Текст книги "Лагуна фламинго"
Автор книги: София Каспари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
София Каспари
Лагуна фламинго
Джулиану и Тобиасу – за все!
В бесконечных далях, не позволяющих понять, где заканчивается мир и начинается небо… Доминго Фаустино Сарьементо (борец за модернизацию экономики, государственный деятель)
План, к выполнению которого в 1879 году столь успешно приступил тогдашний военный министр и нынешний президент страны, генерал Хулио А. Рока, должен быть реализован до конца. Больше не будет границ в горах Аргентины, больше ни одна стрела диких индейских племен не сразит ни одного из нас. Аргентинский народ выйдет из тени варварства. (Из доклада представителя военного министерства, 1881 год)
Часть 1
Esperanza – надежда
Эсперанца, Санта-Селия, Сан-Лоренцо, Генуя, Тре-Лома, Чако 1876—1878
Глава 1
Мина замерла в своем укрытии. В узкую щелочку приоткрытой двери она видела, что происходит в кухне. У девочки – а ей было всего пятнадцать – перехватило дыхание. Филипп, ее сводный брат, как раз пришел домой. Мина успела вовремя заметить его и в последний момент юркнула в кладовую. При виде капель крови на его лице и рубашке девочке стало плохо. Керосиновая лампа, стоявшая на столе, отбрасывала отблески на испачканные кровью пальцы Филиппа.
Юноша с удовлетворенным видом посмотрел на свои руки, затем взял пиджак, висевший на спинке стула, и достал из кармана золотые часы. Его лицо озарила широкая улыбка. Часы мягко покачивались на цепочке. С решительным видом Филипп вновь сунул их в карман и снял рубашку, оголив широкие плечи и мускулистую грудь. Все так же улыбаясь, он подошел к ведру с чистой водой и, отфыркиваясь, принялся отмывать лицо и руки. Мина видела, как смешивается с водой засохшая кровь, алыми полосами стекает по щекам и предплечьям, капает на пол. Девочку подташнивало. «Ох, хоть бы он меня не заметил!» – пронеслось у нее в голове. Наверняка ее братец вновь с кем-то подрался – ему нравилось задирать слабых, особенно тех, кто недавно поселился в округе и еще не успел обзавестись друзьями. Тех, кому никто не поможет. К тому же с Филиппом Амборном и его отцом, Ксавьером, никто не хотел связываться.
– Мой Филипп, – говаривал, бывало, Ксавьер, – парень вспыльчивый. Все это знают. Его лучше не дразнить почем зря. Да, так уж обстоят дела. Но он хороший мальчик, мой Филипп… И всегда таким был. Сын всегда был верен мне.
Зажав рот ладонью, Мина подавила стон.
«Он не должен меня увидеть. Господи, пусть он меня не увидит!»
Она не в первый раз встречала Филиппа в таком виде. Новым было то, что на этот раз в кармане его пиджака лежали золотые часы. «Сегодня, – подумала Мина, – он зашел слишком далеко. Он кого-то ограбил».
Но поверит ли ей Филипп, если она скажет, что ничего не видела, ничего не знает, ничего не скажет? «Он не должен обнаружить меня здесь, – пронеслось в голове у девушки. – Он не должен меня здесь увидеть».
Она не знала, в каком Филипп настроении. Иногда его и дразнить-то не надо было, брат просто так бросался в драку, просто потому, что ему это нравилось. А еще ему нравилось видеть чужие страдания. Мина уже давно узнала это, вскоре после того, как они с мамой Аннелией пять лет назад приехали в Эсперанцу. Внешность Филиппа была обманчива: темные густые волосы, крупные черты лица, обворожительная улыбка, веселые глаза, мускулистое тело. И в этом прекрасном на вид юноше двадцати одного года от роду скрывался настоящий дьявол.
Сводный брат Мины вновь осмотрел свои руки и тело. Похоже, он был доволен увиденным, потому что потянулся к полотенцу и принялся вытираться. Затем Филипп проверил свою рубашку и со вздохом отложил ее в сторону. Было совершенно очевидно, что на ткани не его кровь. Парень не был ранен. По крайней мере, так показалось Мине.
Послышался скрип, и девочка подпрыгнула от неожиданности. Дверь на кухню распахнулась. Вошел отчим. Похоже, он не ожидал увидеть здесь сына.
– Ты уже вернулся?
– Произошел несчастный случай, – кратко ответил ему Филипп.
Мине эти двое мужчин казались разбойниками, ренегатами, desperados.
Но почему этого никто не понимал? Почему Ксавьер и его сын оставались уважаемыми в общине людьми? Почему их слово весило больше, чем слово Мины или ее матери? Прошло уже пять лет с тех пор, как они переехали сюда, так почему же казалось, будто они недавно прибыли? Почему никто не потрудился заглянуть за фасад?
Мина увидела, как отчим нахмурился.
– Вот как?
– На меня и на моих друзей напали.
«Он лжет, – подумала Мина, поджимая губы. – Он лжет». При виде крови ей сложно было даже представить себе, что произошло с несчастным, которому не посчастливилось повстречаться сегодня с Филиппом.
– Мина уже вернулась? – спросил брат.
– А что? – подозрительно осведомился Ксавьер.
– Я видел ее сегодня с Франком Блумом, – казалось, совершенно невозмутимо ответил Филипп, но Мина знала, что он замыслил недоброе.
– Черт побери, я же запретил ей разговаривать с этим неудачником! Ох, придется мне преподать урок этой своенравной девчонке!
Мина так испугалась, услышав эти слова, что потеряла равновесие и случайно оперлась на дверь кладовки.
Послышался тихий скрип.
Отец и сын совершенно одинаковым движением повернулись к Мине, а затем переглянулись.
– Мина, дорогая. – Филипп злорадно ухмыльнулся. – Ты там прячешься, что ли?
За несколько недель до этого
Вечерний багряно-золотистый свет заливал широкую равнину. Травы колыхались на ветру, точно волны в море, и, казалось, бились о высокие горы вдалеке.
– А ну стой, проклятая девчонка! – гремел голос отчима, но Мина не останавливалась.
Девочка выбежала из дома и была намерена мчаться дальше, пока ненавистный голос Ксавьера не затихнет. Если бы в этот момент у нее спросили, боится ли она отчима, Мина только пожала бы плечами. Нельзя жить в вечном страхе – девочка поняла это, глядя на мать. Аннелия Амборн, урожденная Винанд, вдова Хофф, всего боялась. И Мина не хотела стать такой же, как она. Когда Мина вернется домой, Ксавьер, конечно, побьет ее, но сейчас девочку это не беспокоило. В этот момент, здесь, вне дома, она была свободна как птица. И это было главное.
Отбежав довольно далеко, девочка остановилась, раскинула руки в стороны и рассмеялась громко, звонко и весело. Многие не поверили бы, что это смеется она, очень уж не вязался этот смех с ее хрупкой фигуркой. Такое несоответствие у многих вызывало недоумение еще тогда, на корабле. Мина нисколько не боялась и оставалась на палубе даже при сильном ветре. Она не страдала от морской болезни и никогда не сомневалась в том, что они благополучно причалят в порт, в то время как другие люди на корабле проводили время в слезах и молитвах, боясь кораблекрушения.
Опустив руки, Мина побежала дальше. Иногда, подумалось ей, хочется расправить крылья и улететь прочь. Но она была человеком, а значит, была обречена жить на земле.
Замедлив бег, девочка оглянулась. Она добежала до места встречи – едва заметного на широкой равнине оврага.
Франк, ее лучший друг, еще не пришел. Мина села на землю. Она была рада, что ее отчим настолько ленив, что не стал бы преследовать ее дальше чем на пару метров. Иногда Ксавьер отправлял в погоню сына, но сегодня Филиппа не было дома. Мина видела, как он флиртовал с какой-то девушкой, и была уверена, что сегодня братец вернется домой поздно. Да еще и пьяным.
Да, сегодня ей и правда повезло, и она ценила такую удачу.
И вновь Мина взглянула на заходящее солнце, огненным шаром катившееся к горизонту. У них с Франком не так уж много времени до того, как стемнеет. Она надеялась, что он скоро придет.
Девочка прислушалась. Многие опасались покидать деревню в этот час. Иногда в этих землях бесчинствовали индейцы, племя тоба, жившее в раскинувшейся на севере провинции Чако. Они набегали на здешние территории, крали скот, а иногда похищали детей и женщин. В областях, граничащих с землями индейцев, домá в деревнях строили близко друг к другу и обносили высокими заборами. Тамошние жители всегда носили с собой оружие, даже выходя на работу в поле. Каждый год в Чако отправляли карательные отряды и сжигали пару tolderias, как тут называли деревни индейцев, убивали нескольких тако, набирали пленников – впоследствии их заставляли работать на полях богачей или отправляли в провинцию Тукуман собирать сахарный тростник.
С этими карательными отрядами каждый год отправлялись отчим Мины и ее сводный брат, хотя семья Амборн еще ни разу не стала жертвой malon, набега индейцев.
Ксавьеру и Филиппу нравилась война. Им нравилось убивать.
Однажды Мина осмелилась спросить, каково это – мстить за обиду, которую тебе не наносили. Ответ отчима окрасился у нее на щеке бордовым, затем синим и наконец через несколько дней – желтым. Соседям пришлось сказать, что девочка упала с лестницы.
Мину стало знобить. Она укутала ноги подолом платья и подтянула колени к груди.
– Давно ждешь? – Знакомый низкий голос отвлек ее от невеселых мыслей.
– Франк, наконец-то!
– Сегодня ты была не очень-то осторожна. О чем задумалась?
– Да так, о разном. – Мина нежно смотрела на друга.
Все эти пять лет, с первых же дней ее пребывания здесь, Франк был ее верным товарищем и единственной надеждой. Иногда Мина задумывалась о том, как за эти годы изменился его голос. Еще бы – Франку уже исполнилось семнадцать, он стал взрослым мужчиной, не чуравшимся тяжелой работы.
Мина смущенно отвернулась – в ее голове вновь возникли странные мысли о том, как приятно было бы прикоснуться к Франку, ощутить тепло его кожи, вдохнуть столь знакомый запах. «Хочу обнять его и никогда не отпускать».
Мина заставила себя поднять голову и посмотреть на Франка.
Она ни в коем случае не хотела, чтобы он заметил ее смятение. Эти странные мысли выбивали девочку из колеи.
– Ну, как прошел сегодняшний день?
– Ты имеешь в виду, как мне работалось с твоим отцом?
– Не называй его так! – возмутилась Мина.
– Извини. – Франк пожал плечами и вздохнул. – Работа как работа.
Мина кивнула. Она видела, что одежда Франка запылилась, да и лицо было покрыто слоем грязи, зато в черных глазах плясали искорки. Именно его глаза запали ей в душу при первой встрече. Жгучие, загадочные, глубокие. Они светились потаенной силой. В них можно было утонуть. Мина представляла себе эти глаза, когда не могла уснуть. Ни у кого не было таких глаз. Ни у кого, кроме Франка.
Друзья уселись в овраге, служившем им укрытием. Франк обнял Мину за плечи, и какое-то время парень и девочка молчали.
Им не всегда нужно было говорить, достаточно было находиться друг возле друга.
– Скоро стемнеет, – наконец сказала Мина. – Недавно было новолуние.
– У меня с собой фонарик, – спокойно ответил Франк, указывая на небрежно брошенный на землю мешок.
– Ты украл его? – Мина выжидательно посмотрела на друга.
Густые светлые волосы растрепались, пряди падали Франку на лицо. У него всегда был немного растрепанный вид. Юноша пригладил непокорную копну ладонью. Его глаза с вызовом блеснули.
– Позаимствовал. – Он ухмыльнулся.
– У кого?
Мина заметила, что хмурится. Ее светло-карие глаза сощурились. Она напряглась, как кошка перед прыжком.
Франк, наморщив лоб, заправил прядь каштановых волос ей за ухо.
– Ох, Мина, проклятье! Я не хочу все время вкалывать, не хочу все время быть осторожным. Я никому ничего плохого не сделал, никому не причинил вреда, а завтра фонарик будет на месте, обещаю. Никто ничего и не заметит.
У Мины на языке вертелась тысяча едких замечаний, но девочка сдержалась. Она вновь вздрогнула от холода и почувствовала, как рука Франка легла ей на плечо. Девочка замерла. Они познакомились еще детьми, вместе выросли. Такие объятия были ей в новинку. Мина в первый раз прижалась к его плечу. Она прислушивалась к мерному дыханию Франка и наслаждалась прикосновением его шероховатых пальцев, нежно гладивших ее предплечье.
«Я хочу поцеловать его», – подумала она. И прошептала:
– Поцелуй меня.
Юноша помедлил, но выполнил ее просьбу. Первая попытка была неуклюжей, но вскоре они уже целовались так, словно всю жизнь только этим и занимались. Они наслаждались ласками, пили дыхание друг друга.
«Я люблю его, – подумала Мина, когда Франк наконец отстранился. – Теперь я знаю это наверняка. Теперь я в этом уверена».
Они молча сидели рядом, размышляя о том, что только что произошло. Погрузившись в сладкие мысли, Мина провела указательным пальцем по губам.
– Как только представится возможность, мы сбежим отсюда. – Франк вновь затронул тему, которую они обсуждали в последнее время.
Мина кивнула, но ничего не ответила. Они так часто говорили о том, что эта деревня останется для них в прошлом и они начнут новую, другую жизнь. Только в одном Мина была еще не до конца уверена. Вот и теперь эта мысль пришла ей в голову. «Как же мне рассказать об этом маме? Она должна поехать с нами. Я не могу оставить ее здесь, с этими дьяволами».
«Из огня да в полымя», – вот уже который раз за свои тридцать девять лет подумала Аннелия Амборн. Из одной преисподней в другую. Слезы выступили у нее на глазах. Ее муж Ксавьер схватил ее за запястье, наслаждаясь ее стонами. Аннелия знала, что ему нравилось причинять ей боль. В первый раз это случилось через несколько дней после свадьбы. Аннелия посмотрела на лампу на столе, сосредоточиваясь на огоньке, чтобы отогнать мысли о боли и страх.
– Говори, где эта дрянь? Я же все равно выясню. Это уже чересчур, Аннелия! Мина не в том возрасте, когда можно шататься по округе, точно дикарка. Девочка должна работать. Должна вносить свой вклад в наше хозяйство. Мы не можем позволить себе содержать нахлебника. Нахлебников, знаешь ли, принято выставлять за дверь. – Ксавьер возмущенно указал на стопку грязной посуды у мойки.
Над обглоданными костями вились мухи. Ксавьер и Филипп пробыли дома совсем недолго, но уже казалось, будто Аннелия и Мина целый день бездельничали. Аннелия не успела даже накрыть на стол к ужину – отец и сын так изголодались, что уже пару раз перекусили, устроив на кухне беспорядок. А ведь и Аннелия, и Мина не присели с самого утра: убирали в доме, работали в саду. Они подоили корову и вывели ее на пастбище, наносили воды. «Я всего лишь хотела, чтобы моя доченька вновь могла вести нормальную жизнь».
Аннелия заставила себя не смотреть на пасынка, чтобы лишний раз не злить его. Филипп откинулся в кресле, вытянув ноги, поэтому нужно было старательно его обходить, чтобы не споткнуться. Черные волосы юноши падали на плечи. Их давно пора было подстричь. На подбородке проступила щетина. Да уж, он выглядел как настоящий «плохой парень», и Аннелия знала, что это нравилось многим девушкам. Должно быть, мать Филиппа была настоящей красавицей. Она умерла за четыре года до приезда Аннелии и Мины. По слухам, она упала с лестницы.
– Ты можешь пообещать мне, что будешь присматривать за девчонкой?! – прорычал Ксавьер, все еще сжимая ее руку.
Аннелия кивнула, пытаясь высвободиться из его хватки. Заметив ее жалкие потуги, муж ухмыльнулся и резко разжал пальцы, отчего женщина потеряла равновесие. Ей пришлось схватиться за стол, чтобы не упасть.
«И как только я могла подумать, что в его лице обрету защитника для себя и для Мины? Как я могла доверить ему нашу жизнь?»
Она все сделала неправильно. Как всегда. Отец был прав: она настоящая дура.
– Ладно. А теперь пора накрывать на стол, жена. И хватит печалиться. Твое уныние иногда просто невыносимо! Ну же, скорее, мы с сыном проголодались.
Аннелия поспешно подошла к печке. Сегодня она приготовила тушеный картофель с щедрой порцией мяса.
Подав ужин мужчинам, Аннелия взяла немного и себе и села за стол, ожидая, пока Ксавьер произнесет молитву. Едва прозвучало слово «аминь», как Филипп набил себе рот едой. Жир стекал по его подбородку, капая на рубашку.
«И зачем только я прочитала то злополучное объявление? – пронеслось в голове у Аннелии. – Зачем приехала сюда? Я разрушила свою жизнь, а главное, уничтожила будущее Мины. Мне никогда не загладить эту вину». Ее мать, бабушка Мины, предупреждала, что нельзя принимать столь скоропалительные решения.
Аннелия вспомнила, как по вечерам сидела дома у родителей и пила кофе – настоящий кофе, как часто подчеркивала ее мать. Мама в основном молчала, а отец, как и следовало врачу, производил дотошное вскрытие ситуации, в которой оказалась его дочь.
– Итак, – сказал он однажды тоном, не терпящим возражений, – ты уже три года вдовствуешь. Ты думаешь что-то предпринять, чтобы не сидеть на шее у пожилых родителей?
Услышав, что отец завел этот разговор, мать принялась нервно теребить скатерть. Мина сидела в углу с книжкой в руках. Она всегда была самостоятельной девочкой. «А все потому, что я никогда не была самостоятельной, – подумала Аннелия. – Я несчастная, слабая, ни на что не способная женщина». Тем вечером она прочла то злополучное объявление.
«Ищу жену и мать для своего сына. Одинокий вдовец…»
Аннелия сразу почувствовала духовную связь с этим незнакомым мужчиной. Он был вдовцом. Он был одинок… Как и она. Она была одинока, потеряв своего мужа. И Аннелия ощутила – или ей показалось, что она ощутила – родство с этим человеком. Родители были против ее планов, как всегда.
Впервые Аннелия воспротивилась их воле. Ради Мины.
Прошел год. Они с Ксавьером не успели обменяться и парой писем, как Аннелия с дочерью уже отправились в Аргентину. Путь был нелегким, но мысли о конечной цели не позволяли женщине упасть духом. Она выдержала морскую болезнь и подавила в себе страх, страх перед кораблекрушением и перед неизвестностью.
Через несколько недель Аннелия и Мина прибыли в Буэнос-Айрес. Оттуда они отправились по реке Паране до Росарио, оттуда в Санта-Фе, а затем…
– Что ты так смотришь? Никогда парней не видела?
Аннелия поспешно отвела взгляд, заметив, как ухмыляется Филипп. Почему-то, прочитав объявление, она представляла себе милого маленького ребенка. Но Филипп был уже почти взрослым, когда она прибыла в Аргентину. Взрослым парнем с веселыми голубыми глазами, темной копной волос и уже тогда сильным, мускулистым телом. Аннелии стало неприятно, когда она вспомнила о взглядах, которые он недавно бросал на ее дочь.
– Мальчишка своего не упустит, – с гордостью говорил о нем отец, когда Филипп хвастался своими победами.
Да и Мина за это время выросла. Из маленькой девочки она постепенно превращалась в молодую женщину. Да, ее фигурка все еще отличалась хрупкостью, но формы округлились, а походка и жесты стали более плавными. «Я должна защитить ее, – подумала Аннелия. – Я должна защитить ее, но не знаю как». Она боялась. Аннелия всегда боялась.
Франк удерживал плуг в борозде, пока его отец вел в поводу волов. Ярко светило весеннее солнышко. В других краях, как рассказывала ему мама Ирмелинда, в марте начиналась весна, в июне – лето, в сентябре – осень, а в декабре – зима. Тут же, в Аргентине, времена года перепутались. Весна начиналась в сентябре, лето в декабре, осень в марте, а зима – в июне.
К этому времени они уже почти вспахали поля семьи Дальберг. Если поторопиться, у них останется время и на собственное маленькое поле.
Франк вздохнул. Он занимался этой работой с тех пор, как был совсем маленьким. Иногда ему казалось, что все это началось еще до того, как он научился говорить. Во всяком случае, борозды раньше казались ему намного больше, и каждые десять шагов он спотыкался и падал. Обе руки были заняты, и Франк часто-часто заморгал, чтобы избавиться от капель пота, заливавших глаза. Пот ручьями стекал по его телу, рубашка и штаны липли к коже. При мысли о том, как здорово будет искупаться в реке, парень улыбнулся. Отец покрикивал на волов, время от времени прищелкивая языком.
Вдалеке послышался стук копыт. Франку даже оглядываться не нужно было – он и так знал, что это Ксавьер Амборн, старший рабочий. Еще утром Амборн проверял, все ли в порядке, теперь же пришло время для второго объезда. Франк надеялся, что начальник появится без своего сына Филиппа.
Чувствуя, как напрягаются мышцы на его теле, юноша еще сильнее вдавил плуг в землю.
Всадник перешел с рыси на шаг, проехал мимо Франка и остановился рядом с отцом юноши, Германом. Франк повернул голову. Ему повезло, Ксавьер действительно приехал один, и юноша услышал его голос. Мало у кого был столь неприятный, дребезжащий тембр. Ксавьер скользнул по юноше взглядом.
– Твой сын липнет к моей дочери, Блум. – Ксавьер улыбнулся, но в его голосе слышалась скрытая угроза.
Герман остановил волов.
– Я поговорю с ним, господин Амборн, – покорно закивал он, точно собираясь поклониться.
– Ничего я к ней не липну, – не раздумывая заявил Франк. – Мы давно уже знакомы. И мы друзья.
Медленно, будто не расслышав, Ксавьер повернулся к Франку и криво улыбнулся.
– Друзья? Ты считаешь, что возможна дружба между таким парнем, как ты, и моей дочерью? Вы с Миной где-то шляетесь вечерами, а я должен с этим смириться?! У нас приличная семья!
– Мы с Миной друзья, – повторил Франк.
Сам не зная почему, он опустил голову и потупился.
– Друзья, да? – дребезжал голос Ксавьера. – Ты, должно быть, заметил, что моя дочь уже не маленькая девочка. Она постепенно превращается в красивую молодую женщину, верно? Кто бы мог подумать, учитывая то, каким мелким лягушонком она была раньше!
Франк помолчал. Он думал о Мине, о ее хрупкой фигурке, об округлых формах, о густых волосах, о потрясающих светло-карих глазах.
– Когда-нибудь мы поженимся, – тихо произнес он.
Ксавьер Амборн громко рассмеялся.
– А у твоего сына есть чувство юмора, – сообщил он Герману, подъезжая к Франку. – А кто тебе сказал, что я дам разрешение на этот брак? У тебя же нет ни кола, ни двора! Прости, Герман, ничего против тебя не имею, но ты и сам понимаешь, что вы не очень-то богаты и земли у вас кот наплакал. – Ксавьер вновь посмотрел на юношу. – Иди ты к черту, Франк! – Ксавьер сплюнул. – Ты и моя дочь? Никогда!
Франк отпустил плуг и инстинктивно отступил. Амборн направил лошадь вперед. Юноша, сделав пару шагов, споткнулся и упал. Огромные копыта вороного коня остановились рядом с его рукой.
– Говорю тебе еще раз, жалкий щенок: убери руки от моей дочери, иначе это плохо для тебя закончится!
Франк не ответил. Его пальцы впились в мягкую, только что вспаханную землю. У края поля легкий порыв ветра поднял в воздух пыль с дороги.
Юноша посмотрел на отца, но тот, занимаясь волами, будто и не заметил, что происходит. «Почему он мне не помогает? – подумал Франк. – Почему он меня не защищает?» Его отец не вступился за него уже не в первый раз, но это всегда было неприятно.
– Продолжайте работу! – бросил Ксавьер, возвращаясь на дорогу.
Франк смотрел ему вслед, играя желваками от злости.
– Что, не слышал? – прикрикнул на него Герман. – Давай работать дальше.
И, опять же, не в первый раз Франк задался вопросом, за что отец его презирает.
В следующее воскресенье сразу после службы в церкви Мина и Франк разошлись в разные стороны, собираясь встретиться в тайном месте.
Франк казался задумчивым. Он молча лежал на спине, глядя в небеса. Вздохнув, Мина легла рядом с ним, но потом перекатилась на бок, оперлась на локоть и посмотрела на Франка, а затем устремила взор вдаль. Там было озеро, давшее местности вокруг Эсперанцы ее индейское название – Большая Вода. Так говорили об этих землях индейцы, жившие в пампасах. Иногда озеро выходило из берегов, объединялось с отдельными источниками, и тогда весь регион оказывался под водой. От этого страдало сельское хозяйство. «Первым поселенцам явно пришлось несладко», – думала Мина.
Весной 1856 года сюда приехало около двух сотен семей. Среди них были и родители Франка. В степи негде было достать древесину и другие материалы, поэтому первые колонисты сооружали себе землянки, adobes. Они вручную вспахивали поля и проводили от озера каналы для полива урожая. Франк родился через три года после переезда его родителей в Аргентину. В отличие от Мины, он никогда не видел Германию, родину своих родителей, Германа и Ирмелинды Блумов. Возможно, поэтому ему нравилось слушать рассказы Мины о немецких землях. Иногда он рассказывал Мине о том, как трудно пришлось его родителям, когда они сюда переезжали.
Сегодня Мина и Франк не могли остаться в тайном укрытии надолго – несмотря на то что было воскресенье, дома их ждало много работы, – но проведенное вместе время придавало им сил. В конце концов юноша и девушка нежно поцеловались на прощанье.
– Не забывай меня, хорошо? – почему-то вдруг сказала Мина. – Никогда меня не забывай.
Если Франк и удивился, то виду не подал.
– Никогда, – совершенно серьезно пообещал он.
Погрузившись в раздумья, Ирмелинда Блум месила тесто, глядя на улицу через окно своего небольшого дома. Прошло уже двадцать лет с тех пор, как они поселились в этой стране, но дом побольше по-прежнему был им не по карману. Впрочем, это не имело значения. Какая-то часть Ирмелинды умерла еще много лет назад, незадолго до того как женщина приехала сюда, в пампасы. После ливней реки Парана и Саладо выходили из берегов, затапливая равнину. Об этом им ничего не сказали, когда они уезжали из Германии. Ходили слухи, что в Аргентине плодородная земля, широкие степи, поросшие травой. Земля, на которой можно заниматься сельским хозяйством, разводить скот. Говорили также, что на западе возвышаются небольшие горы, которые называют sierras. Климат влажный, но теплый, дождь идет во все времена года. Звучало это заманчиво. В те годы многие немцы мечтали уехать в Южную Америку. Экономическая ситуация в Германии становилась все хуже, получать хоть какой-то доход едва ли представлялось возможным. Муж Ирмелинды, Герман, поехал во Франкфурт, чтобы разузнать все подробно. Он подписал контракт с представителем Аарона Кастелланоса, зазывавшего переселенцев с севера в провинцию Санта-Фе, и семья отправилась в путь. Кастелланос… Ирмелинде никогда не забыть это имя. Его предложение звучало так соблазнительно: государство выделяло по двадцать гектаров земли на семью, предоставляло небольшой домик, семена, припасы, по две лошади, два вола, семь коров и одного быка. Кастелланос брал на себя часть расходов на переезд. Чтобы оплатить остальное, Блумы распродали свое добро с аукциона. За дом и земельный участок они получили довольно много. После приобретения всего необходимого и оплаты путешествия на корабле у них даже кое-что осталось. До того момента, думала Ирмелинда, все шло так гладко, что она начала подозревать неладное. И ее недобрые предчувствия оправдались.
В Дюнкерке они сели на трехмачтовый корабль «Мармора», и с этого момента начались их несчастья. Плавание длилось два месяца, часто поднимался шторм. Четыре семьи потеряли детей, но Блумов эта беда миновала.
Однако недоброе предчувствие осталось. В Буэнос-Айресе им не разрешили сойти на берег: вспыхнула война между конфедератами, то есть жителями провинций Аргентины, объединенных в республику, и Буэнос-Айресом, не желавшим становиться частью этого государственного образования. «Марморе» пришлось вернуться в Монтевидео. Оттуда переселенцев перевезли на остров Мартин-Гарсия. Дальше пришлось переправляться на пароходах. За время этой поездки, когда люди набились в трюм, точно селедки в бочке, умерли еще две девочки. Маленький ребенок выпал за борт и утонул. Пассажирам едва удалось удержать мать, порывавшуюся броситься за ним. У Ирмелинды при виде всего этого разрывалось сердце.
Женщина закрыла глаза. «Я не должна думать об этом, не должна». Они уже двадцать лет жили в Аргентине, но она вспоминала день прибытия сюда так, словно это было вчера. Каким чужим ей показалось здесь все: и земля, и пейзаж, и растения, и небо, и невообразимые степные дали, и странные местные жители, в основном темнокожие, пришедшие на пристань поприветствовать новоприбывших. «Это наши новые соседи, – говорила себе Ирмелинда, – наши новые соседи». Она твердила эти слова вновь и вновь, точно молитву.
Вскоре прискакали всадники, сопровождавшие большие телеги. Лошади – Ирмелинда видела такое в первый раз – были впряжены так, что оглобля непосредственно соединялась с подпругами. Ирмелинде это показалось странным – и жестоким по отношению к животным.
Выгрузка тоже проходила странно. С берега на борт перебросили доски, и здешние жители набросили лассо на коробки и стали стягивать их на берег.
В первые мгновения Ирмелинда не могла оправиться от изумления. А потом случилось ужасное… неописуемое… и виноват в этом был Клаудиус Либкинд.
Ирмелинда вновь вытерла рукавом глаза.
Хотя семьи Либкинд и Блум в пути подружились, в Эсперанцу они добирались разными путями. По дороге Ирмелинда видела жителей, стоявших вдоль дороги недалеко от крестьянских хуторов, которые тут называли ранчо – ranchos. Женщины угощали ее свежим молоком, которое подавали почему-то в горшочках, сделанных из тыквы, так называемых калебасах. Детей, приехавших с новыми колонистами, эти горшочки пугали. А вот Ирмелинда едва ли обращала внимание на происходящее вокруг. Она словно оцепенела.
В первые недели и месяцы в Аргентине у нее было столько дел, что почти не оставалось времени на то, чтобы думать о случившемся, предаваться своей боли. Новая жизнь увлекла их всех, и не было времени прислушиваться к чувствам. Так, вскоре оказалось, что скот тут не такой покладистый, как в Европе. Стоило привязать быка или корову недостаточно крепко – и упрямое животное отправлялось на то ранчо, на котором выросло, и потом с огромным трудом приходилось отправлять его к законному владельцу.
Но со временем все вошло в привычную колею. После завтрака нужно было надевать на вола ярмо или впрягать в плуг лошадей и идти пахать поле. Если в семье был всего один мужчина, помогать приходилось детям. Ирмелинда видела, как пятилетние малыши вели в поводу лошадей, пока их отец с силой вдавливал плуг в землю.
Тогда они ели в основном кукурузу – утром, днем и вечером. Каждый вечер приходилось молоть кукурузу в муку, чтобы на следующий день напечь лепешек. Затем можно было посидеть у огня, поболтать и наконец отправиться спать. На керосин для ламп денег не хватало.
Приспособились колонисты и к опасностям здешней жизни: в этих землях кочевали индейцы, вольный и дикий народ, живший по своим обычаям, и потому мужчинам приходилось работать в поле с оружием за спиной.
Строя жилища, переселенцы старались поставить по четыре дома рядом и ночами выставляли дозорных.
Возникали проблемы и с соседями-аргентинцами, которые жили тут уже довольно давно. Вначале они радостно приветствовали новых колонистов, но вскоре радость сменилась жалобами на щедрость правительства Аргентины к новоприбывшим. После длительных дебатов в аргентинском сенате было принято решение распределить колонистов по разным поселениям – считалось, что если все переселенцы осядут в отдельных колониях, они создадут замкнутые сообщества, и это приведет к отчуждению населения страны. Но колонисты воспротивились, не желая идти в наемные работники на чужие ранчо или переезжать в другие деревни. Вскоре после этой маленькой победы приехали новые переселенцы из Германии. Среди них были и Амборны.
