Текст книги "Секреты скандальной невесты"

Автор книги: София Нэш

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

– Похоже, вы все знаете об этом, – отозвалась Элизабет.

– Разумеется, знаю. В чей загон, по вашему мнению, запрыгивают эти титулованные, уже использованные кобылы? Очевидно, он пытался придать своей улыбке видимость порочности, однако Элизабет сумела увидеть за этим что-то более глубокое и печальное.

Он раздраженно втянул воздух.

– Вы упускаете нечто существенное. Учитывая ошеломительную удачливость Пимма, вы могли бы не обращать внимания на мелкие раздражающие моменты, такие, как его самомнение, хамоватость, любовь к моралям и… гм, не слишком отшлифованный ум.

– Я не могу. – Она на короткое время закрыла глаза, затем посмотрела мимо Роуленда на течение реки.

– Почему?

Услышав это мягко произнесенное слово, Элизабет заколебалась, затем сказала себе, что не должна быть настолько глупой, чтобы довериться ему. И в то же время ей хотелось рассказать ему. Она в нерешительности произнесла малопонятную фразу, не вполне уверенная в том, что произнесла ее вслух:

– У меня нет доказательств…

– Чего?

– Вы не поверите мне.

– Попытайтесь.

– Нет.

Он взял Элизу за руку и заставил посмотреть ему в глаза.

– Довольно. Расскажите мне.

– Нет.

– Почему нет?

– Потому что вы бессердечный тип, в вас нет места доверию или сочувствию.

Он вскинул бровь.

– И это имеет значение?

– Я не знаю, – заикаясь, сказала Элиза. Она чувствовала, что лепечет нечто бессвязное.

– Где та девушка с огоньком внутри? Та девушка, которая заставляла меня, есть из ее рук? – хитро спросил он.

– Она устала. – Элизабет опустилась на землю, земной аромат летней травы подействовал на нее почти успокаивающе. Она ощутила на себе загадочный взгляд Роуленда. – Мой отец ответил отказом на генеральское предложение, потому что я просила его об этом. Видите ли, сперва я думала, что Леланд Пимм – человек благородный и храбрый, но со временем уловила за этой маской черточки странного и порой жестокого человека. Наверное, я ошибалась с самого начала. – Она судорожно вздохнула и добавила без видимой связи: – Менее чем через неделю после отказа мой отец и муж Сары были убиты при осаде Бадахоса. Я подозреваю, что к этому приложил руку Пимм.

Он схватил ее за руку и помог ей подняться.

– В самом деле?

– Я знаю, что вы не поверите мне, – несколько обиженным тоном сказала она.

– Нет, просто я не имел понятия, что таит в себе старина Пимм. Я никогда не думал, что он может любить кого-то так же, как любит себя.

– Повторяю, я никогда не смогу это доказать.

– Прошу прощения, но боюсь, что я что-то упустил, – сказал Роуленд. – Почему вы просто не послали этого мерзкого козла ко всем чертям? Не сказали, что вы не хотите, чтобы он тратил на вас груды денег, что вам плевать на его чертов титул. Это ведь девятнадцатое столетие, а не Средневековье? Я начинаю думать, что вы… О Господи, он не изнасиловал вас?

У нее слегка оттаяло сердце. Он не стал допытываться относительно ее уверенности в вине Пимма, несмотря на полное отсутствие у нее доказательств.

Это значило для нее очень много. Даже у Сары были серьезные оговорки.

– Разумеется, он меня не изнасиловал. Неужели вы думаете, что отец не научил меня защищать свою добродетель? Я знаю, где у мужчин уязвимые места.

Губы Роуленда задрожали, и Элиза заподозрила, что от сдерживаемого смеха.

– Я вам не прощу, если вы смеетесь надо мной.

Озорная улыбка скривила его губы, но он не произнес ни звука.

– Итак, чем же он удерживает вас, Элизабет?

– Я не давала вам разрешения называть меня по имени. Ответом была молчаливая поддразнивающая улыбка.

– Я рассказала вам все самое важное, – негромко, но настойчиво сказала Элиза. – А теперь отпустите меня.

– О чем рассказали? О том, как нанести ущерб моим уязвимым местам?

– Нет. Ваши находятся не на обычном месте.

Роуленд улыбнулся:

– В самом деле? И где же они находятся?

Она посмотрела на твердые скулы его худощавого лица, на котором нельзя было прочесть ни того, что он чувствует, ни того, чего хочет. Это человеческий остров, овеянный разрушительными ветрами прошлого.

И она воспользовалась шансом.

Она вдруг приподнялась на цыпочки и мягко, очень мягко прикоснулась губами к его жесткому рту.

– Вот здесь, – шепнула она.

Роуленд с шумом втянул воздух.

– И еще здесь, – добавила она, прижав губы к его впалой, чуть заросшей щеке. Затем отпрянула назад, чтобы увидеть его реакцию.

Он стоял молча, без движения, словно часовой у церкви Святого Георгия. И только его глаза следили за ней.

Она снова поцеловала его – на сей раз в шею, и почувствовала, как дернулось у него адамово яблоко. Это было единственным знаком того, что она пробила брешь в человеке, который привык быть защищенным стенами более надежными, чем стены крепости. Элиза подозревала, что он никогда ни перед кем не раскрывался, даже перед собой. Тем не менее, она предложила нежность. Ее руки почти коснулись его.

Он тут же остановил ее пальцы, когда те прикоснулись к пуговицам его серого шелкового жилета.

– Ошибочный загон, – прошептал он и отодвинул ее от себя.

Обиженная его неверным предположением, она отступила. Однако он приблизился, продолжая смотреть ей в глаза. Сама того не подозревая, она оперлась о ствол высокого дуба. Роуленд прикоснулся рукой к ее лицу, и Элиза сглотнула. Однако он вовсе не хотел приласкать ее. Он осторожно снял с ее головы забытый черный парик.

– К черту это травести, – пробормотал он и стал вынимать из ее волос шпильки. Он делал это молча, пока наконец не извлек последнюю, после чего провел пальцами по распущенным волосам, как бы массируя ей голову. Элиза смогла лишь сдержать стон благодарности.

– Простите, что втянула вас в эту ужасную сцену в церкви, – прошептала она.

– Это не имеет значения. Не могу сказать, что я удивился, – ответил Роуленд. – Свадьбы оказывают на вас прямо-таки кошмарное влияние.

Ей захотелось зарыдать от такого великодушия. Джентльмены, которых она знала, не переставали трезвонить о том, что их втянули в постыдное дело.

Он погладил ей щеки и голову, его бледные глаза потемнели. Большой палец чуть опустился и коснулся ее приоткрытых губ. У Элизы участилось дыхание.

И вдруг в мгновение ока выражение его лица изменилось. Он тихонько чертыхнулся и прижался лбом к ее лбу. Она опустила глаза и увидела, как ритмично поднимается и опускается его огромная грудь. Очевидно, он боролся с собой, собираясь принять решение.

А затем он буквально набросился на нее. Она ощутила на щеках и губах его хриплое дыхание. Он согнул колени и сдвинул свои мощные руки таким образом, чтобы плотнее прижать ее к себе, его широкая грудь стиснула ей груди, которые заныли, распространяя это ощущение по всему телу.

Он застонал и обнял Элизу так, словно хотел защитить от бури, словно хотел уберечь ее ценой собственной жизни.

О Господи! Он целовал ее – и совсем не так, как в церкви, и не так, как она, когда с ее стороны это был жест нежности. Этот поцелуй был воплощением страсти.

Его рот дразнил ее губы с незабываемо нежной, но мужской добросовестностью. Он пробовал ее на вкус и ласкал губы до тех пор, пока она не потеряла над собой контроль. Он покусывал уголки ее губ, и она инстинктивно открывала их, впервые становясь от этого уязвимой.

Элиза была ошеломлена силой страсти, охватившей их обоих. Никогда в жизни она не испытывала такого экстаза. Хотя ее и целовали-то всего лишь дважды за всю жизнь – и, конечно же, без столь откровенной чувственности. Сейчас это был не просто поцелуй. Это было нечто запрещенное для целомудренной женщины. Она должна бежать от этого. Однако она не могла пошевелить ногами.

Он когда-то поклялся не делать этого. Он дал зарок, что желание и страсть никогда не сделают его неуправляемым. Он жил в соответствии с простым, суровым кодексом поведения. И вот женственность в виде этой высокой хрупкой девушки напрочь растворяет выстроенные и дотоле не нарушаемые строгие правила. Роуленда ужаснуло, как легко забралась она ему в душу. Каждый дюйм тела горел к ней желанием.

Прошли десятилетия с тех пор, как он по-настоящему ощущал вкус женских губ. Да, соединялись важнейшие части тела, это было. Но такое… Этот пьянящий вкус был тем кошмаром, который способен довести до грехопадения.

О Господи Элиза была такой сладкой, такой невинной, она порождала это жадное стремление к нежности, к прикосновениям, к тому, чтобы ощутить ее на вкус. Роуленд крепко прижал ее к себе, смакуя исходящий от нее запах душистого мыла и нежной кожи. Она была бальзамом от всевозможной грубости его жизни. И этот теплый, медовый вкус манил и искушал.

Она почти ничего не знала о поцелуях. Ее губы и движения были неуверенными, мягкими, словно перемещения крыльев бабочки по лепестку, и такими же хрупкими.

О Господи, он становится сентиментальным, как какой-нибудь распустивший нюни поэт.

Она не уклонялась ни от чего из того, что требовал Роуленд. Она позволила ему положить ее тонкую длинную руку ему на шею. Она не протестовала, когда он дотрагивался до ее самых интимных частей тела. Оказавшись опутанным этими сладостными чарами, он сразу же забыл о своих железных, давно выработанных принципах.

И сделал это с удовольствием, с радостью.

Рядом откашлялся мужчина. Они оба, задыхаясь, разорвали объятия.

– Джонси? – хрипло окликнул слугу Роуленд. – Ты чертовски точен.

– Как вы и учили меня, сэр.

Роуленд обошел ствол дерева.

– Пойдемте, мисс Ашбертон, – сказал он, страшно недовольный тем, что так быстро потерял разум. Он предложил ей руку, она положила ладонь сверху, позволяя ему увести ее к карете. Он помог ей подняться, она ожидала, что он тоже сядет в карету. Однако ей пришлось разочароваться. – Вас довезти к мистеру Джоунзу?

– У меня есть выбор?

– У нас у всех есть выбор, Элизабет.

– Вы не собираетесь садиться в карету?

Он устремил на нее пристальный взгляд.

– Нет. У меня есть свои дела, как и у вас.

Элиза помолчала, легкий румянец заиграл на ее щеках.

Стало быть, вы отпускаете меня? Я больше не в долгу у вас, даже после сегодняшней выходки?

Роуленд коротко кивнул.

– Но мои вещи…

– Их вам передадут.

– А новая кухарка – я обещала помочь ей в первый день и…

Вероятно, если бы она хотя бы намекнула, сказала бы хоть одно слово о том, что произошло между ними, он заколебался бы. Но всего на момент. Он взглянул на Джонси, который изо всех сил старался не смотреть на них и с независимым видом посвистывал.

– Отвези ее на Портман-сквер – длинным окружным путем. В Хелстон-Хаус. У леди там назначена встреча.

Мэннинг взглянул на нее уголком глаза. Затем повернулся, чтобы поднять с земли забытый парик. Роуленд передал его вместе со шпильками, тщательно следя за тем, чтобы не дотронуться до ее рук. Затем плотно закрыл дверцу кареты и зашагал прочь.

Внутренний голос шептал Элизабет, что, скорее всего в последний раз она видит этого самого непонятного мужчину в Англии. Он сбивал с толку, словно хитрая лисица во время охоты. Впрочем, кто она такая, чтобы полностью понять его или любого другого мужчину? Разве она уже не доказала, что является самым плохим в мире знатоком человеческой натуры?

Глава 7

Роуленд Мэннинг смотрел на клубы пыли, которые оставила за собой удаляющаяся карета, а мысленно видел лишь обрывочные картинки детства. Мысли о красивой женщине, которая была способна успокоить его совесть одним своим появлением, покинули его при виде сцены, представившейся ему. Зажмурившись, Он взглянул на солнце, чтобы увидеть это четче.

Беспризорные мальчишки. Дети и старая женщина, все в грязных лохмотьях и головных уборах из мешковины, на которых смотрели как на прожорливых голодных птиц, не достойных даже считаться людьми. Он судорожно втянул в легкие воздух.

Какого черта он придумал привезти ее сюда? Он поклялся никогда сюда не возвращаться. Сам того не сознавая, он направлялся к набережной. Вода в реке сейчас упала в этом никогда не проходящем цикле приливов и отливов, что в детстве служило для него важным расписанием.

Господи, эти дети выглядели гораздо меньше и костлявее, чем он думал. Однако в то время он, скорее всего, был таким же. Хотя нет. Он всегда был крупнее других. Рожден от элитного корня, говаривала мать.

Рожден от сильного аристократического родителя, не в пример Говарду или Мэри.

Он зажал нос, когда до его ноздрей долетел зловонный запах. Говорили, что на дне Темзы можно найти свидетельства любого греха и быстротечности жизни. Только самые обездоленные добывали себе на пропитание, ковыряясь здесь в поисках потерянного угля или чего-то другого, имеющего хотя бы малейшую ценность.

Он посмотрел на свои руки и выдохнул. Он никогда не мог забыть ощущение скользкой грязи. У него вдруг закружилась голова, он почувствовал тошноту и вспомнил, что не ел с самого утра, торопясь стать свидетелем сцены в церкви Святого Георгия. Ноги сами понесли его от берега, пока он не осознал, что пешком прошел весь путь до конюшен, позабыв если не о своем горестном прошлом, то о завтраке.

Когда карета подъезжала к Хелстон-Хаусу, Элизабет кончиком пальца дотронулась до опухших от поцелуев губ. Она не представляла себе, что поцелуй может пробудить в груди такую бурю эмоций. Она полностью потеряла контроль, когда он заключил ее в кольцо своих рук. В течение нескольких минут было такое ощущение, что в мире их только двое и что они купаются в безбрежном счастье. Ее груди болели от соприкосновения с крепкой мужской грудью. Она забылась в его объятиях, забыла о тех страхах, которые давили на нее.

Она ощущала лишь вкус страсти, вкус надежды.

Все эти бередящие душу мысли враз отлетели от нее при виде двух одетых в алые мундиры офицеров, промелькнувших мимо оконца кареты. По мере приближения кареты к величественному фасаду на Портман-сквер мужество очень быстро иссякло, Элиза стала поспешно поправлять прическу. Она прикрепила шпилькой выбившийся локон и расправила симпатичное голубое шелковое платье, которое ей подарила Эйта, когда она и Сара осмелились нанести первый визит вдовствующей герцогине. И вот Элизабет снова здесь, зависимая от герцогини и других людей, у которых не было оснований ей помогать.

Увидев, что она вышла из кареты, один из двух солдат, восседавших на лошадях, двинулся в ее сторону. Элиза торопливо поднялась по белым мраморным ступеням, но остановилась на середине.

Она вдруг поняла, что больше не надо убегать и прятаться. Повернувшись, она нашла в себе дерзость махнуть рукой мужчине. Тот удивленно остановил перед Хелстон-Хаусом лошадь и кивнул. Она степенно поднялась до площадки, и дверь перед ней открылась раньше, чем она дернула за дверной молоток.

Едва Элизабет вошла внутрь, Сара бегом спустилась с парадной лестницы и бросилась ей в объятия. Любезнейшая, добрейшая леди, которая на одну треть была ей подругой, на две трети – мудрой старшей сестрой. Элизабет не сразу удалось отстраниться, чтобы заглянуть в очаровательные серые глаза и увидеть милую улыбку. Позади Сары Элизабет увидела мистера Джона Брауна и красивого джентльмена, который сопровождал Сару в церковь Святого Георгия, а также вдовствующую герцогиню с собачкой коричневого окраса на руках; все они спускались по лестнице более степенно, чем Сара.

– Ах, Элиза, я так рада, что ты здесь. Я хотела удостовериться, что с тобой все в порядке. Ну и веселенькую историю мы устроили, моя дорогая!

– Не мы. Я, – поправила ее Элизабет.

Подошла Эйта с собачкой, уютно устроившейся у нее подмышкой.

– Я уверяла Сару, что ты выйдешь из положения, что мы разберемся со всем этим. Мне никогда не нравилась мысль о том, что надо убегать и прятаться. Это ничего не решает. – Герцогиня одарила мистера Брауна взглядом, в котором читалась смесь смущения и раздражения.

– Да, мэм. – Элизабет сделала вежливый реверанс и поцеловала герцогиню в морщинистую щеку.

Мистер Браун тепло потряс ей руку и прошептал достаточно громко, чтобы все могли услышать:

– Дорогая моя, не слушайте вы Эйту. Уверяю вас, что бегство – это вполне приемлемая вещь.

– Ну! – Эйта, похоже, готова была сказать что-то и покрепче, но прикусила язык.

Было нечто очень странное в том, как Эйта смотрела на мистера Брауна, и как мистер Браун смотрел на Эйту. Создавалось такое впечатление, что Эйта толком не знала, что делать или что говорить.

– Элизабет, – наконец снова заговорила Эйта, – я должна представить тебя графу Уаймиту, доброму другу Бофора и моему соседу в Дербишире. Лорд Уаймит, могу я представить вам миссис… ахнет, мисс Элизабет Ашбертон? Прощу прощения, Элизабет, мне трудно запомнить, что вы никогда не были замужем.

– Ничего, простите, что не сказала вам правду сразу, как только мы встретились.

Глаза высокого джентльмена блеснули, когда он наклонялся к ее руке.

– Счастлив видеть леди, которая способна привести в негодование генерала Леланда Пимма.

– Послушайте, Уаймит, не будем об этом… пока, – сказала Эйта.

– Где все остальные? – тихо спросила Элизабет.

Сара схватила ее за руку, словно боясь потерять из виду.

– Они на праздничном завтраке в честь герцога и герцогини Бофор, хотят определить, узнал ли вас, в том парите кто-нибудь, кроме Пимма. Это идея мистера Брауна.

– Нет, – раздраженно возразила Эйта. – Это была моя идея. Я поднаторела в интригах и инстинктивно поняла, что мы должны просочиться внутрь, чтобы узнать как можно больше.

Долгий шумный вздох мистера Брауна был весьма красноречив.

Элизабет внимательно изучила выражение лиц всех стоящих перед ней.

– А генерал Пимм?

– Он ожидает тебя в гостиной над лестницей, Элиза, – пробормотала Сара, лицо которой стало бледным и испуганным.

Лорд Уаймит с весьма теплым выражением лица посмотрел на Сару и предложил ей руку.

– Миссис Уинтерс, я предлагаю вам свою руку.

Сара с застенчивым видом приняла поддержку красивого джентльмена. Ага, так вот как обстоят дела. За тот короткий промежуток времени, пока она отсутствовала, земля вращалась, постоянно меняя положение дел. Даже Сара, самая постоянная переменная в жизни Элизабет, нашла утешение в ком-то новом – в лорде Уаймите.

Шишковатая рука герцогини придержала Элизабет.

– Элизабет, у нас всего лишь один момент, моя дорогая. Люк, Куинн и Майкл снабдили меня сведениями – не то чтобы я нуждалась в их разрешении, как вы понимаете, – так вот, вы ни при каких обстоятельствах не обязаны принимать ухаживание генерала. – Она сделала паузу. – Если, конечно, вы сама искренне не желаете этого. Мы, разумеется, будем отстаивать то решение, которое примете вы.

Мистер Браун наклонился поближе.

– Делайте то, что вам подсказывает сердце, милая девушка.

– Слова, которыми можно жить, – томно пробормотала Эйта.

– Пожалуй, я должен вернуться в городской дом графини Хоум, – ответил мистер Браун, глядя на Эйту.

– Делайте, что вам подсказывает сердце, старина, – пробормотала Эйта.

Сара, чтобы предотвратить баталию, ненавязчиво вступила в разговор:

– Элизабет, ты не обязана идти к нему.

– Да, – снова заговорила Эйта, повернувшись к мистеру Брауну. – Какое нам дело, что этот генерал – увешанный наградами герой и ветеран войны? Вы слышали о дворце, который он собирается построить рядом с дворцом Веллингтона? Все привыкли называть его номером два, поскольку Веллингтона называют номером один. Это пахнет подражательством, и никому это нравиться не может – симпатии вдовствующей герцогини были очевидны благодаря ее притянутым за уши, попыткам очернить Пимма.

Дело в том, что генерал явился как идеал и образец, словно безоблачный летний день – такой как нынешний. И добросердечная герцогиня прилагала все усилия к тому, чтобы найти теневые стороны его характера, дабы действия Элизабет не выглядели смешными. Это была одна из многих причин, почему Элизабет полюбила Эйту. Никто из дочерей или жен военных, за исключением Сары, никогда не относился к ней так дружески. В самом деле, ее считали отчаянной, своенравной девчонкой, от которой надо держаться подальше. Женщины ополчились против нее, когда она надела бриджи, чтобы ездить верхом, а не трястись в повозках с другими женщинами. Элизабет не могла разочаровать тех немногочисленных леди, которые приняли ее в свой круг.

– Честно говоря, – продолжала Эйта, – генерал понятия не имеет, что он ничто по сравнению с моим дорогим Веллингтоном.

– Эйта, он все еще остается ответственным за успех в окончательном наступлении на лягушатников, – сказал мистер Браун, продемонстрировав шотландский акцент. – Не сбывайте об этом. Остальные наши соотечественники любят его, потому что он известен тем, что вел дивизии в бой, а не сидел на холме, наблюдая, как разворачивается баталия.

На лице Эйты появилось выражение неуверенности, тем не менее, она нашлась:

– А разве генералы не должны находиться на расстоянии, чтобы наблюдать И перенаправлять небольшие группы солдат, если понадобится?

Мистер Браун сурово посмотрел на герцогиню.

– Маленькие группы? Это вам не кружок по шитью одеял, Эйта.

Элизабет опечалило, что Эйта и ее мистер Браун все время спорят. Очевидно, они пикировались в течение пяти десятилетий, испытывая явное влечение друг к другу.

– Ваша светлость, – сказал лорд Уаймит, приходя на помощь мистеру Брауну, – даже принц-регент заявил, что Веллингтон не смог бы без Пимма прогнать Наполеона через Пиренеи. – Сделав паузу, он повернулся к Элизабет. – Разве может генерал быть таким ужасным, как вы говорите? Вы были свидетельницей…

– Нет. И я могу ошибаться. И нет ничего удивительного, если я ошибаюсь. – Элизабет в упор посмотрела в лицо каждому из своих друзей – как новых, так и прежних.

– Он сказал, что направил своих офицеров на ваши поиски потому, что чувствовал себя обязанным вернуть вещи вашего отца, – неуверенно сказала Эйта. – Он умеет красиво говорить. И вот еще вам письмо – второе за неделю. Прошу прощения, но мы позволили себе вскрыть его, поскольку оно пришло без имени адресата.

Элизабет быстро развернула письмо.

«Дражайшая моя любовь!

Я готов полететь к вам. Чего бы я только не отдал, чтобы снова заключить вас в объятия. Любовь моя, вы милее всех тех образов, которые я носил в себе последние месяцы. Скоро, очень скоро мы будем вместе, и никто не разлучит нас снова – ни на одну минуту, ибо я намерен быть рядом с вами вечно».

Элизабет заставила себя посмотреть на озабоченные лица всех, кто окружал ее.

– Все в порядке. Я приняла решение. Пожалуй, я все время знала, что я сделаю.

Все вздрогнули, зашевелились и заговорили.

Вперед вырвалась Эйта.

– Что бы вы ни решили, мы подержим. Великая свадьба, великий побег.

– Я устала прятаться, Эйта, – пробормотала Элиза, чувствуя, как ею все сильнее завладевает тоска.

Маленькая леди издала вздох, который должен был продемонстрировать великое облегчение.

– Ну… словом, что бы ты ни решила. Я очень хорошо организовываю свадьбы, ты ведь знаешь. Мы обязательно…

– Приветствую, Элизабет. – Голос донесся сверху, и все подняли глаза.

Пимм стоял возле позолоченных перил, при всех своих величественных регалиях, его китель был увешан медалями, лентами и золотым галуном, свидетельствующим о том, что он великий воин. Солнечный свет, падающий из круглого окна, словно обливал его золотистыми лучами, отчего белокурые волосы почти светились.

– Я требую вашего внимания, будьте добры. – Его голос прозвучал, как всегда, командно, с особой силой форсируя каждый слог. По позвоночнику Элизы пробежала волна дрожи.

Эйта захлопнула рот. Элизабет впервые видела, что герцогиня действительно замолчала. Когда вся группа двинулась в сторону лестницы, сверху долетело новое приказание:

– Я прошу о приватном разговоре.

Все остановились, сбитые с толку его просьбой.

– Прошу прощения, – хмыкнул генерал, и на его тонких губах появилась улыбка. – Разумеется, я не против, чтобы ее сопровождала одна из подруг. Приличия должны быть соблюдены. – Миссис Уинтерс?

– Да, разумеется, сэр, – звонко ответила Сара. Элизабет и Сара медленно поднялись по лестнице, слыша позади шепот герцогини:

– Будет подан поднос с чаем и… – Дальше Элизабет не расслышала.

Прикосновение Леланда Пимма, когда он наклонился к ее руке, стоило немалого напряжения, после чего он повел Элизу через украшенную фресками галерею в официальную гостиную этой знаменитой резиденции. Дух герцога Хелстона узнавался в каждой детали этой оформленной в греко-римском стиле, но в то же время весьма элегантной комнаты.

Пимм показал на шезлонг с высокой спинкой и позолоченными змеями, поддерживающими темно-шоколадные подушки. Элиза опустилась на край шезлонга, в то время как генерал вялым, но властным движением руки показал Саре на стоявшее лицом к окну кресло в другом конце этой длинной комнаты, заполненной антиквариатом поколений Хелстонов. Глаза Сары извинились перед подругой.

Он уселся на том же шезлонге, слишком уж близко, чтобы чувствовать себя комфортно.

Он начал тихо. Он всегда так делал.

– Моя дражайшая Элизабет, – сказал он, и его верхняя губа едва шевельнулась при этом. – Я впечатлен вашими усилиями, моя дорогая. Вы не представляете, какое удовольствие я испытываю от хорошей погони.

– Счастлива помочь вам в этом, – напряженно ответила она и заставила себя прямо посмотреть ему в лицо. Неужели она когда-то думала, что он красив? О да. Он был хорошо сложен. Действительно, многих женщин, следовавших за дивизиями Пимма, весьма привлекали его белокурые волосы и голубые глаза. Да, внешность так обманчива. Разглядывая его сейчас, Элиза гадала, что кроется за его полуулыбкой.

– Что? Никаких разговоров? Никаких больше отчаянных игр? Гм… Но вы ведь знаете, что мне всегда очень нравился ваш задор. Хотя я буду настаивать на том, чтобы впредь вы не компрометировали меня поцелуями со всякими мерзавцами. – Он натянуто засмеялся. – Но подозреваю, что, когда мы поженимся, я стану скучать по вашей игривости.

– Вы слишком торопитесь, сэр, – шепотом сказала Элиза. – Я пока что не давала вам своего согласия.

– Не давали? А я подумал, что вы согласны, раз пришли в этот дом.

Элизабет понимала, что лучше не дразнить зверя в открытую. И прикусила губу, чтобы не сболтнуть, что единственной причиной ее появления здесь является понимание того, что он будет преследовать Сару вплоть до появления Элизабет.

Она увидела, что Сара вдруг улыбнулась; ее лицо осветилось лучами солнца, заглянувшего в дальнее окно. Сара пододвинулась ближе к подоконнику и дотронулась до плотных коричневых бархатных штор, отделанных греческим узором.

Элизабет решила отвлечь Леланда Пимма, сыграв на его тщеславии, ибо успехи были излюбленной темой его у разговора.

– Вас можно поздравить, сэр. Насколько мне известно, принц-регент дает в вашу честь бал в Карлтон-Хаусе, где вам будет дарован титул герцога.

Пимм приподнял квадратную челюсть и слегка опустил веки.

– Верно. И вы сможете полюбоваться этой церемонией, поскольку будете рядом со мной, моя дорогая.

Дверь в гостиную распахнулась без всякого предварительного осторожного стука. В комнату вошел мужчина, несущий перед собой громадный поднос с чайным сервизом. Элизабет привстала, преисполненная решимости ему помочь, но увидела, что Леланд Пимм сделал ей знак, чтобы она оставалась на месте. Элизабет уклонилась от прикосновения, но быстро села на место.

– И что мы видим? – с дурным юмором спросил Пимм. – Нас пришел обслужить бастард? Тот самый выродок, который имел наглость поцеловать леди в церкви?

Роуленд Мэннинг, руку которого украшала белоснежная салфетка камчатного полотна, с шиком поставил невероятных размеров поднос на низкий столик, выплеснув лишь несколько капель молока. Всего лишь один бисквит шевельнулся на высочайшей тарелке, стоящей на многоярусной серебряной подставке.

– Вообще-то это она меня поцеловала, – сказал Роуленд, не делая даже призрачной попытки оправдать ее поведение. – Мне ничего не оставалось делать.

Пимм повысил голос:

– Неужели Хелстон не может нанять слуг получше?

Роуленд, не говоря ни слова, подошел к камину, поднял массивное кресло с подголовником так, словно оно весило не более пушинки, и поставил его рядом с Элизабет. Потом сел на край, словно скромный юноша.

– Хелстон может, – ответил Роуленд. – Но, похоже, ему это не приходит в голову. – Роуленд щедро плеснул в чашку чаю и невинно посмотрел на Пимма.

За дверью послышалось шарканье, и Элизабет закусила губу, чтобы не рассмеяться – или не разрыдаться. Ее нервы были напряжены до предела.

Пимм откашлялся.

– Я попрошу вас покинуть нас, Мэннинг. Нам с мисс Ашбертон нужно обсудить нечто весьма личное.

– В самом деле? Очень интересно.

– Черт бы тебя побрал, мужлан! Проваливай отсюда! Ты здесь не нужен!

Роуленд проигнорировал его.

– Сахару, мисс Ашбертон? Или погодите. У нас есть мед – изумительный на вкус. Молока?

– Уходи отсюда, – тихо предупредил Пимм.

– Не терпится, генерал? Не бойтесь, вы следующий. Вы можете использовать это время для того, чтобы решить, предпочитаете ли вы простой бисквит или один из этих, – он с видимым презрением понюхал поднос, – с шоколадом?

– Я не хочу никакого чая, черт побери! – возразил генерал.

– Как вам угодно, – сказал Роуленд. Затем повернулся к Элизабет и выжидательно посмотрел на нее, держа в руке маленький серебряный молочник.

– Молока, пожалуйста, – сказала она. – Сахара не надо.

– Вот как? A я думаю, что вам нужно положить сахар, мисс Ашбертон. Я не забыл вашу любовь к сладкому, например, к имбирному прянику. – Она увидела, как его губы сложились в едва заметную улыбку, когда он положил несколько ложек сахара и передал ей чашку жестом, который явно напоминал женский.

У нее возникло истерическое желание расхохотаться от напряжения, наполнявшего комнату. Роуленд Мэннинг был похож на хамелеона, который подражает действиям великосветской хозяйки. И в то же время его глаза были похожи на глаза черной пантеры в окружении кроликов.

– О, миссис Уинтерс, присоединяйтесь к нам, прошу вас. – Роуленд отставил мизинец, наливая чай в еще одну чашку. – Дорогая моя, я просто обязан настоять на этом.

– Успокойтесь, я понимаю, что вы испытываете…

– Достаточно! – рявкнул Пимм.

Роуленд перестал наливать.

– О, возможно, вы правы. Я перестарался. Подходите, мисс Уинтерс.

Сара подошла и взяла чашку, на ее лице читалось изумление.

– Ах, позвольте мне подать вам кресло. – Роуленд снова подошел к камину, но на сей раз помешкал, прежде чем взять изящное кресло-качалку. – Генерал, вам лучше пересесть сюда, поскольку вы отказались от чая, а миссис Уинтерс, думаю, будет неудобно в таком кресле.

Черты Леланда Пимма исказила ярость. Да, именно таким запомнила Элизабет его лицо, когда тайком увидела, как он зло отчитывал молоденького барабанщика, который потерял в одной из предыдущих баталий своего брата. Именно этот инцидент укрепил ее страхи в отношении генерала.