Текст книги "Осуждённые грешники (ЛП)"

Автор книги: Скетчер Сомма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

Ее глаза сужаются, осторожность борется с интересом.

– В какую игру?

Сдерживая смех по поводу ее неспособности скрыть волнение, я достаю из кармана брюк игральную кость, подбрасываю ее в воздух, ловлю и поворачиваю ладонью вверх, сомкнув пальцы.

– Угадай число. Если окажешься права, я признаю, что ты удачливая.

Она саркастически приподнимает бровь.

– И это все, что нужно, чтобы ты мне поверил?

Конечно, нет. Но еще одна вспышка молнии только что осветила стекло у ее головы, и она даже не вздрогнула.

– Конечно.

– А что выиграю я?

– Право на хвастовство.

Она закатывает глаза.

– И?

Я смеюсь.

– Сто баксов.

Еще один грохот, а она даже не замечает этого.

– Четыре.

– Ты уверена, что не хочешь подумать?

– Мне не нужно думать, я знаю.

Меня вдруг озаряет, что же делает эту девушку такой привлекательной. Если не брать в расчет физические данные, соответствующие словарному определению моего типажа, то именно ее уверенность проникает мне под кожу. Она на грани дерзости, что само по себе является вызовом. Похоже, я жажду удовлетворения от того, что выбью это из нее любыми возможными способами.

Я разжимаю пальцы.

Наши взгляды встречаются: ее – с ликованием, мой – с недоверием.

Ты, должно быть, издеваешься надо мной. С лукавой ухмылкой, которую я хочу стереть, может быть, собственным ртом, она протягивает руку между нами.

Я вкладываю купюру ей в ладонь с большей силой, чем необходимо. К счастью, она убирает ее в карман, а не в лифчик.

Воздух насыщен ее предвкушением. Она прислоняется спиной к стеклу, обнажая мягкий изгиб шеи, затем поднимает на меня взгляд из-под густых ресниц.

– Два из трёх?

Я смеюсь.

– Ты перегибаешь палку, девочка.

– О, да ладно тебе. Ты можешь позволить себе потерять еще несколько купюр. Ты же миллиардер с двумя яхтами и целым островом в Карибском море, – она дергает головой в сторону улицы. – У тебя, наверное, только на центральной консоли машины лежит тысяча мелочью.

Я прищуриваюсь.

– Ты меня гуглила или что-то в этом роде?

Воздух колышется от звука ее хриплого смеха. Мне не нравится его вкус и то, как он ощущается в моих брюках.

– Что-то в этом роде, – шепчет она.

Блять.

Она задерживает на мне взгляд дольше, чем следовало бы. Лукавая улыбка медленно сползает с ее губ, пока на ее милом личике не остается и следа юмора.

Она наводила справки обо мне? Почему это вызывает во мне темную волну удовольствия? Наверное, потому что это означает, что она думала обо мне.

Хотя вряд ли она думала обо мне так же, как я думал о ней.

Полуобнаженной, покрытой кремом.

Этот образ мелькает у меня перед глазами уже в миллионный раз за сегодняшний день. Прежде чем я успеваю остановить себя, я сокращаю расстояние между нами, упираясь ладонью в стену над ее головой.

Она напрягается, когда я подхожу ближе. Затем, когда очередной раскат грома сотрясает кабинку, она выпускает горячий, дрожащий вздох в основание моего горла. Я ощущаю его как свинцовую тяжесть в яйцах и еще сильнее вдавливаю руку в стену.

Уставившись на потрепанные визитные карточки таксистов и дешевых проституток, я задаю ей вопрос, который, как я знаю, не должен был задавать.

– Ты когда-нибудь была влюблена, Пенелопа?

Я не знаю, почему я спрашиваю об этом. Наверное, это был один из последних вопросов, которые задала мне моя спутница, и легкое любопытство. Иногда, когда девушка возвращается в свой маленький родной город, это происходит потому, что ей разбили сердце – во всяком случае, согласно большинству дерьмовых фильмов Hallmark³⁵, которые моя мама смотрела примерно в это время года.

Взгляд Пенелопы скользит по моим глазам, изучая их с настороженным выражением.

– Это что, еще одна игра?

Я качаю головой.

– Тогда нет.

Маленькая искорка облегчения танцует, как огонек свечи, в темноте моей груди. Это нелепо. Мне должно быть абсолютно наплевать, была ли эта девушка влюблена или нет.

– Почему нет?

Кажется, я знаю ответ. Двадцать один год – не возраст для влюбленности. Но, к моему удивлению, она вздергивает подбородок, смотрит мне прямо в глаза и говорит то, чего я никак не ожидаю.

– Женщины не влюбляются, они попадают в ловушки.

Выдохнув, я отталкиваюсь от стены в попытке убежать от опьяняющего аромата ее клубничного шампуня. Подальше от влажного тепла ее шубы, касающегося моей груди. Но даже когда я прислоняюсь к холодному стеклу двери, от нее невозможно оторваться. Может, в ней и полтора метра, но она заполняет каждый дюйм этого пространства, делая воздух таким густым и сладким, что он может просто лопнуть по швам.

Интересно, кто причинил ей боль? Без сомнения, какой-нибудь прыщавый парнишка ее возраста, живущий в своем подвале. На мгновение, по глупости, я задаюсь вопросом, не следует ли мне также причинить ему боль.

– Это очень пресыщенный взгляд на любовь, Пенелопа.

– А ты? – мой взгляд опускается с залитой дождем крыши при звуке голоса Пенелопы. – Ты когда-нибудь был влюблен?

Я смеюсь. Я не могу сказать ей правду. Я вообще никому не могу сказать правду, даже своим братьям. Потому что если бы я это сделал, мне пришлось бы признать что-то еще, что-то большее.

Я выбрал Короля Бубен, а не Червей.

Проще придерживаться того же ответа, который я дал Келли. Или это была Кора?

– Боюсь, что нет, Пенелопа.

Она издает низкий и медленный выдох, который проникает мне под ребра и заполняет там пустоту. Выражение ее лица безразличное, нечитаемое, но в глазах искрится что-то горячее.

Когда они встречаются с моими, мое сердце колотится о ребра.

Дождь падает с ее волос на мои мокасины громкими, плотными шлепками. Снаружи машины скользят по мокрой брусчатке главной улицы, их шины издают шипение без трения, свет фар скользит по мокрому от дождя стеклу. Они отбрасывают обрывочное желтое свечение на черты лица Пенелопы.

Мой взгляд скользит вниз к ее пухлым приоткрытым губам, затем на изгиб ее шеи, когда она вздрагивает.

– Буря прекратилась, – шепчет она.

– Ещё пять минут назад.

Она делает шаг ко мне, засовывая книгу под мышку.

– Мне пора идти.

Моя челюсть сжимается, когда ее грудь задевает мою. И когда она понимает, что я не сдвинулся с места, она напрягается и настороженно смотрит на меня.

Знакомое чувство разливается по моим венам. Оно темное и опасное, и ему не место в моей крови случайным вечером в четверг. Садистских мыслей, выползающих из теней в моей голове, тоже не должно было быть там.

Я наклоняю голову в сторону, засовываю руки в карманы и сжимаю их в кулаки.

– А что, если я тебя не отпущу?

Это вопрос, а не угроза.

Возможно.

Что бы это ни было, оно не должно было слетать с моих губ.

Ее хмурый взгляд почти не скрывает страха, который волной пробегает в ее беззащитных глазах. Она вздергивает подбородок и говорит: – Я буду с тобой бороться.

Большой палец, скользящий по губам, скрывает мое мрачное веселье. Откуда у этой цыпочки такая уверенность? Ради всего святого, ее макушка едва достает до третьей пуговицы моей рубашки. Если бы я захотел... сделать это с ней, она ничего не смогла бы предпринять, чтобы помешать этому.

Волнение и тревога одновременно гудят у меня под кожей.

– И как бы ты это сделала?

Какого хуя ты делаешь, Раф? Кажется, что каждое мое общение с этой девушкой превращается в игру. Это похоже на месть. За то, что она пользовалась моим лосьоном после бритья. За то, что покачала головой, когда я спросил ее, хочет ли она, чтобы я был джентльменом. Я хочу доставить ей столько же неудобств, сколько она мне. Только эта игра кажется мне более рискованной, чем бросок костей или легкомысленное пари.

И я не могу с уверенностью сказать, что буду тем, кто победит.

К черту все это.

В любом случае, я не занимаюсь тем, что пугаю женщин ради собственного развлечения. Не так, как сейчас. Я просто устал и возбужден и, вероятно, начинаю бредить от недостатка кислорода здесь. Я уже собираюсь отойти в сторону с легким смешком, когда глаза Пенелопы скользят ниже моего пояса.

Моя кровь кипит. Глупая девчонка. Первое правило любой игры – никогда не позволять противнику увидеть твой следующий ход. Надо отдать ей должное – она быстра. Но я быстрее. Когда ее колено поднимается навстречу моему паху, мое колено тоже поднимается. Я просовываю его между ее ног и прижимаю ее к задней стене.

Сердце колотится от прилива адреналина, который приходит с победой, я прижимаюсь к ней всем телом, в горле раздается торжествующий смех.

– Слишком медленно, Пенелопа. И что теперь?

Она не отвечает, и с каждой пролетающей тяжелой секундой меня пронзает горячее, досаждающее осознание. Острота ее ногтей, впивающихся в мои бицепсы. Ее дыхание, похожее на пар, на моем кадыке. Тепло ее киски, прижатой к моему бедру, и быстрый, мерцающий пульс, бьющийся в ее груди.

Блять.

Пристально глядя на дождевую каплю, пробивающую себе дорогу вниз по стеклу, я делаю медленный, глубокий вдох. Это мало помогает охладить желание, бурлящее в моих венах.

Не делай этого, Раф.

Я не буду. Не буду просовывать свое бедро глубже между ее ног в надежде, что она застонет от трения. Я не буду хватать ее за затылок, прижимать ее губы к своим и исследовать вкус ее умничающего ротика.

Конечно, это было бы слишком легко. Пьянящая смесь из тепла тела, дождя и темноты защищает нас от внешнего мира. Я мог бы заполучить эту девушку в мгновение ока, без вина и всяких ужинов, и никто, кроме меня, нее и моей собственной совести, не узнал бы об этом.

Внезапно бедра Пенелопы наклоняются вперед, ее киска скользит на пару сантиметров по моему бедру.

Мой желудок сжимается.

– Не надо.

Это резкое предупреждение, прозвучавшее сквозь щель между моими стиснутыми зубами.

Она снова сдвигается, на этот раз более целенаправленно. Ее мокрые волосы щекочут мне горло, когда она наклоняет подбородок.

– Или что?

Это едва слышный шепот, но в нем столько наглости, что мне хочется вырвать ее голосовые связки. То, что этот тон делает с моим членом, должно быть запрещено законом.

Кровь стучит и в висках, и в члене, мой разум переполнен дурными мыслями, а на языке горечь от неверных решений.

Мне следует отойти от этой девчонки. От нее никогда не могло исходить ничего хорошего, будь она картой гибели или нет. Но если я это сделаю, то проиграю игру, которую начал.

А я не люблю проигрывать.

Нет. Она ещё совсем молода, а я её босс. Собрав все свое самообладание, я отрываюсь от нее и выскакиваю на улицу.

Свирепо глядя на сдувающегося Санту, лениво покачивающегося на фонарном столбе, я поправляю брюки и разглаживаю рубашку. Я глубоко вдыхаю сырой декабрьский воздух. Когда дождь, падающий с неба, охлаждает меня, в голове проясняется, и здравый смысл возвращается ко мне.

Господи, я определенно переступил черту. Наверное, вынужденная близость и дерзкое поведение сделают это даже с самым уравновешенным мужчиной. Тем не менее, я должен извиниться, так нельзя было вести себя с леди, даже с такой.

Позади меня хлопает дверь телефонной будки, и тяжелые шаги удаляются в противоположном направлении. Засунув руки в карманы, я иду в ногу с Пенелопой, пока она бульдозером направляется к своей квартире.

– Пенелопа.

Она игнорирует меня, предпочитая смотреть на лужи под нами.

– Знаешь, тебе не обязательно провожать меня домой.

– Сейчас три часа ночи.

– Я не твоя девушка, – она резко останавливается и разворачивается ко мне лицом. Я ищу в ее глазах хоть какой-то страх, но, к моему удивлению, ничего подобного не скрывается за этими большими голубыми радужками. – Что все-таки произошло? Тебя не пригласили на чашечку кофе?

Несмотря на то, что мой член пульсирует в брюках, меня переполняет веселье.

– Разве так поступают леди? Приглашают мужчин к себе на чашечку кофе?

Она сглатывает. Крепче сжимая книгу, ее глаза скользят по рубашке вниз, мимо ремня и останавливаются на моем члене. Жар ее взгляда заставляет мой кулак крепче сжать покерную фишку в кармане. Боже, помоги мне.

– Я не знаю, – шепчет она, останавливаясь перед зеленой дверью. – Я не леди.

А затем, даже не попрощавшись, она исчезает за ней и захлопывает ее за собой.

Несколько мгновений я смотрю на нее, не веря своим ушам, затем поднимаю голову к небу и испускаю мрачноватый смешок.

Эта девчонка не может быть настоящей.

Я поворачиваюсь и иду обратно по главной улице, теплая киска Пенелопы все еще клеймит мое бедро, ее дерзость все еще звучит у меня в ушах.

Когда я прохожу мимо телефонной будки, что-то медленно и инстинктивно заползает мне в голову, заставляя остановиться.

Быть такого не может или может?

Прежде чем я успеваю придать этому значение, я проскальзываю обратно в кабинку и снимаю телефонную трубку. Нажимаю на звездочку, затем на шестерку и девятку.

И когда на линии раздается знакомый голос, созданный мною самим, мой смех заполняет пространство больше, чем когда-либо мог бы задыхающийся шепот Пенелопы.

Да начнутся игры, глупая девчонка.

Глава семнадцатая

Как только дверь моей квартиры закрывается, пара потрепанных Chucks выходит на каламбурный приветственный коврик напротив. Мой взгляд скользит вверх, чтобы встретиться с кривой усмешкой Мэтта.

– Вот ты где, – он натягивает шапку. – Подумал, что тебе, возможно, надоели твои липкие ковры и рок-музыка из 8Б, и ты снова сбежала из города. Как у тебя дела?

Я бы не сказала, что избегала Мэтта, но я бы солгала, если бы сказала, что не задерживала дыхание и не выключала телевизор, когда он несколько раз стучал в мою дверь.

Как только он узнал, что я в больнице, он превратился в Флоренс Найтингейл³⁶. Он чувствует себя виноватым, потому что не знал, что я ушла со свадьбы, хотя это моя собственная вина, потому что не сказала ему об этом. Хотя я вернулась к своей обычной жизни, а от моей раны остался лишь след, он все еще проверяет меня и приносит ужин. Я определенно не жалуюсь на бесплатную еду.

Я решаю на этот раз выбросить эту тему из головы.

– А что там с 8Б?

Хорошо, что я не сплю, потому что сосед, живущий между моей и квартирой Мэтта, в любое время суток врубает дерьмовую музыку.

Его глаза загораются, когда мы спускаемся по лестнице.

– Хочешь узнать кое-что безумное?

– Всегда.

– Я живу здесь уже почти пять лет и совершенно не знаю, кто там живет.

Мы выходим на обледенелую брусчатку под солнечным небом. Я замедляю шаг, останавливаюсь и, прищурившись, смотрю на него снизу вверх.

– Серьезно?

Мэтт опускает на нос очки Ray Ban.

– Ага. Никогда не видел их в коридоре и не видел, чтобы в их почтовый ящик доставляли письма или посылки, – он бросает взгляд на здание, затем понижает голос. – Вот что. Однажды я вернулся домой после ночной гулянки под кайфом, и музыка выводила меня из себя. Поэтому я взял стакан и приложил ухо к стене. Ты ведь знаешь этот трюк, верно? Это позволяет усилить звук?

Я киваю.

– Да, но под грохочущей музыкой я смог услышать сверление.

Я сдерживаю еще один смешок.

– Нет, не смог бы.

– Я говорю серьезно, Пенни. И это было в три часа ночи. Какого хрена сверлить в три часа ночи?

Мы идем в ногу, борясь с пронизывающим ветром, пока идем по главной улице. Солнце уже опускается к горизонту, создавая резкий оранжевый отблеск на булыжниках.

– Я думаю, тебе надо завязывать с травкой.

– Думаю, ты права. В любом случае, как дела на работе? Анна еще ничего не говорила обо мне?

У меня еще не хватило духу сказать ему, что она настоящая стерва. Особенно после того, как он оставлял коробки с пиццей у меня на пороге.

– Ах, ты можешь заполучить девушку получше, чем Анна, – говорю я беззаботно. – Такой парень, как ты, мог бы заполучить Бейонсе, если бы захотел.

Он закатывает глаза.

– Да, я скрещу пальцы, чтобы она сразу же свайпнула меня в Tinder.

Я все еще смеюсь, когда мы доходим до конца дороги. Мы уже собираемся расстаться, когда его внимание падает на мое запястье.

– Эй, классные часы!

Я протягиваю руку, и Breitling подмигивают мне, как будто мы участвуем в секретной шутке.

После беспокойного сна я проснулась сегодня поздно вечером, охваченная жаром мести. Прошлой ночью Рафаэль заставил меня испытать целый вихрь эмоций. Я иррационально злилась на то, что он был с женщиной, возмущена тем, что он успокоил меня во время грозы, а потом сошла с ума, когда он просунул свое бедро между моими. Его присутствие заполнило телефонную будку и впиталось в мою кожу, и я ненавижу, что оно не смывается так же легко, как его лосьон после бритья.

На мне его часы, и я знаю, что это не только для того, чтобы позлить его, но и потому, что если я буду играть в этот танец с Рафаэлем, то не буду думать о Мартине О’Харе и о том, как он сказал в национальных новостях, что собирается взять дело в свои руки. У меня хорошо получается запихивать плохие мысли в самый низ живота, пока у меня есть что-то, что может меня отвлечь.

Рафаэль Висконти – очень желанный отвлекающий фактор.

Благодаря моим недавно приобретенным часам, я сегодня пунктуальна, поэтому к моменту моего прибытия изящный служебный катер все еще покачивается на причале.

Когда один из стероидных прихвостней Рафаэля подсаживает меня на катер, я вся сияю улыбкой и веду светскую беседу.

Хмурое выражение лица Анны сменяется ухмылкой, когда Клаудия шепчет что-то ей на ухо, но тут под скамейкой оживает двигатель, и я понимаю, что мне просто наплевать. Я закрываю глаза и греюсь в соленом воздухе, обретая свободу в спутанных волосах, мокрых щеках и онемевшем носу.

Полагаю, бывают поездки и похуже. И, кроме того, Мартин О’Хара ведь не найдет меня посреди Тихого океана, не так ли?

Рев двигателя стихает до дрожащего холостого хода, и когда я открываю глаза, меня встречает взгляд, более острый, чем игла, и столь же способный разорвать мое наполненное гелием сердце.

Рафаэль стоит на плавательной платформе, контрастируя четкими черными линиями и золотыми вставками, сверкающими под зимним солнцем. Он широкоплечий и высокий, и, несмотря на то, что между нами пятьдесят футов и сильное течение, его присутствие трогает мою душу, как пламя Зиппо, танцующее слишком близко к разлившейся нефти.

Лодка ударяется о крыло, одетый в костюм шкипер закрепляет швартовный трос, и Рафаэль делает плавный шаг вперед. Запонки с игральными костями поблескивают, а золотая фишка для покера исчезает в кармане брюк.

– Добрый день, дамы, – мягко произносит он, и на его щеках появляются ямочки от лощенной улыбки.

Вокруг меня разносится хихиканье. Я отворачиваюсь и вздыхаю навстречу ветру, желая, чтобы он унес меня обратно на берег. Может быть, даже через границу в Канаду.

– Позволь мне.

Шелковистый тон и мое собственное любопытство заставляют меня повернуть голову ровно настолько, чтобы увидеть, как Рафаэль подтягивает брюки и протягивает Кэти большую руку. Он с легкостью вытаскивает ее на палубу и хихикает, когда она падает ему на грудь.

– Уверен, что в руководстве для персонала есть что-то о том, что нельзя пить перед сменой, Кэти, – шутит он. – На этот раз я оставлю все как есть, хорошо?

Он подмигивает, она краснеет, а я думаю, действительно ли утонуть так страшно, как все об этом говорят.

Клаудия пробирается вперед локтями и протягивает руку.

– Боже мой, и кто же этот счастливчик? – Рафаэль растягивает слова, проводя большим пальцем по ее кольцу с бриллиантом.

– Это не тот безымянный палец, мистер Висконти, – она хихикает и взмахивает другой рукой в воздухе. – Вот он, и как видите, на нем совсем ничего нет.

Рафаэль одаривает ее ленивой улыбкой.

– Фух. Я думал, ты вот-вот разобьешь мне сердце, Клаудия.

Чувствуя зуд в крови, я пристально смотрю на море и изо всех сил стараюсь не обращать внимания на фальшивые любезности и постыдные попытки флирта. Лори остаётся в стороне – она просто похлопала его по плечу и скрылась в ближайшем туалете – у этих девушек должно быть по три мозговые клетки на каждую, если они настолько доверчивы, чтобы купиться на игру Рафаэля Висконти.

Его обаяние подобно лосьону после бритья – опьяняющее. Но когда ты подходишь слишком близко к источнику, как я сделала прошлой ночью, ты можешь увидеть его таким, каков он есть на самом деле: плотная лощенная вуаль, скрывающая опасность, которая находится под ней.

– Пенелопа.

Его голос становится холоднее, когда касается моего затылка, заставляя мои веки затрепетать и закрыться. Сейчас нервная энергия бурлит под поверхностью моей кожи. Я подумала, что надеть его часы было гениальной идеей, когда проходила мимо своего чемодана этим утром, но теперь, когда их бывший владелец всего в нескольких футах позади меня, я стала менее смелой.

Я напрягаюсь и оборачиваюсь. К сожалению, я единственная девушка, оставшаяся на лодке, и если я не хочу плыть обратно к берегу вплавь, то у меня есть только один выход.

Рафаэль оглядывается через плечо на звук закрывающейся за ним двери. Когда его взгляд возвращается к моему, он становится на пять оттенков темнее.

– У меня нет всего дня в запасе.

– А у меня нет сломанной ноги. Мне не нужна твоя помощь, спасибо.

Он смотрит на меня слишком долго, затем переключает внимание на что-то над моей головой и протягивает руку. Он может притворяться безразличным сколько угодно, черт возьми, но тик в его челюсти говорит о том, что он предпочел бы, чтобы ему вырвали зубы, чем позволить мне принять его предложение.

– Было бы не очень по-джентльменски с моей стороны не помочь тебе, – сухо говорит он.

Как будто он внезапно вспомнил о чем-то еще, из-за чего забыл разозлиться, он пробегает взглядом по моему бедру, испускает горячее шипение и возвращается к взгляду поверх моей головы.

– И с твоей стороны было бы не очень в стиле леди сойти с лодки с выставленной задницей напоказ.

– Не похоже, что ты её еще не видел, – огрызаюсь я в ответ. Мое сердце трепещет при воспоминании о том, как он смотрел на меня в раздевалке.

– Да, но мои люди не видели, – ледяным тоном говорит он. – И мы собираемся оставить все как есть.

Только теперь я понимаю, что он смотрит вдаль не просто для того, чтобы не смотреть на меня, а скорее, он смотрит на что-то. На кого-то. Я оборачиваюсь и замечаю, что шкипер смотрит на мою задницу, словно погруженный в свои мысли. Чувствуя на себе тяжесть двух пар глаз, он поднимает взгляд, вздрагивает и быстро отворачивается.

Я вздыхаю. Мужчины.

– Поднимайся. Сейчас же.

Боже. Я опускаю взгляд на большую ладонь под своим носом. Голубые вены под оливковой кожей и аккуратные, ухоженные ногти. Судорожный вздох вырывается из меня, когда в голове всплывают два сценария:

Первый, как эта рука, скользит по изгибу моего бедра.

А второй, как она сжимается вокруг моего горла.

Мягко и жестко. Каждый из них, к сожалению, столь же соблазнителен, как и другой.

Прочищая горло в попытке хоть как-то взять себя в руки, я обхватываю большим и указательным пальцами его запястье, между ремешком часов и манжетой, приподнимаю его рукав на дюйм и открываю то, что, как я уже знала, там будет.

Татуировки, и их много.

Точно так же, как его обаяние, лосьон после бритья и улыбки воскресным утром, его сшитые на заказ костюмы – это еще одна завеса, скрывающая тьму, которая просачивается изнутри наружу. Частная охрана. Яхты. Автономия над всем гребаном побережье. Рафаэль – плохой человек, и я задаюсь вопросом: неужели все женщины, которые смотрят на него с благоговением в глазах, просто предпочитают этого не замечать?

Как я могу быть хорошей, если я одержима чем-то настолько плохим?

Пульс колотиться в горле, я провожу большим пальцем по итальянскому шрифту и глажу уголок игральной карты – Джокер. Смесь из любопытства и похоти жарко разливается у меня между бедер, отчасти потому, что он не мешает еще немного приподнять рукав, а отчасти потому, что мне до боли хочется узнать, как далеко простираются его татуировки. Половина рукава? Полный рукав? Или они покрывают каждый дюйм его рельефной, загорелой кожи, как греховные тайны под одеялом Brioni?

Я поднимаю глаза и вижу, что он наблюдает за мной, его собственное любопытство смягчает черты его лица.

– Ты меня не одурачишь, – бормочу я.

Мое самодовольство недолговечно, его сметает зеленая вспышка и две сильные руки, вытаскивающие меня из катера. Они подхватывают меня под мышки и несут, как тряпичную куклу, через плавательную платформу в гараж для гидроциклов. Моя спина ударяется обо что-то твердое, и я готовлюсь к тому моменту, когда мою голову постигнет та же участь.

Но удара не последовало, потому что рука Рафаэля скользнула мне за макушку и смягчила удар, в то время как другая рука зажала мне рот и заглушила мой крик.

О черт. Я прижата к самому темному и тихому углу яхты, и, несмотря на совершенный силуэт, я не уверена, что животное, заманившее меня в ловушку, одомашнено.

Пульс гулко отдается в ушах, звук почти теряется в реве адреналина, пожирающего мое тело диким огнем. Я тяжело дышу, и язвительное веселье, промелькнувшее во взгляде Рафаэля, говорит о том, что он наслаждается тем, как каждое мое неровное дыхание увлажняет его ладонь.

– Позволь мне...

За его ледяным спокойствием скрывается неуверенность, и он крепко сжимает мою челюсть, пресекая мой протест на корню. Это едва заметное подергивание мускула, но точно так же, как сжатие моей груди и изгиб его бедра напротив моей киски, намек ощущается намного тяжелее.

Он неторопливо подходит ближе, загораживая мне вид на единственный выход.

– Разве ты не слышала, Пенелопа? – размышляет он. – Рыжеволосым никогда не следует заговаривать первыми, когда они садятся в лодку. Это... – он останавливает себя, расправляет плечи и поправляет улыбку. – Неуместно.

Моя киска сжимается при слове – неуместно. Он, должно быть, заметил это, потому что резко дернул меня за волосы, и я застонала в его ладонь. Господи.

С ленивой ухмылкой он изучает мой полуприкрытый взгляд, словно восхищаясь безумием, в которое он меня вверг. Его глаза скользят по моему декольте, прежде чем вернуться и встретиться с моим взглядом с оттенком одобрения.

– Как бы мне ни было больно это признавать, но ты довольно сексуальна, когда тебе затыкают рот.

Боже правый. Мой клитор бьется в такт его легкомысленной насмешке, соски ноют от трения его груди о мою.

Горячая ладонь у моего рта, толстые пальцы в моих волосах, запах хлорки, смешанный с его фирменным ароматом, поражает мои ноздри: я падаю в черную бездну чувственного чистилища, а Рафаэль Висконти выглядывает из-за угла, терпеливо ожидая, когда я достигну дна. Такое чувство, что если я немедленно не вырвусь, то погибну во власти его больших рук и самодовольной ухмылки.

Я отталкиваюсь от его руки за моей головой, создавая миллиметровое пространство между моим ртом и его ладонью, высовываю язык и облизываю ее.

Медленно. Небрежно. Из моей крови поднимается пар при каждом касании его ладони, которую я лижу.

Осознание пробегает по жестким чертам лица Рафаэля, а затем юмор в его взгляде гаснет, как выключатель, погружая нас в ледниковый период.

Мое дыхание замедляется, а триумф вспыхивает.

Улыбка снова изгибает его губы, но на этот раз она холодная и расчетливая. Наполненная дурными намерениями, каждое из которых предназначено мне. Прежде чем я успеваю вывернуть голову из его хватки, он убирает руку от моего рта и проводит ею по щеке, безжалостно, покрывая мою влажную кожу моей же слюной.

Какого хрена? Это детская месть, но влажная тяжесть его ладони, без трения скользящей по моей скуле, посылает сильную дрожь по нервным окончаниям моего клитора. Господи, кажется таким мерзким, таким непристойным – грязным извращением, о котором я и не подозревала. Прежде чем его ладонь соскальзывает с моего подбородка, он обхватывает большим пальцем изгиб моей нижней губы, удерживая его там.

Я забываю дышать. Забываю чувствовать. Я слишком сосредоточена на темном очаровании, затуманивающем его глаза, когда он проводит большим пальцем от одной стороны моей губы к другой. Может быть, моя собственная гребаная слюна стекает по щеке, но неприятная вспышка удовлетворения разливается по моей ноющей груди. Я стояла перед достаточным количеством сексуально голодных мужчин, чтобы узнать этот взгляд. Если отбросить греховные татуировки, яхты и толстый кошелек, то здесь преимущество за мной.

Я выигрываю эту игру.

И доказываю это себе, прикусывая зубами его большой палец, когда он возвращается к середине моей губы. Вспышка раздражения, горячее шипение, а затем пристальный взгляд Рафаэля встречается с моим.

Проходит три неровных удара сердца, прежде чем он обретает достаточную видимость, чтобы вытащить большой палец из моего рта и слегка прижать его к ямочке на подбородке.

– Держу пари, ты кусаешься, когда трахаешься, – задумчиво произносит он, как будто разговаривая скорее сам с собой, чем со мной.

Мое сердце замирает.

– А я ставлю сто баксов, что у тебя сейчас стоит, – отвечаю я.

Я не знаю, почему я это говорю. Возможно, опьяненная похотью и принимающая желаемое за действительное. Но что-то в моих словах, похоже, является тем противоядием, в котором нуждается Рафаэль, чтобы вернуть себе самообладание. Он отстраняется от меня, делает шаг назад и с легким весельем смотрит на свою мокрую руку, потом вынимает из кармана пиджака салфетку и вытирает между толстыми пальцами.

Бросив последний пристальный взгляд, Рафаэль застегивает запонку и разворачивается.

– Ты словно собака, Пенелопа, – беззаботно бросает он через плечо. – Мне следует подумать о том, чтобы усыпить тебя.

– До тебя уже пытались.

Его шаги замедляются, и он оглядывается на меня.

– И как?

– Я укусила ветеринара.

Повисает тишина, а затем его смех, мрачный и опасный, доносится до меня и ласкает мою кожу, как давний любовник. Удовольствие от этого пульсирует в моем клиторе и оседает тяжестью в моих уже промокших трусиках.

Как раз в тот момент, когда Рафаэль выходит из гаража и скрывается из виду, на палубе раздается легкий стук. На дрожащих ногах я подхожу и смотрю, что он уронил.

Теперь настала моя очередь смеяться, хотя в этом смехе больше нервозности, чем в смехе Рафаэля.

Пять двадцатидолларовых купюр в серебряном зажиме для денег.