Текст книги "Осуждённые грешники (ЛП)"

Автор книги: Скетчер Сомма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

Я сразу же узнаю в раскладе Блэкджек Висконти, в который они все здесь играют, и условный прилив адреналина пронзает меня до глубины души. Это прошлая жизнь, Пенелопа. Прошлая жизнь.

Моя нынешняя жизнь предполагает обслуживание тех, кто сидит за столом, вместо того, чтобы сидеть вокруг него. Я ставлю стакан рядом с Анджело. Его взгляд скользит по часам на моем запястье, затем поднимается ко мне, что-то нечитаемое мерцает в его глубине. У меня замирает сердце, но он ничего не говорит.

Я перехожу на сторону, где сидит Рафаэль. Он не обращает на меня внимания, но все же моя рука задевает рукав его костюма. Затем, не меняя стоического выражения лица, его рука скользит по задней поверхности моего бедра и добирается до подола моей юбки.

Он тянет вниз.

Я подавляю вздох, а Анджело достает карту из дека⁵¹ и кладет ее.

Королева Червей.

Рафаэль сбрасывает карты.

Он тяжело выдыхает и откидывается в кресле.

Пошатнувшись от неожиданной хватки за юбку, я опускаю бокал ирландца немного слишком сильно. Он вздрагивает, затем поворачивается ко мне с дикими глазами. В них плещется что-то теплое, и он ерзает в кресле, чтобы придвинуться ближе.

– Еще или достаточно⁵², принцесса?

У меня сводит челюсть от этого прозвища, но я все равно не могу оторвать глаз от стола. Только быстрый взгляд на сданные карты подсказывает мне, что он должен выбрать достаточно – слишком много младших карт уже разыграно, – но я закрываю рот и натягиваю улыбку.

– Откуда мне знать? Я всего лишь маленькая глупая принцесса.

Его смех растворяется в тяжёлой тишине. Даже в его расфокусированных глазах и азартных движениях есть что-то такое, что заставляет беспокойство стекать по спине, словно сироп. Я пытаюсь отодвинуться от него, но он быстрее, чем кажется. Его рука вытягивается и хватает меня за запястье.

Три пары глаз, включая мои собственные, уставились на него. Боковым зрением я вижу, как Рафаэль наклоняется вперед, упираясь предплечьями в колени.

– Как тебя зовут, милая?

Чаевые. Подумай о чаевых.

– Пенни.

Снова разражается смех. Слишком громкий для встречи трех человек.

– Это очень удачливое имя. Еще раз, что там есть за выражение? Увидел пенни – подбери и ждёт удача впереди? Хотя, рыжим не очень-то везет на яхтах, не так ли?

– Угу, – сухо отвечаю я, молча отшатываясь от старой пословицы, которая преследовала меня в детстве. Я отдергиваю руку, но его рука тянется к моему кулону. Он с любопытством поглаживает подвеску в виде четырехлистного клевера.

– Келли, – говорит Раф слишком спокойно.

– Тебе повезло, как и ирландцам, – бормочет Келли, не обращая внимания на то, как Рафаэль произносит его имя в завуалированном предупреждении. – В тебе есть хоть капля ирландского, милая?

– Нет.

– А ты бы хотела, чтобы в тебе было что-то ирландское?

Рафаэль вскакивает, но я быстрее, наклоняюсь и шиплю Келли в лицо.

– Если ты прямо сейчас не уберешь от меня руку, я её укушу.

Он смотрит на меня долгие, неловкие секунды. Где-то в комнате тикают часы. Пристальный взгляд Рафаэля обжигает мне лицо. Анджело прочищает горло.

В конце концов, с самодовольной улыбкой, расползающейся по его тонким губам, он отпускает меня.

Но не без напутственного слова. Я знаю, что оно предназначено только для моих ушей.

– Я знал, что это была ты.

Я моргаю, и тут меня охватывает ужас. Ленивый, просачивающийся в мои вены, горячий и липкий, сковывающий мои конечности. Скапливающийся в груди, замедляющий пульс, заполняющий легкие.

Я знал, что это была ты.

Оцепенев, я встаю во весь рост и смотрю на Рафаэля. Он держится спокойно, но его глаза смотрят на меня, кипя от нескрываемой ярости. Откинувшись в кресле, Анджело говорит что-то на отрывистом итальянском, и Рафаэль, медленно покачивая головой, неохотно опускается на свое место.

Я пробираюсь к бару, проплывая сквозь слова, наполненные высокомерием и весельем.

– Я пошутил, – слышу я за спиной. – Но как насчет того, чтобы мы немного повысили ставки...

Я захлопываю дверь ногой и прижимаюсь к ней спиной. Рори нигде не видно, но на другой стороне бара Дэн перестает крутить тряпку в стакане и поднимает на меня бровь.

– Келли действительно так плох?

Когда я качаю головой, в ней звучат слова: я знал, что это была ты. Я не узнаю его, но даже в его поганом состоянии мне показалось, что он узнал меня.

Если только мне это не показалось? Он сказал это так тихо, так невнятно, что мог бы сказать все, что угодно. Но есть одно неприятное наблюдение, от которого невозможно отмахнуться.

Он ирландец.

Мартин О'Хара – ирландец.

Нет. Это было бы ужасно неудачливо с моей стороны. Не так ли?

Нервы ломают тело, как товарный поезд, я киваю и соглашаюсь во всех нужных местах, пока Дэн угощает меня фирменным коктейлем недели – мартини с маракуйей – и рассказывает о закусках в корабельной столовой: бейглах с лососем и сливочным сыром.

Мне было начхать на коктейли или еду, и мои щеки болели от того, что я пыталась изобразить фальшивую улыбку.

Когда за барной стойкой звонит телефон, я выпрыгиваю из кожи.

– Да? – я дышу в трубку.

Голос Рафаэля звучит ровно и мрачно.

– Скажи Дэну, чтобы принес воды, без льда, – он делает паузу. – Пенелопа? – я крепче сжимаю трубку, мои плечи напрягаются в ожидании последствий. – Дэн. Не ты.

Он вешает трубку.

– Это был босс? – спрашивает Дэн, слишком бодрым тоном для моего измождённого состояния.

Я киваю, хватаю стакан и наполняю его водой. Почему Дэн? Почему не я? Господи, у меня слюнки текут от нетерпения.

Может быть, я действительно узнаю его, просто не разглядела как следует?

Есть только один способ выяснить это.

Я ставлю стакан с водой на поднос и топаю в панорамную комнату отдыха. Теперь в воздухе витает не дым сигар и не беззаботное соперничество, а что-то другое. Мой взгляд скользит по затылку Келли, по каменному выражению лица Анджело, затем останавливается на Рафаэле. Его глаза пылают холодной зеленой яростью, которая наводит на мысль, что я по уши в дерьме из-за неподчинения его просьбе, но прямо сейчас мне, блядь, все равно. Я ставлю стакан на стол со стороны Келли и вглядываюсь в его профиль.

Нет, я определенно не узнаю его.

Он поворачивает голову и одаривает меня самодовольной улыбкой.

– Не хочешь ли сдать карты, принцесса?

Я моргаю и перевожу взгляд на карты перед ним. Он разыгрывает последнюю раздачу в игре, на столе лежит стопка сброшенных карт, и в колоде осталась только одна карта.

Я не знаю, почему это слетает у меня с языка. Может быть, потому, что я хочу, чтобы он смотрел на меня подольше, чтобы я могла по-настоящему изучить его лицо и понять, узнаю ли я его. Или, может быть, это потому, что я чертова идиотка.

– Зависит от того, играешь ли ты тузом как старшей или младшей картой, – шепчу я.

Проходит мучительная секунда.

Рафаэль потирает переносицу. Анджело медленно выдыхает. И звонкий смешок Келли эхом отдается в моей груди.

– Сдавай.

Бросив осторожный взгляд на Рафаэля, Анджело вытаскивает последнюю карту из колоды и бросает ее на стол.

Туз пик.

Здесь так тихо, что я слышу тиканье часов Breitling Рафаэля на моем запястье. По ту сторону двери слышно жужжание блендера. Как Дэн может готовить мартини с маракуйей в такое время?

Я смотрю на Рафаэля в поисках ответа, что глупо, потому что я даже не знаю вопроса. Опустив голову, он медленно поднимает свой взгляд на меня, и мне не нравится то, что я в нем вижу.

Его взгляд мягкий. Это противоречит удушающему напряжению, давящему на четыре стены комнаты. Когда он опускается к кулону на моей шее, в нем появляется решимость.

– Пенелопа.

– Да? – шепчу я в ответ.

– Скажи мне, какая сегодня погода.

Я моргаю. Воздух был такой густой, что даже если бы у меня был обсидиановый нож, я бы не смогла разрезать его, а он беспокоится о погоде?

– Что?

Словно пытаясь передать что-то успокаивающее своим взглядом, он кивает на французские двери позади меня.

– Выгляни в окно и скажи мне, какая сейчас погода.

После секундного замешательства я делаю, как мне говорят. Неуклюжей походкой я подхожу к стеклу и прижимаю потную ладонь к его холодной поверхности.

Я сглатываю.

– Ну, э-э... Пасмурно, но я не думаю, что будет...

Мой прогноз обрывается на полуслове звуком, который я узнала бы где угодно. Этот звук я слышала раньше, дважды, когда он унес жизни обоих моих родителей-бездельников.

Бах.

Звук выстрела отражается от стен и звенит у меня в ушах. Все останавливается – мои слова, время, пульс.

– Пенелопа? – я цепляюсь за спокойствие в голосе Рафаэля, как за спасательный круг. – Не оборачивайся. Просто открой дверь и прогуляйся.

Я следую этому спокойному голосу, дрожащими пальцами открывая дверь и выходя наружу.

Затем вдыхаю ледяной воздух и запрокидываю голову к небу.

Может быть, сегодня все-таки пойдет дождь.

Глава двадцать пятая

Ветер, столь же жесток, сколь и холоден, несет мои самые болезненные воспоминания с побережья, через Тихий океан, и бьет меня ими по лицу.

Самые неприятные воспоминания – это всегда те, которые наиболее глубоко запрятаны. Те, которые ты не только видишь, но и чувствуешь. Грохот разбивающихся бутылок из-под виски и отвратительная вонь спиртного, поднимающаяся с грязного кухонного кафеля. Кровь матери, алая и обжигающе горячая, покрывает заднюю поверхность моих бедер. Крики моего отца, такие чертовски гортанные, когда он взывал к Богу, который закрывал на это глаза. Свист вращающегося патронника, сталь у моего виска и отсутствие третьего бах, которого так и не последовало.

Когда я вышла из панорамной комнаты отдыха, паника преследовала меня по боковой палубе, и моя походка превратилась в бег. Я бежала до тех пор, пока палуба не уперлась в воду. Теперь, когда мне больше некуда идти, я хватаюсь за поручень плавательной платформы, задаваясь вопросом, так ли опасно течение, как кажется. Мои легкие сжимаются с каждым вздохом, который я не могу сделать, а черные точки в моем зрении танцуют под серыми облаками, как низко парящие птицы.

Тепло овевает мою спину, а руки опускаются по обе стороны от меня, заключая меня в объятия.

– Дыши.

Мой взгляд опускается с неба на руки. Я смотрю слева направо, справа налево, гадая, кто из них нажал на курок.

– Я…

Мягкие губы на затылке обрывают меня.

– Это разговор, а не дыхание.

Я вдыхаю ледяной воздух через нос, морщась, когда он обжигает стенки моих легких. Когда я выпускаю его, он развевается по мрачному небу, как дрожащий мазок кисти.

– Хорошая девочка, – мягко говорит Рафаэль. – Продолжай дышать.

Спокойствие в его голосе нервирует. Разительный контраст с жаром в его груди и с актом насилия, который он совершил менее трех минут назад. На палубе лежит мертвое тело, и все, что он может сделать, это сказать мне спокойно дышать?

Когда я задыхаюсь при следующем вдохе, его рука соскальзывает с перил и ложится мне на живот. Она теплая и глупо успокаивающая, и когда он проводит большим пальцем вверх-вниз, лаская один и тот же сантиметр ткани снова и снова, я вдыхаю и выдыхаю в том же ритме.

– Ты сказал мне, что твой пистолет подделка, – с горечью выдавливаю я.

– Я солгал.

– Я думала, ты джентльмен. И об этом тоже соврал?

Он придвигается ближе, прижимаясь ко мне всем телом, пока мое нижнее ребро не упирается в перила. Не говоря ни слова, он собирает все мои волосы, развевающиеся на ветру, и закручивает их в пучок у основания моей шеи. Он использует его как джойстик, нежно натягивая, пока моя голова не упирается ему в грудь.

– То, что я джентльмен, Пенелопа, не всегда означает, что я мягкий человек.

Я крепче хватаюсь за перила, сердце сбивается с ритма.

– Это был первый раз, когда ты...

Его живот прижимается к моему позвоночнику.

– Нет.

– И будешь ли ты...

– Я бы предположил, что да.

Я не могу сдержать сдавленный вздох.

– Ты психопат, ты знаешь об этом?

Его лишённый чувства юмора смех касается пульса на моем горле.

– Что заставляет тебя так думать?

Я закрываю глаза, прислушиваясь к звуку его сердцебиения.

– Твое сердце даже не быстро бьется.

– Я – мужчина мафии, Пенелопа. Мы просто так устроены, – его рука отрывается от перил и обхватывает меня, притягивая глубже в свое тепло. Должно быть, я действительно травмирована, раз не оттолкнула его. – Это всегда ужасно, когда впервые слышишь выстрел.

Мой презрительный вздох горький и с оттенком неверия.

– Да, но это не в первый раз. Даже не второй.

– Пейнтбол в подростковом возрасте не считается.

Я знаю, что он пытается отвлечь меня от звона в ушах, но его покровительственный тон разжигает искру раздражения. Может быть, именно поэтому я впустила его в свои воспоминания, а может быть, паника, затуманившая мое зрение, также размывает и мои суждения.

Я смотрю на свои костяшки пальцев на перилах, посиневшие от холода и побелевшие от силы хватки. Я делаю глубокий вдох и позволяю ветру нести мою историю.

– Я была там, когда убили моих родителей, – я говорю это торопливым, невнятным голосом. – И двое мужчин в балаклавах. Они могли быть кем угодно. Мои родители были алкоголиками, а этот вид зависимых имеет склонность выводить людей из себя. Они проскользнули через открытое окно в гостиной и застрелили обоих. Мама легко отделалась. Она уже спала, отключившись на кухонном столе после долгой ночи рыданий под баллады Уитни Хьюстон⁵³, так что вряд ли она что-то почувствовала. А вот мой отец встретил ужасный конец. Он очнулся от комы, вызванной виски, только для того, чтобы увидеть дуло пистолета и выбежать через дверь в сад.

Я сглатываю тяжелый ком в горле и поднимаю глаза к небу.

– Я слышала выстрел, убивший мою мать, но подумала, что это было частью сна. Я проснулась только тогда, когда услышала крики отца, доносящиеся по лестнице, – с моих губ срывается кислый смешок. – Жаль, что я не осталась в комнате, потому что мужчины в балаклавах даже не подозревали о моем существовании, пока я не появилась в дверях кухни и не начала кричать. Один вытащил отца в сад и застрелил, как бешеную собаку, а другой зажал меня между холодильником и стиральной машинкой и сказал, что им было приказано не оставлять свидетелей.

Одинокая слеза прокладывает горячую дорожку по моей щеке. Я не двигаюсь, чтобы вытереть ее, потому что тогда Рафаэль понял бы, что она там. Вместо этого я усиленно моргаю и молюсь, чтобы не упала еще одна.

– Он приставил пистолет к моему виску, велел закрыть глаза и считать от десяти. Раньше у меня был врач, который использовал тот же трюк при прививках, так что я знала, в чем заключался его план. Он, вероятно, позволил бы мне досчитать до четырех или пяти, а потом нажал бы на курок, чтобы я не заметила, как это произойдет, – мои пальцы скользят к кулону, и я провожу им по цепочке вверх-вниз, точно так же, как делала и в ту ночь. – Он позволил мне досчитать только до восьми, – я зажмуриваюсь, вспоминая щелчок, последовавший за цифрой, слетевшей с моих губ. – Пистолет заклинило. И знаешь, что он мне сказал? Что я даже понятия не имею, насколько удачливой я была...

– Одна на миллион, – шепчет Рафаэль мне в волосы, тело напрягается позади меня. – Вот почему ты не любишь молнии, потому что получить удар – это еще один шанс на миллион.

Я сцепляю зубы, слегка покачивая головой.

– Я знаю, что это иррационально и эгоистично, но если это случилось однажды, то может случиться и снова.

Несмотря на тишину, нарушаемую ветром, мое дыхание впервые с момента выстрела становится ровным. Наверное, разговоры действительно помогают. Даже если разговариваешь с убийцей в бархатной одежде. Ощущение его теплой груди, расширяющейся и сжимающейся у моей спины, вселяет в меня ложное чувство безопасности: я не ожидаю этого, когда его рука скользит вверх от живота, по груди и касается моего ожерелья.

– Вот почему ты считаешь, что ты такая удачливая.

Мое сердце делает двойной удар под его прикосновением.

– Это одна из причин, – шепчу я в ответ.

– Расскажи мне об остальных.

Я открываю рот, но так же быстро закрываю. В то время как призрачные руки, задирающие мое платье, хватают меня, я решаю молчать. Вместо этого я пытаюсь вывернуться из его хватки и выбираю ответ, который снова приведет мир в порядок.

– Ну, во-первых, я обыгрывала тебя абсолютно в каждой игре.

Сначала его рука соскальзывает с моего кулона, а затем другой аккуратно распускает мои волосы. Чувствуя, как они каскадом падают мне на спину, я сглатываю и решаюсь повернуться и посмотреть на него. Его пристальный взгляд изучает мой, мерцая сухим весельем. Я чувствую облегчение, если бы я обернулась и увидела в его глазах сочувствие, то, возможно, мне пришлось бы выцарапывать их.

Он смотрит на меня слишком долго, прежде чем рычание двигателя переключает наше внимание на Тихий океан. Под густыми облаками гладкий черный скоростной катер рассекает воду с нелепой скоростью. За штурвалом – одинокая подтянутая фигура, сплошь широкие линии, большие мускулы и зеркальные солнцезащитные очки. Как раз перед тем, как нос катера касается плавательной платформы, он резко поворачивает руль, и в последнюю секунду оказывается рядом с яхтой.

Рафаэль хмурится.

– Следи за лакокрасочным покрытием, придурок.

Габриэль Висконти снимает солнцезащитные очки, показывая каменный взгляд и шрам, настолько злой, что у меня сжимается горло.

В тяжелом молчании он привязывает веревку к столбу платформы. Мой взгляд падает на его облегающую черную футболку – в декабре – и на все татуировки, просачивающиеся из-под нее.

Он запрыгивает на платформу и останавливается рядом с братом, а потом поворачивается и смотрит на меня, затем пристально смотрит на мой кулон, и мне кажется это таким долгим моментом, что мои пальцы дергаются в порыве сорвать его и отдать ему.

– Лакокрасочное покрытие – наименьшая из твоих забот, брат мой.

Яхта раскачивается сильнее обычного, когда он поднимается по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и исчезает из виду. По моей спине пробегает дрожь. Если Анджело – грубый набросок, а Рафаэль – чистый, законченный портрет, то Габриэль – демон, живущий в ночных кошмарах художника.

Раздраженно вздохнув, Рафаэль снова обращает свое внимание на меня. Его взгляд смягчается до чего-то более теплого, когда он изучает мои черты. Когда его рука обхватывает мою челюсть, а большой палец проводит по изгибу моей скулы, я вздрагиваю по другой причине.

– Не плачь.

Мой следующий вдох касается тыльной стороны его руки, более поверхностный, чем предыдущий. Это та же самая рука, которая только что нажала на курок и оборвала чью-то жизнь. Так почему же мне так приятно ощущать ее на коже?

Моя челюсть прижимается к его ладони в попытке обрести хоть какую-то опору.

– Почему тебя волнует, если я заплачу?

Он проводит большим пальцем дальше вниз, по моей нижней губе и вдоль подбородка. На мгновение он задерживается на этом месте, и сожаление отражается на его лице.

– Потому что прошлой ночью я видел, как ты смеялась.

Глава двадцать шестая

Звук выстрела окутывает мое тело нервной аурой, когда я наблюдаю, как Мэтт бьет кулаком по крышке моего древнего телевизора. Снова. Похоже, третий раз получился магическим, потому что зернистое изображение становится более четким, а из динамиков доносится музыкальная заставка к фильму «Идеальный голос».

Он плюхается рядом со мной на диван и пристально смотрит на мой профиль. Я запихиваю в рот горсть попкорна, чтобы заглушить вздох. Вот оно.

– Сколько у них ванных комнат?

– Я не знаю, Мэтт. Я писала только в одной.

– Да, но если бы ты рискнула предположить?

Мои глаза закатываются на трещины на потолке, когда Мэтт начинает подсчитывать количество возможных туалетных комнат, ванных и душевых, которые были бы в доме с десятью спальнями. Конечно же, он говорит об особняке Анджело и Рори. Он не переставал спрашивать о нем с тех пор, как я рассказала ему, что провела там вечер, играя в Блэкджек, поедая конфеты и смотря Роми и Мишель⁵⁴ с Рори. По крайней мере, ванные комнаты – более безопасная тема для разговора, чем причина, по которой я вообще там оказалась: потому что я только что услышала, как мужчина после выстрела упал на землю, как мешок с картошкой, а я была не в том состоянии, чтобы закончить смену.

Мэтт похож на золотистого ретривера – лохматые светлые волосы и счастливая улыбка. Я не хочу останавливать его виляющий хвост негативными разговорами, такими как убийства и тот факт, что Анна даже не помнит его имени, не говоря уже о желании встречаться с ним.

Ты видела какие-нибудь машины в гараже?

Есть ли у них один из этих модных кранов с горячей водой?

А как насчет тайной комнаты? У них, должно быть, есть какая-то тайная комната.

Вопросов у Мэтта становится все меньше и меньше, пока я украдкой не бросаю на него взгляд и не понимаю, что он крепко спит, а миска с попкорном ненадежно балансирует у него на коленях.

С беспокойным гулом в крови я наблюдаю за ярким светом телевизора, освещающим стены темной комнаты, пока не начинаются титры.

Время близится к часу ночи, когда я выключаю телевизор, и, несмотря на рок-музыку, от которой вибрируют стены позади меня, становится устрашающе тихо. Слишком бесшумно для моего маниакального ума.

Я знал, что это была ты.

Бах.

Я знал, что это была ты.

Бах.

События этого дня повторяются в моей голове, и каждый раз, когда выстрел выводит из себя мои внутренности, я становлюсь все более и более напряженной. Этот человек знал, кто я такая, и хотя он сейчас находится где-то в мешке для трупов, у меня ужасное чувство, что моя тайна не умерла вместе с ним.

Мартин О'Хара, возможно, прямо сейчас находится на пути к Побережью.

Уставившись в стену, я провожу кулоном с четырехлистным клевером вверх-вниз по цепочке, но это мало помогает успокоить нервы. Я не могу понять, стала ли я вдруг самой невезучей девушкой на свете, потому что мое прошлое настигло меня в третьем по спокойствию городке США, или самой удачливой, потому что Рафаэль застрелил брата Мартина по не связанной причине.

Как бы то ни было, я должна бежать. Взять все деньги, лежащие в верхнем ящике комода, и пересечь границу с Канадой. Я вернулась на Побережье, чтобы спастись от своих грехов, но мне начинает казаться, что все, что я сделала – низвергла себя в низший круг ада.

Когда я закрываю глаза, призрак успокаивающих слов Рафаэля у моего уха и его горячей руки на моем животе пробирают меня до мурашек.

Самая худшая часть этого всего? Я думаю, мне здесь нравится.

Оранжевый свет загорается за моими веками, и я в замешательстве распахиваю их. Проходит несколько секунд, прежде чем гостиная снова озаряется двумя быстрыми вспышками подряд.

Что за хрень?

Затаив дыхание, я соскальзываю с дивана и выглядываю в окно. Знакомый Гелендваген небрежно припаркован на другой стороне улицы, его фары направлены на мое окно. В тот момент, когда я отдергиваю штору, они снова вспыхивают.

О, черт возьми, нет. Что Рафаэль здесь делает?

Мое сердце бьется быстрее, когда я отступаю от окна. Я ни за что не сяду в машину этого мужчины, несмотря на глубокое, темное желание снова почувствовать его руки на своем теле. Он только что убил человека из-за проигрыша в Блэкджек. Уехать с ним в ночь было бы одним из трех самых глупых поступков в моей жизни. А я натворила много глупостей.

Мой телефон жужжит на журнальном столике, заставляя меня подпрыгнуть. Это сообщение с неизвестного номера.

Десять.

Я в неверие смотрю на текст, следом приходит еще одно.

Девять.

И еще одно.

Восемь.

Я не из терпеливых, Пенелопа.

Вибрация дребезжит по стеклу, и я беспомощно смотрю, как текстовые сообщения отсчитывают время, словно бомба замедленного действия.

Один.

Я крепко зажмуриваю глаза.

Тишина.

И тут самый громкий гудок, который я когда-либо слышала, слышится сквозь окно и наполняет мою гостиную.

– Блять, – визжу я, зажимая уши руками.

Мэтт резко встает, рассыпая попкорн по полу.

– Что это за хрень?

Мудак с манией величия. Гудок не стихает, и я знаю, что Рафаэль достаточно мелочен, чтобы продолжать сигналить в свой клаксон, пока я не спущусь вниз. Бормоча что-то о том, что я сейчас вернусь, я мчусь через холл, на ходу хватая ключи и засовывая ноги в кроссовки. Спустившись вниз, я выскакиваю на обледенелую улицу, распахиваю дверь со стороны водителя и кричу в темноту внутри машины.

– Прекрати! Господи, остановись!

Рафаэль – это словарное определение невозмутимости. Одной рукой он нажимает на клаксон, закатав рукав до локтя, а другой просматривает электронную почту на своем мобильном. Он отрывает глаза от экрана и окидывает меня безразличным взглядом.

– Скажи пожалуйста.

– Через мой труп...

– Это не похоже на пожалуйста.

Подстегиваемая смесью разочарования и упрямства, я забираюсь в машину и бью в его татуированное предплечье.

– Ради бога, у меня есть соседи...

Моя тирада обрывается на полуслове, когда он бросает телефон на пассажирское сиденье, обхватывает меня сзади за бедра и одним быстрым движением усаживает к себе на колени. На мне только шорты, и моя кожа потрескивает в предвкушении, когда они скользят по мягкой шерстяной ткани его брюк.

Его рука обхватывает мою талию, как ремень безопасности, и гудок клаксона затихает, как будто теперь я слышу его под водой. Я слишком отвлечена твердой, горячей тяжестью его груди, прижимающейся к моей спине, и теплым мужским запахом, окутывающим меня. Это опасное сочетание, из-за которого свет уличных фонарей через лобовое стекло становится туманным.

Его дыхание овевает мой затылок.

– Скажи пожалуйста, Пенелопа.

– Пожалуйста, – шепчу я.

– Я тебя не слышу.

Раздражение возвращает меня к реальности. Я поворачиваюсь и цепляюсь пальцами за цепочку от булавки на его воротнике.

– Пожалуйста, – рычу я.

Наши взгляды встречаются. Когда его рука соскальзывает с руля и касается моего бедра, забава, пляшущая в его глазах, перерастает в нечто более горячее.

Ухмылка исчезает с его лица, и внезапно тишина, о которой я молила, становится слишком громкой.

– Видишь, – мягко говорит он. – Это было не так уж и сложно, не так ли?

Сердце колотится в унисон с вновь пробудившемся пульсом в моем клиторе, и я с трудом слезаю с его коленей на пассажирское сиденье.

– Боже, этот звук был раздражающим, – ворчу я, глядя на соседей, выходящих из своих дверей и вытягивающих шеи в сторону улицы.

– Забавно, что я думаю то же самое каждый раз, когда ты открываешь рот.

– Ты вытащил меня сюда только для того, чтобы позлить?

Включив передачу и повернув руль, мы едем в противоположную сторону от главной улицы.

– Нет, – беззаботно отвечает он. – По словам моих юристов, как твой начальник, я обязан позаботиться о том, чтобы у тебя не проявилось симптомов шока или травмы.

– Чушь собачья.

– Это правда.

– И каковы же эти симптомы?

Уголки его губ приподнимаются.

– Раздражительность. Потеря аппетита.

– Я раздражена, это точно.

Он тянется к заднему сиденью и кладет мне на колени пакет из-под фаст-фуда.

– А что с аппетитом?

Я несколько секунд смотрю на пакет, прижав кулаки к бокам. Когда я, наконец, открываю его и вижу свой обычный заказ из закусочной, что-то теплое и нежеланное скапливается внизу моего живота.

Он вспомнил.

Я прочищаю горло, мне становится жарко.

– Ты действительно проверяешь симптомы или это просто предлог, чтобы потусоваться со мной?

– Это я пытаюсь избежать судебного иска, дорогая.

Мой взгляд находит его. Он рассеянно смотрит прямо перед собой. На мгновение я начинаю сомневаться в том, что он лжет.

– Ну, я была бы готова к внесудебному урегулированию вопроса за денежную компенсацию.

Его смех расцветает в моей груди, и когда он смотрит на часы на моем запястье, что-то мягкое появляется в его чертах.

– Держу пари, ты бы так и сделала.

Мы едем в тревожном молчании, пока не добираемся до вершины утеса. Рафаэль паркуется в тени старой церкви и включает печку. Мои нервы напрягаются, когда две пары фар светят в заднее стекло.

– За нами следят, – я с трудом произношу, поворачиваясь, чтобы посмотреть между подголовниками на машины позади нас.

Горячая рука скользит по моим обнаженным бедрам, и все связные мысли исчезают. Господи, ну почему у меня не хватило ума надеть что-нибудь из одежды, прежде чем я вылетела из квартиры?

– Расслабься, это всего лишь мои люди.

Его хватка непоколебима. Повернувшись назад, я сосредотачиваюсь на том, что происходит по другую сторону лобового стекла. Ветки деревьев колышутся на ветру. Скудные облака, проплывающие перед луной. Все, что угодно, лишь бы отвлечься от мизинца, находящегося слишком близко к внутреннему шву моих шорт.

– Они не следили за тобой в прошлый раз, когда ты затаскивал меня в машину.

Между нами воцаряется тишина, затем пальцы Рафаэля скользят по изгибу моей ноги и останавливаются на центральной консоли. Когда он говорит, его голос невыразительный. Почти грубый.

– Ешь свою еду, Пенелопа.

Моя голова кружится слишком быстро, чтобы делать что-либо, кроме как слушать. Под пристальным взглядом я разворачиваю бургер и откусываю кусочек. Машина наполняется звуком моего жевания и нервной энергией, гудящей в ушах. Когда я собираюсь откусить еще кусочек, большая рука обхватывает мое запястье и останавливает меня.

Я поднимаю глаза на Рафаэля. Не отрывая от меня взгляда, он опускает голову и медленно откусывает большой кусок моего бургера. Боже. Пальцы ног поджимаются в кроссовках, а кровь становится на несколько градусов горячее.

Легкое шипение воздуха срывается с моих губ вместе с вопросом, на который, я не знала, мне нужен ответ.

– На что вы заключили пари?

Он слизывает соль с нижней губы, глаза темнеют от чего-то, что действует мне на нервы.

– На то, от чего я не хотел отказываться.

Мое дыхание замирает, когда он берет мой молочный коктейль из подстаканника на центральной консоли. Он делает глоток, затем его рука касается моей, когда он наклоняет напиток ко мне. С трудом сглотнув, я придвигаюсь ближе, сокращая расстояние между нами, и прижимаюсь губами к тому месту, где только что были его.

Его следующий вздох касается кончика моего носа, и, Господи, шоколадный молочный коктейль еще никогда не был таким сладким на вкус.

– Тогда почему ты поставил на это? – шепчу я. Мой голос такой тихий, такой напряженный, что если бы мой лоб едва не касался его, я сомневаюсь, что он услышал бы это за стуком моего сердца.

По его лицу пробегает горькая усмешка.

– Потому что я надеялся, что не буду так... сентиментален по этому поводу.

У его взгляда есть когти, и они впиваются в мою кожу. Он слишком напряженный, слишком задумчивый, и то, как он заставляет мои легкие сжиматься, противоречит всему, что я думаю о мужчинах.

Когда я откидываюсь, чтобы вдохнуть воздух, не загрязненный им, вспыхивает зеленая вспышка, и сильная рука обхватывает мою шею, удерживая на месте.