Текст книги "Заговор Моцарта"

Автор книги: Скотт Мариани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

ГЛАВА 24

Чуть раньше в тот же вечер

Франция, Бордо

Лекционный зал забили до отказа оживленные слушатели. Лекция проходила на факультете политики и экономики университета Бордо. Вход был свободный, люди толпились в проходах – организаторы встречи никогда не видели, чтобы речь начинающего политика вызвала такой интерес публики.

На улице, под ленивым снегопадом, стояли полицейские и охранники. Дорогу перегородили, пропустив только вереницу машин Филиппа Арагона. Собравшиеся вдоль дороги громадные толпы приветственно кричали и размахивали плакатами. Полиции удалось оттеснить в сторону около двухсот бритоголовых неонацистов, которые пришли поорать и помахать свастиками в знак протеста. Один попытался поджечь чучело Арагона; полицейские заломили ему руки и запихали в фургон. Началась свалка, репортеры ринулись в гущу событий, стараясь заснять, как унесли троих окровавленных полицейских и арестовали с десяток избитых протестантов.

Теперь стражи порядка стояли в ряд, прикрываясь щитами, держа наготове дубинки и слезоточивый газ. Многочисленные телеоператоры и репортеры отошли подальше, надеясь, что снова прольется кровь.

Анри Жюст, ректор университета, улыбаясь в камера, вышел из-за плотного занавеса на сцену. Заднюю часть сцены занимал гигантский экран в пятнадцать футов высотой с лозунгом партии Арагона: «Зеленая Европа». Лозунг идеально выражал суть политики: вновь открытая Европа, экологически чистая, зеленая, полная надежд и радужных перспектив. Сцену также украшали флаги объединенных европейских государств. За кулисами и в центре управления над аудиторией вооруженные охранники напряженно всматривались в мониторы, разглядывая толпу.

Жюст подошел к трибуне и поднял руки. Возбужденный гул в переполненном зале стих.

– Дамы и господа, – начал ректор, – наш сегодняшний оратор в представлениях не нуждается. Никакой другой современный политик не становился знаменитым и не завоевывал столь широкой поддержки публики с такой легкостью и быстротой. Это человек, которого прозвали брюссельским Джоном Кеннеди. Первопроходец в области экологичной архитектуры. Филантроп, пожертвовавший миллионы на защиту интересов малообеспеченных слоев населения. Неутомимый борец за улучшение образования. В сорок один год он стал самым молодым кандидатом в вице-президенты Европейского комитета. Смелая политика и прогрессивное видение истинно объединенной Европы, а также взятый им курс на прекращение зависимости европейской энергетики от атомных станций выдвинули его на первый план среди европейских политиков. Дамы и господа, Филипп Арагон!

Ректор отступил в сторону, и на сцену уверенно вышел Филипп Арагон. Высокий, элегантный молодой политик был одет в отлично сшитый костюм, но без галстука. Подождав, пока стихнут аплодисменты, Арагон заговорил:

– Дамы и господа, спасибо, что пришли.

Лозунг за спиной оратора исчез, и в зале послышался гул голосов. Бритые головы, свастика, искаженные лица заполнили большой экран – снимок ультраправых протестантов, сделанный возле здания. Арагон улыбнулся.

– Я бы также хотел поблагодарить наших друзей неонацистов. – Он выдержал секундную паузу и продолжил: – Само их присутствие здесь подтверждает мои заявления. Дамы и господа, нам говорят, что Европа уже объединилась. – Он замолчал, пережидая смех в зале. Арагон больше не улыбался и обвел лица слушателей внимательным взглядом. – Реальность доказывает обратное. Европа тонет под наплывом националистических страхов и жадности. Но мы можем ее спасти. Вместе мы построим объединенную Европу. Чистую Европу. Свободную Европу. Европу для людей!

Толпа одобрительно заревела. За спиной Арагона фотография неонацистов вновь сменилась лозунгом «Зеленая Европа». Аплодисменты стали громче.

Сидя за кулисами в уютной комнате для гостей, Колетт Арагон наблюдала происходящее на экране монитора, потягивая кофе из пластикового стаканчика и улыбаясь: муж мастерски управляет слушателями. Вокруг слонялись административные сотрудники партии и охранники в штатском. У дальней стены стоял Луи Моро, бывший глава антитеррористического отряда французской жандармерии – Колетт назначила его начальником частной службы безопасности мужа: правительственным подразделениям она не очень-то доверяла. Моро очень серьезно относился к работе. Сложив руки на груди, он разглядывал мониторы, которые под разными ракурсами показывали собравшихся в зале. Бритая макушка отражала свет ламп.

Колетт всегда поддерживала мужа, на публике, однако в душе предпочла бы, чтобы он бросил политику и вернулся в архитектуру. И дело не только в постоянной беготне, суматохе разъездов и бесконечных интервью. Даже сам Филипп не ожидал, что его политическая карьера так стремительно пойдет в гору. Колетт знала, что чем популярнее становился муж, тем большей опасности подвергался. На многолюдных собраниях вроде сегодняшнего никакое количество телохранителей не могло гарантировать полной безопасности: не станешь ведь обыскивать на входе всех подряд. Достаточно одного фанатика фашиста с пистолетом в кармане…

Колетт вздрогнула. Она не верила, что происшествие, случившееся в прошлом январе в Кортине, было случайностью.

ГЛАВА 25

Италия, окрестности Равенны

Когда Ли проснулась на следующее утро, Бен уже сделал восемь звонков и набирал девятый номер. В местном телефонном справочнике профессор Арно не значился, поэтому Бену пришлось звонить всем Арно подряд. Обзвонив половину списка, он наконец сдался и решил заехать в музыкальный институт, где преподавал профессор.

После торопливого завтрака поехали в Равенну. Бен поставил «ситроен» на парковку в центре города, и они пошли по вымощенным камнем улочкам пешеходной зоны. Туристический сезон закончился, прохожих почти не было.

За церковью Сан-Витале стоял институт Монтеверди – высокое узкое здание с колоннами и ступенями из белого камня. Стеклянная дверь открывалась в фойе. Звук шагов по мраморному полу эхом отдавался от высокого потолка. Где-то наверху играли на виолончели, женский голос пел под аккомпанемент рояля…

За конторкой консьержа на входе сидела седая женщина в черном.

– Что вы хотели? – неприветливо спросила она.

– Нам нужен профессор Арно, – сказал Бен по-итальянски.

Женщина покачала головой.

– Профессор Арно здесь больше не работает. Он вышел на пенсию.

– А вы не могли бы дать нам номер его телефона?

Задавая вопрос, Бен уже знал, что получит отказ.

– Мы не даем номера телефонов.

– Я понимаю, но у нас очень важное дело.

Женщина непреклонно скрестила руки на груди.

– Извините. Ничем не могу помочь.

Бен потянулся за бумажником. Всегда можно попробовать получить желаемое за взятку, хотя в данном случае это вряд ли сработает. Ли остановила его.

– Дай-ка я попробую, – сказала она по-английски.

Женщина смотрела на них враждебным взглядом.

Ли с улыбкой заговорила на хорошем итальянском:

– Синьора, позвоните, пожалуйста, директору института.

– Зачем? – опешила консьержка.

Ли подарила ей новую улыбку.

– Скажите, что пришла Ли Ллуэллин и хочет с ним поговорить.

Имя Ли Ллуэллин произвело мгновенное, почти магическое действие на консьержку. Враждебность исчезла, сменившись улыбкой и потоком извинений за то, что не узнала сразу знаменитое сопрано. Женщина провела их по каменной лестнице на второй этаж.

Ли поймала на себе взгляд Бена.

– В чем дело? – прошептала она.

– Я думал, что все понятно объяснил. Тебе полагается сидеть тихо и не высовываться.

– В таком случае как бы мы сюда попали?

– Я бы что-нибудь придумал.

– Пистолет ей к виску приставил?

– Может, и стоило бы, – пробормотал он.

Постучав в дверь, консьержка заглянула внутрь и выпалила что-то на итальянском так быстро, что Бен ничего не понял. Из комнаты ответил мужской голос:

– La Llewellyn? Qui?[4]4
  Госпожа Ллуэллин? Здесь? (ит.)


[Закрыть]

Из кабинета вылетел круглый коротышка в темном костюме. Директор с энтузиазмом потряс руки гостям и велел консьержке принести кофе и печенье.

– Меня зовут Альберто Фабиани, – представился он, широко улыбаясь и не сводя глаз с Ли. – Маэстро, вы оказали нам великую честь. Чем могу служить?

Ли повторила, что им нужно поговорить с профессором Арно.

Директор замялся.

– Надеюсь, профессор не умер?

– Нет, нет, он жив-здоров, – поспешно заверил Фабиани, – Живет за городом, километрах в десяти отсюда. Я с удовольствием дам его адрес и телефон. Но должен вас предупредить… – Он помедлил. – Не могу сказать ничего плохого про Франческо Арно, когда-то его считали величайшим знатоком Моцарта. Однако с возрастом он… как бы помягче выразиться… стал несколько странным.

– В каком смысле «странным»? – поинтересовался Бен.

Фабиани пожал плечами.

– Убеждения у него странные. Мания, можно сказать. В последние годы профессор стал эксцентричным, часто ругался с коллегами… Честно говоря, в конце концов мой старый друг стал посмешищем всего института. Даже студенты его дразнили, обожали доводить до белого каления. Стоило профессору завестись, и он мог говорить часами, его лекции превратились в фарс… – Фабиани грустно улыбнулся. – Между нами говоря, я не очень-то расстроился, когда Арно объявил об уходе на пенсию.

– И в чем же стояли убеждения профессора? – спросил Бен.

Фабиани закатил глаза.

– Вы с ним сами поговорите, тогда узнаете.

ГЛАВА 26

Тем же утром

Австрия

В окнах закрытого бассейна виднелись заснеженные земли усадьбы и полоска соснового леса на горизонте.

Обнаженный мужчина подошел к краю трамплина и пару раз качнулся. Ростом он был почти шесть с половиной футов и весил двести шестьдесят фунтов – при этом на мощном теле не было ни грамма жира. Втянув воздух в легкие, здоровяк прыгнул вниз. Прыжок вышел безукоризненный, почти без всплеска. Ныряльщик ушел в глубину, вынырнул на поверхность и поплыл. Почти не запыхавшись, он сделал тридцать кругов, вылез из воды и подошел к стулу, где лежала аккуратно сложенная одежда.

Мужчина смахнул с лица рыжеватые волосы и потянулся за полотенцем. Вытираясь, он любовался своим подтянутым телом. На мускулистых руках и груди виднелись шрамы от ранений; девять пулевых и три ножевых. У каждого шрама была своя история, и ни один из тех, кто их оставил, не прожил после этого и трех минут.

Сорокатрехлетнего уроженца Лондона и бывшего солдата британской армии звали Джек Гласс.

Напившись, он иногда хвастал своими подвигами в легендарном британском спецназе и любил показывать вытатуированную на правом плече эмблему – кинжал с крылышками.

Правда состояла в том, что много лет назад в спецназ его не взяли. Психологическое тестирование выявило определенные черты характера, которые отнюдь не привели в восторг начальство. Непригодность подтвердилась, когда Джек попытался застрелить офицера, сообщившего ему эту новость. Гласса с позором отправили обратно в часть, судили и выгнали из армии.

Джек болтался без дела, деньги быстро закончились. Как и многие армейские отставники, он был вынужден перебиваться физическим трудом. Путь в охранные агентства был заказан из-за приговора военного трибунала.

Одним дождливым вечером в Лондоне Джек встретил в баре бывшего знакомого, который предложил полувоенную работу в Африке. Платили прекрасно, да и работенка была для Джека в самый раз. Он немедленно согласился и через три дня уже летел в Африку – чтобы никогда не вернуться в Британию.

Джек работал в Конго, Руанде и Либерии – на любого, кто платил больше остальных. Он подавлял антиправительственные восстания, сжигал школы, уничтожал деревни, убивал целые семьи, вовлеченные в кровавые межплеменные войны, – делал все, что говорили, брал наличные и не задавал вопросов.

Именно в Либерии ему изуродовали ухо: мочку оторвало пулей из АК-47. Стреляла чернокожая девчонка лет девяти-десяти, и это был последний патрон в магазине. Когда Джек схватился за ухо, девчонка бросила автомат и с воплями побежала в лес. Джек помчался следом, поймал, прижал коленом к земле, приставил штык к ребрам девчонки и медленно вогнал лезвие в грудь; детское тело перестало дергаться, и глаза постепенно потухли.

Он до сих пор помнил каждую деталь. Неплохо бы еще разок такое повторить.

После Африки Джек уехал в Боснию и занялся контрабандой оружия. Он больше не принимал участия в боевых действиях, стал носить деловой костюм и ходить с кейсом вместо автомата. Обычно кейс был наполнен деньгами. Оказывается, гораздо выгоднее заставить кого-то другого нажимать на спусковой крючок, чем стрелять самому. За два года Джек превратился в настоящего бизнесмена, завел множество связей и купался в деньгах. Тогда-то он и встретил на ярмарке оружия в Берлине австрийца Вернера Кролла.

Тридцатишестилетний Гласс стал личным секретарем и помощником Кролла. Джек уже привык к роскоши, но продажа «Калашниковых» воюющим племенам приносила гроши по сравнению с доходом Кролла. Лишь немногие избранные представляли, чем на самом деле занимается герр Кролл.

Гласс знал, что семейный бизнес Вернера Кролла имеет многолетнюю историю и начинался довольно скромно. Гласс также знал, что Кролл не раздумывая убьет любого предателя, включая личного секретаря. Низенький старичок австриец, хотя и имел несколько странные привычки, выглядел вполне безобидно – этакий директор школы. Однако более опасного человека Джек Гласс в жизни не встречал, а уж он-то повидал немало опасных людей.

Джек представил себе сморщенное бледное лицо с заостренными чертами. Когда-нибудь он убьет этого зажившегося мерзавца и отымеет его шлюшку любовницу.

Гласс надел белую рубашку, серые брюки и спортивный пиджак, завязал галстук свободным узлом и пошел себе в кабинет. Там его ждал факс из Лондона. С любопытной информацией.

Вернер Кролл молча завтракал вместе с Ив в оранжерее. Он сидел спиной к окну, за которым открывался вид на декоративный пруд и покрытые снегом горы. Шесть лет Кролл ел на завтрак одно и то же: яйца в мешочек с тостами, порезанными на совершенно одинаковые кусочки и разложенные на тарелке строго определенным образом. Без масла. Ел он аккуратно, почти изысканно.

В комнату вошел Гласс с папкой в руке. Кролл застыл, не донеся вилку до рта, вытер губы салфеткой и раздраженно сказал:

– Я ведь запретил беспокоить меня во время завтрака… Черт побери, ты опять жвачку жуешь?

Гласс улыбнулся про себя и вытащил изо рта жвачку. Он обожал доводить старика до белого каления.

– Прошу прощения, сэр. Я подумал, вас это заинтересует. Только что пришло по факсу.

Кролл надел очки и уставился на протянутый листок. Это была копия первой страницы вчерашнего номера «Ивнинг стандарт» с размытым снимком Ли Ллуэллин в окружении поклонников. Кролл узнал место – возле Шелдонского театра. Слева от певицы стоял незнакомый мужчина, держа ее за руку. Заголовок гласил: «Кто главный герой Ли?»

Кролл отложил факс и посмотрел на Джека поверх очков.

– Тот самый парень, который убил одного из наших лучших людей этим… чем он его убил?

– Сковородкой, сэр, – подсказал Джек.

Ив взяла листок и пристально вгляделась в незнакомца. Хорош. Высокий, спортивный. Гласс внимательно наблюдал за женщиной.

– Мне тоже интересно было бы узнать, кто главный герой Ли, – сказал Кролл.

Он бросил взгляд на Ив: что-то она слишком засмотрелась. Кролл выхватил у нее листок.

– Сэр, мне кажется, я знаю этого красавца, – заявил Гласс.

– Профессиональный охранник? – спросил Кролл.

– Боюсь, что еще хуже. Я проверю по своим каналам.

Кролл отпустил Джека и вернулся к прерванному завтраку. Яйца остыли. Он с отвращением оттолкнул тарелку.

Когда Ив возвращалась к себе после завтрака, Гласс стоял у дверей ее спальни, небрежно привалившись к стене, и упирался рукой в косяк, преграждая вход.

Ив остановилась.

– Освободил бы дорогу.

Он ухмыльнулся, смерив ее взглядом. Ив попыталась пройти мимо. Он схватил ее за руку и заставил обернуться.

– Убери лапы! – предупредила Ив.

Гласс стиснул ее грудь под блузкой.

– Милашка!

Она вырвалась и с размаху влепила ему пощечину. Ладонь заныла от удара по каменной челюсти.

– Я за тобой наблюдаю, – улыбнулся Гласс. – Я знаю, чего тебе хочется.

– Неужели?

– Как была шлюхой, так и осталась. Хочешь для разнообразия потрахаться с настоящим мужиком?

– Где же его найдешь, настоящего-то…

– Один прямо перед тобой стоит.

– Закатай губу обратно.

Улыбка Гласса расползлась до ушей.

– Я еще доберусь до тебя, сучка. Недолго осталось.

ГЛАВА 27

Позднее в тот же день

Италия, Равенна

Опираясь на палочку, профессор Арно провел Бена и Ли в просторный, залитый солнцем кабинет, где стоял тяжелый сладкий запах ванили – в антикварном серебряном подсвечнике горели три большие церковные свечи. Сняв старый твидовый пиджак на два размера больше, чем требовалось, Арно повесил его на вешалку для шляп и пригласил гостей к заваленному бумагами письменному столу. За арочными окнами виднелся прелестный садик виллы.

Профессор предложил гостям граппы. Жилистый старик двигался медленно, иссохшие руки слегка дрожали.

Хозяин расположился в кожаном кресле, спиной к окну, гости уселись напротив. Бен выпил обжигающую жидкость и поставил пустой стакан на стол. Ли отхлебнула глоточек и нервно крутила стакан в руках, обдумывая, что сказать Арно.

Откинувшись в кресле, профессор наблюдал за Ли. В его глазах поблескивали искорки.

– Я слышал, как вы пели в «Лючия ди Ламмермур» в крепости Рокка-Бранкалеоне. – По-английски профессор говорил с сильным акцентом, но бегло. – Вы были великолепны, это лучшая Лючия со времен Марии Каллас.

Ли скромно улыбнулась.

– Благодарю вас, профессор. Вряд ли я заслуживаю столь высокую похвалу. – Она помолчала. – К сожалению, мы пришли не для того, чтобы говорить о музыке.

– Так я и думал, – ответил старик.

– Если не ошибаюсь, к вам прошлой зимой приезжал мой брат Оливер. Вы не могли бы рассказать об этом?

– Очаровательный был юноша, – грустно произнес Арно. – Мы прекрасно поладили. Он не собирался задерживаться надолго, но в конце концов провел здесь почти два дня. Я был поражен его любовью к музыке и талантом пианиста. Он играл для меня вариации Гольдберга и некоторые сонаты Клементи. На мой взгляд, в его исполнении Клементи звучал ничуть не хуже, чем у Марии Типо.

– Оливер ведь приехал к вам, чтобы поговорить о своей книге? – сказала Ли.

– Да. Он попросил меня растолковать кое-какие неясности.

– В тексте письма Моцарта?

Профессор кивнул.

– Да, в том самом, которое я когда-то купил у вашего отца. Он тогда сделал с письма ксерокопию, и Оливер ее тщательно изучил, хотя многого не понял.

– Вы не знаете, куда поехал Оливер потом?

Арно вздохнул.

– В Вену.

– Где и погиб. Я думаю, это было убийство, – заявила Ли.

Профессор ничуть не удивился.

– Боюсь, что вы правы, – кивнул он.

– Почему вы так полагаете?

– Я получил от Оливера сообщение по электронной почте. Он написал, что ему срочно нужно поговорить со мной, он сделал какое-то открытие – опасное открытие.

– Когда вы получили это сообщение?

– По-моему, в ту самую ночь, когда он погиб. Меня очень расстроила весть о его смерти.

Старик печально покачал головой.

– Он не сказал, какая именно опасность ему грозила? – спросил Бен.

– Нет, не сказал. Похоже, писал он в спешке.

Бен бросил взгляд на стоявший на письменном столе компьютер.

– У вас сохранилось то сообщение?

– Я удалил его немедленно, как только прочитал.

– Вы понимаете, что эта информация очень пригодилась бы в расследовании смерти Оливера?

– Да, – тихо ответил Арно.

Бен вспыхнул.

– И тем не менее вы никому ни единым словом не обмолвились, что обстоятельства смерти подозрительны и несчастный случай может быть ни при чем?

Арно со вздохом взъерошил редкие седые волосы.

– У меня были подозрения, но никаких доказательств я предъявить не мог. Тем более говорили, что есть свидетельница несчастного случая. Кто бы поверил сумасшедшему старику с репутацией приверженца теорий заговора? – Он помедлил. – Кроме того, я испугался.

– Чего? – спросила Ли.

– Испугался, что мне тоже грозит опасность, – ответил Арно. – Вскоре после гибели Оливера у меня побывали незваные гости.

– Здесь?

– Да. Я лежал в больнице. У меня проблемы – с кровью. Вернувшись домой, я обнаружил, что здесь все перевернули вверх дном.

– Наверное, что-то искали? – предположил Бен.

– Письмо, скорее всего.

– Нашли?

– Нет, – ответил Арно. – Получив то сообщение от Оливера, я спрятал письмо в надежное место. Там его никто никогда не найдет.

– А нам скажете, где оно? – поинтересовался Бен.

Арно улыбнулся и тихо ответил;

– Письмо там, где ему и следует быть. Оно вернулось домой.

«Интересно, куда именно?» – подумал Бен.

– Долгое время я не чувствовал себя в безопасности, – продолжал Арно. – Много месяцев мне казалось, что за мной следят.

– Я думаю, что смерть Оливера как-то связана с этим письмом, – сказала Ли.

– Вполне вероятно, – хмуро согласился профессор.

– Вы не могли бы объяснить поподробнее?

Арно помолчал, собираясь с мыслями.

– Пожалуй, лучше начать сначала. Как вы знаете, Оливер писал книгу о том, что я изучаю много лет.

– О смерти Моцарта, – вставила Ли.

– Не только о самой смерти, но и о событиях, которые происходили в то время и, на мой взгляд, к ней привели. Давайте для начала вернемся в восемнадцатый век…

– При всем к вам уважении, профессор, – взмолился Бен, – мы сюда пришли не для того, чтобы прослушать лекцию о человеке, который умер больше двухсот лет назад. Мы хотим узнать, что случилось с Оливером.

– Если вы меня выслушаете, – сказал профессор, – то это поможет вам разобраться.

– Оливер говорил, что собрал много материалов связи Моцарта с масонами, – заметила Ли.

Арно кивнул.

– Не секрет, что Моцарт и сам был масоном. Он стал членом ложи в тысяча семьсот восемьдесят четвертом году и за семь лет, к моменту смерти, достиг третьей степени посвящения – степени мастера. Композитор был настолько предан масонской идее, что убедил своего отца Леопольда тоже стать членом ложи. Моцарт писал музыку для масонских собраний, многие его друзья были посвященными.

Бен нетерпеливо заерзал.

– Какое это имеет отношение…

Ли положила ладонь на его руку.

– Продолжайте, профессор, – попросила она.

– Сегодня мы не воспринимаем масонство всерьез, – сказал Арно. – В лучшем случае считаем его чем-то вроде клуба по интересам. Но в восемнадцатом веке оно было в Европе значительной культурной и политической силой. В восьмидесятые годы восемнадцатого века в масонство приходила интеллектуальная элита Австрии, которая объединялась во имя идей свободы, равенства я братства. В те времена членами масонских лож в Вене были многие влиятельные люди: дворяне, видные политики, дипломаты, высокопоставленные военные, банкиры и купцы, а также писатели, художники и музыканты.

– Я и представить себе не могла, что они имели такое влияние, – призналась Ли.

Арно кивнул.

– Это привело их к гибели. Другие, более мощные силы пристально следили за масонами. Кстати, большая часть того, что мы теперь знаем о венских масонах тех времен, стала известна из материалов, собранных австрийской тайной полицией. По приказу Папы Римского масонство официально осуждалось и существовало в Австрии лишь благодаря терпимости императора Иосифа II. В тысяча семьсот восемьдесят пятом году терпение Иосифа лопнуло, он решил, что масоны стали слишком влиятельной и могучей силой. Император приказал сократить количество масонских лож и потребовал от тайной полиции составить списки активных масонов. Эти списки сохранились в дворцовом архиве.

– С чего он вдруг на них озлобился? – спросила Ли.

– Все дело в атмосфере тех времен, – терпеливо объяснил Арно. – Моцарт жил в бурную эпоху революций. Американцы только что получили независимость от колониального режима Британии и основали собственное государство. В воздухе витал дух свободомыслия. В тысяча семьсот восемьдесят девятом году, за два года до смерти Моцарта, Франция стояла на пороге ужасного кровопролития.

– И масоны были в этом замешаны?

– Масонство все больше превращалось в антимонархическое движение и благодаря его идеалам свободы, равенства и братства стало прекрасным символом зарождающейся эпохи. Некоторые революционные общества, например якобинцы Робеспьера, создали организацию, основанную на принципах масонских лож, а также использовали масонские символы в своей политической идеологии. Когда Джордж Вашингтон закладывал фундамент Капитолия, он с гордостью надел масонский фартук, сшитый для него Адриенной Лафайет, женой французского революционера. Томас Джефферсон, тоже масон, при написании Декларации независимости опирался на такие масонские идеалы, как свобода и равенство. Масонство было очень мощной силой, способно влиять на политические события во всем мире.

– А значит, их следовало остановить, – подвел итог Бен.

– Вот именно, – горько улыбнулся Арно. – В конце восьмидесятых годов восемнадцатого века австрийские масоны грозили ввергнуть страну в ту же пучину революции, которая уже поглотила Францию и Америку. Смутные были времена. Многие аристократы, первоначально симпатизировавшие масонам, забеспокоились. Когда революционный сброд начал хозяйничать во Франции и дворянам стали рубить головы, Австрия решила, что пора прижать масонов по-настоящему. К тысяча семьсот девяносто первому году австрийское масонство практически перестало существовать. Для Моцарта и его братьев по духу это было время серьезных испытаний. – Профессор помолчал. – К власти пришел новый император, Леопольд II. Масоны не знали, как он поведет себя по отношению к ним, но оптимизма не испытывали. Тогда Моцарт и его близкий друг, театральный постановщик и собрат по ложе Эммануил Шиканедер, выступили с предложением.

– С каким? – поинтересовался Бен.

– Они решили, что если им удастся восстановить репутацию масонства, то это спасет их от преследования. В наши дни это назвали бы беспрецедентной рекламной акцией. Большая опера, написанная в популярном стиле, должна была привлечь внимание огромной аудитории и понравиться всем. Опера для народа, проповедующая масонские идеалы совершенствования человека через мудрость, любовь и добродетель. Опера, полная мистических символов, представляющая масонов и их философию в выгодном свете, а также возвещающая переход к новому общественному порядку.

– «Волшебная флейта»! – воскликнула Ли.

Арно кивнул.

– Премьера оперы состоялась в Вене в конце сентября тысяча семьсот девяносто первого года. Публика и критики приняли ее с восторгом, каждый вечер в театрах был аншлаг.

– «Волшебная флейта» – самая кассовая из всех написанных Моцартом опер, – вставила Ли.

– Верно, – согласился Арно. – И она должна была стать для композитора началом нового этапа в творчестве. Его собратья-масоны приветствовали оперу, увидев в ней надежду на улучшение ситуации. Однако «Волшебная флейта» стала последней оперой, которую написал Моцарт. Меньше чем через три месяца он умер.

– Погодите-ка! – вмешался Бен. – Ли, ты, кажется, говорила, что Моцарта убили масоны, потому что в этой самой «Волшебной флейте» он выдал их секреты?

– Ну, именно так я и думала…

– Тогда я ничего не понимаю, – пожал плечами Бен. – Если Моцарт дал масонам надежду, выступил в качестве их представителя по связям с общественностью, так сказать, то зачем же они убили его как раз в то время, когда больше всего в нем нуждались?

Арно улыбнулся.

– Вы правы. Эта гипотеза нелогична. Кстати, ей противоречит и тот факт, что после смерти Моцарта масоны поддерживали его жену Констанцу – как морально, так и финансово. – Арно обратился к Ли: – Ваш брат заметил эти противоречия еще в самом начале работы над книгой. Оливер знал, что внезапная и странная смерть Моцарта так и не получила удовлетворительного объяснения.

– А может, Моцарта и не убивали вовсе? – предположил Бен. – С чего мы вообще взяли, что это было убийство в результате заговора?

– По официальной версии, Моцарт умер от острой ревматической лихорадки, – ответил Арно. – Однако многие современники считали обстоятельства его смерти весьма подозрительными. Моцарт часто говорил о том, что его скоро отравят. Тем не менее ученые мужи так и не удосужились внимательнее изучить этот вопрос. Старший сын композитора, Карл Томас Моцарт, тоже подозревал, что смерть отца наступила не от естественных причин. На трупе обнаружили некоторые признаки, указывающие на отравление. – Арно пожал плечами. – На основе медицинских записей того времени невозможно доказать, что Моцарт был отравлен. Однако самой веской уликой является письмо.

– И что же в нем написано? – спросила Ли.

– А разве вы его не читали? – удивился Арно.

– У меня была ксерокопия Оливера, но она сгорела, – объяснила Ли. – Осталось лишь несколько фрагментов.

– Неужели ваш отец не показывал вам письмо?

– Профессор, мне было восемнадцать лет, и меня интересовали другие вещи.

Она бросила взгляд на Бена.

– Понятно… – Профессор задумчиво почесал подбородок. – Значит, вы ничего не знаете про орден Ра, о котором говорится в письме?

Бен вспомнил записи Оливера и спросил:

– «Ра» – в смысле египетский бог солнца Ра?

Ли в изумлении уставилась на него. Бен перехватил ее взгляд.

– Я изучал теологию, – объяснил он. – Когда учился в университете.

– Ты изучал теологию в университете?

– Так это когда еще было…

Арно улыбнулся.

– Вы правы. Многие традиции и обряды масонства восходят к Древнему Египту. Однако «Ра» означает также «король».

– Так что там насчет ордена Ра? – спросил Бен.

– Первоначально орден Ра был небольшой малоизвестной масонской ложей, – ответил Арно. – В него входили в основном дворяне и сторонники монархии, и название отражало их политические взгляды – «орден короля». По мере роста республиканских настроений в среде масонов члены ордена Ра все дальше отходили от своих собратьев, сближаясь с правительственными силами, которые видели в масонстве угрозу. Если масоны выступали за свободу, демократию и братство всех людей, то орден Ра стоял на позициях насилия и личного обогащения. Они поддерживали подавление народа правительством.

– То есть этакие злобные отщепенцы, – подвел итог Бен.

– Верно, – подтвердил Арно. – Причем обладающие огромным влиянием и связями. Орден Ра был замешан во многих политических интригах, в частности, они приложили руку к запрету масонства в Австрии – под страхом смертной казни.

– Погодите, – вмешалась Ли. – Если я правильно понимаю, вы полагаете, что орден Ра убил Моцарта за то, что в опере «Волшебная флейта» он воспел масонство?

В глазах профессора блеснули искорки.

– Действительно, именно так я и полагаю. А письмо является доказательством, что Моцарт представлял для них потенциальную угрозу. Если бы он смог повернуть общественное мнение в пользу масонства, то стал бы реально опасен. Композитор был восходящей звездой, его талант едва начинал сиять. Необычайный успех «Волшебной флейты» принес Моцарту огромную популярность. Он получил заметную должность при дворе и был вхож к императору. Однако враги не дремали. К тысяча семьсот девяносто первому году большая часть агентов секретной полиции принадлежала к ордену Ра. Великим мастером ордена Ра был не кто иной, как начальник австрийской тайной полиции – закоренелый убийца, поклявшийся уничтожить масонов.