Текст книги "Болтливая служанка. Приговорённый умирает в пять. Я убил призрака"

Автор книги: Станислас-Андре Стееман

Соавторы: Фред Кассак,Жан-Франсуа Коатмер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 22 страниц)

Часть пятая
(adagio lamentoso[31]31
  Медленно, с печалью (итал., муз.).


[Закрыть])

1

Франсуаза Мартеллье провела ночь в эйфории и в тревоге. В эйфории потому, что в ресторане Жорж решил назначить день их свадьбы. Путь к этому был долог, ничего не скажешь, но собственную жизнь этот организатор-советник, естественно, организовывал с большей осторожностью, нежели зарубежные предприятия. Но вот наконец свершилось, и свадьба будет отпразднована сразу же по истечении положенного срока после оповещения посредством вывешивания соответствующего объявления на двери мэрии на протяжении десяти дней, согласно букве и духу статей 63 и 64 Гражданского кодекса.

Эйфорической ночь оказалась еще и потому, что с Гнусом и со встречами в музеях наконец покончено. Ноги ее отныне не будет ни в одном музее. К счастью, Жорж музеев не любит. Лучшее времяпрепровождение для него в часы, когда он не занимается реорганизацией настоящих предприятий, – это отправиться на семинар с полудюжиной других организаторов-советников и заняться там games management, «деловыми играми», в ходе которых они по очереди реорганизуют предприятия воображаемые. Милый большеголовый очкарик! Жизнь с ним будет вечным летом или, по меньшей мере, золотой осенью. Если только…

Как раз многочисленные «если только» и порождали тревогу. Если только полиция даст себя провести этой мизансценой – револьвером, вложенным в руку Гнуса, – и поверит в его самоубийство, если только она не начнет следствие и в ходе его посредством сопоставления свидетельских показаний не установит связи между Гнусом и ею, Франсуазой. Впрочем, это маловероятно. Если только…

Если только Гнус не оставил Свидетельств того, что он ее знал. Но даже если допустить, что у него найдут ее, Франсуазы, адрес, она преспокойно признает, что он приходил к ней на консультацию: Коринна, секретарша тем более верная благодаря своим сапфическим наклонностям, сможет это засвидетельствовать, как сможет засвидетельствовать и то, что больше он не являлся. Так что с этой стороны ничто не должно возбудить подозрений. Если только…

Если только и впрямь не объявятся фотографии. Этот пласт воспоминаний Франсуаза уже ворошила, но она перетряхивала их и добрую часть этой ночи, вновь и вновь воскрешая в памяти изысканные вечеринки, круглый диван и групповые маневры. Воспоминания оказались живыми, и она разнервничалась до того, что забыла как причину их, так и цель и принялась горько оплакивать отсутствие в ее постели Жоржа. Увы, у этого организатора-советника были странные принципы, и он, после того как назначил дату их свадьбы, несмотря на протесты своего личного брачного консультанта, вбил в свою здоровенную очкастую башку, что до наступления брачной ночи к ней не притронется.

Таким образом, эту, внебрачную, ночь Франсуаза провела без сна. Брачный консультант встретила нарождение утренней зари в состоянии тревожного возбуждения с преобладанием гипер-симпатикотонии, проявившейся, как это и полагается, в блестящих от переувлажнения глазах, в красных и белых пятнах на лице, в чувствительности солнечного сплетения, в блуждающих постпрандиальных болях, в легкой дрожи в конечностях, в предрасположенности к мигреням и разнообразным спазмам.

С первых же часов наступившего дня она приникла к связывавшему ее с внешним миром радиоприемнику, который в своих информационных выпусках обычно подробно комментировал уголовную хронику.

В первом выпуске и впрямь упоминалось о двух загадочных смертях, произошедших менее чем в семистах метрах одна от другой, в один и тот же час и каждая от выстрела в сердце. Не связаны ли они между собой? Об этом говорить еще слишком рано, как ответил, зевая, комиссар Снулли, которому поручено следствие.

Во втором выпуске уточнялось, что, судя по предварительным выводам, выстрелы в обоих случаях были произведены из однотипного оружия: револьверов калибра 6,35 мм.

В третьем выпуске сообщалось, что покойник с Марсова поля сжимал в руке револьвер калибра 6,35 мм, из чего делался вывод, что тут не исключено и самоубийство.

Гипер-симпатикотония Франсуазы начала понемногу спадать.

В четвертом выпуске ребром ставился вопрос: а что, если покойник из сада Трокадеро был убит из того же самого оружия? Немедленно проинтервьюированный по телефону, комиссар Снулли, зевая, ответил, что об этом можно будет судить лишь после вскрытия.

Во время пятого выпуска к телефону пригласили судебного медика. Тот ответил, что еще не приступал к вскрытию, но приступит к нему в нужное время. Так что пока ему нечего сказать. А когда ему будет что сказать, он скажет это следователю и комиссару. Комментатор отметил, что вскрыть этого судебного медика не удалось.

Франсуаза, не в силах долее сидеть на месте, спустилась за утренними газетами, скупая их у разных торговцев, чтобы не привлечь внимания.

Вернувшись к себе, она разворошила этот ворох и узнала, что Гнус прозывался Александром Летуаром, сорока пяти лет от роду. Его самоубийство единодушно объявлялось непреложным фактом, «поскольку у проводящих расследование оно, похоже, не вызывает сомнений».

Франсуазу охватило сильнейшее желание расцеловать проводящих расследование, этих бесхитростных прямодушных парней, не привыкших терзаться сомнениями. Теперь все пойдет замечательно, она чувствует: раз это самоубийство, а не убийство, никому не придет в голову устанавливать связь между ней и этим мерзавцем, поскольку никто не будет искать убийцу! Жуткая история так же мертва, как мертв сам Летуар: отныне, когда зазвонит телефон, это никогда не сможет быть Гнус.

И телефон зазвонил.

Франсуаза, потрясенная, долго смотрела на него, не снимая трубку.

Но телефон упорствовал. Франсуаза сняла трубку и проблеяла полагающееся:

– Алло? Это ты, мой ангел?

Да, это был Жорж. Франсуаза вздохнула, изнуренная облегчением.

Он приглашал ее пообедать. Она с радостью приняла приглашение, положила трубку и отправилась совершать омовение, гидротерапию и наводить красоту. Приемник долбил одно и то же – она заткнула его и закрылась в ванной. Жорж приехал за ней на машине в час дня. Она села рядом с ним. Он поцеловал ее нежно, пылко и даже эротично, включая при этом автомобильный приемник, потому что было время информационного выпуска.

И вот так, с расплющенными губами, со щекочущими волосами и с тающим телом, она услышала, что в деле Марсова поля и сада Трокадеро есть новости и вскоре на него будет пролит свет благодаря свидетелю, личность коего пока не открыта. Возможно, к вечеру удастся рассказать об этом подробнее. Франсуаза мгновенно стала гиперсимпатикотонированной сверху донизу и оставалась таковой и в ресторане. Даже фильм Жан-Хрюкэ Удара, который они смотрели с Жоржем, не улучшил ее состояния.

Для того чтобы ее тотчас после этого проводили домой, ей не понадобилось придумывать, что у нее мигрень: она у нее и в самом деле была.

Она улеглась с транзистором. Но в вечерних выпусках сказали, что в деле нет ничего нового, так что придется подождать до завтра.

Назавтра к вечеру объявили, что благодаря открывшимся за воскресенье новым обстоятельствам комиссар Снулли уже в понедельник будет готов сделать окончательное заявление.

Но в понедельник американцы и русские запустили по ракете в космос. На земле два ближневосточных народа принялись осыпать друг друга ракетами поменьше. Французская республика сменила президента. Один хирург пересадил тонкий кишечник одному рыночному грузчику.

Уже все это заполнило колонки, а вдобавок один знаменитый велогонщик, чемпион, отказался пописать в пробирку, что до предела накалило общественные страсти.

Так что ни в понедельник, ни во вторник, ни в среду о деле Марсова поля и сада Трокадеро не упомянули и словом, и Франсуаза продолжала пребывать в неопределенности и тревоге.

2

Звонок застиг Франсуазу в момент, когда она в третий раз за ночь пыталась закопать труп Гнуса под одной из опор Эйфелевой башни. Она сняла трубку, которую протянул ей жандарм с физиономией Сиберга, и услышала: «Алло! Дорогая мадемуазель? Это опять я!»

Жандарм улетучился вместе cf Эйфелевой башней, и Франсуаза вмиг проснулась в холодном поту тревоги.

Тревога не покинула ее, даже когда она поняла, что это не телефон, а звонок входной двери. Застыв как сидела, она лихорадочно соображала, кто бы это мог быть. В такой ранний час это могла быть только консьержка с почтой, но та всегда звонит дважды. Тогда как сейчас нетерпеливые звонки следовали один за другим.

Франсуаза поднялась и с трудом попала ногами в тапочки, а руками – в рукава дезабилье. Настырный звонок не предвещал ничего хорошего.

– Господи, – взмолилась она, надевая шляпку с воланами, вышитыми гладью, – сделай так, чтобы это была не полиция!

С пересохшим ртом и вспотевшими ладонями она направилась к двери, отодвинула задвижку, сняла цепочку и открыла. Тут ее отпустило, и она возродилась к жизни.

– Жоржетта!.. Ну да, ведь сегодня четверг! Ваш день! А у меня-то и из головы вон!

Жоржетта продолжала стоять на пороге, бледная, прижимая руку к груди.

– Ах, мадемуазель! Как же вы меня напугали!

– Напугала? Вас? Но чем?

– Вы так долго не открывали – я подумала, что вы умерли.

– Какая чушь! – радостно воскликнула Франсуаза. – Да не стойте вы там, входите!

Жоржетта вошла, не отнимая руки от сердца, и сбивчиво затараторила:

– Дак ведь я почему: мои наниматели нынче мрут как мухи! По двое зараз! В один вечер! Если так пойдет дальше, скоро я останусь без работы! Так что можете себе представить, как я себя чувствовала, стоя тут перед закрытой дверью! Я подумала: «Ну всё, вот и ее у меня ухайдакали!»

Франсуаза перестала улыбаться.

– Двоих ваших хозяев убили? Как это?

– Вы только подумайте! – продолжала Жоржетта. – Я оказалась в центре расследования!

– Вы? Вы – и в центре расследования?

– Да! Меня называют свидетелем номер один!

– Свидетелем? Так это вы! – воскликнула Франсуаза, не успев прикусить язык.

Но Жоржетта, никак на это не отреагировав, продолжала:

– Дайте я расскажу вам все с самого начала. Помните, я говорила вам об одном из моих нанимателей, господине Сиберге? Который писал такие замечательные книжки и у которого матушка сердечница? Вспоминаете?

– Смутно… Очень, очень смутно…

– Так вот, представьте себе: этого бедного господина Сиберга обнаружили в пятницу вечером неподалеку от дворца Шайо убитым наповал!

– Не может быть!

– Да-да! Но вы еще не слышали самого главного! В тот же вечер неподалеку от Эйфелевой башни нашли другого моего нанимателя, господина Летуара, и тоже убитым наповал!

На этот раз Франсуаза сумела удержаться от восклицания – только внутри у нее все кричало. Вслух же она сказала:

– Какое совпадение!

– Вовсе нет! Никакое это не совпадение! Полиция тотчас установила, что господин Сиберг был убит из того же револьвера, что и господин Летуар. А поскольку господин Сиберг был убит первым, она сделала вывод, что господин Летуар вначале убил господина Сиберга, а потом отошел в сторонку и убил себя.

– Но зачем бы этому Гну… этому Летуару убивать этого Сиберга?

– Погодите, это еще цветочки! Вы не знаете, что еще обнаружила полиция? Держитесь крепче!

– Так что же?

– Что у господина Сиберга и у господина Летуара не было ни общей работы, ни общих друзей, ни общих знакомых. Единственное, что у них было общее, – это я! Я убирала у них обоих!

– Но не ради же вас они поубивали друг друга!

– Не ради, а в какой-то мере из-за…

– Из-за вас?

Физиономия Жоржетты выразила величайшее смущение.

– Ну да. Однажды, за обычным трепом, я рассказала господину Сибергу кое-что о господине Летуаре. Так, совсем чуть-чуть, но, похоже, господин Сиберг заключил из того, что господин Летуар кого-то убил!..

– Вот-вот, – вырвалось у Франсуазы, – так я и думала: то-то у него была рожа висельника!

– Вы его знали? – поинтересовалась Жоржетта.

– Я? Да нет, конечно! Отнюдь! Я просто предполагаю, что у него должна была быть рожа висельника. А что, разве нет?

– Да не больше, чем у вас!

– Что-что? – дернулась Франсуаза.

– Я говорю: не больше, чем у вас или у меня. У него было вполне нормальное лицо! Разве что в разговоре он все время пялился на ноги. В общем, короче говоря, господин Сиберг, уж и не знаю как, понял, что господин Летуар кого-то убил. Но он не донес на него в полицию, и это меня не удивляет: доносить на людей было не в его привычках. И разве господину Летуару не следовало быть ему за это благодарным? Ну так вот, ничего подобного! Под тем предлогом, что господин Сиберг время от времени одалживал у него немного денег, он его взял да и шлепнул! Надо сказать, это не принесло ему счастья, поскольку он тотчас после этого наложил на себя руки. Лично я думаю, что это от угрызений совести, но полиция считает, это потому, что он был уверен: рано или поздно он попадется…

– Полиция так считает? Вы это точно знаете?

– Все, что я вам тут говорю, – это рассуждения комиссара, господина Снулли. Славный, скажу я вам, человек, только вот все время зевает. К тому же, по словам комиссара, револьвер принадлежал господину Летуару. Из него же, кстати, он ухлопал и своего первого. Должно быть, для него это было дело привычное.

– А первую его жертву нашли?

– Ну да, и опять-таки благодаря мне! Когда я повторила полицейским то, что рассказала в свое время господину Сибергу, они поехали обшаривать сад господина Летуара и нашли труп – он был закопан там вместо картошки!

– Итак, – осторожно начала Франсуаза, – мне вы рассказывали об этом Сиберге. Сибергу вы рассказывали о Летуаре. Ну а Летуару вы часом не рассказывали обо мне?

– Так, самую малость, – с живостью воскликнула Жоржетта, – словечко-другое промежду прочим. Упомянула, что вашему жениху было бы неприятно узнать, что вы в свое время были танцовщицей… Я слышала, как вы говорили об этом по телефону, понимаете?

– Да, я даже очень хорошо понимаю, – пробормотала Франсуаза. И небрежным тоном добавила: – А полиции вы обо мне рассказывали?

Жоржетта сделала удивленные глаза:

– О вас? Нет! Они расспрашивали меня только о господине Летуаре и о господине Сиберге. А что, надо было?

– Вы поступили правильно. Это было бы совершенно излишне! Они еще будут вас допрашивать?

– О нет! Сколько ж можно – уже четыре дня кряду. Они дали мне подписать то, что я им рассказала, и сказали, что на этом конец!

– Конец?

– Ко-нец! И слава Богу! Терпеть не могу распространяться о чужих делах!

– Жоржетта! – вскричала Франсуаза. – Жизнь прекрасна! Если б вы только знали, как она прекрасна!

– Да ну? – заинтересовалась Жоржетта. – Отчего же это?

– Потому что… потому что мой жених назначил день нашей свадьбы: через две недели!

– А и правда, мадемуазель, вот уж действительно хорошая новость!

Франсуаза глубоко вздохнула. Ей самой не нравилось то, что она собиралась предпринять, но рано или поздно это все равно надо сделать: сжечь за собой мосты. Забыть. Жоржетта как раз и есть такой мост. Сжечь. И чем скорее, тем лучше.

– Увы, бедная моя Жоржетта, – сказала она, – боюсь, для вас это не такая уж хорошая новость!

– Для меня? Почему? Я всегда радуюсь счастью других!

– Очень мило с вашей стороны. К сожалению, я буду вынуждена с вами расстаться…

– О мадемуазель!

– Да-да: после замужества я не стану держать эту квартиру!

– Я могу убирать и вашу новую квартиру!

– Боюсь, мой жених уже позаботился о наших будущих слугах.

– А-а.

– Да.

Внезапно Жоржетту осенило:

– Скажите, мадемуазель, вы часом не осерчали на меня за то, что я рассказала о вас господину Летуару?.. Может, вы решили, что не можете полагаться на мою скромность?

– Да нет, Жоржетта! Чего это вы вообразили?

– Правда?

– Ну разумеется.

– Ладно. И впрямь недаром говорят: Бог троицу любит! Двое хозяев убиты, а третья выходит замуж! Вот уж воистину мертвый сезон! Но заметьте, в некотором смысле это и кстати: меня что-то уже не особенно тянет работать.

Франсуаза, испытывая облегчение от того, что удалось так просто сжечь мосты, рассмеялась:

– Собираетесь жить на ренту?

– В некотором роде да.

– Смотрите-ка! И кто же вам будет ее выплачивать?

– Да… вы!

– Я?

– Ну да, вы, мадемуазель!

– Да кто мог внушить вам такую…

– Комиссар Снулли. Он объяснил мне, что господину Летуару, видимо, пришлось выложить немало денег господину Сибергу, чтобы тот никому не рассказывал, что господин Летуар закопал одного господина в своем саду…

– Не вижу связи между мной и…

– Я рассказывала о вас господину Летуару. Может, господин Летуар требовал у вас денег? А вам я рассказывала о господине Сиберге. Может, и вы требовали их у него? А что, если вы, чтобы не платить больше господину Летуару, сделали с ним то же самое, что он сделал с господином Сибергом?

– Да вы с ума сошли! Окончательно и бесповоротно. Сошли с ума! Черт-те что несете!

– Нет, просто сопоставляю факты. Да вы не бойтесь, это останется между нами: все эти истории для меня слишком сложны, и с моей дрянной памятью я быстро о них забуду. Но я подумала, что небольшое месячное содержание… как вы считаете? И я могла бы жить прямо у вас…

– С вашей дрянной памятью, Жоржетта, вы, наверно, уже позабыли, чем кончили эти бедолаги, господин Летуар и господин Сиберг?

– Представьте себе, меня и в полиции об этом надоумили! Комиссар Снулли сказал мне, что, если бы этот бедный господин Сиберг вручил нотариусу запечатанный конверт с письмом, где рассказывалось бы все, что он знал о господине Летуаре, и если бы предупредил об этом господина Летуара, то господин Летуар ни за что не осмелился бы его убить! Комиссар еще говорил, что в подобных случаях это первейшая мера предосторожности. Так вот, я послушалась его доброго совета и изложила все свои сопоставления фактов на бумаге, черным по белому. Я спросила у комиссара адрес надежного нотариуса и отослала ему это письмо. Но вы не беспокойтесь: он вскроет его только в случае, если со мной что-нибудь случится… А я намерена прожить еще долго! Достаточно долго, чтобы воспитать ваших детишек! Я с радостью займусь ими: обожаю детей! А для матери, как вы понимаете, очень важно знать, что ее малыши на попечении у человека серьезного, сдержанного, добродетельного… В наши дни так трудно найти кого-нибудь, на кого можно положиться. Кого-нибудь, кто не покинет вас из-за пустячной размолвки! А я, мадемуазель, не покину вас никогда, никогда, никогда…