Текст книги "Остров Голубых Дельфинов"

Автор книги: Скотт О'Делл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 9 страниц)

Глава 13

Накануне того дня, когда я отправилась к лежбищу морских слонов, мне почти не удалось сомкнуть ночью глаз. Я снова и снова вспоминала закон, запрещающий женщинам изготавливать оружие. Думала о том, прямо ли полетят мои стрелы и, если полетят прямо, пробьют ли слоновью шкуру. А вдруг какой-нибудь самец кинется на меня? Вдруг я получу рану и придётся – чуть живой – ползти к дому… да ещё отбиваться по пути от бродячих собак?

Продумав об этом большую часть ночи, я тем не менее с рассветом встала и направилась туда, где обитали морские слоны.

Пока я дошла до прибрежных скал возле лежбища, животные перебрались со своего рифа к берегу. На усыпанном галькой склоне серыми валунами возвышались сидящие самцы, за ними виднелись резвящиеся в волнах прибоя самки с малышами.

Ничего себе малыши, скажете вы, ведь детёныши морских слонов ростом со здоровенного мужчину. И всё же во многих отношениях они сущие младенцы. Слонята ковыляют за матерью, переваливаясь с ласты на ласту, – точь-в-точь как маленькие дети, которые учатся ходить, – и издают то плачущие, то ликующие вопли, на которые способны только малыши. А когда наступает пора учиться плавать, матерям приходится буквально спихивать детёнышей в море. Представляете, как это нелегко при таких размерах?

Самцы держались поодаль друг от друга: они обладают скверным характером, очень ревнивы по натуре и могут сцепиться из-за любого пустяка. На склоне в гордом одиночестве, с видом великих вождей, восседали шесть самцов и присматривали за своими подопечными – самками с детёнышами.

Если у самки морского слона кожа гладкая, а морда похожа на мышиную (такая же усатая и остроносая), то самец совсем другой. На носу у него растёт горб, и этот горб нависает над пастью вроде хобота. Мех у самца жёсткий, шкура напоминает мокрую землю, растрескавшуюся под палящим солнцем. В общем, морской слон далеко не красавец.

Рассматривая со скалы самцов, я старалась выбрать самого маленького из них.

Пятеро были почти одинакового размера, зато шестой, тот, что сидел дальше всех от меня, наполовину скрытый утёсом, показался мне вдвое меньше остальных. Он явно был самым молодым и ещё не завёл себе семьи, так как напротив него не играло в волнах ни одной самки. Мне подумалось, что по этой причине он должен держаться менее настороже и быть благо душнее остальных.

Я перекинула тело через край берегового утёса и тихонько спустилась к морю. Теперь нужно было прокрасться сзади морских слонов, не потревожив их. Вообще-то они звери бесстрашные и наверняка при виде меня не сдвинулись бы с места, просто не хотелось заранее возбуждать их подозрения. Я захватила с собой новый лук (размером почти что с меня) и пять стрел.

Тропа была неровная и усыпана галькой. Я очень старалась, чтоб ни один камушек не сорвался и не полетел по склону. А ещё надо было не попасться на глаза слонихам: они очень пугливы и своими криками моментально предупредили бы об опасности всё стадо.

Под прикрытием утёса я подползла как можно ближе к молодому самцу. Тут я встала на ноги и натянула тетиву, хотя в этот самый миг вспомнила отцовское предупреждение: раз я женщина, лук непременно сломается.

Солнце висело на западе, низко над горизонтом, однако моя тень удачно падала в сторону от молодого слона. Он сидел спиной ко мне, на расстоянии в несколько шагов. А я никак не могла решить, куда целиться первой стрелой: в голову или между лопатками. Кожа у морского слона хоть и шероховатая, но очень тонкая, зато под ней лежит толстый слой жира; голова же по сравнению с туловищем совсем маленькая и попасть в неё трудно.

Пока я стояла в нерешительности за утёсом, снова и снова перебирая в памяти отцовские слова о луке в руках женщины, намеченный мною самец стал сдвигаться к морю. Сначала я подумала, что он всё-таки заслышал меня. Потом увидела, что он подбирается к самкам пожилого соседа.

При своих колоссальных размерах морской слон может довольно быстро передвигаться на ластах, используя их вместо рук и ног. Когда я выпустила стрелу, самец был уже у самой воды. Стрела не отклонилась в сторону и лук не сломался, однако зверь в последний миг дернулся в сторону, и стрела прошла рядом.

Оказалось, что сосед молодого самца тоже полез вниз по склону, но я заметила это, только когда под ним заскрипела галька. Он проворно нагнал соперника и опрокинул его, с размаху двинув плечом. Молодой слон, который даже сидя был выше человеческого роста, а вытянувшись во всю длину, раза в два превосходил рослого мужчину, скатился от этого удара в воду и, ошеломлённый, остался там.

Старик, мотая головой и издавая оглушительный рёв, эхом разносившийся по всей округе, снова пошёл на молодого. Самки и детёныши, которые лежали на волнах и чесали себе ластами спины, оторвались от этого занятия, чтобы понаблюдать за поединком.

На пути к сопернику старому самцу попались две слонихи. Он перешагнул через них, словно это были булыжники, и клыками взрезал бок молодому слону.

Тот приподнялся из воды, его небольшие глазки угрожающе налились кровью. Когда старый слон изготовился для следующего удара, молодой опередил его и вонзил зубы ему в шею. Юный самец вцепился в соперника мёртвой хваткой, и оба зверя опрокинулись в волны, поднимая вокруг тучи брызг.

Самки к этому времени бросились врассыпную, тогда как другие самцы продолжали как ни в чём не бывало сидеть на берегу.

Два дерущихся слона неподвижно застыли в волнах, собираясь с силами для новой атаки. Тут я могла запросто поразить стрелой молодого самца, который лежал навзничь, по-прежнему вцепившись в глотку старому. Но я понадеялась на его победу и не стала ничего предпринимать.

Голову и плечи старого слона покрывало множество глубоких шрамов, следов былых сражений. Пытаясь освободиться от захвата, он неожиданно ударил молодого самца хвостом – и нащупал скалу. Скала помогла ему рывком выпростать туловище из воды и стряхнуть с себя соперника.

Преследуемый молодым, старый слон торопливо выбрался на сушу и, широко разинув пасть, пошёл прямо на меня. Я хотела убраться с его дороги, чтоб он не кинулся на меня, и сделала шаг назад. Но при этом оступилась и упала на колени.

Несмотря на острую боль, я тут же вскочила. Старик между тем резко развернулся и напал на своего преследователя, застав его врасплох. В боку у молодого самца появилась ещё одна глубокая рана, от нанесённого удара он снова полетел в воду.

Волны обагрились его кровью, однако теперь молодой по крайней мере успел перевернуться на брюхо и был готов отразить атаку. Удар старого самца он принял плечом. Похоже было, будто ошиблись две скалы. Молодой опять ухватил старика за глотку, и оба ушли под воду. Вынырнули они, по-прежнему сцепившись.

Солнце уже закатилось, и я почти ничего не видела в наступившей тьме. К тому же у меня разболелась нога. Поскольку добираться до дому было далеко, я ушла, оставив морских слонов на берегу. Их рёв нёсся мне вслед и когда я взбиралась на скалу, и долгое время спустя.

Глава 14

К тому времени как я доковыляла до дому, нога разболелась так сильно, что я с трудом подлезла под оградой и отодвинула увесистый камень, Пять солнц я просидела в хижине, потому что нога здорово распухла, а никаких трав, которыми можно было бы её полечить, у меня в запасах не нашлось. С едой проблем не было, но воды через три дня осталось в корзине на донышке. Спустя ещё два дня корзина совсем опустела. Надо было во что бы то ни стало идти в лощину, к источнику.

Из дома я вышла с восходом солнца, захватив копьё, лук со стрелами и моллюсков, которых собиралась съесть на обед. Продвигалась я черепашьим шагом: приходилось ползти на карачках, притом что провиант я привязала к спине, а оружие волокла следом.

К роднику можно было добраться и более коротким путём, но переползать многочисленные скалы я не могла и вынуждена была избрать кружную дорогу, через кустарник. В лощину я попала, когда солнце уже стояло высоко над головой. Теперь до источника было рукой подать, поэтому, как мне ни хотелось пить, я решила устроить небольшой привал и пожевать кусочек кактуса, который отломила от ближайшего растения.

Пока я отдыхала, посасывая кактусовую мякоть, в зарослях напротив показался крупный серый пёс, предводитель собачьей стаи. Он шёл медленно, склонив голову к земле и обнюхивая мои следы. Вскоре он тоже углядел меня – и застыл на месте. За ним трусила гуськом вся его ватага. Она тоже остановилась.

Я схватила лук и приладила стрелу, однако вожак успел скрыться в кустарнике, другие собаки тоже исчезли. Целиться стало не в кого. Стаи как не бывало, она испарилась в мгновение ока.

Я прислушалась. Собаки двигались совершенно бесшумно, но, даже не слыша их шагов, я была уверена, что они попытаются окружить меня. Я поползла дальше, время от времени останавливаясь прислушаться, оглянуться назад, смерить взглядом расстояние до источника. Нога очень болела. Лук со стрелами я бросила на месте привала: всё равно я не смогла бы стрелять в густом кустарнике. В одной руке у меня было копьё.

Наконец я добралась до родника. Он бил из расщелины в скале, с трёх сторон окружённый отвесными каменными громадами. Поскольку оттуда ждать нападения собак не приходилось, я легла на землю и принялась пить, одновременно наблюдая за лощиной, по которой пришла. Утолив жажду, я наполнила водой корзину, почувствовала себя гораздо бодрее и поползла к ближайшей пещере.

Над входом в неё виднелся пласт какого-то чёрного камня. Рядом росли невысокие кусты, среди которых я разглядела большого серого пса: торчала только его голова. Пёс стоял не шелохнувшись, однако его жёлтые глаза следили за моим приближением. Сзади высовывалась голова другой собаки… и еще одной. Копьём до них было не достать.

Внезапно я заметила шевеление в кустах на противоположном склоне лощины. Значит, стая разделилась и ждет меня с двух сторон.

Но я уже подползала к входу. Ещё мгновение – и я скрылась в пещере. Снаружи донесся топот ног, треск сучьев, затем воцарилась тишина.

Я была спасена. Впрочем, я понимала, что собаки не оставят меня в покое. И они действительно вернулись вечером и до утра сторожили меня в кустарнике – к счастью, не решаясь подойти ближе.

Вход в пещеру был узкий, но внутри оказалось гораздо просторнее, даже можно было встать во весь рост. С потолка капала вода, без огня в пещере было промозгло и зябко, однако я просидела в ней шесть солнц (пока не зажила нога), выползши наружу всего один раз, за водой к роднику.

Живя в пещере, я решила сделать её своим вторым приютом – на тот случай, если снова поранюсь или заболею. Стоило мне окрепнуть и начать нормально ходить, как я занялась обустройством нового дома.

Пещера многократно извивалась в ту и другую сторону и вела далеко в глубь горы, но меня интересовала лишь та её часть, что располагалась непосредственно у входа и куда днём даже заглядывало солнце.

В давние времена эту пещеру использовали мои предки (уж не знаю, для каких надобностей), поэтому на каменных стенах сохранились вырезанные животные. Там летали и плавали пеликаны, а ещё были изображения китов, дельфинов, морских слонов, чаек, воронов, собак и лис. У самого входа мои прародители вырубили в камне два глубоких сосуда, которые я решила приспособить для воды: они оказались значительно вместительнее корзин.

Вдоль одной стены пещеры я обрудовала такие же полки, как в хижине, и заполнила их морскими ушками, мидиями и злаками. На всякий случай я запасла также лекарственных трав, что росли на горе повыше источника. В пещеру перекочевал и мой первый лук со стрелами. Наконец, я устроила себе удобное ложе из водорослей, наносила сухого хвороста для костра, а потом заложила вход камнями, оставив лишь крохотный лаз в самом верху.

На всё это меня подвигла память о тех днях, когда я болела и мучилась от жажды. Работа была тяжёлая, в основном мужская, но только окончив её, я позволила себе сходить на лежбище морских слонов.

Добралась я туда во время отлива. Останки старого самца лежали высоко на склоне. Кости были дочиста обглоданы чайками, и всё-таки я пришла не зря.

Отдельные зубы были шириной в пол-ладони, а длиной с кисть руки. Часть клыков была изогнута, часть сломана, тем не менее, отобрав самые лучшие и обработав их песком, я получила четыре прекрасных жала для копий – широких у основания и острых-преострых с другой стороны.

Два из них я приделала к копьям и, наконец-то почувствовав себя во всеоружии, собралась идти к собачьей пещере.

Глава 15

Дикие собаки водились на Острове Голубых Дельфинов с незапамятных времен, однако после того как алеуты истребили большую часть наших мужчин, стая разрослась за счёт животных, оставшихся беспризорными, и обнаглела сверх всякой меры. Ночью собаки только и делали, что шастали по селению, днём тоже держались неподалёку. Мы уже решили раз и навсегда избавиться от бродячих собак, когда появился корабль, который увёз моих соплеменников из Галас-ата.

Я была уверена, что стая обнаглела благодаря вожаку – огромному псу с густой гривой и жёлтыми глазами.

До прихода алеутов ни я, ни кто другой из моих односельчан не видал этого пса; очевидно, он приплыл с охотниками и остался на острове после их отъезда. Он был гораздо крупнее наших собак, которые к тому же были короткошёрстные и с карими глазами. Вне всякого сомнения, вожак принадлежал алеутам.

Хотя я прикончила в общей сложности четырёх собак, стая не только не уменьшилась, но даже выросла, потому что успели народиться новые. А молодые собаки были даже свирепее старых.

Прежде всего я пошла на гору около их логовища и, воспользовавшись отсутствием стаи, наносила к входу много охапок хвороста. Затем стала дожидаться, когда собаки заберутся в пещеру. Прошатавшись целую ночь по острову, они вернулись под утро отсыпаться. Тогда я взяла два копья и новый лук с пятью стрелами и, сделав большой круг возле входа в пещеру, подкралась к нему сбоку. Там я оставила всё своё оружие, кроме копья.

Подобравшись ещё ближе, я подожгла хворост и затолкала его в пещеру. Собаки молчали, точно не слышали моей возни. Я забрала всё снаряжение и влезла на каменный уступ напротив входа.

Огонь полыхал вовсю. Часть дыма уходила по скале наверх, но в основном он должен был скапливаться в пещере. Скоро дым выкурит оттуда свору. Пятью стрелами я могла рассчитывать убить не больше пяти собак, однако этого с меня вполне хватило бы, если б среди них оказался вожак. Наверное, разумнее было бы приберечь все стрелы для него одного. Так я и решила поступить.

Стая дождалась, пока огонь догорит, после чего три собаки выскочили из пещеры и убежали. Их примеру мгновенно последовали ещё семь, а значительное время спустя – новая такая же группа. Но основная часть стаи продолжала сидеть внутри.

И тут из собачьего логова вышел вожак. В отличие от других, он не пустился наутёк, а перескочил через остатки костра и, принюхиваясь, застыл перед входом в пещеру. Я была настолько близко от него, что видела его раздувающиеся ноздри, он же не замечал меня до тех пор, пока я не подняла лук. К счастью, мое движение не спугнуло его.

Вожак стоял мордой ко мне, расставив передние лапы (словно изготовился к прыжку) и сощурив жёлтые глаза до щёлочек. Стрела попала ему в грудь. Он отвернулся, сделал шаг в сторону и рухнул на землю. Я пустила в него новую стрелу, однако она прошла стороной.

Тогда из пещеры появились ещё три собаки. Оставшимися стрелами я поразила двух из них.

Прихватив копья, я слезла с каменной террасы и направилась через кусты туда, где упал вожак. На том месте его не оказалось. Пока я стреляла в других собак, вожак исчез. Раненый, он не мог уйти далеко, но, сколько я ни искала – и перед пещерой, и около террасы, на которой стояла, – вожак не нашёлся.

Выждав порядочное время, я зашла в собачью пещеру. Она была глубокая, однако достаточно светлая, чтобы можно было всё рассмотреть.

В дальнем конце пещеры лежала недоеденная тушка лисицы, рядом я увидала чёрную собаку с четырьмя серыми щенками. Один щенок заковылял в мою сторону – этот меховой шарик мог запросто уместиться у меня в руке. Я уже потянулась за щенком, но его мать вскочила на ноги и оскалилась. Я попятилась и задом, с копьём наперевес, выбралась из пещеры. На мое счастье, прибегать к копью не понадобилось. Однако раненого вожака я в логове не обнаружила.

Подступала ночь, и я пошла, огибая подножие горы, к себе в хижину. Не пройдя по излюбленной собаками тропе и нескольких десятков шагов, я наткнулась на обломок стрелы. Жало было отгрызено, и я поняла: это та самая стрела, которой я ранила вожака.

Чуть дальше мне попались и его следы. Отпечатки лап на земле были неровные: похоже, вожак еле плёлся. Я проследила за ними почти до берегового обрыва, а там потеряла из виду в темноте.

На другой день лил дождь, на третий – тоже, так что я не ходила никого искать, а потратила время на новые стрелы. Через два дня, захватив всё боевое снаряжение, я пошла по тропе, которую бродячие собаки проторили мимо моего дома.

Следы были смыты дождём, но я двинулась прямиком к каменной гряде, у которой потеряла их. Я нашла вожака на дальней стороне гряды. Большой серый пёс лежал с поджатой под себя лапой, из груди торчал обломок стрелы.

Разделявший нас десяток шагов позволял мне как следует рассмотреть его. Я была уверена, что вожак мёртв, тем не менее занесла копьё и хорошенько прицелилась. Когда я готова была уже метнуть копьё, пёс приподнял морду и уронил её обратно на землю.

Удивлённая, я опустила оружие и некоторое время пребывала в нерешительности: то ли всё-таки бросить копьё, то ли взяться за лук? Зная повадки зверей, я привыкла к тому, что они могут притвориться мёртвыми, а потом напасть на тебя или убежать.

Копьё на таком расстоянии вроде было надёжнее, но я лучше владела луком, поэтому взобралась выше, чтобы не дать вожаку улизнуть. Я нащупала удобное место для ног, приготовила на всякий случай вторую стрелу, вложила первую в лук и, натянув тетиву, прицелилась псу в голову.

Кто знает, почему я не выстрелила? Я стояла против него с натянутым луком – и была не в силах послать стрелу. Может быть, потому что огромный пёс не шевелился. Если б он встал, я бы прикончила его. Я долго стояла, не сводя с вожака глаз, затем полезла вниз.

Пёс продолжал лежать неподвижно и – как мне казалось, пока я не подошла совсем близко, – бездыханно. Торчащий из груди обломок древка был в крови. Косматая шерсть на загривке слиплась от дождя.

Мне кажется, он даже не почувствовал, что я беру его на руки: обмякшее тело казалось безжизненным. Вожак был ужасно тяжёлый, и я сумела поднять его, только когда встала на колени и закинула собачьи лапы себе за плечи.

Таким образом, со многими передышками, я доволокла пса до своего жилища.

Поскольку протащить его под оградой было невозможно, я разрезала жгуты водорослей, вынула два китовых ребра и только так сумела внести вожака в хижину. Когда я положила его на пол, он не только не поднял головы, но даже не открыл глаз; правда, пасть у него была разинута, и он дышал.

На его счастье, наконечник у стрелы был маленький и, хотя сидел глубоко, легко вынулся. Пёс лежал без движения – и пока я извлекала жало, и пока прочищала рану заострённым прутиком кораллового дерева. Ягоды у этого дерева ядовитые, зато его древесина нередко залечивает раны, не поддающиеся никакому другому средству.

В корзинах у меня было пусто (я ведь много дней не собирала съестных припасов), поэтому я налила собаке воды и, починив изгородь, направилась к морю. Я совершенно не надеялась, что вожак останется в живых, и, если честно признаться, нисколько не переживала бы, если б он умер.

За весь день, что я прособирала на камнях мидии и других моллюсков, я лишь однажды вспомнила о своём недруге – лежащем в хижине раненом псе, и то подумав: «Почему ж я не прикончила его?»

Вернувшись домой, я застала вожака живым, но не сдвинувшимся с места. Я снова прочистила рану коралловой веточкой, потом приподняла псу голову и влила в рот воды. Он проглотил её… и поглядел на меня – впервые с тех пор, как я подобрала его на тропе. Запавшие глаза смотрели точно из бездны.

Перед сном я ещё раз напоила вожака. Утром, перед уходом на берег, я оставила ему еды – и вечером обнаружила, что он её съел. Пёс по-прежнему лежал в углу и взглядом следил за мной. Он наблюдал, как я разводила огонь и готовила ужин. Его жёлтые глаза не отпускали меня, куда бы я ни шла.

Я так боялась вожака, что провела эту ночь снаружи, на скале, а с рассветом, прежде чем уйти, открыла лаз под оградой, чтобы пёс мог улизнуть. Но он не ушёл: вечером я обнаружила, что он греется на солнце, положив морду на лапы. Я приготовила себе на ужин двух рыб, которых забила в тот день копьём. Потом мне стало жалко исхудавшего пса, и я поделилась с ним. Он съел свою рыбину и, перебравшись из угла ближе к костру, лёг там, не спуская с меня своих жёлтых глаз – чуть раскосых и узких, как щёлочки.

Я ночевала снаружи ещё три раза и каждое утро оставляла открытым лаз под оградой, чтобы вожак мог уйти. Каждый день я забивала для него по рыбе, и он взял себе в привычку дожидаться её, сидя перед забором. Взять рыбу из моих рук он не решался, поэтому я клала её на землю. Однажды я потянулась к нему, но он отпрянул и показал зубы.

На четвёртый день, когда я вернулась домой пораньше, меня никто не встречал. Я испытала нечто странное. Возвращаясь в предыдущие дни, я всякий раз надеялась, что вожак ушёл. Теперь же, пролезая под оградой, я словно забыла про эту надежду.

– Пёс, Пёс, – позвала я, так как другого имени у него не было.

Я вбежала в дом, продолжая звать его. Вожак был там. Он только что встал на ноги и теперь зевал и потягивался. Пёс взглянул сначала на рыбу, потом на меня… и завилял хвостом.

В тот вечер я осталась ночевать в хижине. Перед сном я придумала ему имя, потому что не могла и дальше звать его просто Пёс. Я назвала вожака Ронту, что на нашем языке означает Лисий Глаз.