Текст книги "Московский бридж. Начало (СИ)"

Автор книги: Слава Бродский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Вилену, видимо, стоило больших усилий разыгрывать дальнейшую сцену. Он и Константиныч стояли перед Леоном, держа вместе блюдечко с голубой (условно) каемочкой, и попеременно говорили: «Леон! Прости, если мы чем-то обидели тебя».

«Вместе!» – командовал Леон.

Они пытались сказать то же самое вместе: «Леон! Прости, если мы чем-то обидели тебя». Но «вместе» получалось плохо.

А Леон продолжал жестко требовать: «Вместе!»

Была уже поздняя ночь. Наутро надо было начинать серию победных матчей. Но моральный климат команды «Москва-1» был пока еще не на самом высоком уровне.

Вот и здесь, в ситуации, когда Леон уже, по логике вещей, должен был осознать, что был неправ, и то, что он ударил Константиныча, было непростительной ошибкой, он продолжал настаивать на своем. И вдобавок ко всему это его «Вместе!» определенно было элементом какой-то жуткой шутки!

В этот момент Марик заметил: «Леон, это уже становится как-то совсем…" И тут Леон вдруг сказал: «Аут!»

Я не сразу понял, что означает это «Аут!». Но Константиныч, видно, знал Леона лучше. Он бросился к нему, и они стали обниматься. Юрий Константинович (по-моему, со слезами на глазах) шлепал Леона по спине и говорил: «Левка! Левка!»

Вилен вел себя сдержаннее и обниматься с Леоном не стал.

*        *        *

Мы с Мариком отправились к себе в номер спать. И наутро первым делом пошли опять в номер Леона – проверить, как там дела. К нашему ужасу, Леон встретил нас заявлением, что команды у нас нет. И что виновником этого является Константиныч. На вопрос, в чем дело, Леон объяснил, что Константиныч, находясь утром в туалете, слишком громко пукнул. Не сразу, но постепенно мы поняли с облегчением, что это была шутка. Команда у нас все-таки была. Можно было идти завтракать.

Завтракали в кафе, с шутками и прибаутками. Как будто ничего и не было. Я заказал себе какую-то булочку и три чая с молоком и вареньем. Моя булочка, три чашки чая, три блюдечка с вареньем и три кувшинчика с молоком занимали почти весь столик. Но никого это не раздражало. После блюдечка с голубой каемочкой все остальное уже казалось полнейшей ерундой.

Кто-то из наших заказал кашу. А Вилен сказал, что кашу он есть не может, потому что не знает, что с ней надо делать, когда он кладет ее себе в рот. Жевать ее бессмысленно. А проглотить ее не жуя он не может.

На следующее утро мы с Мариком поспешили опять в номер к Леону проверить, не случилось ли там чего-то плохого. Ничего плохого не случилось. В этот момент в номер вошел Миша Кронрод (он с Мишей Донским выступал там за команду «Москва-2») и сказал, что ему всю ночь снился один и тот же сон. Будто он приходит в магазин и просит нарезать ему колбасы. И продавщица начинает нарезать: туз, король, дама, валет…

Этот рассказ Миши Кронрода произвел на меня большое впечатление. Потому что мне тоже всю ночь снились сны, где, что бы я ни делал, все время получалось одно и то же: туз, король, дама, валет. Если я во сне шел, то ноги шли так: туз, король, дама, валет. Если я что-то ел, то ложка брала что-то с тарелки обязательно в той же последовательности: туз, король, дама, валет…

*        *        *

Турнир продолжался. Мы одерживали одну победу за другой. Наши противники, напуганные нашими успехами, нервничали и делали массу ошибок. Весь турнир прошел для нас как легкая прогулка. Казалось, что и напрягаться нам не обязательно. Противники делали все за нас.

После очередного выигранного матча ко мне подошел довольный, улыбающийся Вилен и спросил: «Что вы там с Мариком сделали с литовцами?» «А что такое?» – спросил я его. «Да сидят два ваших литовца, лоб ко лбу, и один из них говорит другому: „У меня дамас, шестеркас, двойкас, а ты, мудакас, с валетаса ходишь!“»

В заключительном матче с командой Таллина, мы с Мариком сидели против Тобиаса с партнером. В одной из последних сдач, имея согласование 4-4 и в пиках, и в червах, мы заказали 7 пик – большой шлем в пиках. Партнер Тобиаса сконтрировал. Мы (естественно!) реконтрировали. Тобиас имел на руках непрорезаемую четвертую даму червей. Но он дисциплинированно (после контры партнера) вышел червой. Это был единственный ход, который выпускал шлем.

Наша команда выиграла турнир с приличным отрывом от второго места. Мы с Мариком стояли еще около нашего стола, что-то обсуждали. Тобиас вернулся нас поздравить. «Вы хорошие ребята, – сказал он. – Но с вами за один стол я больше не сяду». Тобиас явно преувеличивал наши заслуги тогда. Нам приходилось еще не раз сидеть с ним за одним столом. Приходилось и терпеть от него поражения.

*        *        *

Уже после окончания турнира Вилен подошел ко мне:

– Сейчас разговаривал с Тобиасом. О меня спросил: «Скажите, Нестеров, что такое таплёнка?»

– Что? – спросил я у Вилена.

– Вот, вот, – сказал Вилен, – я тоже у него спросил: «Что?» «Таплёнка», – говорит он. Потом, в упорной борьбе, выяснилось, что речь идет о дубленке. Я стал объяснять, что это такая овечья шуба и прочее. «А, – сказал Тобиас, – тогда скажите Генриху Грановскому, что у нас эттаго нетту».

Генриху очень хотелось сделать что-то приятное для своей жены Дианы. Но добыть дубленку без «прорыва» за рубеж было очень трудно.

*        *        *

Когда на этом турнире мы с Виленом только еще вошли первый раз в зал для игры, мы увидели группу эстонцев. Они были и устроителями, и участниками турнира. И кто-то из них, вспоминая, по-видимому, наши разговоры на банкете турнира прошлого года, спросил нас: «Ну как там у вас в Крэмлэ?» На что мы с Виленом развели руками и почти в один голос стали говорить, что мы, мол, не виноваты и что мы ничего не можем с этим поделать. «Да мы знаем, мы знаем», – услышали мы в ответ. И это «мы знаем, мы знаем» звучало для меня чертовски приятно.

И-И-ОПАНЬКИ!

Следующим был турнир в Вильнюсе в июне 1971 года. Я опять играл с Мариком, Вилен – с Леоном. По-моему, Малиновского там не было, и с кем играл Юрий Константинович, я не помню. В основном, командном, турнире мы стояли не очень хорошо. Не очень удачно мы сыграли и парный турнир. Но Вилен с Леоном парный отыграли неплохо. И даже были очень близки к тому, чтобы занять там первое место. Одна сдача их подвела. Почти на всех столах игрался малый или (чаще) большой шлем в пиках или без козырей. В пиках было согласование 4 – 4 и отсутствовал только валет. Этот валет оказался у противников четвертым. Половина пар, играющая большой шлем, садилась без одной. В числе проигравших большой шлем был и Вилен. И он мне на это пожаловался и сказал, что если бы он «угадал», где лежит валет, то они бы заняли первое место. Вилен спросил меня, что мы играли в этой сдаче и кто у нас разыгрывал. Я сказал, что я разыгрывал большой шлем в пиках. «Угадал» ли я, где был валет пик? Нет, не угадал, а отобрал сначала старшую пику с той руки, где были два старших онёра, и посмотрел, кто снес самую маленькую пику, и отобрал вторую старшую с руки против часовой стрелки от этого игрока. Вилен задумался лишь на пару секунд. «А! – сказал он. – Буду теперь знать». И мы оба расстроились. Вилен – потому что не выиграл этот шлем, а с ним и первое место. А я – потому, что мы, выиграв этот большой шлем, не заняли вообще никакого приличного места.

На самом-то деле, я предполагал, что на первый ход пикой противники положили по самой маленькой карте. И предположение это было довольно обоснованным. И вот по какой причине. Не знаю даже сейчас, была ли известна эта проблема (как поймать четвертого валета) «цивилизованным» бриджистам. Но если уж Вилен никогда не задумался над такой проблемой до тех пор, пока я ему об этом не сказал, то следует заключить, что нашему сообществу эта проблема тогда известна не была. И вряд ли кто-то стал бы сносить не самую маленькую карту. Я, кстати, тоже об этом никогда не задумывался, пока эта проблема не встала передо мной за игрой. И то решение (буду называть его «вильнюсской стратегией»), которое позволило мне выиграть большой шлем, было найдено мной, как говорят шахматисты, прямо за доской (в нашем случае – прямо за столом).

Похожее рассуждение я встретил в бриджевой литературе только один раз. Это была книга “The Complete Book of Bols Bridge Tips”. И там была пара страниц автора Max Rebattu, голландского бриджиста, который многократно выигрывал национальные турниры и занимал высокие места на международных соревнованиях. В турнире “Open Pairs” в 1982 году (Biarritz, France) он со своим партнером был объявлен чемпионом мира. Однако это была компьютерная ошибка, после исправления которой ему было присуждено второе место. Упомянутые страницы в книге “The Complete Book of Bols Bridge Tips” были написаны им в 1988 году, через 17 лет после Вильнюсского турнира 1971 года. Там Max Rebattu тоже рекомендовал в некоторых ситуациях следить за тем, какие маленькие карты сносятся в масти, чтобы увеличить свои шансы. Он отметил, что до сих пор в бриджевой литературе не видел рассуждений на эту тему. Хотя, я думаю, то, что в литературе эти приемы не были описаны, еще не означает, что над этим никто не задумывался.

Совсем недавно, когда я рассказывал о том, как поймать четвертого валета, одному своему знакомому бриджисту, он сказал, что знает об этой проблеме. И понимает, что нельзя класть автоматически самую маленькую карту от четвертого валета. Он всегда кладет другую карту. Он добавил, что сейчас уже все об этом знают. И все, как ему кажется, кладут не самую маленькую от четвертого валета.

Ну что ж, возможно сейчас уже многие знают об этой проблеме. Но тогда, в далеком 71-м, как мне кажется, об этом вряд ли кто-то еще из наших знал. И поэтому все сносили автоматически самую маленькую от своего четвертого валета. В такой ситуации «вильнюсская стратегия» дает возможность выиграть шлем в трех случаях из четырех. Действительно, если, скажем, картами противника были 2, 3, 5, 7 и В, то в трех вариантах шлем выигрывался (3 – 257В, 5 – 237В, 7 – 235В), а в одном (2 – 357В) проигрывался. Можно сказать и иначе: если были снесены 2 и 3, шансы выиграть и проиграть шлем одинаковы; в других случаях, шлем выигрывается. Поэтому, строго говоря, надо смотреть не только на то, кто сносит самую маленькую карту, но и на то, какая карта была снесена вторым противником. Если эти две карты – самая маленькая и следующая по старшинству, то, как мы только что видели, наши шансы выиграть шлем равны 50 процентам. В остальных случаях шансы равны 100 процентам. Тем не менее, «вильнюсская стратегия» оптимальна в любом случае (в предположении, что противники сносят самые маленькие карты в масти). В соответствии с этой стратегией надо сначала отобрать старшую пику с той руки, где два старших онёра. Затем надо отобрать вторую старшую с руки против часовой стрелки от игрока, который снес самую маленькую в масти. Можно, конечно, посмотреть на то, что снес второй противник. Но это уже делается, так сказать, из любопытства, поскольку уже на этой стадии можно понять, что тебя ожидает впереди.

В 71-м весь зал в Вильнюсе (если действительно никто тогда не додумался до такой стратегии) играл на 50-процентные шансы. Поэтому-то тогда 13 взяток брали только половина всех пар и садились без одной около половины всех пар, игравших большой шлем.

Однако на самом-то деле эта проблема несколько более сложная, чем представлял ее себе мой знакомый бриджист. В чем же он был неправ, когда говорил о «противоядии» – сносить не самую маленькую карту от четвертого валета?

Представим себе, что в Вильнюсе 1971 года все придерживались бы стратегии моего знакомого бриджиста и всегда сносили не самую маленькую карту от четвертого валета, а одну из двух оставшихся с равной вероятностью. Является ли такая стратегия «противоядием» от вдумчивого разыгрывающего? Нет, не является. В такой ситуации надо отбирать старшую карту с руки не против часовой стрелки, а по часовой стрелке от самой маленькой карты (если она появилась на столе). И тогда шансы выиграть шлем будут равны пяти к трем (то есть равны 62.5 процентам). Это, конечно меньше, чем 75 процентов, но, тем не менее, гораздо больше 50 процентов. То есть прием моего знакомого «съедает» половину от дополнительных (сверх половины) 25 процентов. Но остальные 12.5 процентов остаются.

Существует ли действительно «противоядие» в данной ситуации? Да, оно существует, и решением является, по терминологии теории игр, смешанная стратегия. Это означает, что иногда надо сносить самую маленькую карту, а иногда – не самую маленькую. Только если вы будете их сносить с равной вероятностью (скажем, в половине случаев – самую маленькую карту, а в другой половине случаев – равновероятно две оставшиеся), то разыгрывающий все равно получит преимущество. Он сможет «угадать», где лежит валет, с шансами 9 к 7 (то есть с вероятностью 56.25 процента). Для того чтобы разыгрывающий не мог получить никакого преимущества, вам надо сносить три маленькие карты в масти с вероятностью 1/3.

Так что если когда-то случится нам встретиться за бриджевым столом и я буду разыгрывать контракт в пиках на согласовании 4 – 4, где у вас будет четвертый валет, то посмотрите (незаметно для меня!) на секундную стрелку своих часов. И если она находится после 12 и до 4, снесите самую маленькую пику; если секундная стрелка находится после 4 и до 8 – следующую из маленьких; если секундная стрелка находится после 8 и до 12, снесите верхнюю из маленьких. При такой вашей стратегии я не смогу получить никакого преимущества, и мне придется играть на 50-процентные шансы. Однако здесь есть один подводный камень: снос верхней из маленьких может иногда стать критической ошибкой. И не только, если эта карта – десятка или девятка, но и если эта карта – восьмерка, перед ней лежит десятка (девятка) и на первый ход партнер снес девятку (десятку).

Что же касается рекомендаций голландского чемпиона в книге “The Complete Book of Bols Bridge Tips”, то там было не все в порядке. В общем виде его рекомендация звучала следующим образом: “Expect a missing high card to be held by the opponent possessing the most worthless low card in that suit”. Один из примеров, который он приводит, – это когда у противников в масти имеются КД2 и вы ходите тузом, который выбивает онёра и двойку. Автор считает, что второй онёр принадлежит тому игроку, который снес двойку (самую маленькую карту). Здесь автор прав (если, конечно, после того как вы пошли тузом, у вас осталась еще хотя бы одна карта в этой масти). В этом случае, правда, пример голландского бриджиста является одной из модификаций известного принципа ограниченного выбора Теренса Риза (Terence Reese) и очень близок к его примерам.

Еще в одном своем примере Max Rebattu обсуждает следующую ситуацию. Вы, как разыгрывающий, имеете в масти карты ТКД3, а на столе – 45. На ваши три хода старшими картами в этой масти противники сносят по три карты каждый. Автор утверждает, что тот из противников, кто снес самую маленькую карту в масти (то есть двойку), имеет недостающую тринадцатую карту с шансами 4 к 7 (то есть с вероятностью 57 процентов). Судя по тому, какие рекомендации дает автор, он относит эти 57 процентов не к «средней» ситуации, а к каждой конкретной раздаче.

Я показал эти странички своему доброму приятелю Илье Богуславскому, с которым мы работали вместе и в России, и в Америке. Он недолго думал и привел контрпример, который показывал, что Max Rebattu не был прав в своем анализе. Этот контрпример относится к случаю, когда противник слева сносит 6, а затем 7 и 8, а противник справа сносит 2, а затем 9 и 10. Илья также привел простую формулу, которая подсчитывает вероятность того, что недостающая карта лежит слева: X/(X+Y), где X – вероятность того, что если недостающая карта слева, то она не будет снесена, а Y– вероятность того, что если недостающая карта справа, то она не будет снесена. Тогда для контрпримера Ильи X=1, Y=1/3 (при условии, что 9, 10 и B могут быть снесены равновероятно). Следовательно, вероятность того, что недостающая карта находится слева, равна 3/4. И, значит, можно сказать, что недостающая карта лежит там, где снесена двойка, с вероятностью 25 процентов. Что сильно противоречит выводу голландского чемпиона о том, что такая вероятность равна 57 процентам. И даже если предположить, что правый оппонент должен сносить сначала 9 и 10, чтобы помочь своему партнеру запутать разыгрывающего, то и в этом случае вероятность того, что недостающая карта находится слева, будет равна только 40 процентам (X=1/2, Y=1/3).

Этот пример показывает существенную разницу между «вильнюсской стратегией» и стратегией, которую предлагает Max Rebattu. В «вильнюсской стратегии» не только средняя вероятность значительно выше 50 процентов, но и вероятность успеха в каждой конкретной сдаче, во-первых, не менее 50 процентов и, во-вторых, очень высока. В стратегии голландского чемпиона средняя вероятность того, что недостающая карта находится там, где лежит двойка, выше 50 процентов. Но нельзя сказать то же самое про каждую конкретную сдачу. Поэтому в «вильнюсской стратегии» достаточно посмотреть, кто сносит самую маленькую карту, а потом следовать описанной стратегии. В случае, рассмотренном голландским бриджистом, для того чтобы делать надежные выводы, надо анализировать всю информацию.

Почему я так долго пробирался сквозь чисто технические моменты бриджа в своих воспоминаниях, где я совсем не предполагал уделять много внимания техническим аспектам? Дело в том, что Илья Богуславский никогда не играл в бридж и знает только формальные правила этой игры. Тем не менее, он чуть ли не с ходу привел контрпример к утверждению голландского чемпиона и, на мой взгляд, осветил всю ситуацию несравненно лучше. Это, я думаю, должно казаться удивительным во всей описываемой истории. Как такое могло произойти? Свои соображения по этому поводу я дам в конце своих воспоминаний, когда буду говорить о профессионализме в бридже.

*        *        *

В командном турнире в Вильнюсе мы с Мариком играли неудачно, в связи с чем Леон даже выразил нам свое неудовольствие. Вернее, он не выразил его прямо, но стало ясно, что нашей игрой он недоволен. Поэтому, когда командный турнир закончился и надо было образовывать четверки для игры в «Паттоне», стало ясно, что команду должны были покинуть именно мы с Мариком.

Мы объединились с парой Пржбыльский – Сластенин из второй московской команды. При этом мы сказали им, что нас из команды выгнали и мы хотим взять реванш. Слово «реванш» прозвучало в разговоре несколько раз. И мы начали играть в боевом настроении.

Тем не менее поначалу мы играли без блеска. Примерно так же неудачно начала и первая московская команда, с Виленом и Леоном. Обе наши команды долгое время находились где-то в середине турнирной таблицы. И только ближе к концу мы постепенно стали пробиваться к первым столам. К финальному матчу обе наши команды оказались в группе лидеров. И вот мы, наконец, в последнем туре встретились в решающем поединке на первом столе.

Я сел за стол против Вилена и Леона. Марик запаздывал. Он проверял рассадку. Марик всегда беспокоился: а вдруг наша команда сидит на одной и той же линии в обеих комнатах? И независимо от того, играли ли мы в открытой или закрытой комнате, он шел в другую комнату и проверял там рассадку.

Наконец появился Марик. Все как-то явно нервничали. До самого последнего момента не было ясно, кто же выиграет этот микроматч. В последней сдаче в обоюдной торговле мы назначили три без козыря, которые Леон сконтрировал. Он сконтрировал их без всякой паузы, с некоторым раздражением, что было абсолютно ему не свойственно. И я объясняю это только тем повышенным напряжением, которое вдруг возникло между нами. Кстати, когда я разыгрывал этот контракт, я поймал себя на том, что у меня немного дрожали руки.

Три без козыря были нами выиграны. Вместе с этим мы выиграли и матч. Выигрыш последнего матча на первом столе в «Паттоне» обычно приносит команде первое место. Но в тот раз этого не произошло. Выиграв последний матч на первом столе, мы заняли только второе место. Нас обогнала команда со второго стола, победившая с крупным счетом. С командой Вилена и Леона все получилось еще обиднее. Они даже не попали в тройку призеров и оказались на четвертом месте. Их обогнала еще одна команда, победившая с крупным счетом на третьем столе.

Мы с Мариком получили по диплому Комитета по физкультуре и спорту при Совете министров Литовской ССР за выигранное второе место в Вильнюсском турнире по спортивному бриджу.

 *        *        *

После «Паттона» мы с Мариком зашли в пивной бар. Выпили там пива с какой-то копченой рыбой. Видимо, эта рыба как-то не очень прошла контроль моего желудка. И когда мы пришли в гостиницу и сели играть, мне стало худо. Я еще играл. Но чем дальше, тем мне становилось все хуже. По всей видимости, я отравился вполне серьезно: рыба объявила мне контру! В какой-то момент я сказал, что играть не буду, и лег на кровать. Это обеспокоило всех. У меня  был жар. И хотя я весь просто горел, у меня стали коченеть и неметь руки.

И тут в бой вступил Слава-мальчик. Он потащил меня в туалет и стал промывать мне желудок тем способом, которому был, по всей видимости, хорошо обучен. Он наполнял бутылку водой прямо в туалете. Разжимал мне зубы руками, помогая горлышком бутылки, и вливал ее содержимое в меня. Потом обхватывал меня сзади и, нажимая на живот со всей силой, приговаривал «и‑и‑опаньки! и‑и‑опаньки!» Потом наполнял бутылку еще и еще раз и опять делал мне «и‑и‑опаньки!» Я висел у него на руках, не в силах сопротивляться. И в конце концов он притащил меня в номер и уложил на кровать. Все продолжали играть.

 Через какое-то время я почувствовал себя лучше. И спросил, есть ли у кого-нибудь кусочек хлеба. Мой вопрос вызвал неожиданную для меня реакцию. Все повскакали с мест, издавая какие-то радостные звуки. Меня тут же вытащили из кровати и посадили за стол. Так мы и проиграли до самого утра.

Мы возвращались в Москву вместе с Виленом и Леоном. В поезде весь остаток дня и всю ночь играли против них. Находясь еще под впечатлением от нашей победы над ними в «Паттоне», мы продолжали наступать. Марик был в ударе и играл безошибочно. А они играли без энтузиазма. Вилен пил коньяк и все время сокрушался: «Марик, почему ты ТАМ не играл так?»

*        *        *

Эпизод с отравлением имел продолжение со зловещим развитием. Вилен как-то не явился на Преображенку, когда там была назначена какая-то игра. Это могло означать только одно: с ним случилось беда. И действительно, в это время он был на грани между жизнью и смертью (у него был перитонит). К сожалению, мой вильнюсский опыт сыграл отрицательную роль в этой истории. Когда ему стало совсем худо и живот у него стал каменным, он все отказывался вызывать «неотложку» и говорил, что, вот, мол, у Славы тоже было плохо с животом, а он перемогся. На счастье, Вилена спасли тогда, и он вскоре вернулся «в строй».

ДЕЛО БЫЛО ВО ЛЬВОВЕ

Львовский турнир 1972 года («конгресс» – так называли этот турнир его устроители) был знаменательным для московского бриджа. Знаменателен он был не только тем, что первая московская команда заняла там первое место. Львовский турнир оказал заметное влияние на развитие московского бриджа. Во-первых, москвичи познакомились с польской системой торговли «Общий язык», впоследствии известной под названием “Polish Club”. И после этого многие московские пары стали играть по этой системе или, по крайней мере, стали заимствовать какие-то ее элементы. А во-вторых, на Львовском турнире москвичи узнали о существовании польского журнала «Бридж». Кто-то оформил подписку на этот журнал, кто-то достал старые его номера. И журнал стал ходить в  Москве по рукам.

Даю здесь слово Саше Рубашову. Вот что он пишет о влиянии Львовского турнира на московский бридж:

«Западная Украина близка к Польше и многие ее жители владеют польским свободно, наиболее популярной системой у львовских бриджистов был „Общий язык“. После львовского турнира большое количество московских пар перешло на эту систему, тем более что она была к этому времени опубликована в польском „Бридже“. Лет примерно через пять (в конце 70-х или в начале 80-х) появилась „Березка“. История ее создания такова. Зимой, обычно в студенческие каникулы, многие московские игроки (пионеры этого мероприятия Белинков и Орман) выезжали в дом отдыха покататься на лыжах, поиграть в бридж, попить всяких напитков и для прочих развлечений. Для того чтобы каждый раз не оговаривать систему с новым партнером по робберу, была составлена общая система на основе „Общего языка“ с открытием 2С из „Precision“. Поскольку все это происходило в пансионате „Березка“, так систему и назвали».

Да, действительно, эта московская система завоевала бешеную популярность. Может быть, это случилось потому, что слово «березка» имеет для русских какую-то магическую силу. Ведь вся страна распевала выбивающую слезу патриотическую песню про березовый сок. Который, кстати, никто никогда не пил. Ну, не то чтобы совсем никто и никогда, но я, во всяком случае, как ни старался, за свои пятьдесят лет пребывания в России так и не смог его попробовать. И когда я спрашивал у народа про этот сок, все лишь пожимали плечами. И только однажды мне кто-то сказал, что зря я так стараюсь попить этот сок, потому что он мало чем отличается от воды.

Первая московская команда заняла в 1972 году на турнире во Львове 1-е место. «Самая сладкая победа в бридже в моей жизни», – такими словами говорит о Львовском турнире Миша Кронрод. И продолжает: «Дело было во Львове, где мы выиграли турнир с фантастическим результатом, кажется, мы набрали 82%. Нам все удавалось, а если и были отдельные неудачи, то они с избытком покрывались блестящей игрой партнеров. Если не ошибаюсь, это были Марик со Славой и Вилен с Патей».

Вот в этом Миша Кронрод ошибается. И та сдача, которую Миша Кронрод называет самой феерической сдачей в его жизни, где они с Мишей Донским выиграли 6 пик под контрой с лишней и где, как он считает, мы с Мариком на другом столе защитились семью бубнами, сев без одной, нами с Мариком не игралась.

Мы с Мариком не принимали участия в этом турнире. А мне вообще никогда не удалось даже побывать во Львове. За первую команду от Москвы тогда выступали Генрих Грановский с Володей Ткаченко, Миша Донской с Мишей Кронродом и Вилен Нестеров с Петром Александровичем Сластениным.

Саша Рубашов называет участников «побочного» турнира во Львове. Это были пары Бутаев с Рубашовым, Веденяпин с Макаровым и Глушаков с Сафроновым. Команда, по свидетельству Саши, заняла там третье место. Парный турнир выиграла харьковская пара Штительман – Селезнев. По всей видимости, это был последний турнир, в котором Оскар Штительман играл за Харьков. Потом этот талантливейший игрок и очень симпатичный человек переехал в Москву. Сначала он играл с Марком Глушаковым. А вскоре стал играть за наш «Форсинг» с Виленом Нестеровым.

Даю опять слово Саше Рубашову:

«Еще я хотел отметить огромное влияние на наше развитие журнала „Бридж“. Другой литературы у нас практически не было. Известный московский игрок Гарик Грановский познакомился на одном из турниров с тогдашним редактором журнала Недзвецким, и тот ему устроил подписку. Некоторые другие бриджисты также получали этот журнал. В журнале было описание систем торговли, задания „кто умеет разыгрывать“, „кто умеет вистовать“, „кто умеет торговаться“. Был в журнале раздел „Бридж у пани Жули“, в котором Мастер, играя в компании слабых игроков, давал им полезные советы, хроника турниров, по которой мы узнали об успехах польского бриджа, в особенности их первой профессиональной пары Вилкош – Лебеда. Но наибольшей популярностью пользовался раздел «Поединки мастеров», в котором были приведены руки E и W и надо было выторговать правильный контракт, оцениваемый по 10-балльной системе (8 или 10 сдач)».

Саша Рубашов в своих воспоминаниях тоже делает некоторую ошибку, описывая этот турнир. Он относит его к 1973 году. Я решил на всякий случай уточнить этот момент и обратился к Витольду Бруштунову – организатору турнира. Витольд подтвердил, что память меня в этом случае не подвела: львовский турнир, на котором победила московская команда, состоялся в 1972 году.

ШВЕДСКИЕ БУТЕРБРОДЫ

В 1972 году Москва на основном турнире в Таллине была представлена двумя командами. Это произошло потому, что в 1971 году обе московские команды выступили довольно успешно.

В 1971 году я не смог поехать в Таллин. В Первой московской команде играли в 71-м Вилен Нестеров с Леоном Голдиным и Патя (Петр Александрович Сластенин) со Славой-мальчиком (Славой Пржбыльским). Кто играл в третьей паре, я точно не помню (наверное, потому, что призового места тогда команда не заняла). Возможно, это как раз и был тот год, когда Марик ездил без меня и играл с Ковригиным. Ковригин был тоже из компании «мужиков», но на бриджевой сцене появлялся не часто. Он был морским капитаном.

Я запомнил рассказ Марика об одном игровом эпизоде. Вистуя против какого-то контракта противников, Ковригин «задумался над синглем» (то есть думал в ситуации, когда имел один единственно возможный ход). Был вызван судья. Он спросил Ковригина, над чем тот думал. На что Ковригин, не моргнув глазом, ответил, что он считал, сколько вышло козырей.

Второй московской командой в 1971 году был «Дипломник» (Миша Донской с Мишей Кронродом и Вася Стояновский с Мишей Стрижевским). Первая московская команда не заняла призового места, но выступила достаточно успешно. «Дипломник» играл во второй лиге и занял там первое место. В итоге Москва получила в 72‑м в Таллине два места в основном командном турнире.

*        *        *

В это время общее мнение в Москве было таково, что отбор на выездные турниры надо проводить на основе парных состязаний. Мне казалось это не совсем правильным. Ведь если на любом выездном турнире основным является командный турнир, то и отбор было бы естественно проводить командный. Вилен был со мной в этом согласен. Однако ни у меня, ни у Вилена не было желания активно отстаивать эту точку зрения. А Вилен мне сказал, что может нравиться та или иная форма отборов, но, в конце-то концов, самым главным он считает, чтобы у всех были равные шансы. И если отбор такой, что все имеют одинаковые права, то это его вполне устраивает.

Трудно было не согласиться с такой точкой зрения. И в 72-м отбор на Таллинский осенний турнир проводился на основе парных состязаний. Вот что об этом пишет Саша Рубашов: