Текст книги "Мозаика (в сокращении)"

Автор книги: Сохейр Хашогги

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Глава 3

На высоте одиннадцать тысяч метров небо оставалось светлым, хотя земля внизу уже погрузилась во тьму. Скоро принесут еду, а потом покажут кино. Карим знал, что они пролетают над восточной оконечностью Ньюфаундленда. Он много раз летал этим маршрутом.

Но хотя путь был знакомый, этот полет никак не походил на все предыдущие. В течение последнего часа, пока они удалялись все дальше и дальше от Нью-Йорка, от Америки, напряжение мало-помалу оставляло его. Завтра в это время они уже будут в Иордании.

Он начал успокаиваться, но тут навалилась усталость. Как будто он только что пробежал марафонскую дистанцию.

И еще он чувствовал себя вором.

Он этого ожидал. На самом деле он начал мучиться виной, когда только задумал этот план. Но решил, что это неизбежный побочный эффект и это надо пережить, иначе не удастся достичь результата. Необходимо было, забыв о личных удобствах, двигаться вперед и вперед.

Он не считал себя образцом для подражания, но полагал, что он человек порядочный и разумный – это привил ему его отец. Он бы предпочел все обговорить с Диной и убедить ее, что для Али с Сюзанной так будет лучше, даже для них, Карима и Дины, это будет лучше. Но это было совершенно невозможно.

Они давно уже разошлись во взглядах на жизнь. Он все еще любил ту чудесную девушку, на которой женился, но ему казалось, что они уже много лет не могут договориться ни о чем даже мало-мальски существенном. Дина бы никогда не согласилась переехать в Иорданию. Сколько раз в разгар споров – например, о том, как воспитывать детей, – она настаивала, что они не арабы, а американцы. Точка. Конец дискуссии. Конец доводам рассудка.

Нет, он выбрал единственно возможный способ. Вот только…

Двадцать лет улетали прочь – семейная жизнь, мечты юного Карима Ахмада.

Да, конечно, он понимал, как поступил с Диной. Но он пообещал себе, что никогда не будет противиться ее встречам с детьми. И все же…

Он точно знал, что бы чувствовал, если бы оказался на месте Дины. Он бы был готов… На что? На убийство? Да на все, что угодно. И Дина чувствует то же самое. Она теперь будет ненавидеть его до конца жизни.

Но у меня не было другого выхода, в тысячный раз повторил он себе.

Разве можно совершить правильный поступок по неправильной причине? Или неправильный по правильной?

– Пап, у тебя голова болит?

Сюзанна смотрела на него озабоченно. Почти каждую ночь его мучили головные боли, с тех самых пор… С каких? Когда он узнал про старшего сына? Или раньше? Во всяком случае, дочка переживала за него и за его боль. Дома она всегда играла в медсестру.

– Нет, дочурка, – ответил он, хотя уже чувствовал, как стучит в висках. – Я просто немного устал. Но спасибо, что спросила.

Она сидела рядом с ним, такая маленькая в огромном кресле салона первого класса. За ними сидели Али и Фатма. Время от времени дети менялись местами.

– Мы скоро прилетим? – Сюзанна спрашивала это уже во второй раз. Али тоже спросил два раза. Вот они, близнецы.

– Скоро, драгоценная моя. Ты заснешь, а когда проснешься, мы уже будем на месте. – Он надеялся, что дети скоро заснут. И Фатма тоже.

– А мамочка там будет?

– Драгоценная моя, я же тебе все объяснял по дороге в аэропорт. Помнишь? Мама прилетит потом. Но зато ты скоро увидишь джиддо и тайту, дедушку и бабушку. А еще дядю Самира и тетю Сорайю. И своих кузенов. Ты их помнишь?

Удивительно, но Али и Сюзанна, которые бывали в Иордании только раз в год, отлично помнили своих кузенов, чему Карим был очень рад. Пока они будут вспоминать детей Самира и Сорайи, они не будут расспрашивать про мамочку.

Принесли ужин, и это было новое развлечение. У них были свои телевизоры, и они могли сами выбрать фильм. Карим поставил им фильм про Гарри Поттера. Близнецы некоторое время, борясь со сном, смотрели его, но потом мирно засопели.

Но перед тем, как заснуть окончательно, Сюзанна сказала:

– Как же хочется, чтобы мамочка была с нами, когда мы проснемся!

– Ты скоро ее увидишь, дочка. Обещаю. А сейчас – спать!

Вскоре Карим услышал, как стала тихонько похрапывать и Фатма.

«Сжигать мосты», – подумал он. Эти слова донеслись эхом из прошлого. Армия, идущая в наступление, сжигала за собой мосты, чтобы не было соблазна отступить, бежать с поля боя. Но Карим все-таки чувствовал, что отступает. Бежит. Бежит от врага, которого сам толком не знает, сжигает мосты, чтобы этот враг его не нагнал.

Что это за враг, он стал осознавать только несколько лет назад: он понял, что дело в самой американской культуре, даже в тех ее аспектах, которые он в юности восхвалял и превозносил. Вот в чем, как понимал он теперь, все коварство: нужно достичь зрелости, чтобы научиться различать, когда свобода превращается во вседозволенность и безответственность, а зрелость – последнее, что ценится в Америке.

Трудно было собрать все в одно целое. Но некоторые образы все-таки особенно кололи глаза. Например, девочки-поп-певицы, Сюзанна их уже боготворит, а там – девчонки-подростки, которые словно соревнуются, которая из них больше смахивает на проститутку. А спортсмены, из которых Али делает идолов: наглые, безмозглые юнцы с крашеными волосами, проколотыми ушами и все в татуировках. Да в такой обстановке Али вполне поверит, что жизнь, которую выбрал его брат, вполне нормальная, даже похвальная.

С Джорди уже ничего не поделаешь, и Карим даже себя винил в этом. Но Али и Сюзанна должны этого избежать.

Самое главное, они никогда не станут полноценными членами даже этого общества, не признающего корней. Он почувствовал это на себе после одиннадцатого сентября. Прежде в банке, где он прослужил десять с лишним лет, к нему неизменно относились с уважением. Он неофициально считался «арабским отделом» и вел дела со всеми крупными компаниями на Ближнем Востоке. Но после того, как рухнули башни Всемирного торгового центра, он обнаружил, что и он сам, и его клиенты стали объектами тщательной проверки – спецслужбы выясняли, не причастны ли они к террористическим организациям.

И для детей наступило тяжелое время – они терпели нападки одноклассников, видели, что показывают по телевизору.

Нет! Америка их никогда не примет. Уж лучше он, пока не поздно, переселит их на новое место. А что касается Дины – что ж, рано или поздно все как-то устроится. Он приложит к этому все усилия.

Проснулся он, когда в иллюминатор попал первый луч восходящего солнца.

Глава 4

В лифте Эм надела темные очки – на случай, если внизу, в холле, караулит какой-нибудь любитель автографов. К Дине в Верхний Вест-Сайд она поехала на такси.

Она позвонила по мобильному домой. Коротко рассказала, что стряслось с Диной, а когда вернется, не сказала.

Ее сын Майкл устроил вечеринку – пригласил нескольких одноклассников, так что беспокоиться было не о чем.

Но после того, как она поговорила с сыном, до нее вдруг окончательно дошел ужас случившегося. Ведь Дина, может статься, увидит Али и Сюзанну только через много лет.

Она попыталась представить, что бы с ней было, если бы отец Майкла увез ребенка, но не могла. Габриэль Леблан при всех его недостатках был человеком неплохим, хотя и довольно безответственным. Изредка звонил, переводил деньги, посылал открытки – вот и все. Да и куда бы он мог увезти Майкла? Да она бы их везде нашла. Да, зайдеко – стиль, в котором он играл за несколько долларов и бесплатное пиво в захолустных танцзалах южной Луизианы, – сейчас снова вошел в моду настолько, что Габриэль мог получить контракт и в Монреале, и в Париже – городах, которых он, когда они с Эм познакомились, даже не знал. Но он бы никогда не стал там жить. Нет, дальше Луизианы он никогда не забирался.

Такси остановилось у особняка Ахмадов. Машина Сары уже стояла на обочине.

Дина с Сарой обосновались на кухне. Сара быстро прочитала письмо и сказала только:

– Каков подлец! – а потом заварила им с Диной крепкого чая, перечитала письмо и повторила: – Законченный подлец!

– Я и сама так подумала, – сказала, попытавшись улыбнуться, Дина. – Но вы же понимаете, доктор, как важно проконсультироваться со специалистом.

Сара расхохоталась: то, что Дина даже в такой тяжелый момент пыталась шутить, было хорошим знаком.

Больше они ничего обсудить не успели, потому что раздался звонок в дверь и в дом ворвалась решительная, как кавалерийский полк, Эм. И снова – объятия.

– Деточка моя, я понимаю, ты не можешь не психовать, но мы этого так не оставим. У нас все получится. Обязательно получится.

– Прочитай вот это, – сказала Сара и протянула Эм письмо.

Эм пробежала его глазами и отложила в сторону. Подруги переглянулись.

– Ну что ж, – сказала Эм, – начать надо с адвоката. Мой адвокат Мэнни в таких вещах ни черта не понимает, но я попросила его найти кого-нибудь подходящего. Надеюсь, он позвонит сегодня же вечером.

– Адвокат действительно понадобится, – согласилась Сара. – Это – первый шаг. Но мы должны продумать и другие варианты.

– Какие? – спросила Дина.

– Мы рассмотрим любые предложения, – сказала Эм.

– Ну, например, госдепартамент, – сказала Сара. – У Карима на родине серьезные связи, так ведь?

Дина задумалась. Вспомнила членов королевской фамилии и важных сановников, которые присутствовали на их свадьбе в Аммане.

– Да, у его семьи есть связи. А там семья – это все. Главное – иметь нужные знакомства…

– Вот именно, – сказала Сара. – Так, может, мы до него и доберемся? Ведь есть еще твой отец, Дина. По-моему, важным людям совершенно ни к чему международный скандал.

Когда в Ливане, на родине Дининого отца, начались беспорядки, ему была поручена почетная роль посредника. Но это было много лет назад.

– Нет, – покачала головой Дина, – не хочу впутывать в это отца. Он и так многое пережил и еще не вполне оправился.

– Ну ладно, – сказала Эм. – А твоя мама?

– Я ей еще не звонила. У нее и так забот хватает.

– Все равно они рано или поздно узнают.

– Уж лучше поздно. А вдруг мы к тому времени успеем все решить?

– Постучи лучше по дереву, – сказала Сара, что все трое и сделали.

– Джорди знает? – спросила Эм.

– Пока нет.

– Нет смысла ему говорить – пока мы не узнали подробностей, – кивнула Эм. – Этот подлец, – она имела в виду Карима, – обещал позвонить. Может, позвонит?

Сара кивнула. Подруги знали о конфликте Джорди с отцом, и сейчас не время было вмешивать мальчика в это дело.

– Ты звонила в полицию? – спросила Сара. – Что тебе сказали?

– Сказали: «Желаем удачи!» – ответила Дина с горечью. И пересказала свою беседу с женщиной-полицейским.

К десяти часам они обсудили все возможные варианты. Дина в конце концов расплакалась.

Сара тут же обняла ее и зашептала ей на ухо:

– Ничего, Дина, ничего, все устроится. Мы что-нибудь придумаем. – Она словно разговаривала с одним из своих пациентов, успокаивала, сама не будучи уверенной в исходе.

В сумке Эм что-то замурлыкало. Она вытащила мобильный, несколько раз сказала в трубку «угу» и жестом попросила подать ей бумагу и ручку.

– А он достаточно опытен? – спросила она, записывая что-то. – Настоящий специалист? Ну хорошо. Спасибо, Мэнни. Вечно буду вам благодарна. – Закончив разговор, она объявила подругам: – Что ж, похоже, адвокат у нас есть.

Звонок раздался ровно в семь утра – Карим будто дожидался, когда будет прилично позвонить.

– Дина! – сказал он спокойно, даже чуточку устало.

– Карим!!! – Это было даже не приветствие, а крик души. – Господи, что же ты наделал? – зарыдала она в телефон. – Как ты мог, Карим? Как ты мог так со мной поступить?

– Дело не в тебе, Дина, – ответил он со вздохом, – и не во мне. Я сделал это ради детей. Сколько раз я пытался тебе объяснить…

– Объяснить? – закричала она. – Как можно объяснить то, что у матери забирают детей?

– Дина, прошу тебя… Я не могу обсуждать это сейчас. Я просто хотел тебе сообщить, что с детьми все в порядке и…

– Дай мне поговорить с ними, – взмолилась она. – Я хочу…

– Не сейчас, Дина. Они устали, и Фатма уложила их спать. Я скоро снова позвоню, обещаю. И ты с ними поговоришь.

Почувствовав, что он собирается закончить разговор, она стала умолять его:

– Карим, не вешай трубку! Пожалуйста, не вешай трубку! Не станешь же ты притворяться, что это обычный визит к родителям. Я с ума схожу от беспокойства.

– Понимаю, – сказал он, – поэтому и позвонил. Уверяю тебя, с Али и Сюзанной все в порядке.

– Ты не можешь так со мной поступить! – всхлипнула Дина. – Я не позволю, Карим, не позволю…

– Дина, прошу тебя… Дело сделано, – сказал он. – До свидания.

Она еще долго держала трубку в руке, словно через замолчавший телефонный аппарат осуществлялась ее связь с детьми. Потом набрала номер родителей Карима. Несколько минут слушала протяжные гудки, но никто так и не подошел. Она уткнулась влажной от слез щекой в подушку.

Глава 5

С виду человек хороший, подумала Дина, увидев Дэвида Калласа, который вышел из кабинета в крохотную приемную. Он был худощав, одет в темно-синий костюм. Судя по морщинкам у глаз, ему было уже за сорок, но в манере держаться проглядывало что-то мальчишеское.

– Миссис Ахмад? – спросил он, обведя взглядом трех женщин, уставившихся на него.

– Дина Ахмад – это я.

– А…

– А это – Сара Гельман и Эммелин Леблан.

– Может быть, пройдем в кабинет?

Сара и Эммелин встали одновременно с Диной – словно много раз репетировали это движение.

Дэвид вопросительно посмотрел на Дину.

– Все в порядке, – кивнула она. – Я хочу, чтобы они присутствовали при нашем разговоре.

– Это довольно необычное желание, но раз вы так хотите… Прошу вас!

Кабинет был немногим просторнее приемной, но здесь было удобно и даже уютно. Шкафы темного дерева, такой же старинный стол, мягкие кресла.

– Хотите что-нибудь выпить? – предложил он. – Чай? Кофе? Минеральная вода?

Дина попросила воды, ее подруги тоже.

– Ребекка, будьте добры, принесите три бутылки «Пеллегрино», – обратился Дэвид к секретарше, сидевшей за столом в приемной.

Ребекке, судя по всему, эта просьба начальника не понравилась, поэтому Дэвид вышел сам и вернулся с тремя бутылками на подносе.

– Ребекка учится на юридическом факультете и работает на полставки у меня. И часто отказывается делать то, что не входит в ее прямые обязанности, – объяснил он.

– А почему вы ее не уволите? – спросила Сара.

– Моя тетя пожалуется моей маме, а та накинется на меня. Ребекка – моя двоюродная сестра, поэтому я должен терпеть ее еще два месяца – пока она не получит диплом.

Дине он с каждой минутой нравился все больше и больше.

– Мой друг Мэнни говорит, что вы хорошо знаете Ближний Восток, – вступила в разговор Эммелин.

Дэвид на мгновение задумался.

– Точнее будет сказать, что я знаком с арабской культурой. Мои родители родились в Сирии. Как большинство сирийских евреев, сорок лет назад они эмигрировали в Штаты. Обосновались в Бруклине. Я говорю по-арабски и в Колумбийском университете изучал Ближний Восток. Так что, думаю, можно сказать, что я имею представление об этом регионе.

– А вы специалист по разводам? – спросила Эммелин.

Дэвид улыбнулся и покачал головой:

– Я не считаю себя специалистом в какой-нибудь области. Но половина дел, которые я веду, – это дела о разводах. Я ответил на ваш вопрос?

– Возможно, – уклончиво сказала Эммелин.

Каллас уселся поудобнее и обратился к Дине:

– Быть может, вы расскажете, что привело вас сюда, миссис Ахмад?

Дина поведала свою печальную историю, правда, пару раз ей приходилось собираться с силами, чтобы не заплакать.

Дэвид дал ей закончить, а потом заговорил сам, уже без тени улыбки:

– Боюсь, мне нечем вас порадовать, миссис Ахмад. Поскольку вы с мистером Ахмадом не разведены, это нельзя считать похищением. Если вы поднимете этот вопрос в Иордании, вы мало чего добьетесь, поскольку вы там иностранка и суд будет на стороне вашего мужа. Если у его семьи действительно имеются связи, тогда… – Он развел руками.

– Прошу вас! – воскликнула Дина. – Сделайте хоть что-нибудь!

Он внимательно посмотрел на трех подруг:

– Я постараюсь разобраться, поговорю с людьми, которые сталкивались с подобными ситуациями. Но что из этого выйдет…

Дина вынула из сумочки чековую книжку:

– Мне нужно оставить залог или…

Дэвид покачал головой:

– Давайте я сначала пойму, что конкретно я могу сделать. А пока что позвольте мне поблагодарить вас. Визит трех прекрасных дам – истинное удовольствие для старого холостяка вроде меня.

Дина была очарована его галантностью.

– Какой милый человек, – сказала она, когда они вышли. – Разговор с ним только подтвердил первое впечатление.

Она больше не могла это откладывать. Придется рассказать маме, что близнецов увезли. Она вошла в роскошный вестибюль дома постройки начала двадцатого века, дома, в котором ее родители прожили почти полвека, поздоровалась со старушкой-консьержкой, которая, сколько Дина ее помнила, всегда была старушкой, и прошла к лифтам. Дина выросла в этом доме и всегда с удовольствием приходила сюда, где за каждой колонной таились детские воспоминания. Зимнее утро – она, совсем малышка, идет, укутанная в шерстяную шаль, связанную ливанской бабушкой; семейные праздники – обильное угощение, радостный смех родственников – и американских, и ливанских. Но сегодня все было иначе.

Она поднялась на десятый этаж, позвонила в дверь квартиры 10А. Через секунду дверь открыла Шарлотта Хилми и, увидев Дину, заулыбалась. Шарлотта, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, все еще была красавицей – зеленоглазая, с нежным румянцем и некогда золотыми кудрями, всего чуточку тронутыми сединой. Шарлотта часто шутила, что ее муж-араб влюбился в нее именно потому, что она была ослепительной блондинкой.

– Мама!

Шарлотта заключила дочь в объятия, и Дина на миг почувствовала себя надежно защищенной.

– Дина, деточка моя, как я рада тебя видеть!

Они с Шарлоттой вошли в огромную гостиную, заставленную обитыми шелком диванами и столиками, инкрустированными перламутром.

– Что случилось? – спросила Шарлотта, как только они уселись.

– С чего ты взяла, что что-то случилось? – спросила Дина, выдавив из себя улыбку.

– Дина… – В голосе матери послышался упрек.

– Мама, пообещай, что ты не проговоришься папе.

– Это настолько серьезно? – насторожилась Шарлотта. – Что-то с детьми?

– С детьми все хорошо, мама. Но они… они в Иордании. Карим их забрал и не хочет возвращать. Джорди здесь. Он Кариму не нужен, – с горечью добавила она.

– Как же это? Почему… – ошарашенно спросила Шарлотта.

Дина рассказала, что произошло, – почти теми же словами, что и Дэвиду Калласу.

– Просто в голове не укладывается, – сказала Шарлотта. – Как такое могло случиться? Я и не подозревала, что у вас такие серьезные проблемы.

– Я об этом тоже не подозревала, – сказала Дина. – Мне казалось, что обо всем можно договориться. – Она помолчала. – Но Карим считает, что он должен спасти детей, иначе Америка развратит их. Как развратила Джорди. – Она горько усмехнулась.

Шарлотта молчала – переваривала услышанное.

– Как ни примитивно это звучит, – вздохнула Дина, – но Карим считает, что дело в двух образах жизни – американском и арабском.

– М-да…

– Ты находишь в этом смысл?

– Не то чтобы нахожу смысл. Но могу это понять.

Дина посмотрела на мать так, словно та заговорила на незнакомом языке.

– Не смотри на меня так, детка. Ты что, забыла? У нас с твоим отцом были те же проблемы, что и у вас с Каримом.

– Да, но вы с отцом всегда так замечательно ладили, что этих проблем будто и не существовало. Для меня они были даже плюсом. В День святого Патрика все ели солонину, пели песни. А на день рождения папы танцевали ливанские танцы и ели его любимые ливанские блюда. Я многому научилась от тебя, мама. Поэтому и была так уверена, что мы с Каримом сможем все преодолеть.

– И ты считала, что у нас с отцом никогда не было проблем?

– Ну, вы иногда спорили. Но ваш брак всегда казался таким… правильным.

Шарлотта улыбнулась:

– Дети не обращают внимания на проблемы родителей.

– Ты хочешь сказать, тебе было трудно с отцом?

Шарлотта покачала головой:

– Я хочу сказать, что каждый брак требует компромиссов. А когда оба супруга – представители разных культур, то приспособиться друг к другу еще сложнее.

– Но ведь папина семья тебя обожает.

– Поначалу это было далеко не так, – улыбнулась Шарлотта. – Они всегда были со мной вежливы – просто потому, что не умеют вести себя иначе. Но когда мы поженились, сестра Джозефа дала мне понять, что я прохожу… испытательный срок, так сказать. Да, конечно, со временем все изменилось, и теперь… теперь мы очень близки.

Дина даже представить себе не могла, чтобы кто-то не любил ее мать. В родном доме она видела только любовь. Наверное, поэтому и рассчитывала на то, что ее семейная жизнь будет такой же. В тот вечер, когда она впервые увидела Карима – это было на каком-то культурном мероприятии, где собирались американские арабы и куда пришла и ее семья, – она была очарована его красотой. Симпатия оказалась взаимной – Карима тоже с первого же мгновения потянуло к ней. А когда они побеседовали, она была восхищена его умом. Он мог рассуждать на любую тему – от литературы до политики.

– Помнишь, как мы с Каримом начали встречаться? – спросила Дина. – Помнишь, как он называл себя представителем нового поколения? Что люди вроде него способны соединить лучшее из того, что может предложить Запад, с традиционными арабскими ценностями?

– Помню, – ответила Шарлотта. – Это-то и произвело на нас с Джозефом впечатление. Твоему отцу понравились страстность и искренность Карима, хотя… – Шарлотта замолчала, припоминая то, что случилось много лет назад.

– Что – хотя?

– Понимаешь, твой отец считал, что наш брак удался прежде всего потому, что он стал американцем: он сохранил арабские традиции, но стал полноценным американцем. Но он подозревал, что Карим, даже прожив в Америке всю жизнь, так и останется иорданцем. – Она помолчала. – В этом нет ничего плохого, – добавила она. – Просто мы не были уверены, что это подойдет тебе. Ты была воспитана иначе.

– Но вы мне ничего этого не говорили.

Шарлотта улыбнулась и легонько пожала дочери руку:

– Говорили, радость моя, ты просто забыла. Я беседовала с тобой о свободе, к которой ты привыкла с рождения. О том, что тебя никто не учил чувствовать себя существом второго сорта лишь потому, что ты женщина.

Дина попыталась вспомнить этот разговор. Но не могла.

– И что я ответила? – спросила она.

– Ты только поморщилась. И заявила, что Карим – современный человек, как и ты.

Да, подумала Дина, когда-то я была в этом уверена на сто процентов. Но со временем Карим позабыл о своем желании соединить лучшие западные традиции с арабскими.

– К чему говорить о прошлом? – сказала Шарлотта. – Нужно что-то делать. Быть может, твой отец…

– Нет, мама, мы же договорились: не будем ничего рассказывать папе. Пусть думает, что Карим повез детей в Иорданию повидать родственников.

Шарлотта кивнула:

– Хорошо, Дина. Не люблю лгать Джозефу, но ты права. Он делает вид, что с ним все в порядке, но это совсем не так. Чем я могу тебе помочь?

– Не знаю, мама. Я была у адвоката. Он настроен довольно пессимистично. Я думала, может, ты знаешь тех людей из госдепартамента, с которыми общается папа.

– А вот это хорошая мысль. Большинство друзей твоего отца умерло, но ты можешь попробовать связаться с Даниэль Иган. Они с твоим отцом недавно разговаривали. Она сказала ему, что Америка у него в долгу – за неоценимую помощь, которую он оказал во время ливанских событий. Ему было очень приятно, что о нем не забыли.

– Его обязаны помнить! – с искренней убежденностью воскликнула Дина.

Благодаря своим ливанским родственникам он сумел провести тайные переговоры во время гражданской войны, которая чуть не привела его родину к полной разрухе. А когда война закончилась, отец, используя связи в финансовых кругах, помог направить инвестиции на реконструкцию отелей и туристических центров, потому что приток туристов мог благотворно отразиться на экономике Ливана.

Ее отец сделал много добра. Возможно, теперь кто-то захочет помочь и ей.

– Я дам тебе номер телефона Даниэль Иган, – сказала Шарлотта.

Карим больше не звонил. Дина сидела на кровати и ждала его звонка. И думала о прошлом. О том, что с самого начала должна была предвидеть многие трудности.

Карим был очень предан своей семье, а семья ее не приняла. Ее свекор Хассан, благородный отец семейства, был не очень разговорчив, но свекровь Маха открыто сомневалась в том, что их сыну-мусульманину нужна жена-христианка. У Махи было на примете несколько более подходящих кандидатур.

Поначалу Дина старалась не обращать внимания на Маху; влюбленная женщина многого не замечает. Но со временем оказалось, что Дина не замечала слишком многого.

Поначалу она старалась следовать примеру собственной матери, которой удалось навести мосты между двумя культурами. Несколько раз в неделю она готовила арабские блюда, с готовностью принимала родственников Карима, приехавших погостить, уважительно относилась к его религии и стремилась узнать о ней как можно больше. Детям она все время рассказывала об их иорданских дедушке и бабушке.

И все же, несмотря на то что Иордания – одна из самых прогрессивных арабских стран, многое в ее культуре Дина никак не могла принять. Например, то, что супругов детям часто подбирают родители, а еще то, что в стране разрешено многоженство. И то, что мужчина мог ужинать где пожелает, а женщине, если она без спутника, это запрещено. И главное, ее приводили в ужас так называемые убийства чести. Отцы, мужья, братья имели право убивать женщин, обесчестивших семью. Мужчины, заявившие, что совершили «убийство чести», либо получали полгода тюрьмы, либо вообще избегали наказания.

Когда Дина однажды заговорила об этом в доме родителей Карима, ее деверь Самир заявил, что, если бы такие убийства были запрещены, нравы здесь стали бы такими же распущенными, как в Америке.

Дина ждала, что кто-нибудь ему возразит, но Карим промолчал. Быть может, тогда она и заподозрила, что ее муж – совсем не тот человек, которого она полюбила. Именно тогда она поняла, что хочет как можно реже приезжать в Иорданию.

А Карим все больше и больше становился арабом. Стал критиковать ее «американские» манеры – ее стильные костюмы, слишком короткие юбки, то, что она была слишком «дружелюбной» как с мужчинами, так и с женщинами. Его брат, который полностью подчинил себе свою жену Сорайю, считал, что Кариму в семье не оказывают должного уважения – точнее сказать, считал, что его жена недостаточно покорилась супругу.

Когда Дина родила первого ребенка, многие проблемы отошли на задний план. Родился сын. Карим был в восторге. Его семья прислала щедрые подарки.

Да, когда она снова захотела заняться бизнесом, у них с Каримом начались споры. Он хотел, чтобы она продала «Мозаику». А она пыталась объяснить, что «Мозаика» – ее детище, что она занимается этим не столько из-за денег, сколько потому, что не хочет быть просто домохозяйкой. Карим ее не понял. Вот тогда-то в доме появилась Фатма.

А несколько месяцев назад случилась эта история с Джорди.

Началось со звонка психолога из школы, где учился Джорди. Выяснилось, что Джорди приписывают «недозволенное проявление физического влечения» по отношению к другому ученику. Мужского пола. Обоих на три дня отстранили от занятий.

Первым ее желанием было заявить, что это нелепая ошибка. Но Дина промолчала. Подозревала ли она нечто в этом роде? Она все время убеждала себя, что Джорди – из тех мальчиков, которые поздно взрослеют, что его больше интересует учеба, что дети теперь другие – они уже не гоняются за одноклассницами, как предыдущие поколения.

Она никогда не обсуждала это с Каримом. Он и так постоянно обвинял ее в том, что она растит нюню, что слишком опекает первенца.

Дина поговорила со школьным психологом, и результат беседы ее слегка ошеломил.

– А вы отстраняете учеников от занятий, если они «проявляют физическое влечение» к лицам противоположного пола? – спросила она.

Педагог держалась с сочувствием, но твердо:

– Миссис Ахмад, уверяю вас, мы стараемся избегать какой бы то ни было дискриминации. Все дело в том, что степень выражения физического влечения была недопустимой… вне зависимости от ориентации.

– Ориентации… – задумчиво повторила Дина. Какое странное слово… Она взяла себя в руки и с трудом довела беседу до конца.

Господи, думала она, неужели это правда? Ее умный, красивый, тонкий мальчик… Нет, она не станет верить какой-то учительнице. Она должна сама во всем разобраться.

Из школы она поехала домой. Джорди вернулся в обычное время. Дина все поняла с первого взгляда.

– Наверное, тебе звонили из школы, – сказал он. – Мама, я как раз…

– Джорди, объясни мне, в чем дело.

Он был уже готов разрыдаться. Но вдруг рассердился:

– В чем дело, мама? Что тебе сказать? Что я пидор? Голубой? Гей? Потому что все дело в этом!

– Джорди, это все так… Я хочу сказать, ты в этом уверен?

– Да, мама. Я это понял еще лет в одиннадцать. Или в двенадцать. Я просто не мог… Это очень трудно объяснить. Ну, вспомни, как это было, как ты поняла, что тебе нравятся мальчики? Вот и со мной было примерно то же самое. – Он горько усмехнулся.

– Хорошо, – сказала она.

– Что – хорошо?

– Хорошо, – выговорила она, с трудом подбирая слова и моля Бога о том, чтобы подобрать их правильно. – Хорошо, начнем отсюда. Неужели ты думаешь, что я буду меньше любить своего сына, оттого что он…

– Гей, мама. Это называется «гей».

– Джорди!

Она подошла к сыну и обняла его. Он все это время держал в руке рюкзак. Теперь рюкзак упал на пол, и он тоже обнял мать. Они долго стояли молча. Дина с трудом сдерживала слезы.

– Мам, держу пари, тебе хочется выпить.

– Ты выиграл, – улыбнулась она. – Ты что будешь?

– То же, что и ты.

Дина решила, что бренди пить не стоит, и заварила чай. Они сидели в гостиной. На город тихо опускались сумерки.

– Не буду притворяться, что я нисколько не расстроена, – сказала она. – Просто все дело в том, что я всегда желала тебе только самого лучшего, а…

– А у геев «лучшего» быть не может, так, мама? – Казалось, он опять готов расплакаться.

– Джорди, любимый мой, извини, если я говорю что-то не то. Я просто хочу сказать, что твоя жизнь будет сложной. И другой.

– Да, – грустно усмехнулся Джорди. – Другой. Можешь мне об этом не рассказывать.

И снова она попыталась подобрать нужные слова.

– Посмотри на меня, – сказала она наконец. – Я люблю тебя. И буду любить тебя до самой смерти, вне зависимости от того, что ты будешь делать. Кого будешь любить. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Да. – Он потер глаза, попытался улыбнуться. – Наверное, придется сказать об этом папе. Я не собираюсь стыдиться того, какой я. С этим покончено. Бедный папа, – добавил он ласково, и это были слова взрослого человека.