кабинете мэтра Маршана пахло бедой. Мадемуазель Клара в панике бестолково металась из комнаты в комнату. Двое санитаров в белых халатах готовились поднять носилки, на которых неподвижно покоилось тело мэтра Лежанвье. Всем распоряжался лысый, болезненного вида доктор, приехавший по срочному вызову.

– Скажите… он еще дышит? – спросила Жоэлла.

– Да, – буркнул доктор. – Как рыба, вытащенная из воды. Вы его дочь?

Жоэлла не отвечая склонилась над носилками.

– Вэ-Эл! Ты меня слышишь?

Лежанвье шевельнул веками, но тут вмешался доктор:

– Попозже, мадемуазель! Мы будем делать все возможное, но… Несите осторожно! – повернулся он к санитарам. – Малейшее сотрясение может оказаться для него гибельным. Идите на цыпочках.

Жоэлла без сил рухнула в кресло – может, у нее тоже больное сердце? – и закурила сигарету.

– Как это произошло?

– Он начал диктовать показания моей секретарше, – объяснил Маршан, тщательно подбирая слова. – Она печатала на машинке. Вот…

– «Я, нижеподписавшийся, – прочитала вслух Жоэлла, – Лежанвье Вернер-Лионель, родившийся в Каоре первого января одна тысяча девятьсот восьмого года, адвокат, свидетель по делу Лежанвье – Лазаря, перед свидетелями со всей ответственностью заявляю…» И это все? – разочарованно спросила она.

– Да, это все, – подтвердил Маршан. – Диктуя, он морщился от боли, и приступ свалил его прежде, чем он закончил фразу.

– Но вам известно, что он хотел сказать?

Адвокат утвердительно кивнул.

– Он рассказал мне о трагическом конце госпожи Лежанвье, собирался опровергнуть свои показания на суде. По его словам, он дважды выстрелил в окно домика, чтобы ввести в заблуждение относительно времени убийства, и вложил оружие, из которого была убита ваша мачеха, в руку бесчувственного Лазаря. Сейчас он хотел как можно быстрее сообщить об этом прокурору Кассационного суда, чтобы тот потребовал отложить казнь приговоренного. Похоже, он подозревает в убийстве некое третье лицо…

Жоэлла нервно раздавила сигарету в пепельнице.

– И кого же, по-вашему?.. Старину Билли?.. А может, меня?.. Ведь кроме Дианы в тот день в «Вязах» никого больше не было!

Маршан развел руками. Он так не любил сложностей, и вот на тебе…

Достав из кармана куртки еще сигарету, Жоэлла принялась вертеть ее в пальцах.

– Как добиться отсрочки?

– Ну… вообще на отсрочку идут чрезвычайно редко… Для этого необходимо внушить генеральному прокурору Кассационного суда серьезные сомнения в том, что соблюдены все формальности, или представить ему новые важные улики по делу, и, если удастся его убедить, он ходатайствует перед министром юстиции, который и принимает окончательное решение…

– Что вы собираетесь предпринять?

– Постараюсь как можно скорее связаться с генеральным прокурором – хотя никто не знает, где его искать, а вернется он поздно – и передать ему признания мэтра Лежанвье. Очень жаль, что приступ помешал вашему отцу закончить показания. Ведь адвоката защиты непременно заподозрят в том, что он истолковывает все сказанное в пользу своего клиента…

– Понимаю… – задумчиво протянула Жоэлла. – Вы позволите сопровождать вас к прокурору?

– Ну разумеется, – согласился Маршан. – Но ваш отец… Уж вы меня простите, но жить ему осталось, похоже, считанные часы…

– Лазарю тоже осталось жить считанные часы, – напомнила Жоэлла. – Так вы идете?

Генеральный прокурор Кассационного суда вернулся домой лишь в половине двенадцатого ночи и совершенно не в духе. Он наверняка выставил бы Маршана, если бы не Жоэлла, которая наотрез отказывалась уходить.

– Ладно, – со вздохом сдался генеральный прокурор. – Я слушаю вас.

Когда Жоэлла умолкла – говорила преимущественно она, – он покачал седой головой.

– Сожалею, но я не вижу в этом ничего из ряда вон выходящего. Если бы мы пересматривали дело всякий раз, когда один из свидетелей начинал терзаться запоздалыми угрызениями совести!.. (Маршан, польщенный, мысленно зааплодировал прокурору, почти дословно повторившему его собственный довод.) Мадемуазель, я не верю в судебные ошибки. Конечно, бывает, что эксперты ошибаются, свидетели противоречат друг другу, но это ничего не меняет в существе дела, поскольку истина порождена ошибками нашей несовершенной жизни… Вы сказали, что мэтр Лежанвье продиктовал свои показания. Они у вас с собой?

Маршан с сокрушенным видом протянул генеральному прокурору почти чистый листок.

– Мэтр Лежанвье – сердечник. После первых же слов его, к несчастью, свалил приступ…

– М-да, не густо… – отозвался о прочитанном генеральный прокурор, поглаживая холеной рукой бородку. – Между нами говоря, мэтр Маршан, вы поручились бы за искренность мэтра Лежанвье?

Подобного вопроса Маршан опасался с самого начала и поэтому в замешательстве заерзал в кресле. Но ведь, в конце концов, он защитник! Кто упрекнет его в том, что он до последнего мига пытался спасти своего клиента?

– Мэтр Лежанвье поклялся мне своей честью, что считает Лазаря невиновным. Он…

– Вы ведь знаете папу… – неосторожно вставила Жоэлла.

Нахмурившись, генеральный прокурор жестом остановил обоих.

– На процессе мэтр Лежанвье тоже клялся своей честью, что считает Лазаря убийцей…

«Вот и все, конец», – подумала Жоэлла. Она сделала все что могла, даже больше. Дело проиграно.

Но она ошибалась.

Генеральный прокурор, разглядывая свои холеные руки, размышлял.

– Не скрою, я настроен скептически, – наконец вымолвил он. – Для меня Лазарь – убийца, потому что другого убийцы не может быть, не считая мэтра Лежанвье, который уже давно бы в этом исповедался. И все же…

Отбросив колебания, генеральный прокурор снял трубку телефона и набрал номер.

– Я звоню министру юстиции, – пояснил он, гордый собственным великодушием.

Министра дома не оказалось. Он улетел на Корсику вручать ленту командора ордена Почетного легиона генеральному прокурору Бастии.

«Ну вот, теперь уж действительно все», – подумала Жоэлла. И снова ошиблась.

Прокурор уже звонил по междугородной:

– Дайте мне гостиницу «Иль-де-Ботэ» в Бастии… Номер тридцать девятый… Срочно…

Пробило полночь. Четверть часа спустя телефон зазвонил.

– Что?! – вскричал генеральный прокурор. – Невероятно, неслыханно! Повреждение на линии из-за шторма в Средиземном море… – с нескрываемой досадой объяснил он Жоэлле и мэтру Маршану. – Бастия не отвечает.

– Пошлите телеграмму, – посоветовал мэтр Маршан.

Но генеральный прокурор, не дожидаясь подсказки, уже набирал другой номер.

– Министру юстиции гостиница Иль-де-Ботэ Бастия, – минуту спустя диктовал он в трубку. – Маршан адвокат защиты по делу Лазаря – Лежанвье передал мне показания находящегося при смерти мэтра Лежанвье точка Лежанвье якобы сфальсифицировал улики против подсудимого чем добился его несправедливого осуждения точка Возможна судебная ошибка точка Защита настаивает на отсрочке казни точка У меня возражений нет точка Казнь Лазаря назначена на пять утра сегодня…

V

– Ты спишь? – спросил Билли.

– Нет, а ты?

– И я не сплю.

– Который час?

– Примерно половина второго… Хлопнем по стаканчику?

– М-м… Думаешь, это поможет уснуть?

Билли включил свет. Глаза его заблестели.

– Если требуется уснуть, то я знаю средство получше…

Вмиг стащив с Дото одеяло, он уже потянулся к ней, но она сердито оттолкнула его:

– Только не сегодня, милый!.. Я не смогу…

– Почему?

– Как будто ты не знаешь…

– Что ты имеешь в виду?.. Постой-ка, ты случайно не о Лазаре? В таком случае напомню тебе, что субчик вполне заслужил то, что его ждет. Сначала Габи Конти, потом Диана… По справедливости ему должны были отрубить голову дважды…

– Билли! Как ты можешь!.. Ведь мы знали этого человека, относились к нему с симпатией…

– Пардон! Ты – может быть, но не я!.. Стоит мне подумать, что Диана… Эй, чего это ты на меня уставилась?

Дото отвела взгляд.

– Нет-нет, ничего, дорогой! Ничего! («Хоть бы он никогда не догадался, что я знаю! – подумала она. – Что я с самого начала знала!») Нальешь мне чего-нибудь? Только покрепче!

«Худшее осталось позади», – продолжала думать она. Стиснуть зубы, играть в неведение, не разговаривать во сне – и вскоре она вновь обретет своего Билли, заставит его напрочь забыть Диану, эту шлюху…

Когда Билли накидывал на плечи халат, внизу зазвонил телефон.

– Не бери трубку! – импульсивно воскликнула Дото, ощупью разыскивая свой пеньюар. – Пускай себе звонит! В такое время людей не беспокоят!

– А если это что-то важное? – возразил Билли. – Возьми «Чинзано» – тамошние парни вообще никогда не спят! Лежи, только накройся, я принесу тебе зелья.

Однако пять минут спустя он поднялся с пустыми руками.

– Кто это был? – сонно спросила Дото.

– Медсестра из клиники Сент-Барб, – кратко ответил Билли, ища туфли. (Туфли он надевал всегда прежде любой другой части костюма.) Вечером туда привезли с сердечным приступом Лежанвье. Он зовет меня к своему изголовью.

– Но зачем? Для чего? – простонала Дото. – Ведь ты не врач, чем ты ему поможешь?

– Вылазь-ка из-под одеяла! – вместо ответа скомандовал Билли. – И взболтай мне стаканчик коктейля! Да поживее!

Жан Паскаль-Порта проснулся не сразу. Стрелки на люминесцентном циферблате его дорожного будильника показывали четверть третьего. Телефон звонил без устали.

– Да, – буркнул он. – Что случилось?

– Телеграмма по телефону министру юстиции.

Свободной рукой Паскаль-Порта щелкнул зажигалкой и закурил «Кэмел».

– Давайте, я слушаю… – Но после первых же слов поправился: – Пожалуйста, сначала… Я записываю…

«Ну и повезло же мне!» – подумал он, повесив трубку.

Министр юстиции, его опекун и патрон, принял приглашение провести вечер – и ночь – у генерального прокурора в Кар до. В этой глуши нет даже телефона…

Предстояло будить шофера-корсиканца, выгонять корсиканскую машину в ночь на корсиканскую дорогу с корсиканскими поворотами.

«Не знаю, смогу ли я спасти жизнь этому парню, – думал он, по-военному быстро одеваясь, – зато своей придется рисковать, уж это точно!»

Билли Гамбургу так и не удалось увидеть Лежанвье – тот лежал под кислородным тентом. Но нолю больного передала дежурившая в коридоре бдительная медсестра.

Мэтр Лежанвье пожелал, чтобы господин Гамбург до пяти часов утра подъехал на бульвар Араго и немедля сообщил ему – по телефону или иным способом, – отложена ли казнь некоего Лазаря…

– Между нами говоря, мне кажется, ложь во спасение пошла бы ему на пользу, – понизив голос, закончила медсестра. – Похоже, он очень привязан к этому Лазарю.

Как ни давил шофер на педаль акселератора всякий раз, когда считал, что может сделать это без риска оставить своих детей сиротами, все равно было уже больше половины четвертого, когда автомобиль под проливным дождем добрался до Кардо.

Дом генерального прокурора высился темной громадой, не отыскать было даже входную дверь. Пришлось сигналить добрых десять минут, прежде чем где-то под крышей открылось окно.

– Что такое? Кто там?

Паскалю-Порта пришлось пуститься в долгие объяснения. Его зовут Жан Паскаль-Порта, он секретарь – и к тому же воспитанник – министра юстиции и привез ему срочное сообщение, от которого зависит жизнь человека…

– Хорошо, ждите! Тино спустится…

Злой как черт. «Старикан был злой как черт!» – рассказывал потом Жан Паскаль-Порта своей молодой жене, Маитэ Паскаль-Порта. И все же следует отдать министру должное: он выслушал посланца не перебивая, внимательно прочел и перечел продиктованную по телефону телеграмму.

– Очередная судебная ошибка?

– Выходит, так, месье…

– Ну а вы этому верите?

– Даже не знаю.

– Который час?

– Скоро четыре, месье.

Министр юстиции в третий раз морщась перечитал послание, нацарапанное на клочке бумаги, и Паскаль-Порта подумал, что, будь телеграмма на официальном бланке, она произвела бы на него более сильное впечатление.

– Так, ладно. Который час?

– Ведь я уже говорил, месье. Скоро четыре.

– А казнь назначена на…

– На пять часов, месье.

– Если бы перед вами стоял выбор, Порта, что бы вы предпочли: приговорить невиновного или освободить преступника?

– Освободить десятерых преступников, месье.

– Кто привез вас сюда?

– Некто Сандрини, сыродел.

– Он еще здесь?

– Да, месье. Должно быть, пьет бранду.

– Сколько ему понадобилось времени, чтобы добраться сюда?

– Минут пятьдесят.

– Вниз он, должно быть, съедет быстрее?

– Видимо, да.

– Из Бастии я позвоню, – вслух размышлял министр, – или же дам радиограмму… однако, боюсь, будет уже слишком поздно.

Сандрини, узнав, что речь идет о спасении жизни осужденного, кстати вспомнил, что его зятю Пьетро тоже пришлось расплачиваться за другого, и гнал вовсю.

Дорогу он знал как свои пять пальцев. Господа могут ему довериться. Он домчит их за полчаса. Слово Сандрини.

Не вписавшись в последний поворот, автомобиль опрокинулся в кювет.

Со дня вынесения приговора Лазаря каждую вторую ночь терзал, один и тот же кошмар…

Его вырывали из забытья удары молота. В камеру вползал грязно-серый рассвет.

Перед ним строго и торжественно стояли мужчины в черном. Один из них, восково-бледный, был в куртке; второй – в одеянии священника; у третьего, с румяным лицом, был твердый целлулоидный воротничок; четвертый походил на Маршана, его адвоката, но словно съежившегося до неузнаваемости – этакий Маршан-пигмей…

Один из вошедших., худющий – кожа да кости, – официально-безразличным тоном провозглашал: «Ваше прошение о помиловании отклонено…»

Священник говорил: «Мужайтесь, сын мой…»

Человек с румянцем, отвернувшись, извлекал из продолговатого черного ящика лязгающие инструменты: ножницы, машинку для стрижки волос. Потом он молвил: «Час настал…», и последний удар молота, доносившийся из-за двери, ставил завершающую точку.

В эту ночь Лазарю, который долго маялся от бессонницы, наконец приснился сон: будто он лежит на залитой солнцем поляне, подложив руки под голову, и смотрит в бескрайнюю синеву неба, и ласковое журчание ручейка убаюкивает его…

Его вырвала из забытья легшая на плечо тяжелая рука. В камеру вполз рассвет аспидно-серого цвета. Пред ним строго и торжественно стояли мужчины в черном. Один из них, с румяным лицом, был в куртке; другой – в одежде священника; третий был восково бледен; четвертый отдаленно походил на мэтра Маршана, но он был рыжий и под метр восемьдесят ростом.

Один из вошедших, с удлиненным румяным лицом, официально-безразличным тоном проговорил:

– Ваше прошение о помиловании отклонено…

Священник сказал:

– Мужайтесь, сын мой…

Бледный худой человек, обвернувшись, извлек из продолговатого красного ящика лязгающие инструменты: машинку для стрижки волос, ножницы. Потом он промолвил:

– Час настал… – И голос его, хоть и тихий, перекрыл свежий говорок ручейка.

Лазарь был ошеломлен. Конечно, он знал, что этот час рано или поздно придет. Более того, он ожидал его прихода раньше и давно приготовился к этому… И все равно отреагировал как напуганный ребенок, как больной, которого привезли на каталке к операционному столу. Подтянув одеяло к подбородку, он вжался в холодный угол стены. Сердце беспорядочно толкалось в ребра, от внезапно нахлынувшей слабости отнялись члены. К горлу подкатила тошнота. Еще немного – и он замарал бы свои холщовые штаны… Первая отчетливая мысль была о Лежанвье.

– Сволочь! – процедил он сквозь стиснутые зубы. – Сукин сын!

Перед его глазами возник адвокат, каким он видел его в последний раз: обрюзгший, желтый, но слушающий его с вниманием. Тогда Лазарь был готов поклясться, что сумел разжалобить Лежанвье и тот, пока не стало поздно, откажется от своих прежних показаний, признается, как все было на самом деле…

Ну все, баста! Зажравшийся сукин сын приперся умостить свой толстый зад по ту сторону решетки только ради того, чтобы внушить ему напрасные надежды, позлорадствовать над его агонией… Несмотря на заступничество Жоэллы, несмотря на собственную нечистую совесть…

– Сюда, сынок, да поживее! (Человек-скелет оказался добродушным жизнелюбом.) Садись сюда и не шевелись! – продолжал он отеческим тоном. – И так опаздываем…

Видно, такова была его – что и говорить, весьма своеобразная – манера подбадривать приговоренных..

Лазарь тяжело опустился на указанный ему стул. Когда ножницы начали отгрызать ворот его рубашки, он вздрогнул.

Великий Лежанвье с его пресловутой честностью! Великий Лежанвье с его врожденным чувством справедливости! Худший из садистов, ослепленный навязчивой идеей, старый ревнивец, жаждущий мщения…

– Не шевелись, сынок! Уж скоро конец…

Лазарь не сомневался в этом.

– Предположим, вы отстрижете мне кусок уха или преждевременно перережете горло! Что вам за это будет, папаша? Благодарность или выговор?

– Выговор, сынок, выговор!.. Наклони-ка голову сюда… Вот так, мил человек, спасибо…

Лазарь послушно наклонял голову: старик пришелся ему по душе. При других обстоятельствах он мог бы с ним подружиться.

Потом он задал вопрос, которому сам же первый и удивился:

– Скажите, а… мэтра Лежанвье случайно нет поблизости? – слово «мэтр» далось ему с трудом. – Мне надо… э-э… переговорить с ним.

Последняя и единственная надежда. «Умилостивить госпожу Немезиду у подножия эшафота», – мысленно закончил он, усмехаясь про себя.

Ему безликим официальным тоном ответил тучный официальный господин:

– Поверьте, я искренне сожалею, Лазарь. Но мэтра Лежанвье вчера вечером сразил сердечный приступ. Он уже ничем вам не поможет.

Так вот в чем дело!

– Вы хотите сказать, он отдал концы?

– Нет, но…

– Его пытаются откачать?

– В общем, да.

– Что за несправедливость! – первый раз в жизни справедливо возмутился Лазарь. (Первый и последний!)

Утих лязг ножниц и стрекот машинки, и теперь было слышно лишь набожное бормотание священника, вверяющего Господу черную душу приговоренного.

Лазарь согласился выпить последний стаканчик рома и даже посмаковал его, хотя и не любил рома. Зато с негодованием отказался от протянутой ему пачки «Жиган»:

– Ах, нет, только не эту пакость. Засуньте их сами знаете куда!..

Вот так, с воспоминанием о небесной синеве перед глазами, с нёбом, возбужденным терпким ромом, в рубахе без ворота, с выстриженным затылком, с руками, накрепко связанными пеньковой веревкой, пылающий снаружи и заледеневший внутри, поддерживаемый одним и подталкиваемый другим, Лазарь выбрался на утренний холодок, услышал, как часы бьют четверть шестого (выходит, ему пожаловали пятнадцатиминутную отсрочку!), споткнулся, выругался, произнес: «Аминь!» – и с запозданием – с большим запозданием, уже у подножия черного эшафота, чей худосочный силуэт мелькнул на фоне тусклой позолоты распятия, – убедился, что правосудие и впрямь слепо.

– Клянусь вам, я невиновен! Клянусь вам перед Богом, что не я… Клянусь вам… Клянусь…

Лестница все не кончалась, и каждая последующая ступенька казалась вдвое выше предыдущей.

– Клянусь, я не убивал ее! Это Лазарь!

Помост. Бледный рассвет.

Люди внизу. Репортеры. Любопытные. И среди толпы, наверное, – Жоэлла, Билли, Дото…

А может, и Лазарь?

Приговоренный почувствовал, как его хватают за руки и за ноги, толкают на качалку.

– Это не я! Это не я! – Его безумный вопль перекрыл даже фабричный гудок. – Это не я! Это Лазарь, Ла…

Щелчок, свист.

Нож гильотины упал на Лежанвье, вырвав его из липких объятий кошмара.

Жоэлла и мэтр Маршан первыми вошли в комнату с белыми стенами. За ними следовали Билли и священник. Было уже почти шесть утра, но раньше прийти они не смогли.

– Все… Все кончено, Вэ-Эл! – сказала Жоэлла, досадуя на себя за недостаток деликатности. – Зато я привела отца Ландри, который присутствовал при последних минутах жизни Лазаря… У него есть для тебя важное сообщение… Говорите, отец мой. Говорите быстрее…

Отец Ландри заговорил глухим голосом, с трудом преодолевая смущение:

– Лазарь, да упокоит Господь его душу, перед тем как заплатить жизнью за свои прегрешения, простил вам, сын мой. («„Сын мой! Сынок!“ Интересно, по какому праву священники и палачи разговаривают одним и тем же отеческим тоном?» – хмыкнул про себя мэтр Маршан.] Боюсь, я не смогу дословно передать сказанное им, но я постараюсь…

Вот что сказал Лазарь, перед тем как отдать Богу душу:

– От лекарей я знал, что моя жена – вторая, чахоточная, – не дотянет до Нового года. Так что вскоре я мог бы жениться на Жоэлле – это был вопрос месяцев, а то и недель. По несчастью, Диана после моего глупого – на подушке – признания тоже это знала… В тот вечер она была словно бешеная, требовала, чтобы я отказался от малышки, чтобы мы уехали вместе… Она вцепилась в меня, грозила своей пушкой, того и гляди пальнула бы… Мэтр, снимаю перед вами шляпу! После истории с моим оправданием я думал, что взял вас за горло, но настоящая хватка – у вас!.. Я не раз повторял вам, что вы мне нравитесь, и вот вам подтверждение: я раскалываюсь, вместо того чтобы унести свой секрет с собой в могилу… Так что бросьте расстраиваться, папаша, и снова надевайте адвокатскую мантию… Вы не могли этого предвидеть, но благодаря вашему лжесвидетельству правосудие свершилось над дважды убийцей!