Текст книги "Красавица Амга"
Автор книги: Софрон Данилов
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)
Глава тринадцатая
Старик Митеряй, спавший на своей кровати под божницей, закричал дурным голосом и привскочил. Спросонок, ещё не веря, что он дома, вслепую пошарил вокруг себя руками и очнулся, нащупав холодную стену. Ему приснился кошмарный сон: чудище, страшное чудище притиснуло его к земле и стало душить, но не так, чтобы в момент один задушить, а медленно, постепенно… С тех пор как он услышал страшную весть о сыне, ему казалось, что на свете уже ничего не осталось такого, что могло бы его ужаснуть, со смертью сына вся его жизнь потеряла смысл. Для кого свой короткий, палкой добросить, век бился он как рыба об лёд, накапливая богатство? Единственно ради сына. Проклятые чекисты обесценили его жизнь, пустили по ветру его мечту. Казалось, теперь ему, лишённому сына, уже нечего было бояться, не за кого опасаться, всё – трын-трава. Живым он продолжал оставаться лишь по некоему чужому, не им самим заведённому порядку, а рук на себя не накладывал лишь потому, что слишком было бы это грешно. Делать ничего не хотелось, всё у него валилось из рук. Но вдруг оказалось, что он ещё боится смерти. Иначе, с чего во сне обуял его такой ужас?
Набросив на плечи шубу, влезши босыми ногами в торбаса и шоркая их распущенными завязками, старик, как был в исподнем, вышел во двор. Темень стояла кромешная. По ночам обычно морозный туман редел, а нынче непроглядно сгустился. Ну и мороз! Старик стал припоминать, какой же день нынче. Кажись, январь-то кончился? Да, то ли вчера, то ли нынче февраль уж пошёл.
В одну минуту продрогший, старик поспешно вернулся в дом, нырнул под заячье одеяло, ещё хранившее тепло, и уснул. Удивительно, в последние дни он стал засыпать очень быстро. После беды с сыном он на много дней совсем лишился сна, а теперь вот стал почему-то сонлив, как сурок.
Уже за полночь, опять кружась в сумятице какого-то дурного сна, Аргылов проснулся от крика жены:
– Старик! Старик! Да проснись же! Навек бы тебе так заснуть…
Аргылов приподнялся: кто-то колотил в дверь.
– Кого это черти носят в ночь-полночь?! – закряхтел Аргылов, вставая. А про себя подумал: красные рыщут, опять с поборами. Ненасытные прорвы… Ишь, как невтерпёж им, прямо как бабе вот-вот родить…
Хоть и спросонья, но Аргылов успел всё же различить на дворе глухой слитный шум, который всё близился и усиливался. Скрипели будто бы полозья большого обоза и слышался какой-то лёгкий, но сплошной треск, будто множество детей кидали хабылык
[Закрыть]. Возле дверей топталось много людей.
Аргылов снял с двери засов и сразу же за облаком морозного тумана, хлынувшего снаружи, различил силуэты людей.
– Засветите огонь! – приказал кто-то оттуда ещё, из тумана.
Аргылов поспешно засветил жирник и вскоре увидел полный дом рослых, под самый потолок, незнакомых людей, одетых кто в оленью доху, кто в волчью, все в длинных, по пах, курумах. Говорили по-русски. Единственным говорившим по-якутски оказался среди них небольшого роста человек в пыжиковой дохе. Он нырком выскользнул из-за громоздких фигур пришельцев и подал Аргылову руку:
– Старик Митеряй, здравствуй!
– Дорообо…
– Не узнаешь? Сарбалахов я, сын Сарбалаха, друга твоего.
– Как не знать! Значит, ты, Тарас? Откуда едете?
– С Востока, с Охотского моря. Слыхал про генерала Пепеляева?
– Как же, наслышан.
– Мы авангард того генерала, передовой отряд. Сам генерал с войском идёт следом за нами. Смекаешь, к чему дело клонится? Смекай…
Вёрткий и суетный Сарбалахов, который и голос-то должен был бы иметь писклявый, говорил густым сиплым басом, и это несоответствие придавало его поведению характер неуместной шутки.
– Эти люди – не чета мелким сошкам вроде прошлогоднего Коробейникова. Так что считай, старик Митеряй, взошло наше солнце. Советская власть больше не вернётся.
– Так что вы стоите! – спохватился Аргылов. – Раздевайтесь, будьте гостями! Суонда! Жена! Подымайтесь, да живо! Гостей угощать надо!
Видя, как хозяин бросился со всех ног к камельку затапливать, высоченный, как одинокое дерево в лунную ночь, человек в волчьей дохе что-то сказал Сарбалахову.
– Митеряй, мы спешим, – сейчас же перевёл тот. – Некогда нам засиживаться. Вот это наш командир Рейнгардт Август Яковлевич. Имеет чин полковника… – Тут Сарбалахов значительно подмигнул. – Это чуть-чуть пониже генерала – понимаешь? Он хочет поговорить с тобой.
Услышав своё имя, Рейнгардт снял пыжиковую шапку и, представляясь, чуть наклонил голову. Это был человек не старше лет тридцати пяти, лобаст, гладковолос, светлоглаз, крупный хрящеватый нос на его худом продолговатом лице придавал ему выражение аскетической непреклонности. Даже под бесформенной волчьей дохой угадывалось мускулистое тело и выправка кадрового службиста. Беседуя через переводчика, полковник ни разу не взглянул на хозяина дома, он смотрел куда-то в потолок.
– Полковник спрашивает, как твоя фамилия.
– Ну, Аргылов я! Ты про это и сам мог бы ему сказать! – задетый пренебрежительностью гостя к своей особе, слегка огрызнулся старик.
– Огонёр, он спрашивает не меня, а тебя. Спрашивает, не ты ли отец Валерию Аргылову.
– Да-да… Я его отец.
Чуть помягчев, полковник наконец удостоил Аргылова взглядом, однако, брезгливо дёрнув уголками рта, принялся разглядывать тёмные углы дома, развешанные для просушки торбаса, а разглядев всё это, опять уставился в потолок. Тут только до Аргылова дошло: перед столь важным господином, перед таким высоким чином он стоит в подштанниках. «Ах, старый корявый пень, невежа!» Обругав себя, он запоздало схватился за мотню, но это не исправило положения: строгий полковник и вовсе повернулся к нему спиной.
– Полковник говорит, что знает твоего сына. Он хвалит его. Он передаёт тебе спасибо за воспитание хорошего сына.
Преодолев брезгливое чувство, Рейнгардт протянул руку. Аргылов так и кинулся, чтобы крепко пожать эту руку, но полковник быстро отдёрнул её, едва только пальцы его коснулись пальцев старика.
– Спрашивает: есть ли известия от сына?
– Арестовали его и судили в Чека…
– Вот как?! – изумился Сарбалахов. – И что?
– Приговорили к расстрелу…
– Расстреляли?
– Того не знаю…
Чёрную для Аргылова весть полковник выслушал с невозмутимым видом, столь же невозмутимо что-то проговорил в ответ, и Аргылов, хотя и стоя в подобострастной позе, опять проникся к нему острой неприязнью человека, чья боль и забота не находит ни сочувствия, ни отклика в другом.
– Полковник сказал, чтобы ты не терял надежды. Через несколько дней они займут Якутск и спасут твоего сына. Пусть, говорит, старик готовится встретить сына-героя…
«Легко ему говорить «жди да надейся». Чекисты только того и ждут, когда вы подоспеете на выручку…»
Аргылов уж и сам не знал, то ли обижаться ему, то ли благодарить.
– Полковник интересуется, много ли красных в слободе.
– Говорят, человек около двухсот.
– Известно ли тебе, где их дозоры, заставы?
– Кажется, в трёх местах: на развилке почтового тракта, на взлобке возле больницы и на западной окраине.
– Велят тебе быстренько одеться, мы как раз едем туда.
– А зачем меня туда?
– Будешь показывать дорогу. Ты должен показать место, где можно подойти скрытно.
– Я?
Полковник отошёл в сторону: он сказал всё.
– Давай, старик, поторапливайся, – распорядился за него сам Сарбалахов.
Аргылов в смятении присел на стул: будто бы свои же люди, могли бы хоть для приличия спросить у него согласия, а тут: «Давай быстрей одевайся!» Однако обиду он сейчас же притушил в себе, как только замерцал в нем слабый огонёк надежды на спасение сына. «Оказывается, хорошо знают они Валерия моего», – польстил он сам себе. Пусть они сколько влезет будут горды да заносчивы, лишь бы вернулась прежняя власть.
– Старик, ну, давай-давай! Нас на морозе ждёт весь отряд.
– Я сейчас! – спохватился Аргылов. – Я мигом!
– Второго проводника не найдётся?
Чуть было не брякнул «найдётся», да вовремя прикусил язык Аргылов и мельком взглянул на Суонду. Тот, притворяясь спящим, лежал труп трупом на своей лежанке у дверей посреди содома, который и мёртвого воскресил бы. Аргылов решил: так лучше. Если Суонду возьмут проводником, то могут потом оставить у себя солдатом, а без Суонды он как без рук. Хватит и того, что едет он сам…
– Нет, не найдётся… Есть, правда, у меня один работник, но дурак дураком.
Все вышли из дома.
– Суонда! Суонда! – Кыча подбежала к нему, как только дом опустел.
– Э-э… – откликнулся тот.
– Суонда, кони наши на поскотине?
– Угу…
– Вставай быстрей! Ну же…
Суонда замычал вопросительно.
– Едем в Амгу, Суонда! В слободу!.. Мы их опередим. Ты ведь знаешь дорогу напрямик! Суонда, голубчик, почему не отвечаешь? Умоляю тебя, вставай!
Ответа не последовало.
– Ну, если ты трусишь, то запряги мне лошадь. Хоть скажи, как проехать. Молчишь? Тогда я сама запрягу. Я сумею!
Метнувшись обратно в чулан, Кыча сорвала с гвоздя пальто, но тут подскочила и вцепилась в её руку Ааныс.
– Голубушка, в своём ли ты уме? Идти против стольких вооружённых людей? Да кем тебе приходятся эти красные? Доченька, война не женское занятие!
– Мама, отпусти! Прошу тебя, мамочка!
– Если и поедешь, всё равно их теперь не опередишь, поздно уже. Пожалей, доченька, хоть меня. Если тебя пристрелят, как же я тогда останусь жить?
– Мама, умоляю тебя…
– Суонда! Запри дверь!
Кыча бросилась в переднюю, но там в нижнем бельё уже стоял Суонда, загородив собою дверной проём. Кыча толкнула его, но тот стоял, как глыба.
– Доченька! – опять подоспела мать. Она сползла на пол и прижалась к ногам дочери.
Отряд полковника Рейнгардта двигался на оленях; пока вели Аргылова в голову колонны, он видел сплошной лес колышущихся рогов.
– Не доезжая двух вёрст до слободы, остановишься, – распорядился Сарбалахов, когда Аргылов уселся на передние нарты. – Я поеду следом. Сигнал дам криком. А теперь во весь мах!
Сидевший впереди Аргылова человек взмахнул кюряем
[Закрыть], и продрогшие на остановке олени понеслись. Ночь стояла беззвёздная: сплошь один мрак. Мир сузился до ужасающей тесноты, дальше края дороги ничего не разглядеть, лишь время от времени придорожные тальники возникали на миг и, хлестнув по нартам, бесследно скрывались во тьме.
Каюр не поинтересовался, кто подсел к нему в нарты, ни разу не обернулся на седока и не проронил ни слова. Уже порядочно отъехали, когда навстречу вдруг послышался частый перестук конских копыт. От неожиданности Аргылов чуть не упал с нарт. Приняв невидимого всадника за разведчика красных, он хотел было криком предупредить своих, да не успел – всадник вихрем проскакал мимо. Где-то уже во тьме, но неподалёку он развернул коня, рыся рядом с нартами, заговорил с кем-то по-русски, затем опять проскакал вперёд и исчез. «Воюют как надо… – с удовлетворением и одновременно с какой-то ему самому не ясной отчуждённостью отметил Аргылов. – Чины!»
Преодолев эту неприязнь, Аргылов разумно остановился на главном: люди, пусть они и чужаки, несут ему спасение. Эти мысли привели его в хорошее расположение духа.
– Догор, как тебя зовут?
«Догор» долго молчал, и Аргылов, приняв каюра за глуховатого, хотел было спросить его второй раз, как тот вдруг откликнулся:
– Апанас я!
Уловив заметный эвенский акцент, Аргылов спросил:
– Из каких мест едешь?
– От Нелькана.
– Догор, как много войск у них? Хорошо ли вооружены?
– Не считал я.
– Сказанул! Обязательно надо считать по пальцам, что ли?
Каюр не отозвался.
– Атаас
[Закрыть], напрасно ты меня опасаешься. Я свой человек. Аргылов я, может, слыхал? Я в ваши края приезжал торговать.
Молчание. Немного погодя Аргылов спросил:
– Ты видел прошлогодних белых?
– Довелось.
– Думаешь, пепеляевцы стоящие, не похожи на тех?
– Кто их знает? Все они одинаковы…
– Как так? Ты же у них?
– Я не солдат. Безоружный.
– А зачем здесь?
– Послал мой тойон, чтобы вернуть назад оленей. Довезу их до слободы и назад.
«Э, сатана, из хамначчитов, оказывается. Потому-то и нем вроде Суонды, язык проглотил… Ну, чёрт с ним!» Аргылов отвернулся от каюра и, уйдя с головой в оленью доху, предался своим надеждам.
К слободе подъехали в глухую темень.
Сойдя с нарт, Аргылов услышал приближающиеся шаги нескольких людей, шаги замерли вблизи, и уже совсем рядом стала слышна вполголоса русская речь. Но старик, сколь ни силился, людей разглядеть не мог. Вместо них смутно маячили какие-то бесплотные призраки. Испуганно пятясь, старик стал отмахиваться от них.
– Абасы!..
Но тут его схватили за руки.
– Ты что, старик, спятил?
Рукавицами из собачьей шерсти Аргылов смахнул иней с ресниц и с трудом различил перед собой лицо Сарбалахова. Не веря глазам своим, старик снял рукавицы и пощупал того за плечо.
– Не узнал? – Сарбалахов сдержанно хохотнул.
Пристыженный Аргылов отвернулся. Откуда ему было догадаться, что эти хитрые дьяволы сшили и надели на себя какие-то ещё дохи из белой материи? Диво, да и только: человек стоит перед тобой, а ты его не видишь.
– Велено тебе показать, где стоят заставы у красных.
– По этой дороге, над озером. Во-он там, с запада. И ещё на восточной окраине.
– Есть ли дороги туда?
– Наезженных дорог нет, но есть тропы.
Позади на дороге, а теперь будто бы уже и впереди, и со всех сторон всё явственней нарастал шум тайного продвижения: приглушённый говор, хрип запалённых оленей, скрип шагов и полозьев, лязг оружия.
Рейнгардт долго смотрел в сторону невидимой слободы, затем жестом подозвал к себе стоявших вблизи офицеров и отдал несколько приказаний. «Есть!» «Есть!» – поочерёдно вскинули руки подчинённые полковника и разошлись.
– Ты пойдёшь с одной ротой в обход деревни с запада. Когда минуете заставу, поведёшь людей в саму слободу, – сказал Аргылову Сарбалахов. – Я поведу восточную группу. Часть людей пойдёт напрямик. Как мы узнаем, что достигли восточной окраины?
– Со стороны деревни к реке будет широкая проезжая дорога.
– Ладно, примета хорошая. А равен ли путь для обеих рот? Надо подойти с обеих сторон одновременно.
– Примерно равен, хотя вам придётся пройти чуть побольше.
– Значит, мы двинемся чуть раньше.
– Апанас, подай мне лыжи. Постой, а у тебя-то самого есть лыжи?
Аргылов отрицательно мотнул головой: он и не думал брать с собой лыжи. Зачем они ему? Разве его взяли с собой не только проводником, но и солдатом? Озабоченный Сарбалахов подошёл к полковнику, что-то сказал ему, кивнув в сторону Аргылова, и быстро вернулся.
– Полковник опасается, что пешим ты можешь задержать продвижение, и разрешает тебе взять одну упряжку оленей. Но ты поезжай потихоньку, не обгоняй отряда! Ну, пошли! – обратился он к стоявшему рядом с ним офицеру.
Тот в свою очередь живо повернулся лицом к строю:
– Рота-а!..
– С богом!.. – взял под козырёк Рейнгардт.
Вслед за Сарбалаховым, покатившим первым, длинной цепочкой на широких, подбитых мехом лыжах-туут, в белых балахонах двинулись цепью и остальные. Когда они скрылись во тьме, стоявший рядом с полковником тучный офицер ткнул Аргылова в плечо:
– Ну, пошли и мы!
Аргылов вздрогнул:
– Ну!..
Старик поспешно вырвал из рук Апанаса ременную ньегу
[Закрыть], сел в нарты и только сейчас вспомнил, что сзади цугом привязаны другие оленьи упряжки. Он принялся отвязывать их, стянувшиеся узлы не поддавались, тогда Аргылов пустил в ход зубы.
– А, чёрт! – толстяк офицер ткнул Аргылова кулаком в лоб и, выхватив нож, полоснул по ремням. – Ну, быстрей! Рота-а-а-а!
Аргылов направил оленей по большой дороге, затем свернул на боковую тропинку, по обе стороны которой люди в белых одеждах споро скользили на лыжах, молчаливые, как привидения. Перешли почтовый тракт на Якутск, миновали заставу и вышли к слободе с северо-западной стороны. Невдалеке замаячили смутные очертания окраинных домов. Тишь, глушь, темень, даже собаки, которые обычно всю ночь ведут ленивый перебрёх, в этот раз молчали – мороз утихомирил даже их.
– Бу…
[Закрыть] – показал Аргылов в сторону темнеющих домов подошедшему к нему толстяку офицеру.
– Хорошо. Рота-а, в цепь! – полушёпотом скомандовал тот.
Белые призраки растянулись в широкую дугу, затем взяли винтовки наперевес, молча двинулись к деревне и через несколько минут исчезли во тьме. Тишина оставалась прежняя, лишь самое чуткое ухо могло бы уловить удаляющийся шорох скользящих лыж, редкий заглушаемый кашель какого-нибудь простудившегося да бряцание оружия. Толстый военный последовал за своими людьми, даже не оглянувшись на Аргылова.
Едва он скрылся, Аргылов решительно повернул упряжку назад, бросился в нарты и взмахнул кюряем. Олени рванули с места, лёгкие нарты полетели, едва касаясь земли. То по тропинке, то по снежному целику довольно долго мчался он так, не давая передышки оленям, то и дело погоняя их то кюряем, то ньегу: скорее, как можно скорее и дальше отъехать от этого страшного места. Он сделал всё, что требовалось от него, в этом убедился сам господин полковник. Другим же людям, особенно слободским, этого знать нельзя! Переменится власть или не переменится – в любом случае лучше, если никто не будет знать, что именно он был проводником белого отряда, напавшего на Амгу. Такие дела надо обделывать скрытно: завёл пружину, подстроил дело и улепётывай.
Аргылов остановил оленей и, приподняв наушники шапки, прислушался. Царила прежняя глухая тишина. Что-то долго они идут… Хитрые черти, всё дивился и никак не мог надивиться Аргылов. Надо же догадаться натянуть на себя белые матерчатые дохи! Опытные вояки! Храбрые к тому же: человек даже к уткам подбирается крадучись, а эти верзилы, каждый под печатную сажень, идут в полный рост. Красные небось дрыхнут, знать ничего не зная. Спите, голубчики, спите! Сейчас вас, сукиных сынов, будут брать тёпленькими, в чём мать родила, да откручивать головы, как утятам.
И тут действительно, положив конец нетерпеливому ожиданию Аргылова, со стороны слободы донёсся сначала яростный брёх собак, потом несколько одиночных выстрелов, а следом за ними – сплошной слитный треск ружейного боя. Когда на этом чуть приглушённом из-за расстояния фоне отчётливо зататакал пулемёт, Аргылов, очнувшись, вновь ударил по оленям и помчался пуще напрямик, не выбирая уже, где дорога, где целик. Чуя опасность, взбудораженные олени и без понуканий рвались вперёд. Распалённый не менее животных этой бешеной скачкой, Аргылов всё же успел заметить, что олени вынесли нарты на почтовый тракт. На полном скаку он успел также разглядеть сотни оленей, на которых белые приехали сюда давеча. Полковника и его людей не было – значит, тоже уже там, в слободе.
– Атаас, отдай оленей! – откуда-то сбоку донёсся крик каюра.
Аргылов промчался мимо: кукиш с золой под нос тебе, а не оленей. Всякий голодранец-хамначчит будет мне говорить: «атаас». Посмей только преследовать – получишь кюряем в лоб!
Прошло уже время достаточное, чтобы выкурить две трубки табаку. Лёгкие нарты летели безостановочно, но звуки боя позади ещё не утихли. «Так скрытно подошли, но что-то долго не могут справиться», – с тревогой подумал Аргылов.
На поляне за островком леса, считая себя уже вне опасности, расслабившийся Аргылов неожиданно вылетел из нарт, подброшенный на ухабистом раскате. Спасло его то, что он предусмотрительно намотал ременный повод на руку: протащив старика волоком, олени вынуждены были свернуть на глубокий придорожный снег и остановиться.
Аргылов с трудом поднялся, отряхнулся, передохнул и, обдумав происшедшее, решил, что всё обошлось хорошо, улепетнул он удачно. А бой в стороне Амги продолжался. Тихо стало, лишь когда Аргылов подъехал к самому дому: то ли вправду бой утих, то ли стал не слышен из-за дальности.
Не останавливаясь возле двора, Аргылов сразу же повёл оленей за хотон, на скотный двор. Что с ними делать? Оставишь при себе, хлопот не оберёшься: чего доброго, заявится к нему этот «атаас», станет требовать своих оленей да разболтает потом. Лучше он их сейчас же… Знать не знаю никаких твоих оленей, ни тебя самого, ничего не видел, ничего не слышал.
В доме он с трудом, пинками растолкал Суонду, велел одеться, и они вместе вышли за хотон. Здесь Аргылов подвёл одного из оленей и протянул Суонде захваченный в доме топор.
– Бей!
Тот недоумённо повертел топор в руках и поднял на хозяина умоляющий взгляд:
– Ы-ы-ы?!
– Бей в лоб, тебе говорят!
Суонда выронил топор и попятился.
Тогда Аргылов обмотал вокруг столба изгороди ременный повод оленя, схватил топор и изо всей силы ахнул им животное в лоб. Взметнув ветвистые рога, красавец олень постоял некоторое время как бы удивлённый, затем упал на передние ноги и ткнулся мордой в снег.
