Текст книги "Московский бридж. Начало (СИ)"

Автор книги: Слава Бродский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

«Летом 1972 г. в Москве стали проводить отборочные турниры за право поехать на Таллиннский турнир, в котором участвовали лучшие бриджисты страны… Так как Бутаев уехал летом на заработки, я играл с Лешей Злотовым (Тим Злотов ходил тогда пешком под стол). Желающих принять участие в отборе оказалось очень много (!), отбор проводился долго и в 2 стадии; на 2-й стадии к отбору присоединились сильнейшие пары Москвы: Голдин – Нестеров, Мельников – Бродский, Солнцев – Пшебыльский [Пржбыльский. – С. Б.]…

Первая команда Москвы в составе Голдин – Нестеров, Донской – Кронрод и Стрижевский – Стояновский выиграла командный турнир [в Таллине. – С. Б.] и завоевала кубок, из которого в поезде на обратном пути дружно пили водку. Голдин с Нестеровым показали очень высокий результат и в парном турнире (2-ю сессию выиграли с огромным отрывом)… С нашей же командой начались приключения еще до начала турнира. Я, Злотов и Мельников вылетели в Таллинн заблаговременно, Слава Бродский мог начать турнир только на второй день, а Ю. К. Солнцев с Пшебыльским решили лететь в последний момент и попали в нелетную погоду. Слава Пшебыльский, перенервничав, вообще поехал из аэропорта домой, а Юрий Константинович изрядно опоздал к началу турнира, и мы остались втроем. Пока он добирался, мы получили уже изрядный штраф и заняли в итоге последнее, 8-е место».

Да, Первая московская команда выступила на Таллинском турнире 1972 года отлично. Отлично выступили и Вилен с Леоном в одной из сессий парного турнира, выиграв ее с большим отрывом от второго места.

Вилен рассказал мне такую историю. В парном турнире они с Леоном сидели на линии N-S. И вот в какой-то момент к ним за стол пришли супруги Бабаджан. Пара Нестеров – Голдин могла внушить страх кому угодно. Поэтому, увидев за очередным столом Вилена с Леоном, Бабаджан сказал: «О-оо! Пришли в логово к волку».

Бабаджаны начали с того, что в первой сдаче не поставили очевидный шлем, который игрался практически всеми, но который у всех шел без одной из-за плохого расклада.

Во второй сдаче после торговли «1 пика – 2 пики» Бабаджан сказал: «Когда жена приглашает – я всегда принимаю». И поставил 4 пики.

А дальше пошел такой диалог:

– Кто тебя приглашал?

– Ты же сказала – три пики.

– Я сказала – две пики.

В этой сдаче все импасы проходили и все, что нужно, было пополам. Итого Вилен с Леоном заработали два чистых нуля.

С тех пор, когда случалось мне в парном прийти за стол, где сидел Вилен, я всегда говорил: «О-оо! Пришли в логово к волку». Вилен всякий раз при этом посмеивался. Но посмеивался он как-то кривовато. Во-первых, потому, что это вызывало у него неприятные воспоминания. А во-вторых, потому, что я явно намекал – то, что произошло с ним когда-то давно, может сейчас повториться. Я знал – то, что я говорю, Вилену не очень нравится. Но я не мог отказать себе в этом удовольствии и продолжал говорить: «О-оо! Пришли в логово к волку».

*        *        *

Мы с Мариком ничего хорошего в Таллинском турнире 1972 года не показали. Поэтому все приятные воспоминания о поездке были связаны только с тем, что к бриджу никакого отношения не имело.

Нас поселили в открытой в мае того же года новой гостинице «Виру». Это была первая высотная гостиница города. Говорили, что в ее строительстве принимали участие финны. Внутри все выглядело для нас необычно и шикарно.

В мой первый игровой день мы попали в «Виру» довольно поздно. На втором этаже еще работал буфет. И мы пошли туда. Сказали, что мы очень голодны. Официантка предложила шведские бутерброды. Я попросил принести мне десять бутербродов. Остальные решили заказать по пять. Девушка спросила, знаем ли мы, что такое шведские бутерброды. Никто, разумеется, не знал. Она сказала, что это очень большие бутерброды, и посоветовала заказать только по одному. Тогда я сказал, что если это очень большие бутерброды, мы возьмем по четыре на человека. В итоге препирательств мы заказали по два бутерброда, и этого оказалось вполне достаточно. Выглядели шведские бутерброды так: большая буханка черного хлеба разрезалась вдоль на громадные куски, и на этот кусок в разных его частях клалась всякая всячина – салат оливье, шпроты, креветки, яйца, помидоры, огурцы. Это было неплохим гастрономическим утешением от неудач командного турнира.

Не показали мы ничего хорошего с Мариком и в парном турнире. Несмотря на то, что «Малый БУКС», казалось, должен был бы давать нам хорошее преимущество в парных турнирах, становилось очевидным, что парные турниры «на макс» мы играем плохо. Быть может, потому, что я, например, рассматривал их как тренировочные для командного турнира. Что, естественно, не могло привести к хорошим результатам. Надо было пересматривать свое отношение к парным турнирам. И это нам удалось сделать на следующий год в Таллине, где мы с Мариком превзошли достижение Вилена и Леона в турнире 72‑го года.

РАЗ ВЕЗЕНИЕ, ДВА ВЕЗЕНИЕ…

Не знаю, почему спасовали энтузиасты парного отбора в 1973 году, но отбор на Таллинский турнир 1973 года был командным. Вот как описывает заключительный этап этого отбора Алик Макаров:

«Последний турнир мы в паре с Марком [Глушаковым. – С. Б.] сыграли осенью 73-го, <это был> отбор к Таллину, который теперь был командным. Компанию нам составил переехавший в Москву Оскар Борисович Штительман в паре с Юрием Константиновичем Солнцевым. Мы разделили выходящее место с «Форсингом», за который играли Вилен – Леон и Мельников – Бродский. Дополнительный матч играли в одном из «домов» Мельникова – комнате в коммуналке на ул. Кирова (ныне Мясницкая). «Закрытая комната» в этой комнате с потолком высотой метров в пять располагалась на антресоли со входом в виде лестницы. Этот матч был интересен тем, что 32 положенные сдачи завершились вничью и победитель (увы, не мы) определился лишь в 5-й или 6-й по счету дополнительной сдаче».

Итак, «Форсинг» выиграл отбор и поехал на турнир в Таллин.

Командный турнир мы отыграли неважно. А вот в парном мы с Мариком Мельниковым выступили неплохо.

*        *        *

К этому моменту, чтобы жизнь не казалась противникам медом, я поменял в БУКС'е значения первых открытий пас, 1♣ и 1♦ по круговому циклу: 1♦ вместо паса, пас вместо 1♣, 1♣ вместо 1♦. И мы стали использовать «Малый БУКС» после своего же «фиктивного» первого открытия 1♦. Я полагал, что «Малый БУКС» был разработан достаточно подробно и надежно. Поэтому моя идея заключалась в том, что это «фиктивное» открытие будет мешать нам меньше, чем противникам.

Когда мы стали использовать эту круговую перестановку, я понял, что она действительно приносит нам дивиденды. И тогда я пошел дальше. Я оставил круговую перестановку первых заявлений пас, 1♣ и 1♦ только для случая, когда мы были в зоне. Когда все были вне зоны, я стал использовать в БУКС'е круговую перестановку с первыми заявлениями пас, 1♣, 1♦ и 1♥. И мы стали применять «Малый БУКС» после своего «фиктивного» открытия 1♥. А для случая, когда мы были вне зоны, а противники в зоне, я стал использовать в БУКС'е перестановку с первыми заявлениями пас, 1♣, 1♦, 1♥ и 1♠. И, естественно, с использованием «Малого БУКС'а» на «фиктивное» открытие 1♠.

Все это – круговая перестановка и «Малый БУКС» – мешало нашим противникам чрезвычайно сильно. Противники, у большинства из которых были наработаны свои сложные и эффективные системы, практически не могли их использовать против нас. Мы либо открывали торговлю «нормальными» заявлениями (быть может, немного запутанными круговыми перестановками), либо открывались «фиктивными» заявлениями. В случае, когда противники имели право первого слова в торговле и использовали его эффективно, мы вступали «Малым БУКС'ом» даже со сравнительно слабой картой в ситуациях, когда все остальные («нормальные») пары пасовали, поскольку такое вмешательство мы делали от четверок.

*        *        *

БУКС (в том числе круговая перестановка и «Малый БУКС») разрабатывался с прицелом на командные турниры. Но он представлялся мне достаточно эффективным и для парных состязаний. И это было подтверждено в Таллине в 1973 году.

Парный турнир в Таллине в 1973 году состоял из четырех сессий и длился два дня (по две сессии в день). Первую сессию мы отыграли довольно средне. А вот во второй заняли второе место. Настал второй день и третья сессия. Всю эту сессию меня не покидало чувство какого-то жуткого невезения. Вроде бы и играли мы достаточно неплохо, но заняли место где-то чуть выше середины.

И вот наступила последняя, четвертая сессия. Здесь все изменилось. Никогда потом в жизни не было у меня такого везения, как в этой сессии. Казалось, наши противники только и думают о том, чтобы заработать с нами чистый ноль. Когда нам оставалось играть только еще на двух столах, я сказал Марику, что мы определенно идем на первом месте с большим отрывом, поэтому хорошо бы отыграть оставшиеся четыре сдачи спокойно, по-среднему. Марик со мной согласился. Но отыграть «по-среднему» оставшиеся сдачи нам не удалось. Во всех четырех сдачах наши противники, хоть и разными путями, но умудрились заработать по нулю. В результате мы выиграли первое место в последней сессии с каким-то рекордным результатом и громадным отрывом от второго места. По сумме четырех сессий мы заняли второе место и получили по три приза: за второе место во второй сессии, за первое место в четвертой сессии и за общее второе место. Одним из призов была какая-то сверкающая никелированной красотой фритюрница. Вторым призом, кстати, тоже была фритюрница. И я отдал ее кому-то из наших. А в качестве третьего приза я выбрал себе маленький сувенир: свечку с изображениями карточных мастей.

В тот момент, когда я писал эти строки, я решил позвонить Марику. И спросил его, помнит ли он про парный турнир в Таллине и, в частности, про никелированную фритюрницу. Марик сказал, что про парный турнир он все помнит, а никелированная фритюрница до сих пор у него где-то стоит. Моя никелированная фритюрница исчезла уже давно. Но вот маленький сувенир – свечка с мастями – сохранилась в моей коллекции.

И ЭТО ВСЁ НАМ?!

Следующими памятными турнирами для меня были два рождественских турнира в Тарту – в 1974 и 1975 годах. Еще осенью 74-го мы сговорились с Виленом играть в Тарту в паре. И он принял мое предложение играть там по БУКС'у. Нашими партнерами на турнире 74 года были Генрих Грановский и Володя Ткаченко.

*        *        *

В Тарту мы жили в гостинице достаточно далеко от того места, где играли. Поэтому каждый день мы ездили туда и обратно на специальном автобусе, который устроители соревнований где-то для нас раздобыли.

Как-то мы ехали на автобусе в гостиницу после игрового дня. Вилен разговорился с каким-то местным человеком. Они стали говорить о крепких спиртных напитках, преимущественно о водке. «У вас тут есть такая водка, – и Вилен говорил, как она называется, – так вот, когда ее выпьешь, то чувствуется что-то такое…», – и Вилен мимикой показывал, что именно чувствуется, когда выпьешь эту водку. В это время глаза его собеседника загорались, и он говорил: «Да, да, чувствуется такое…» И потом он спрашивал у Вилена, а пил ли он вот такую-то водку. И Вилен говорил, что пил эту водку, но у нее какое-то послевкусие не то и что-то еще не то. И местный человек говорил с энтузиазмом, что да, мол, не то послевкусие и что-то там еще. А потом Вилен говорил: «У вас, у эстонцев, продается еще вот такая водка. Так вот, она просто вот так – А! – вот тут!» И местный человек говорил, что, мол, да, да, да, вот тут она – А!

Это был разговор двух специалистов! Продолжался он достаточно долго. И привлек внимание абсолютно всех, кто ехал тогда с нами.

*        *        *

Ночевали мы в гостинице, которая всегда резервировалась для размещения олимпийских команд. В какой-то момент, когда все были заняты разборками со своим партнером, двери гостиницы распахнулись, и мы увидели, как в нее заходят молодые девушки. Это была женская олимпийская команда пловчих. Все девушки были молоды, симпатичны, с точеными фигурами.

Павлик Маргулес, который оказался в этот момент близко к дверям, раскинул руки в стороны и сказал: «И это всё нам?!»

Девушки, которые заходили в гостиницу с невеселыми лицами, вдруг просто расцвели. Они не ожидали увидеть там столько симпатичных молодых людей. Однако их ждало разочарование. Молодые симпатичные люди только на миг повернули голову в их направлении – и тут же обратно к своему партнеру, с выяснениями, почему он назвал пику, а не черву, и почему он не забил трефу на втором ходу.

Тут, наверное, случилось что-то близкое к тому, о чем однажды сказал Уоррен Баффет: “If I’m playing bridge and a naked woman walks by, I don’t even see her”.

*        *        *

Здесь я сделал бы такое «лирическое отступление». Где-то я читал в воспоминаниях Алика Макарова о том, что Марик Мельников проводил опрос бриджистов с одним-единственным вопросом: что они больше почитают – секс или бридж. Ну и в воспоминаниях Алика это выглядит так, будто все склонились на сторону бриджа, и только я один выбрал секс. На самом деле все было совсем не так.

Действительно, Марик проводил такой опрос. И действительно, все выбрали бридж. Действительно, он подошел с этим вопросом ко мне. Но я не выбрал секс. Кстати, слово «секс» не было тогда в ходу. И, наверное, он задал свой вопрос немного по-другому. Но сути это не меняет. Я не выбрал тогда секс. Я вообще ничего не выбрал. Потому что, когда прошло примерно две или три секунды с того момента, как Марик задал мне свой вопрос, а я еще ничего ему не ответил, он сморщился весь и завыл: «У-уууу!» Потом закатил глаза к потолку и пошел прочь от меня. Вот как все было на самом деле.

*        *        *

А в Тарту в 1974 году мы завоевали «серебро» в командном турнире. Правда, «серебряные» медали, которыми нас наградили, были сделаны из чистого дерева.

 *        *        *

Летом следующего года я ездил на турнир в Отепя. Я приехал туда за день до начала турнира. Многие из наших собрались на берегу озера, играли в бридж и вели всякие разговоры. Там был и один из сильнейших харьковских бриджистов Вася Левенко.

 Вдруг кто-то из харьковчан сказал, что, к сожалению, за Харьков не будет играть Раппопорт, поскольку на турнир в Отепя он приехать не может. Вася Левенко, который к тому моменту знал, что Раппопорт уже приехал в Отепя, сказал, что думает, что Раппопорт все-таки будет играть в Отепя за Харьков. Харьковский бриджист возразил: он точно знает, что Раппопорт играть в турнире не будет.

Их спор продолжался какое-то время довольно вяло, пока харьковский бриджист не предложил сделать их спор более интересным и поставить по бутылке шампанского. На что Вася ответил, что он с удовольствием поставит бутылку шампанского, но его оппонент должен поставить две. «Почему две?» – спросил оппонент. «Да потому, что ты знаешь точно, а я рискую», – ответил Вася.

Мы все знали и ценили Васю как супернадежного игрока. И, конечно же, его оппонент должен был бы насторожиться, когда Вася стал говорить о риске.

Раппопорт играл за команду Харькова в том году. Так что Вася Левенко спор свой выиграл. А наш матч с командой Харькова я вспоминаю очень болезненно. Он состоялся утром. А поздним вечером накануне мы пошли в финскую баню. Начали мы париться уже за полночь. И закончили только где-то под утро. У меня разболелась голова. А тут еще оказалось, что я сидел не очень удобно – мне в голову пекло солнце. И матч мы этот проиграли очень сильно. Да и вообще выступили в Отепя в целом неважно.

*        *        *

С командой Харькова был связан один неприятный эпизод. Мне рассказывали эту историю с турнира, в котором я, насколько помню сейчас, не участвовал. Игроки команды были замечены на нелегальной передаче информации. Раппопорт дал этому такое объяснение. Харьковское сообщество бриджа предоставляет какую-то денежную компенсацию расходов для команды Харькова (другими словами, платит командировочные). Однако такую компенсацию оно предоставляет только при условии, что команда занимает призовое место. Вот потому-то, мол, члены команды и пошли на такое дело. Объяснение по какой-то непонятной причине было воспринято многими чуть ли не как оправдательное для команды. Во всяком случае, кажется, никакие санкции против команды Харькова применены не были.

*        *        *

Продолжаю свой рассказ о турнире в Отепя.

С некоторым опозданием в Отепя приехал Витольд Бруштунов. Он приехал с Ирой Левитиной. Я по его просьбе снял им там дом на те дни, пока проходил турнир. Как раз тогда из Отепя отъехала хоккейная команда «Динамо». И освободился дом, где жил Аркадий Чернышев – их тренер.

Ирине исполнился тогда только 21 год. Но она уже имела достижения в шахматах на самом высоком уровне. В 71-м она победила в женском чемпионате СССР. В 72-м она выиграла шахматную олимпиаду в составе команды СССР (вместе с Ноной Гаприндашвили и Аллой Кушнир). А в 74-м повторила свой успех, тоже выиграв шахматную олимпиаду (на этот раз – с Ноной Гаприндашвили и Наной Александрией). К тому моменту она уже побеждала несколько раз в международных шахматных турнирах. Но в бридже у нее тогда еще не было самых высоких достижений. Она еще не была тогда пятикратной чемпионкой мира.

Ирина жила в Ленинграде. И в 74-м Витольд покинул Львов и переехал в Ленинград. После этого начался расцвет ленинградского бриджа.

*        *        *

Мой сосед по Преображенке Володя Воловик, который активно участвовал в московских бриджевых сражениях, очень хотел поучаствовать в турнирах в Отепя. Но не знал, как сказать об этом своей жене Ане. И он предложил ей поехать отдохнуть куда-нибудь летом. Куда? Да хоть в ту же Прибалтику. Куда в Прибалтику? Да куда угодно. И Володя взял первые попавшиеся билеты на поезд. А когда они сошли с поезда, предложил Ане взять первые попавшиеся билеты на автобус. Первыми попавшимися билетами на автобус оказались билеты до Отепя. Когда в Отепя они сошли с автобуса, то попали прямо на меня. И я, ничего не подозревая, объявил им, что они прибыли очень вовремя. И что сегодня, вот прямо через сколько-то там минут, начнется парный турнир.

Аня была шокирована. И, по всей видимости, Володя пережил несколько неприятных минут в домашней разборке. Но вскоре все наладилось в их семействе. Потому что для Ани там нашлась хорошая компания, и она, в конце концов, пребыванием в Отепя была очень довольна. Более того, Воловики на следующий год поехали в Рониши.

В Отепя мы играли новыми колодами карт, которые назывались «оперными». Они назывались так потому, что на них каким-то образом были отражены несколько известных опер. Но это абсолютно не мешало игре. А вот что в этих картах было совершенно ужасным, так это то, что масти на них были изображены как-то диковато, вычурно. Так что человеку непривычному было очень легко спутать черву с бубной.

И вот в середине турнира в открытой комнате с какого-то стола раздался резкий зов: «Судья!» Судья подошел к столу. Игрок, позвавший судью, сказал: «Я не могу отличить черву от бубны!» Судья посмотрел в его карты: «Так у вас же нет бубей». Все посмеялись. Особенно за соседними столами. Потом, когда все отсмеялись, возникло некоторое замешательство. Судью с бранью прогнали вон. Сдача была аннулирована.

*        *        *

На Рождество в 75-м мы с Виленом опять поехали в Тарту. Нашими партнерами по команде опять были Грановский с Ткаченко. Турнир складывался удачно для нас. Хотя один раз у нас с Виленом произошло нечто вроде размолвки. Что-то он сделал не совсем то, что нужно (на мой взгляд, разумеется). И поэтому вышли мы из закрытой комнаты к ожидающим нас Генриху и Володе молча и с какими-то напряженными и слишком уж сосредоточенными лицами. Не помню уже, «жевал» ли Вилен свой язык, но напряжение между нами чувствовалось. После того как мы подсчитали результат, Генрих спросил меня со смехом, почему вы, мол, вышли с такими странными лицами, это не вяжется с результатом за вашим столом, тем более что вы сыграли семь бубей.

У меня была одна проблема, когда я разыгрывал этот большой шлем. У меня не хватало четвертой дамы в козырях. Если бы я разыгрывал бескозырной контракт, я мог бы себе позволить небольшое расследование. Но тогда мне пришлось немедленно заняться козырями. Я стянул козырного туза, все положили по маленькой бубне. Я вышел маленькой бубной и противник положил опять маленькую. Ситуация абсолютно элементарная. Но я знаю, что многие в таких случаях привлекают к рассмотрению всякие побочные обстоятельства, чего я делать ужасно не люблю. Изучать лица противников я просто ненавижу. Но тогда, признаюсь, я на них смотрел каким-то боковым зрением. Мне это ничего не дало. А может, я не хотел, чтобы это мне что-то дало. И все эти правила – даму под себя, валета под стол – я тоже не люблю. Поэтому я решил поступить так, чтобы потом я смог объяснить товарищам по команде, почему сыграл именно так, а не иначе. Шансы поймать вторую даму за рукой были хоть и с микроскопическим преимуществом, но выше. И я сыграл королем сверху.

Кстати, должен сказать, что Вилен на меня не дулся никогда. Это не значит, что я не делал никаких ошибок за столом. Просто Вилен был гораздо более великодушен.

Последний матч, который определял, кому достанется первое место, мы играли с командой Витольда Бруштунова и Иры Левитиной.

Во второй половине матча мы сидели с Виленом против Иры. Витольд в это время играл за другим столом. Матч был упорным. Но нам удалось его выиграть, а с матчем завоевать медали за первое место. И на этот раз медали (теперь уже «золотые») тоже были изготовлены из чистого дерева.

ЕДЬБА ТОРТОВ ТИМАМИ

Следующие два лета расширенный «Форсинг» играл в Ронишах – в спортивном городке Рижского университета. Он находился в городке Клапкалнциемс на Рижском взморье.

Я решил поехать туда на новом красном «Запорожце», купленном осенью 1975 года. (Кстати, на деньги, одолженные у Кози Олиной и Коли Бахвалова.) А поскольку и водительские права были приобретены мной только в то же самое время, считалось, что ехать со мной опасно. Во всяком случае, все домашние в один голос сказали, что посадить со мной в «Запорожец» мою дочь Аньку будет просто преступлением.

Пожертвовать собой (то есть сопровождать меня в моей поездке) решил Володя Кузнецов, который работал у меня в группе. Он уже какое-то время играл в бридж. Поэтому-то и решил поехать в Клапкалнциемс.

За «Форсинг» играли Вилен Нестеров с Оскаром Штительманом, Леня Орман с Петром Александровичем Сластениным и я с Сашей Рубашевым. Вторая сборная Москвы состояла из таких трех пар: Сережа Солнцев (сын Юрия Константиновича) – Юра Соколов, Володя Иванов – Феликс Французов, Толя Гуторов – Володя Кузнецов.

*        *        *

Толя Гуторов был моим учителем… по самогоноварению. Однажды он пришел ко мне на Преображенку с бутылкой самогона. Самогон мне показался фантастически хорошим. И Толя предложил мне на пару недель свой самогонный аппарат и, конечно, поделился рецептом. Рецепт был довольно прост. На трехлитровую банку с водой – пачка дрожжей и килограмм сахара. Все это выдерживается в течение двух недель и потом перегоняется в скороварке, которая как будто бы была предназначена для самогоноварения.

В результате получаются две бутылки самогона при себестоимости около 50 копеек за бутылку (при магазинной цене на водку 3.62). Впоследствии я упростил конструкцию Толиного аппарата (стеклянного змеевика, который он заказывал у химиков). В магазине «Пионер» на Тверской улице (тогда – улице Горького) я купил несколько дюралевых трубок. Вставил их одна в другую. По внутренней трубке шли пары от сусла, а по внешней, противотоком, – холодная вода.

Самогон получался отменный. А я еще настаивал его на коре дуба, которая тогда продавалась в аптеках. Однажды я попробовал настаивать самогон на полыни. А на полыни я его стал настаивать, потому что мне в то время нравилось пить вермут, который к полыни имеет некоторое отношение. Так вот, когда я попробовал свой самогон настаивать на полыни, получилась ужасающая гадость. И я эти две гадостные бутылки пожалел выбрасывать, куда-то их засунул, и они у меня долго без дела стояли.

На всех «семейных» играх на Преображенке (в узком кругу с Виленом и Оскаром) самогон мой пользовался большим успехом. Но как-то, когда мы в очередной раз собрались поиграть, самогон у меня кончился. Я сказал об этом Вилену и Оскару. Они, конечно, погрустнели немного. Но мы продолжали играть.

И вот где-то в середине вечера Вилен спросил у меня: а что, мол,  вообще ничего нет выпить? И я ответил, что действительно абсолютно ничего выпить в доме нет. «Совсем ничего?» – переспросил Вилен. «Совсем, – сказал я, – правда…» Тут я вспомнил про две бутылки самогона, настоянные на полыни. Вилен с Оскаром посмотрели на меня, ожидая продолжения фразы. «…Правда, – сказал я, – у меня есть две бутылки самогона, настоянные на полыни, но это какая-то…» Естественно, Вилен велел мне немедленно эти две бутылки принести. И когда они попробовали мой полынный самогон, то сказали, что ничего лучше в своей жизни не пили. Мне показалось, что они на меня немного обиделись. И мне пришлось убеждать их, что я действительно думал, что этот самогон пить нельзя. Постепенно они, как мне казалось тогда, поверили мне.

*        *        *

Еще несколько слов о Вилене. В воспоминаниях бриджистов о нем часто стало проскальзывать, что он сильно пил. Что, дескать, пил Вилен так, что это, конечно, сказывалось на его игре, и что его дисквалифицировали за это на какое-то время, и что его партнеру Оскару Штительману приходилось его на руках выносить с турнира, и все такое прочее.

Ну что я могу на это сказать? У меня нет оснований не верить моим товарищам по бриджу, когда они что-то вспоминают. Тем более, когда вспоминают о Вилене, к которому наверняка питали добрые чувства. Но я хочу оставить и свои воспоминания на этот счет.

Я знал Вилена и встречался с ним не только за карточным столом, но и в различных других ситуациях, в течение почти 25 лет. И за это время я ни разу не видел его в социально недопустимом состоянии.

Да, Вилен любил выпить и получал от этого удовольствие. Но если кто-то считает, что это сказывалось на его игре, то я хотел бы спросить этого человека – а приходилось ли ему побеждать Вилена, когда тот играл, что-то выпив. Мне приходилось играть с ним за бутылкой водки или коньяка. Например, в поезде, после турнира. Удавалось иногда и переигрывать его. Подчеркну – иногда. Но удавалось мне это только потому, что я никогда, ни при каких обстоятельствах, не мог и помыслить, что выпитое Виленом могло как-то существенно сказаться на его игре. И если бы я хоть раз подумал, что вот сейчас, когда Вилен расслабился, я могу, скажем, дать легкую контру, вот тогда мне и пришел бы конец. Потому что, если тебе кажется, что Вилен немного расслабился, то это только оттого, что ему так захотелось тебе это представить. Он просто решил немного подурачиться.

Вот таким мне помнится Вилен. И таковы мои о нем воспоминания. И я прошу всех присовокупить их в своей памяти к другим воспоминаниям о нем.

*        *        *

В 76-м в Ронишах никаких высоких мест мы не заняли. Но вспоминаю я этот турнир с большой теплотой. И я, и все наши чувствовали себя там расслабленными и счастливыми.

Должен сказать, что играть с Сашей Рубашовым мне было очень приятно. До Ронишей мы пару раз играли с Сашей в Москве. Как-то пошли мы с ним к Феликсу Французову. А у Феликса была такая здоровенная собака, черная и вся в кудряшках. В тот момент, когда мы входили в квартиру Феликса (напомню, что мы жили тогда все в квартирах), Саша ел мороженое в вафельном стаканчике. И только Саша вошел в дверь, как пес (мне кажется, что это был именно пес) поднялся на него на задних лапах. Возможно, в это время он оказался уже выше Саши. И Саша от неожиданности выпустил мороженое из рук. Пес не дал этому мороженому коснуться пола, он поймал его на лету и мгновенно проглотил. А Саша, который уже в это время успел оправиться от первого испуга, стал шарить глазами по полу, отыскивая свое мороженое. И никак не хотел мне поверить, что его мороженое уже давным-давно в желудке у пса.

Вилен как-то назвал Сашу в каком-то разговоре Гароццо.  (Для тех, кому это имя ни о чем не говорит, скажу, что Бенито Гароццо – десятикратный чемпион мира по бриджу.) Я спросил Вилена, почему он так назвал Сашу. Вилен ответил, что Саша похож на то фото Гароццо, которое Вилен где-то видел. А когда Вилен встречал Сашу перед очередной игрой, он ему говорил: «Гароццо, Гароццо, пойдем с тобой бороться!» Саша на это всегда улыбался своей лучезарной улыбкой.

Последнее, что я слышал о Саше, был рассказ Славы Демина (по телефону из Парижа). Слава приглашал Сашу поиграть летом 2007 года в Рыбинске, в центре Спорта и отдыха «Дёмино». Саша колебался – поездка стоила недешево. Но потом сказал: «Однова живем!», и они туда поехали. Заняли второе место. Конечно, оба были страшно довольны этим. И через несколько месяцев, в том же году, 30 декабря, Саши не стало.

*        *        *

Возвращаюсь к рассказу о Ронишах. На следующий год к нам присоединился Слава Демин. Но за расширенный «Форсинг» он не играл. Ехали мы в Клапкалнциемс на двух машинах. Я уже считался тогда опытным водителем: в моем активе были две жуткие зимы в Москве. И Таня с Анькой ехали со мной на нашем красном «Запорожце». Слава Демин с Леней Орманом – на Славиных «Жигулях». Скорости на дорогах в тот год резко возросли. А вороны к этому еще не приспособились. Они не успевали взлетать. Поэтому на дороге было полно раздавленных ворон. Интересно, что такое явление наблюдалось только в 1977 году. На следующий год вороны каким-то непостижимым образом приспособились к возросшим скоростям машин.

В «Жигулях» за руль сел Леня Орман. И сказал, что они нас ждать не будут. Договорились встретиться в каком-то маленьком городишке на полдороге. И мы тронулись вслед за ними.

Ехали быстро. Несчастные вороны встречались все время. Мы говорили, когда их видели, что вот, мол, это Орманы ворон давят. Мой «Запорожец» мог развить скорость 118 километров в час. Но при условии, что на педаль газа будет положен кирпич. Образно выражаясь, конечно. В том смысле, что педаль газа должна была все время быть вдавленной в пол. Она у меня так и была вдавлена в пол.

Когда мы приехали к месту нашей встречи, народ еще не вышел из Славиных «Жигулей». Они сидели там и спорили, через сколько часов я приеду. Доверия к «Запорожцу» тогда не было ни у кого.