Текст книги "Песня волка"

Автор книги: Скотт Стоун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Первые лучи солнца застали Дэйна в густом подлеске. Он размышлял: двигаться дальше или переждать день. Потом решил двигаться вперед.

Устье дельты поднималось вверх. Ему показалось, что откуда-то доносятся какие-то звуки, и он удвоил осторожность. В подлеске слышалось огромное множество звуков, естественных звуков: ветер, заставляющий похлопывать огромные листья, ветви деревьев, трущиеся друг о друга, тяжелые, спелые, валящиеся на землю и разбивающиеся от собственной спелости фрукты, – и он слушал каждый звук в отдельности, стараясь идентифицировать его. И при этом продолжал двигаться.

Через час после рассвета он отыскал свою мишень, привлеченный неестественностью раздававшихся впереди и справа звуков и каким-то непонятным пятном. Дэйн прополз немного вперед, затем остановился и, немного высунувшись из травы, огляделся. Вьетконговец свалился лицом вниз. Дэйн увидел, как тяжело дышит человек. Тело его вздымалось в такт каждому вздоху. Дэйн выпрямился и, подойдя к мужчине, перевернул его на спину. Во время этой процедуры он услышал, как человек издал тихий стон и прекратил дышать.

Но это был не Гоан.

Дэйн быстро обыскал труп, найдя пачку писем и внушительный сверток пиастров. Он положил и то, и другое в карман и поднялся. Следовало срочно принять решение.

Дэйн отпил воды сначала немножко, затем сделав более продолжительный глоток, и спрятал флягу обратно. Можно было просто двинуться вперед и идти до тех пор, пока не доберешься до какой-нибудь союзной базы, и уже оттуда отправиться к себе в лагерь. Или же вернуться назад и отыскать Гоана.

Дэйн знал, что выберет второе. Именно Гоан был его единственной и главной целью. Он снова вытащил флягу и полил себе воду на голову и лицо. Затем надел берет и посмотрел на путь, которым дошел до этого места. Придется вернуться к тому месту, возле дерева, где разошлись два пути, и начать все сначала. Это даст Гоану преимущество в несколько часов. Но вьетконговец ранен. Вполне возможно, что он где-нибудь залег и высматривает, не охотится ли кто-нибудь за ним. И к этому времени, он, видимо, уверенный, что за ним никто не идет, производит много шума и старается проломиться сквозь чащобу на юго-восток.

Уайя поправил берет и двинулся в обратном направлении, ступая легко и уверенно, не тревожа ни листок, ни ветку. Таким образом он мог идти многие часы.

Около полудня он остановился, чтобы попить.

Ближе к вечеру он обнаружил дерево, от которого расходились следы, и, стараясь быть как можно более осторожным, двинулся вокруг него широким полукругом. Дэйн знал, что снова находится рядом с вьетконговской территорией, и не хотел наткнуться на какой-нибудь случайный патруль, или что-нибудь в этом роде. Правда, самые опасные часы суток наступали с заходом солнца, и все-таки он не рисковал понапрасну.

Через некоторое время он отыскал то, что хотел: несколько крошечных капелек крови на широком, похожем на опахало листе. Отметив мысленно это место, Дэйн расширил круг поисков и снова пошел в разведку. Найдя второе кровавое пятно, он понял направление движения и углубился в кустарник. Начал давать себя знать голод, и Дэйн с радостью приветствовал это ощущение, от которого он становился словно бы легче, умнее и внимательнее. Он нашел третье пятно, а рядом с ним – сломанную ветку, а рядом с ней – очередной отпечаток ноги. Походило на то, что Гоан сильно ранен, а следовательно, двигался очень неосторожно. Наверное, он искал хоть какую-нибудь санитарную помощь, но возвращаться в штаб боялся, думая, что его могли захватить.

К ночи Уайя понял, что приближается к цели назначения, и замедлил шаг. Ему вовсе не хотелось угодить в ловушку, расставленную пусть даже и раненым. Он по-прежнему находил следы и выслеживал Гоана так, как выслеживал бы раненого оленя.

И по той же причине.

Близилось утро. Прошло уже почти двадцать четыре часа после того, как Дэйн обнаружил первого вьетконговца. Внезапно впереди раздались какие-то звуки. Дэйн прислушался: кто-то ломился сквозь кустарник. Дэйн был уверен в том, что это Гоан. Он тут же порысил вправо, по круговой тропе, оставляя шум слева. Через несколько минут он обнаружил то, что искал – небольшую возвышенность с мертвым деревом на вершине, в которое когда-то попала молния. За деревом можно было при необходимости спрятаться, ибо Дэйну пришло в голову, что коли Гоан ранен не столь сильно, то, может быть, его удастся переправить на базу живым. Эта сволота Бэртон сказал, что это, мол, невозможно.

– Даже наемники этого не смогут сделать, – так он выразился. Что ж, посмотрим.

Гоан, спотыкаясь, выбрался из кустов: он был весь в грязи, по рубашке сплошь шли кровавые пятна, а правая рука беспомощно висела вдоль туловища. Он перетянул руку куском тряпки чуть выше локтя, но кровь все так же струилась и капала с пальцев. Он должен был пройти совсем рядом с тем местом, где залег Уайя. Тот наблюдал за тем, как он подходит: мужчина средних лет, для вьетнамца довольно высокий, одетый в штаны и рубашку обитателей дельты. Часть рубашки, казалось, прилипла к правой стороне груди и выше – до плеча – похоже на множественное ранение, подумал Дэйн. Этот человек очень силен, раз смог добраться до этих мест, потеряв при этом столько крови.

Когда до Уайи оставалось всего несколько метров, он встал и направил М-16 Гоану в грудь. Вначале казалось, что вьетнамец станет сопротивляться, но тот послушно повернулся и шатаясь побрел в направлении, указанном ему стволом винтовки.

В течение последующих десяти часов Уайя продирался, поддерживал и под конец тащил Гоана на себе к точке встречи. Он знал, что устал и беспокоился о том, сколько еще сможет протянуть Гоан. Осмотрев раны, он решил, что предсказать тут ничего нельзя: он мог умереть, но, вовремя попав к врачу, мог и выжить.

В середине утра они услышали буханье моторов и отчетливое завывание двигателей вертолета. Уайя решил рискнуть и, сбросив Гоана со спины, побежал в сторону шума.

Вырвавшись на небольшую полянку, он был сразу же замечен пилотом вертолета, который собирался было улетать. Вертолет опустился вниз, и Уайя замахал руками, призывая подождать.

Вернувшись в джунгли, он с трудом отыскал Гоана, который попытался найти убежище в непроходимом кустарнике. Дэйн вытащил его оттуда, поставил на ноги и подтолкнул вперед. Они вышли на поляну.

Пилот выглядел страшно удивленным, но его помощник выскочил из «хью» и помог обоим мужчинам подняться на борт.

Всю обратную дорогу, пролетая над раскинувшейся внизу дельтой, Дэйн не спал, а внимательно наблюдал за Гоаном. Он проследит за тем, чтобы вьетнамцу оказали необходимую медицинскую помощь. А затем лично доставит его Бэртону. И впервые за многие дни он ухмыльнулся.

– Дай Йю!

Донован удивленно смотрел на бегущего к нему через весь лагерь связиста. Быстро поднявшись, он переступил через порог хижины.

– «Хью» летит, «хью» летит! – кричал связист.

– Хорошо, хорошо, успокойся, – сказал Донован и повернулся в сторону моря, зная, что вертолет но появится еще минуты три. Может быть, какие-нибудь вести о Дэйне… Но, какие бы они не были, подумал Донован угрюмо – ничего хорошего он не услышит, Дэйна не было несколько дней, и через двое суток его будут считать пропавшим без вести. А он был лучшим. Донован думал о нем в прошедшем времени.

Вертолет показался со стороны моря и – в полном и приятном отсутствии снайперского огня – быстро сел на площадку. Донован усмехнулся – опытный пилот. И тут же его ухмылка раздвинулась буквально до ушей; а настроение поднялось до отметки «кипение». Потому что из вертолета выпрыгнул мужчина и легко побежал от него прочь. Даже усталость не смогла изменить изящество движений этого человека. Дэйн.

Через секунду широко улыбающегося Дэйна окружили радостные джонкмены. Донован схватил его в объятия и сильно прижал к себе. Дэйн был рад снова очутиться в лагере и не скрывал этого. Кто-то притащил пиво, и через мгновение началась импровизированная пирушка По поводу встречи. Донован и Дэйн не стали ее прерывать – времени сейчас было предостаточно и не стоило портить людям недолгие радостные мгновения.

Они пропили почти до вечера. Наконец Дэйн пошел, принял ванну и вернулся в свою хижину. Джонкмены приготовили ему еду: рис с жареной свининой и салат-латуком, от которых сильно отдавало нуок маном – рыбьим маслом, на котором вьетнамцы жарили практически всю свою пищу. Дэйн с удовольствием съел все, что было на тарелках, приказав подать еще пива. Уже вполне расхристанный к тому времени Донован, куда-то испарился с приятной вьетнамочкой, на которую давным-давно положил глаз, и праздник стал постепенно утихать.

Не видя нигде своего помощника, Дэйн пошел на последний вечерний обход лагеря. Несмотря на пьянку, все оказалось чин-чином, в полном порядке, что было явно признаком отличного руководства. Теперь Дэйн знал, что вполне мог оставить лагерь на Донована, если ему понадобится отлучиться, Ведь через несколько дней он отправится на базу, в Таиланд.

Через несколько часов после того, как стемнело и Дэйн укладывался спать, появился Донован. Выглядел он несколько оробевшим, зато более трезвым. Открыв по последней бутылке пива, они сели друг против друга в свете керосиновой лампы и стали потихоньку переговариваться.

– Давайте еще по пиву, – сказал смеясь Донован.

– Открывай, – согласился Дэйн и Донован налил.

– Черт побери, полковник! – хлопнул себя по лбу Донован. – Я же едва не забыл о почте.

– Ты имеешь в виду донесения? Это может подождать.

– Да нет, почту. Письмо. – Он встал, подошел к столу, находящемуся в дальнем углу, и вернулся с письмом. Протянул его Дэйну.

Дэйн прочитал его дважды, внезапно встал и подошел к двери хижины, выглянув в ночь. Через некоторое время он услышал робкое покашливание Донована.

– Плохие новости, полковник?

– Рано утром подготовьте вертолет, – сказал Дэйн. – И принимай командование над лагерем.

Письмо от Старлайт было скупым.

Можешь приехать? И побыстрее? спрашивалось в нем. Таводи умирает.

Рассвет начался внезапно, развеяв серебро восхода и алые полосы восходящего солнца. Для Дэйна он был все равно, что стрела в сердце.

– Напиши для меня стихи, как ты делал раньше. Я возьму их с собой завтра, – попросил Таводи вчера, лежа на кровати.

– Я сделаю, как ты просишь, дедушка.

Дэйн встал и оделся, набросив макино, которое одолжил ему Натан, и завязав пару старых ботинок. Потом взял «марлин» с восьмигранным стволом и пошел к «джипу». Дед уже находился в машине, открыв все окна и смотря прямо перед собой.

Дэйн сел в «джип», кивнул деду и завел двигатель. Они отправились в хрустящее, словно бы первое в жизни утро. Деревья сгибались под тяжестью снега. Сосульки сверкали r утреннем солнце.

– Чудесное утро, – произнес Таводи.

Дэйн взглянул на него. Старик был одет в старые джинсы, хлопчатобумажную рубашку, мокасины. На голове была повязана старая лента. Он вез с собой одеяло и небольшой мешочек на ремне из сыромятной кожи.

– Не стоит так кукситься, Уайя-юнутци. – Старик улыбнулся.

– Мне будет не хватать тебя, дедушка, – прошептал Дэйн. На сердце лег свинец, в мозгу метались обрывки мыслей о том, что предстоит сегодня сделать.

– Хорошо вспоминать предков, – кивнул Таводи. – Но не стоит делать этого слишком часто.

«Джип» несся сквозь морозное утро – единственный движущийся объект в белой глуши. Вечнозеленые растения казались зелеными ручьями на холмах из белой бумаги, и над всем этим – небо, словно отлитое из голубого металла. В «джипе» их дыхание повисло в стылом воздухе. Дэйн чувствовал, как холод проникает ему прямо в кости, но Таводи, казалось, мороз вообще не трогал. Его быстрые внимательные глаза впитывали в себя каждый сантиметр пути, и Дэйну показалось, что на выдубленном лице блуждает тень улыбки.

Они доехали до конца грязной дороги. Теперь – поход к горной хижине. Старик выбрался и, не произнеся ни слова, пошел наверх. Его мокасины моментально промокли от тяжелого снега. На плечо он перекинул одеяло, на шею повесил мешочек и, казалось, плыл все выше, даже не оставляя следов.

Дэйн двинулся следом, и они поднялись в холодный, чистый, безмолвный мир. Свет отражался от снега.

К середине утра они добрались до хижины, и старик, остановившись перед ней, присел на корточки в снегу. Дэйн встал перед дедом, чувствуя, как бешено бьется сердце. Оно, казалось, было готово разорвать грудь и выскочить наружу.

– Осталось сказать очень немногое, Уайя-юнутци. За нас все сказано нашими жизнями. Ты доставил мне необычайную радость: мы обо многом узнали вместе, и ты очень много значишь для аниюнвийя. Думаю, что наши предки довольны тобой, ибо из всех ныне живущих аниюнвийя, ты – самый похожий на древних воинов.

– Это великая похвала, дедушка.

Таводи протянул руки и взял его ладони в свои.

– Мой дух жаждет отправиться в путь.

Дэйн расстелил на снегу одеяло, сложив его в несколько раз. Таводи встал и разделся, и Дэйн увидел, что он носит старинную набедренную повязку из оленьей кожи с древними символами. Мокасины и головную ленту он оставил, а затем сел в центре раскинутого одеяла со свисающим с шеи ремешком, на котором висел мешочек.

Таводи посмотрел на внука и протянул руку. Дэйн отдал ему стихи, написанные вчера, и дед положил их в мешочек,

– Я беру с собой только необходимые вещи, – произнес Таводи, и Дэйн понял, что конец близок.

– Я беру с собой стихи, написанные моим внуком, Уайя-юнутци, воином волчьего клана аниюнвийя. Беру с собой воронье перо для полета. Беру наконечник стрелы, чтобы охотиться, и щепотку соли – приправлять пищу. Я оставляю здесь свое имя во имя памяти моего народа.

Он начал говорить с Дэйном на языке аниюнвийя. Что-то Дэйн не понимал, но в целом было ясно, что старик благодарит духов за интересно прожитую жизнь и хорошую охоту. На мгновение прервав разговор на индейском диалекте, он попросил Дэйна прочитать написанные им стихи.

– Я говорю от имени Уайя-юнутци, – произнес Дэйн, глядя деду в глаза. Он сказал:

 
«Знал ворон – кости лягут,
иссохнут на пригорке.
Он прожил жизнь бесстрашно,
И глаз был меток зоркий.
 
 
Оставил ворон роспись
На ветре одиноком.
Он поднимался в небо —
невидимый, далекий.
 
 
Зачем бояться смерти?
Ведь ворон несгибаем.
Он гордо выступает,
Не прибиваясь к стаям!
 

– Хорошо, – сказал Таводи. – Помни Колану-Ворона, которого называли Таводи. – Старик подобрался, сел поудобнее и улыбнулся внуку посверкивая глазами. А затем оглядел укрытый снегом лес.

Дэйн стоял, чувствуя жгучие слезы, и на секунду встретился взглядом с дедом. Затем развернулся, обошел хижину и спустился по холму вниз, к близлежащим деревьям. Затем обошел холм и пошел дальше, не чувствуя холода, усталости.

Он бродил несколько часов по овальной эллиптической тропе. К середине дня он снова подошел к хижине, зашел за нее и взглянул…

Таводи был мертв.

Он повалился на одеяло с закрытыми глазами, и на лице у него сияло выражение величайшего покоя.

Дэйн завернул тело старика в одеяло, отнес его в хижину и положил на стол. Рядом положил посмертный подарок, древний марлин, купленный им давным-давно.

А затем он поджег хижину.

Поначалу она горела неохотно, но затем принялась разгораться все быстрее, когда вьющиеся языки пламени стали подсушивать стены и крышу… Дэйн стоял в снегу, наблюдая за тем, как легкий дымок поднимается в утреннее небо и тает, тает…

Прошло много-много времени, и Уайя двинулся в развалины, оставшиеся от хижины.

Он поднял большие кости, положил их в макино и вытащил наружу. Положив макино на землю, Дэйн принялся брать куски костей и раскидывать их в разных направлениях. Закончив, он накинул макино на плечи и повернулся лицом к востоку, к предкам его расы, к источнику духовности. Это был первый раз, начиная с юности, когда он молился, упрашивая духов ветра помочь душе Таводи, чье настоящее имя было Колану-Ворон, перенестись к истокам новой жизни.

В спокойствии раннего вечера он сошел с холма. Подходя к «джипу», Дэйн увидел, что их следы исчезли… Наверное, их замел ветер.

Через два дня он попрощался с Натаном и Старлайт.

Затем вернулся в Азию и стал легендой.

Часть четвертая
ЛЕГЕНДА

1967–1978

Америка проиграла войну.

Эвакуация была больше похожа на паническое бегство.

Посольства уничтожали документацию.

Вьетконг уничтожал посольства.

Сара связала свою жизнь с доктором Уитни Мэйсоном и теперь не знала, куда этого Мэйсона девать.

Иногда до них доходили слухи, что легендарный полковник Дэйн погиб, и Уитни начинал радоваться, как ребенок, довольствуясь мрачной гримасой Сары, чувствовавшей, как ее сердце живьем вырывают из груди.

Но потом приходили опровержениями скандальные сплетни о «знаменитом полковнике» снова взрывались в любом из тех мест, где врачевал под вывеской христианских госпиталей доктор Мэйсон.

В одной из битв с Красными Кхмерами пропал без вести Ланже.

Дэйн мотался по всей Юго-Восточной Азии, появляясь в самых горячих точках и вызывая противоречивые, но всегда поразительные отклики о своей деятельности.

У Эштона в Англии повесилась жена, и майор отправился в родовое поместье, чтобы уже никогда не возвращаться.

Десятилетие близилось к концу…

Питер Босуэлл, человек тридцати пяти лет, носящий ранг, эквивалентный рангу майора, сидел в штабной палатке и наблюдал за суматохой, царящей в лагере. Здесь было всего семь не-азиатов – пятеро европейцев и двое американцев, все закаленные в боях солдаты. Также он видел двоих хмонгов, полдюжины тайцев, нанга, одного вьетнамца и одного хана, а также корейца, занимавшегося по утрам таэквондо – его нанял лично Дэйн, – чем по большей степени просто устрашал всех остальных обитателей лагеря.

Двое пепельноликих внезапно возникли на подступах к лагерю, спрашивая часового, как отыскать Дэйна. Их провели в палатку к Босуэллу.

Личности, по разумению майора, были самые тишайшие, по крайней мере, так казалось.

– Чем могу быть полезен? – спросил он вежливо.

Старший, представившийся братом Лайонсом, прокашлялся и начал:

– Вы уверены в том, что нам нельзя встретиться лично с полковником Дэйном? Мы бы хотели именно…

– В настоящий момент он находится в Гонконге, – весело ответил Босуэлл. – Так что, боюсь, вам придется разговаривать либо со мной, либо…

– Второй, брат Босуэлл никак не мог вспомнить, как же его, – ах, да, брат Пикеринг, – принялся говорить в пол, да так тихо, что майор едва сумел его расслышать:

– Мы бы хотели узнать, сможете ли вы выполнить одно задание.

– Это смотря какое, – ответил Босуэлл, наблюдая за обоими сразу,

– Нам бы хотелось, чтобы вы. выполнили для нас кое-какую работу, – сказал Лайонс.

– А можно узнать о ней более подробно? – спросил Босуэлл несколько ошарашенно.

И снова Пикеринг:

– Нам бы хотелось вас нанять.

– Прошу пардону?

– Нанять вас, – сказал Лайонс. – Нам требуются ваши услуги.

– Я надеюсь, что вам известен вид выполняемой нами работы? – спросил Босуэлл.

– Мы о вас премного наслышаны, – ответил Пикеринг своим лилейным голоском.

– Ну, хорошо, – сказал Босуэлл. – Чего вы от нас хотите?

Лайонс начал было отвечать, но затем осекся. Казалось, окружающая обстановка его до крайности смущала. С каким-то благоговейным ужасом он осматривал свисающий с гвоздя пистолет в кобуре, совершенно голые столы, карты с подчеркнутыми районами и цветными стрелками, пустой ящик из-под мин, на который Босуэлл поставил ногу под столом, переносной передатчик.

– Вам необходима помощь в короткие сроки? – мягко спросил Босуэлл, стараясь вывести посетителей из стопора.

На сей раз голос Лайонса был тверже, и он посмотрел прямо в глаза майору.

– Мы выступаем против всех форм убийства, и, по нашим представлениям, наемники подвержены анафеме. Мы люди богобоязненные, преданные делу спасения жизней и душ в охваченных пожаром войны районах земного шара. Соглашение с вами для нас все равно, что… что…

– Сделка с дьяволом? – предположил Босуэлл.

– Вот именно, вот именно, – подхватил Пикеринг.

– Тогда вы, быть может, передумаете?

– Нет, – Лайонс потянул узел галстука в сторону. – Мы совершенно уверены в том, что хотим сделать.

– Тогда – Бога ради– перейдем к делу. – Босуэллу все это страшно надоело,

Лайонс вспыхнул.

– У нас в Камбодже есть миссия в западной части страны, и она покамест не захвачена вьетнамцами. В ней есть несколько человек, которых мы хотели бы вытащить оттуда. К миссии стекаются целые толпы кхмеров, и поэтому нам бы хотелось доставить им продукты. Но, самое главное, нам бы хотелось, чтобы вы вывели оттуда наших людей.

– А кто эти люди? И где они?

– К северо-востоку от Сисофона. Это рисовая страна. Медицинская миссия.

– Сколько их?

– Восемь человек, – почти что прошептал Пикеринг. – Но одного из них – в особенности.

– Кого? – Босуэллу стало любопытно.

– Главным там один врач. Уитни Мэйсон. Он один из главных наших доверенных лиц, очень важный для нашей работы человек – важный для того, чтобы мы могли получать фонды на финансирование определен ных программ. В Америке он стал очень популярной фигурой, и нам бы очень не хотелось его терять.

– И нам он нужен в первую очередь, – сказал Лайонс.

– Кто же остальные? – спросил Босуэлл, прекрасно зная, по крайней мере, одного члена миссии и представляя, какова будет реакция Дэйна на эту новость.

– По… ммм, друг Уитни – Сара Сандерленд. Шведский врач, женщина-врач, из Копенгагена и четыре канадские медсестры. Туземный э-э, то есть местный персонал, я имею ввиду кхмеров, думаю, должен найти собственные средства, то есть решить… будут ли они уходить из миссии – или нет. Мы… по крайней мере, можем доставить им немного продовольствия.

– Понятно, – проговорил Босуэлл холодно. Он, действительно, все понял, и это его взбесило. Чтобы не потерять возможности выкачивать дополнительные средства на свои программы, они хотят, чтобы наемники вытащили их светловолосого приятеля из лап вьетов, ну, и, э-э, заодно – если это будет возможно – всех остальных. Что же касательно бедняг-кхмеров, мы, чтобы не запачкать совесть, дадим им что-нибудь перекусить, и все ж таки оставим их на милость озверевших вьетнамцев. Хотелось бы, чтобы было именно так. В ту секунду, когда Дэйн узнает, что Сара Сандерленд находится в опасности, он вытащит ее и заодно и, может быть, вытащит ее любовничка-докторишку за шкварник. Но что же будет с кхмерами, которые останутся в Камбодже из-за того, что там была организована эта миссия? Неужели они ничего не заслужили? Неужели мы им ничего не должны? Миссионеры просили их о верности и вере, а теперь им нужен предводитель, который бы вытащил их оттуда. Неужели же теперь осталось просто кинуть их на растерзание? Проклятый бизнес.

– Хорошо, – сказал Босуэлл, заканчивая таким образом разговор. – Я попрошу полковника Дэйна прибыть немедленно для повторной встречи с вами. Где вы остановились?

– В Удоне, – ответил Лайонс. – Комнаты над пекарней.

Босуэлл кивнул.

– Когда вы сможете снова здесь появиться?

– Только позоните, – сказал Лайонс. – Мы будем ждать сигнала. Как вам кажется, вы возьметесь за эту работу?

– Да, конечно, – кивнул Босуэлл, думая о Саре Сандерленд. – Можете на это целиком и полностью рассчитывать.

У дверей оба посетителя словно по команде разверзлись, и Лайонс проговорил голосом, полным дурных предчувствий:

– Видимо, это будет нам стоить больших денег?

– Безо всякого сомнения, – удовлетворенно откликнулся Босуэлл.

Теперь даже Уитни – несмотря на всю свою амбициозность, напыщенность и самоуверенность – признавал, что ситуация стала отчаянной.

Ежедневно все больше и больше кхмерских крестьян и их семей приходило к миссии. Они собирались за оградой. С каждым днем слухи о приближающихся вьетнамцах становились все более и более угрожающими. А в один прекрасный день, все, кто мог ходить, вышли из госпиталя и присоединились к своим семьям за оградой или же отправились к границе, хотя это и было опасно.

Вскоре, они услышали стрельбу. И это было недалеко.

Следовало уходить – и чем быстрее, тем лучше. Если ничто не поможет и Уитни останется глух к ее просьбам, ее мольбам, то она решила через несколько дней сама вывести людей из ворот и отправиться с ними к границе.

С каждым днем отрядов Красных Кхмеров становилось все меньше и меньше в округе, что означало, что вьетнамцы приближаются. К этому времени они расползлись практически по всей стране, и теперь даже подходы к границе могли быть перерезаны.

Но Уитни предпочитал бездействовать и вводить всех в состояние, близкое к помешательству,

Персонал не знал, что говорить кхмерам, чтo объяснять больным, как скрыть очевидное.

Страх был заразителен.

В тот момент, когда Сара открыла глаза, она его почувствовала, почувствовала не только, как что-то зарождается в душе, но и то, как оттуда, из-за ограды и из-за брезентовых стен палатки, на нее наваливается ужас, культивируемый огромным скоплением кхмеров, и сразу же подумала: придут сегодня вьетнамцы или нет? Она встала, умылась и почистила зубы очищенной водой из мешка, а затем подошла к выходу из палатки. И тут ей почудилось, что какая-то группа людей проталкивается сквозь толпу стоящих молча кхмеров. По крайней мере, это не вьетнамцы: эти бы вошли со стрельбой. Нет, кажется, это еще одна группа крестьян, видимо, фермеров, старающихся пробраться в миссию в глупой надежде на то, что здесь им предоставят какое-нибудь убежище. Сара с печальным любопытством наблюдала за людьми.

За первой группой пробивалась вторая: все люди были одеты в груботканные штаны и рубахи тех людей, которые не признавали традиционных кхмерских саронгов. Сара застыла: люди входили за ограду и растекались налево и направо. О, Боже, это Красные Кхмеры. Они вернулись. И только тогда она увидела, что они вооружены до зубов.

Одна группа – Сара подсчитала: их была примерно дюжина – внезапно остановилась, и люди принялись смотреть в разных направлениях, словно в ожидании нападения. Они были вымуштрованы, это она признала. Один из них отделился от товарищей и пошел через лагерь, в его руке небрежно был зажат какой-то автомат.

Походка была спокойная и уверенная. Человек двигался с какой-то текучей грациозностью, похожей на походку животного. Впервые она увидела ее миллион лет назад, в Таиланде.

У Сары перехватило дыхание. Мысли набегали одна на другую, но их смывал поток радости, облегчения, счастья. Она почувствовала, как екнуло сердце, и отринула все страхи и колебания. Она позвала его по имени – всего лишь раз – и выбежала из палатки.

Он остановился в центре лагеря, откуда-то взял и вынул присутствие духа, поставил автомат на предохранитель и положил на землю рядом. Он стоял совершенно неподвижно, но его разум извивался и кипел, когда он увидел, как Сара летит к нему. Вытянул руки.

Годы были отринуты прочь.

Она влетела в его объятия и заплакала, отчаянно прижимаясь к его телу, зарывшись лицом в его рубахе. Она что-то говорила, но он не слышал, что именно. Он обнимал ее, стараясь отгородить от всего мира. Сара дрожала, словно лист на ветру, и, чтобы успокоить ее, он стоял совершенно спокойно, стараясь утихомирить рвущееся наружу сердце, головокружение. Он взглянул на нее и почувствовал такую острую жалость за все потерянные годы, отчаяние, одиночество, тоску: тогда он поднял ее лицо за подбородок и поцеловал долгим безумным поцелуем. И увидел, как исчезла с ее лица толика печали и как она смотрит на него сквозь слёзы.

– Я превратилась в развалину, – сказала Сара.

– Ты самая красивая из всех, кого я видел, – совершенно серьёзно произнес он.

– Боже мой, Дэйн, как же я счастлива тебя видеть.

– Я так скучал по тебе, Сара, что ты даже представить себе не можешь.

– Какая же я была дура.

– Знаешь… – Но прежде чем он смог докончить мысль, раздался какой-то дикий крик.

К ним направлялся Уитни Мэйсон – с каменным лицом, на щеках которого однако же горели два яростных красненьких пятнышка. Дэйн совершенно спокойно загородил собой Сару и повернулся к доктору.

Мэйсон подбежал и остановился в нескольких дюймах от Дэйна, меряя его холодным взглядом.

– Насколько я понимаю – великий полковник Дэйн. Так вот, мне плевать, кто ты такой и что здесь делаешь, но убери свои руки от нее, понял?

– Не ори так, Мэйсон, сбавь тон, и мы сможем поговорить.

– Я ору, когда хочу, понял, свинья наемная.

Сара вышла из-за плеча Дэйна.

– Уитни, оставь нас в покое. Ты ведь давным-давно все прекрасно понял – между нами все кончено.

И было кончено еще несколько лет назад.

– Сука! – рявкнул Мэйсон и кинулся к ней.

Дэйн будто случайно ударил его ребром ладони.

Голова Мэйсона откатилась назад, и он моментально скорчился, повалившись на землю. Так он лежал несколько секунд, перекатываясь с боку на бок, а затем посмотрел наверх.

– Ты сломал мне нос, – сказал он.

– По крайней мере, ор прекратился, – ответил Дэйн. – Вставай.

Мэйсон, шатаясь, поднялся на ноги, не отрывая рук от лица.

– Мне необходима медицинская помощь, – произнес он глухо, срывающимся голосом.

– Тогда иди и покажись врачу, – сказал Дэйн теряя терпение. – И собери потом всех в одном месте. Я расскажу им, как будем отсюда выбираться. – Он смотрел вслед убегающему Мэйсону.

Сара вцепилась ему в руку.

– Неужели мы действительно уйдем отсюда? Ты сможешь нас вывести?

– А то как же, – ответил Дэйн. Он взглянул на нее и увидел, как облегчение от его слов моментально сменилось озабоченностью.

– А как же все эти люди? Ведь они же думают, что мы сможем им помочь. Мы ведь не бросим их здесь на произвол судьбы, правда?

– Я и не собираюсь их бросать. Они пойдут за нами. И, кстати сказать, будут нашим надежнейшим щитом. Нашей «обманкой». Но пора заняться всем этим вплотную. Вьеты совсем близко.

– Насколько близко?

– Они в Сисофоне. Самое позднее завтра утром они будут здесь. Движутся гады очень быстро.

– Что ты намерен делать?

– Давай-ка для начала пройдем в твою палатку, или еще куда. Мне не нравится стоять в самом центре открытого лагеря.

– Сюда, – указала женщина.

Внутри палатки они снова поцеловались: это был долгий, нежный поцелуй воссоединения.

– Бог ты мой, Сара, как же я тебя люблю?

– Знаешь, – произнесла она медленно, – мне кажется, ты говоришь это мне впервые.

– По натуре я тихоход.

– Но ты столько раз выказывал мне свою любовь, а я не обращала на нее внимание.

– Лучше позже, чем никогда.

– Дэйн, неужели теперь – навсегда?

– Конечно. Разве у тебя нет хотя бы капли веры?

– Послушай, – сказала она улыбаясь. – Я столько раз за последние годы слышала это слово, что научилась его ненавидеть. Я хочу только видеть, чувствовать и прикасаться к чему-то. И знаешь, похоже, я поняла то, о чем ты мне говорил много-много лет назад о Юго-Восточной Азии, когда предупреждал, чтобы я не пыталась ее изменить, но попробовала понять.