Текст книги "Осуждённые грешники (ЛП)"

Автор книги: Скетчер Сомма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Глава тринадцатая

Я прохожу мимо столика Клайва как раз в тот момент, когда он опускается в кресло с мерзкой ухмылкой на лице. В мои намерения не входит разговаривать с ним, но я все равно замечаю, что мои ноги медленно останавливаются.

Я упираюсь костяшками пальцев в стол, опускаясь ниже, пока мое тело не отбрасывает черную тень на его настороженный взгляд.

Рядом с ним Филипп сдвигается на три дюйма влево.

– Э-э, все в порядке, мистер Висконти?

В его голосе звучит страх, потому что, хотя Клайв существует в законной части моей жизни, которая наполнена заседаниями совета директоров, красными лентами и огромными чеками, он хорошо осведомлен о том, что происходит на другой стороне. Темная, грязная часть, в которой течет горячая итальянская кровь, глубокая и импульсивная. Там, где мужчины мафии заключают пари на сломанные пальцы, а кому-то могут свернуть шею за, казалось бы, пустяки, такие как заказ взболтанных коктейлей у грудастых барменш.

– Что ты пьешь, Клайв? – спокойно спрашиваю я, не переставая улыбаться.

Капля конденсата соскальзывает со стекла и с громким хлопком падает на стол.

– Замороженную Маргариту.

У меня сводит челюсти, и на станцию въезжают два поезда мыслей.

Первая: ни одному бармену с опытом работы более одного дня не придет в голову наливать Маргариту в бокал для вина.

Вторая: за все годы, что я знаю Клайва, я ни разу не видел, чтобы он пил что-то, кроме водки с содовой. И уж тем более я никогда не видел, чтобы он пил коктейль – уж точно не тот, который нужно взбалтывать вручную.

Несколько мгновений мы пристально смотрим друг на друга, и я сдерживаю неожиданное желание ударить его кулаком в челюсть. Это мимолетное ощущение, но моя рука дергается в знак согласия. Господи. Я никого не бил голыми руками с тех пор, как почти десять лет назад купил свое первое казино. Я пришел на встречу с потенциальным инвестором, а он посмотрел на мои разбитые костяшки и встал.

То, что он сказал через плечо перед уходом, запомнилось мне на всю жизнь.

Есть лишь небольшая разница между бандитом и бизнесменом, парень. У одного кровь на руках, а у другого – на чужих.

Через месяц я нанял Гриффина. С тех пор я никогда не испытывал такого удовлетворения, когда кости хрустели под моим кулаком.

Поверх лысеющей головы Клайва на меня пристально смотрит пара глаз. Я поднимаю взгляд вверх и замечаю, что Габ свирепо смотрит поверх своих карт. Он приподнимает бровь. Это едва заметное подергивание мускула, но в его устах этого достаточно, чтобы оборвать жизнь.

Я делаю паузу, прикусываю внутреннюю сторону щеки и обдумываю его молчаливое предложение. Это учитывая, что все большие шишки из Miller & Young заслужили свое место на вершине моего сегодняшнего хит-парада. В прошлый четверг цена их акций начала падать и не восстанавливалась всю неделю. Мне пришлось тащить совет директоров аж на Побережье, чтобы выяснить почему. В отношении финансового директора тайно ведется расследование по обвинению в растрате, и ни у одного из идиотов не хватило смелости поднять трубку и сообщить мне об этом.

Каждый из них в свое время встретит свою кончину, но, как и подобает манере Гриффина, они уйдут не с грохотом, а с шепотом. Глушитель, прижатый к виску на пустой парковке. Неисправные тормоза на автостраде.

Это не потому, что я выше садизма. На самом деле это не так. Просто я держу эту сторону себя в ухоженном состоянии и на коротком поводке. Я позволяю себе расслабиться только на одну неделю в месяц, когда мы с братьями играем в нашу игру. Как только все заканчивается, я надеваю на нее намордник и возвращаюсь к делегированию функций стороннему исполнителю своих проблем.

Возвращаюсь к тому, чтобы устранять с эффективностью, а не к уничтожению вспышкой злости.

Я неохотно качаю головой в сторону Габа. Не меняя выражения лица, он продолжает свою игру, и я возвращаю свое внимание к Клайву, растягивая губы в фальшивой, как трехдолларовая купюра, улыбке.

– Наслаждайся.

Звук, с которым мое кольцо ударяется о стол, заставляет его вздрогнуть.

Выйдя на террасу, я держусь в тени, пока не добираюсь до самого дальнего конца пустой зоны отдыха, где звуки хорошо проводимого времени едва доносятся до моих ушей.

Небо темное, океан еще темнее. Волны бурные, безжалостные, и каждый раз, когда они бьются о корпус яхты, поднимается легкий туман и обжигает мою кожу.

Я прислоняюсь спиной к перилам, закуриваю сигарету и выдыхаю дым в оранжевый отблеск охранного фонаря. Каждая затяжка ослабляет еще один узел между моими плечами, и теперь, когда я установил дистанцию между собой и... проблемой, я вижу, насколько это банально. Даже нелепо. Во всех моих заведениях работает более двенадцати тысяч сотрудников, и я никогда не видел ни одного из них иначе, как цифрой в расходной ведомости. И это все, чем является Пенелопа – расходами. Цифра в таблице Excel, как и все остальные девушки. Еще раз затянувшись сигаретой, я даю клятву, что за то очень короткое время, что маленькая рыженькая будет работать на меня, она обойдется мне всего в доллар, а не в мое гребаное здравомыслие.

Даже если она вот так затягивает свой конский хвост.

– О, ради святого гуся, я же не ребенок, Анджело!

Мягкий, отдающий белым вином голос Рори разносится по ночи и привлекает мое внимание к французским дверям на другой стороне террасы. Несколько мгновений спустя она протопала сквозь них, и мой брат нависал над ней, как темная, защитная тень.

– Ни за что на свете я не позволю тебе смотреть, Сорока. Ты три дня подряд плакала, когда голубь влетел в лобовое стекло моей машины. Помнишь? Ты не сомкнула глаз, потому что тебя травмировал звук ломающихся костей. Знаешь, насколько громче звучат человеческие кости?

– Бенни не совсем невинная маленькая птичка, – огрызается она в ответ и пытается отступить к боковой палубе, но Анджело хватает ее за запястье и прижимает к своей груди.

– Но ты невинная маленькая птичка, – бормочет он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее в лоб. – Моя маленькая птичка, и я не хочу, чтобы ты расстраивалась.

– Ладно, хорошо, – вздыхает Рори, прижимаясь к его груди. Они стоят так несколько мгновений, пока Рори не запрокидывает голову и не указывает в сторону океана. – Святой ворон, ты это видел?

– Что видел? – рычит Анджело, проводя рукой по задней части своих брюк, где, как я знаю, он держит свой пистолет.

– Я почти уверена, что только что видела горбатого кита.

– Правда?

– Ага, смотри.

Она указывает через перила на черную бездну. Мой брат высвобождается из ее объятий и, прищурившись, смотрит на горизонт.

– Я ничего не вижу, черт возьми.

Он слишком поздно понял, что Рори, зажав каблуки в руке, бежит по боковой палубе к носу. Сильный ветер доносит ее радостную, прощальную реплику.

– Горбатые киты в декабре? Не будь идиотом, детка.

Я громко смеюсь, и с другого конца террасы глаза Анджело находят мои и темнеют от раздражения. Я щелкаю воображаемым хлыстом, что только еще больше выводит его из себя. Он бормочет что-то горькое себе под нос, прежде чем отшвырнуть меня и ринуться вниз по палубе вслед за своей женой.

Все еще ухмыляясь, я поворачиваюсь, выбрасываю окурок в океан и упираюсь предплечьями в перила. Проходит всего несколько секунд спокойствия, прежде чем звон очередного разбившегося стакана заставляет мои плечи сжаться в тонкую линию и стирает ухмылку с моего лица.

Я потираю ладонью челюсть. Четыре.

Справа от меня распахивается дверь для персонала, соединяющая бар с зоной отдыха снаружи. Из нее льется белый свет и раздражение.

– Просто перестань болтаться у меня под ногами хотя бы некоторое время, ладно? – шипит Фредди. Мой взгляд скользит в сторону. Он придерживает дверь открытой и свирепо смотрит на Пенелопу, когда она проскальзывает мимо него на террасу.

Она оглядывается по сторонам, с недоумением рассматривая пустые столы и стулья, а затем резко поворачивается к нему лицом.

– И чем мне заниматься?

– О, я не знаю, Пенни. Может быть, собрать стаканы и вытряхнуть пепельницы? Ну, знаешь, то, чем занимаются настоящие бармены?

Пенелопа делает шаг к нему, но он закрывает дверь перед ее носом. Захлопывает ее, на мой взгляд, слишком сильно, и странное раздражение скользит по моей коже, холодное и жесткое. Наверное, это во мне говорит джентльмен. По своей природе мне неприятно наблюдать, как мужчина – особенно тот, кто находится на моем содержании – разговаривает с женщиной подобным образом, даже если она мне не нравится.

Мое собственное лицемерие не ускользнуло от меня, потому что, черт возьми, всего несколько часов назад я сказал этой же девушке, что должен был ударить ее молотком по голове. Как и то, что я выхватил свой Глок на свадьбе, это было совсем не в моем характере. Самоконтроль лежит в моей основе, привязывая меня к себе, как якорь, и, тем не менее, кажется, он бросает вызов гравитации в тот момент, когда она появляется в моем поле зрения.

Неприятное чувство собственничества охватывает меня и затягивается петлей на моей шее. Это похоже на то, как если бы она была моей, чтобы на нее злиться. И никого больше. Определенно не у гребаного бармена Фредди.

Она отталкивается от двери и пробирается между столиками, на ходу подхватывая пивные бокалы и зажимая их на сгибе руки. Мой торс изгибается, как будто он привязан к ней, заставляя меня наблюдать, как подол ее платья скользит вверх по бедрам, а ткань декольте приоткрывает грудь каждый раз, когда она наклоняется, чтобы взять очередной бокал.

Раздражение вспыхивает в моей груди с каждым шагом. С каждым проблеском обтянутого колготками бедра и каждым проблеском черного лифчика. Черный. Конечно, у нее черный лифчик. Держу пари, он еще и кружевной. Наверняка она никогда не подбирает его к трусикам, и, говоря о трусиках, держу пари, они непристойны. Зубная нить, которую я мог бы разорвать зубами, или, по крайней мере, такие, которые едва прикрывают ее киску.

Чёрт, как же она раздражает. Я уже подумываю выбросить ее за борт, основываясь только на своих предположениях о ее предпочтениях в нижнем белье.

Прекрати это. Она едва ли достаточно взрослая, чтобы употреблять алкоголь. Я весь горю и как раз собираюсь закурить еще одну сигарету в попытке помешать частичной эрекции, образовавшейся в моих брюках, когда она внезапно перестает собирать стаканы. Неуверенно удерживая их в руках, она пересекает зону отдыха, подходит к перилам и смотрит на черный силуэт Побережья.

Ее глаза закрываются, и она запрокидывает голову к луне. Я не могу отвести от нее глаз. Густые ресницы лежат на бледных, круглых щеках. Ритмичные клубы конденсата вылетают из пухлых приоткрытых губ и уносятся тем же ветром, который заставляет танцевать ее длинный рыжий хвост.

Что-то нежелательное, неприятное горит в моей груди, но здравый смысл гасит это, как сильное дуновение гасит свечу.

Она не Королева Червей, для этого она слишком дикая. Нет, просто отвлекающий маневр с убийственным телом. Опасная, конечно, но только для слабовольных идиотов вроде моих кузенов и охраны, а не для такого мужчины, как я.

Настил стонет под моими ногами, когда я выхожу из тени, и Пенелопа тут же замирает. Ее глаза распахиваются, но не смотрят на меня. Вместо этого она пристально смотрит на море и сжимает челюсть, как будто знает, просто по звуку моих шагов, что силуэт, маячивший рядом с ней, – это я.

Мелочное веселье наполняет меня, когда я иду в ее направлении. У меня есть твердое намерение проигнорировать ее и вернуться внутрь. Рассматривать ее как расходную строчку в электронной таблице, а не как женщину, чьи трусики меня заинтриговали. Но, проходя мимо, я совершаю ошибку, украдкой бросая взгляд на ее руку, и замечаю, что ее кожа покрыта мурашками.

А потом я слышу, как стучат ее зубы.

Чёрт возьми.

Когда ее жалкая дрожь не прекращается, я снимаю пиджак и набрасываю его ей на плечи.

Несмотря на сильную дрожь, она замирает от моего прикосновения. Возможно, это потому, что я уже не раз угрожал лишить ее жизни, или, возможно, потому, что мои руки сжаты в кулаки вокруг лацканов пиджака, а костяшки пальцев слегка касаются мягких изгибов ее груди.

Фейерверк, подпитываемый одновременно раздражением и вожделением, взрывается внутри моей грудной клетки, когда я чувствую тыльной стороной ладони фактурную ткань под ее тонким платьем.

Кружево. Я знал, что это будет чертово кружево.

Я горяч, как печь, и тепло ее спины, прижимающейся к моей груди, только разжигает огонь. Она сделала шаг назад, или я сделал один вперед?

Не знаю, чья это вина, но теперь я чувствую, как бьется ее сердце по другую сторону позвоночника, и мне не нравится, что его ритм совпадает с моим собственным. Какой-то голос в моей голове говорит мне отступить. Говорит, что я ничем не лучше своих кузенов-извращенцев, потому что притворяться рыцарем только для того, чтобы получить удовольствие – это то, что сделал бы Бенни.

Но я этого не делаю. Вместо этого я наблюдаю поверх головы Пенелопы, как ее приоткрытые губы окрашивают ночное небо белыми, неглубокими вздохами. Один. Два. Три. Каждый неровный и хриплый, потрескивающий, как статическое электричество, по всей длине моего члена.

Я могу только представить, каково было бы ощущать это горячее дыхание на моем горле, когда я буду вытрахивать из нее дерзость.

Эта мысль заставляет меня крепче вцепиться в ткань пиджака. Костяшки пальцев сильнее прижимаются к ее сиськам, и внезапно белые облачка на фоне ночного неба останавливаются.

Тишина, тяжелая и осязаемая, окутывает нас. Где-то на носу кричит Бенни, а Рори смеется. Я даже не нахожу в себе сил ухмыльнуться, но от этого звука Пенелопа вздрагивает у меня на груди, и ее голова резко поворачивается вправо, что пряди, собранные в конский хвост, задевают мои губы, придавая мне нежелательный привкус ее клубничного шампуня.

– Что это было? – шепчет она.

Моя челюсть сжимается.

– Бенни ломают пальцы.

– Оу.

Проходит мгновение, прежде чем она медленно поворачивается обратно лицом к океану. Когда она это делает, я не могу удержаться и опускаю губы к основанию ее конского хвоста, так что ее волосы снова касаются моих губ.

Господи, да я еще больший каблук, чем Порочный.

Я украдкой еще раз вдыхаю, и на этот раз в ноздри ударяет не клубника и не лак для волос, а что-то другое. Что-то знакомое. Мое.

У этого осознания есть когти, и они впиваются мне под кожу, на ней мой лосьон после бритья.

Должно быть, она побрызгала им на себя в моей ванной, в перерыве между рисованием членов и поцелуями с салфетками. По какой-то неизвестной причине это заставляет мою кровь закипать сильнее, чем следовало бы. Может быть, это потому, что она всю ночь расхаживала вокруг меня, одаривая каждого мужчину на моей яхте взглядом, вдыхая при этом мой аромат.

Может быть, это потому, что теперь она пахнет как подружка на одну ночь. Женщины всегда вытворяют подобные странные вещи на следующее утро. Пользуются моими средствами или крадут толстовку, что-нибудь, что поможет продлить ночь.

Какого хрена она хочет пахнуть мной?

Мои пальцы подергиваются от желания обхватить ее хвост, запрокинуть ее голову и вдохнуть этот запах в источнике – на мягком изгибе ее шеи. Но внезапно в моих мутных мыслях промелькнул образ того, как она тянет себя за волосы, сидя по другую сторону бара, сопровождаемый выражением триумфа, изогнувшим ее губки бантиком, когда я отвел взгляд.

Она пользуется моим лосьоном после бритья не потому, что хочет пахнуть как я. Нет, она носит его, потому что знает, что это меня разозлит.

Она играет в очередную тихую, опасную игру. Только в этот раз она не выиграет.

Веселье в его самой мрачной форме наполняет меня, и я медленно просовываю кулаки в распахнутый пиджак и разжимаю их так, чтобы мои ладони лежали ровно под выпуклостями ее грудей.

Блять. Я не могу притворяться, что это не лучшее упражнение в самоконтроле. Я уже прикасался к ней гораздо чаще, чем следовало бы к любому сотруднику, и знаю, что призрак ее теплой, мягкой плоти под моими ладонями будет преследовать меня до самого утра.

Но когда ее легкие расширяются под моими ладонями, а голова с легким стуком откидывается мне на грудь, я понимаю, что она в моей власти. И теперь самое время не обращать внимания на бешеный пульс в моем эрегированном члене, и замахнуться на попадание в цель.

Я сосредотачиваюсь на темном силуэте Побережья перед нами и провожу пальцами вверх, задевая лямки ее лифчика, ощущая тяжесть ее сексуальных сисек в промежутке между моими большими и указательными пальцами.

А затем, так нежно, как только позволяет моя импульсивная кровь Висконти, я сжимаю.

Это едва заметное подергивание, но Пенелопа ахает, и через несколько секунд в воздухе раздается звук удара четырех пивных бокалов, ударившихся о нижнюю палубу.

Восемь.

Она грубо ругается, вырывается из моих объятий и перегибается через перила.

Ухмыляясь, я снова сокращаю расстояние между нами, обхватывая кулаками перила по обе стороны от нее и загоняя ее в ловушку.

Я наклоняюсь достаточно низко, чтобы коснуться губами мягкой мочки ее уха и увидеть румянец, окрасивший ее шею. Я борюсь с желанием вонзить в нее зубы и вместо этого сосредотачиваю всю свою энергию на том, чтобы контролировать свой голос, произнося последние напутственные слова.

– Даже то, как ты дрожишь, раздражает.

И с этими словами я отталкиваюсь от перил и оставляю ее там, закутанную в мой пиджак.

Он мне все равно не нужен. Я так разгорячен и взвинчен, что, возвращаясь в казино, испытываю искушение снять запонки с игральными костями и закатать рукава, но я никогда так не делаю в присутствии деловых партнеров.

Лори суетливо проходит мимо с планшетом, и я протягиваю руку, чтобы схватить ее за запястье. Ее глаза встречаются с моими, широко раскрытые и настороженные.

– Это не к добру, – вздыхает она.

– Смени форму.

Она хмурится и бросает взгляд на свой наряд.

– На что?

На то, что прикрывает ягодицы Пенелопы.

На моем виске пульсирует вена.

– Эта форма не подходит для зимы. Смени на брюки или что-нибудь в этом роде.

Она пожимает плечами.

– Ну, ладно. С логотипом яхты и всем остальным у меня уйдет около четырех дней на изготовление, но они будут здесь к вечеру открытия.

Я оставляю ее, коротко кивнув, прежде чем направиться прямиком к Габу. Он прислонился к краю барной стойки, перевязывая сломанную руку Бенни. Когда я подхожу, его глаза встречаются с моими, полные веселья.

– Хорошо поболтали?

Чертов Габ. Клянусь, иногда мне кажется, что он так долго пропадал, потому что ему на затылке хирургическим путем приделали глаза. Я никогда не знал никого другого, кто мог бы быть в курсе дел каждого, но то же время наплевать на все это. Я игнорирую его вопрос, вместо этого тянусь за виски и допиваю его содержимое двумя большими глотками.

– Я передумал, брат.

Он смотрит на свой теперь уже пустой стакан, затем переводит взгляд на Клайва, прихлебывающего Маргариту.

– Не сомневаюсь, что передумал, – бормочет он, а затем, тихо ухмыляясь, он возвращается к перевязыванию мизинца Бенни и соединяя к безымянному.

Глава четырнадцатая

– Ты в порядке, Пенн?

Лори скользит по скамейке в раздевалке и появляется в поле зрения, ее вопрос прорезает девичью болтовню вокруг нас.

– Лучше не бывает.

– Эй, – её локоть захлопывает мой шкафчик. – Не вешай мне лапшу на уши. Что случилось?

О, я не знаю, Лори. Может быть, это потому, что призрак рук нашего босса, сжимающих мои сиськи, ощущается как ожог третьей степени?

Конечно, я этого не говорю. Отчасти потому, что понятия не имею, как Лори отреагировала бы на такое нелепое заявление, а отчасти потому, что не совсем уверена, что это не был лихорадочный сон.

Он выскользнул из тени, как черная пантера, заставив меня выпрямиться и перехватив дыхание. Судя по кинжалам, которыми он стрелял меня всю ночь, я ожидала, что он выбросит меня за борт или, по крайней мере, пройдет мимо. Но никак не ожидала, что он остановится и накинет мне на плечи свой пиджак.

Не знаю, что было более удивительным: его рыцарское поведение или тот факт, что его руки... задержались на мне.

Господи, да кого я обманываю? Они сделали гораздо больше, чем просто задержались, и при одном только воспоминании об этом холодный пот покрывает мою кожу. Конечно, его костяшки пальцев, задевшие мою грудь, могли быть случайностью. Не то чтобы возможность того, что это было невинно, помешала моим соскам напрячься. Но когда эти огромные кулаки скользнули чуть ниже моего бюста и сжали меня там, я чуть не сошла с ума, черт возьми. Его большие ладони обжигали мою грудную клетку, как раскаленное железо, и, блять, это было едва заметное сжатие, но только от одного этого давления я знаю, просто знаю, что ни одна девушка не смогла бы упасть в постель к этому мужчине и выбраться оттуда живой.

Холодная рука скользит по моему запястью. Я опускаю глаза и встречаю обеспокоенный взгляд Лори.

– Девочки ведут себя как сучки?

Я подавляю смех и снимаю платье через голову.

– С ними все в порядке. Хотя не думаю, что я нравлюсь Фредди.

– Неважно, Раф только что уволил его.

Я сжимаю ткань в кулак.

– Что? Почему?

Лори пожимает плечами, уже отвлекаясь на что-то позади меня.

– Одна вещь, которую я усвоила, работая на Висконти, заключается в том, что они делают все, что, черт возьми, им заблагорассудится. Иногда у них нет ни причины, ни смысла, а иногда это может быть из-за какой-то мелочи. Он, наверное, добавил лед в виски, а ты знаешь, что здесь это практически святотатство.

Я занята тем, что складываю платье, но внутри у меня бешено колотится сердце. Дерьмо. В тот момент, когда Фредди попросил меня налить ему мартини с водкой, а я ответила лишь пустым взглядом, он понял, что мое резюме было ложью. Он все больше злился с каждым коктейлем, о котором я не слышала, и с каждым бокалом, который ускользал у меня из рук, пока в конце концов не понизил меня в должности до сборщика бокалов.

Конечно, он немного придурок, но он хорош в своей работе и всю ночь подыгрывал мне. Итак, интересно, почему Рафаэль уволил его?

– Ты идешь, Пен?

Я поднимаю взгляд и понимаю, что Лори и другие девушки уже переоделись в свою обычную одежду, а их сумки и верхняя одежда перекинуты через плечи.

– Куда?

Она вздергивает подбородок к потолку.

– Мы собираемся немного выпить в ресторане перед отплытием служебного катера.

– Ох, – я опускаю взгляд на свой лифчик и колготки. – Я поднимусь через минуту.

Девушки расходятся, и, оставшись одна, я закрываю глаза и прижимаюсь лбом к холодной металлической раме своего шкафчика. Это никак не может погасить пламя, лижущее мою кожу.

Что со мной не так? Гнев скручивает узел у меня в животе, но по совершенно неправильным причинам. Я должна злиться на то, что он лапал меня без разрешения, и это безумие, что я этого не делаю, потому что когда мне было десять лет, я поклялась в переулке за казино, что если мужчина когда-нибудь снова меня облапает, я укушу его за руку, пока не почувствую вкус крови.

Но нет, я злюсь, потому что мне это понравилось. Я хотела этого. Хотела большего. Злюсь потому, что в тот момент, когда его мизинцы скользнули под бретельки лифчика, я уронила четыре пивных бокала, которые держала в руках, и вместе с ними рухнула моя железная стена.

Его руки на моем теле делали меня уязвимой, и именно этого он хотел. Он не злорадствовал, но я все равно почувствовала, как это стекает по моим плечам, горячее и липкое, как сироп, и его так же трудно смыть с моей кожи.

Я вздыхаю в тишине. Где-то за моими закрытыми веками на мраморную плитку капает вода из душевой лейки, а с потолка доносится приглушенный смех.

Боже, мысль о том, чтобы болтать с Анной и Клаудией – сучками без единого гребаного шанса – за водкой с содовой, не схватив хотя бы одну из них за голову, кажется почти невозможной. Я собираюсь потратить столько времени, сколько смогу, на подготовку и надеюсь, что никто не спустится вниз, чтобы найти меня.

Я отталкиваюсь от шкафчика, направляюсь к раковине и ополаскиваю лицо ледяной водой. Некоторые девушки оставили свои туалетные принадлежности у зеркала, поэтому я роюсь в блестящей косметичке Анны и нахожу очищающее средство, которое, похоже, стоит дороже, чем моя квартплата. Я выливаю шесть капель на ладонь, еще десять – в слив, и смываю макияж. Когда я вытираю лицо полотенцем, звук льющейся воды перекрывают тяжелые шаги, отчего волосы у меня на затылке встают дыбом.

Никакой обуви на палубе.

Если только ты не гость. Или, знаете ли, человек, который устанавливает правила.

Я напрягаюсь и поднимаю взгляд к зеркалу как раз вовремя, чтобы увидеть темный силуэт, появляющийся из-за ряда шкафчиков.

Белая рубашка. Золотая булавка на воротнике. Высеченные словно из камня черты лица.

Рафаэль Висконти выходит из-за угла, глядя на свой телефон. Он делает три шага к раковинам, прежде чем его взгляд перемещается на мои ноги в колготках, и останавливается как вкопанный.

Щелк. Звук блокировки мобильного. Недовольство отражается на его идеальных чертах лица, но к тому времени, как он засовывает телефон в карман и поднимает на меня взгляд, он притупляется от этого всезнающего, всевидящего веселья.

Мы смотрим друг на друга в течение трех беспокойных ударов сердца, и призраки его рук вспыхивают у меня под грудью, как неприятная сыпь.

– Это женская раздевалка.

– У меня есть глаза, Пенелопа.

– Ну, это не очень по-джентльменски – врываться в женскую раздевалку, не так ли?

Его взгляд темнеет, приобретая более грозный оттенок, и медленно его глаза прокладывают электрический след вниз по моему горлу, ключице и останавливаются на кулоне у меня на шее. Они опускаются к моему декольте на полсекунды, прежде чем вернуться к четырехлистному клеверу. Если бы я моргнула, то не заметила бы этого.

Господи, на этот раз я жалею, что не моргнула.

– Везучие девушки не роняют восемь стаканов в первую смену.

Ну что ж. Полагаю, мы просто проигнорируем тот факт, что я почти голая. На мне нет ничего, кроме лифчика, трусиков и пары черных колготок, но лицо Рафаэля выглядит так, будто он стоит на остановке и ждет гребанный автобус.

Что ж, двое могут изображать безразличие, даже если только один из нас действительно это чувствует.

Несмотря на то, что мое тело гудит от предвкушения, я привычно закатываю глаза, достаю увлажняющий крем Анны и наношу его на все лицо.

– Ты заблудился? – спрашиваю я тоном, пропитанным скукой.

Он прислоняется к шкафчику позади меня и бросает ленивый взгляд на часы.

– Я искал кое-кого другого.

Кое-кого другого. Раздражение скребет мою грудь, как наждачная бумага, и я намазываю это место кремом, как будто это поможет успокоить жжение.

– Ее здесь нет, – огрызаюсь я.

Его глаза сверкают.

– Кого нет?

Повисает тишина. Я прикусываю язык, чтобы не выдать брешь в броне безразличия, потому что мне бы не хотелось, чтобы он увидел под ней бушующее зеленое чудовище. В любом случае, его там даже быть не должно.

Конечно, я могу только предположить, что он здесь для того, чтобы встретиться с Анной, и мысль о том, что он зашёл в раздевалку в надежде застать ее в лифчике, трусиках и колготках, делает идею схватить ее за волосы еще более заманчивой.

Проходят секунды, каждая из которых капает, капает и капает на мою кожу, как китайская пытка водой. Почти невозможно изображать беспечность, когда меньше чем в метре от меня стоит мужчина ростом шесть футов четыре дюйма с большими горячими руками.

Меня раздражает, что он всегда выглядит безупречно. Время близится к полуночи, он выпил девять бокалов виски, – я сосчитала – а его пиджак от костюма в данный момент засунут в морозильник на кухне. Я знаю, потому что я его туда положила. Но все равно он выглядит свежим, как зимнее утро. Складка спереди на его брюках достаточно острая, чтобы порезать мне кожу, и даже с увеличительным стеклом я сомневаюсь, что нашла бы морщинку на его ярко-белой рубашке.

Держу пари, он гладит свое постельное белье. Ну, во всяком случае, заставляет кого-то из своих приспешников делать это за него.

Я набираю в ладони еще больше крема, отчаянно желая чем-нибудь заняться. Как раз в тот момент, когда я собираюсь придумать какое-нибудь остроумное замечание, просто чтобы разрядить тяжелое напряжение, давящее на мою голову, темная тень перемещается над раковиной.

Срабатывает инстинкт самосохранения. Рафаэль быстр, но я еще быстрее, потому что воспоминание о том, как он прижал меня к перилам сзади, болит, как открытая рана, и я отказываюсь снова ставить себя в такое уязвимое положение. Я разворачиваюсь и прижимаюсь спиной к стойке, как раз в тот момент, когда его руки опускаются по обе стороны от меня.

Наши взгляды встречаются. Его рот кривится. Мои легкие сжимаются.

Это была плохая идея.

Я прерывисто втягиваю воздух, и от довольной ухмылки ямочки на его щеках становятся глубже. Его насмешливый взгляд изучает мой.

– Как прошла твоя первая смена?

Я отшатываюсь от вежливого и профессионального тона, щекочущего мой нос, это противоречит головокружительному теплу его тела, прижимающегося к моей груди. Я не могу сказать, что когда-либо стояла так близко к мужчине, будучи полуголой, и заставляла его обмениваться любезностями. Особенно когда моя грудь задевает холодные пуговицы его рубашки каждый раз, когда я дышу.

Блять. Из всех дней, именно сегодня мне следовало надеть бюстгальтер с мягкой подкладкой.

– Все было хорошо.

– Хорошо?

Я сглатываю и сжимаю челюсти, пытаясь – и безуспешно – не обращать внимания на статическое электричество, потрескивающее у моих сосков.

– Так и есть.

Он облизывает губы, медленно кивая. Затем, устремив пристальный взгляд в потолок, он опускает голову и смотрит на мою грудь.

Наконец-то. Это слово всплывает в моей голове, нежеланное и жалкое, и я стискиваю зубы в попытке выбросить его из головы. С каких это пор я отношусь к тому типу девушек, которые жаждут внимания мужчин по любой причине, кроме как вытянуть из них деньги? Но никакое логическое обоснование не может заставить мою голову перестать кружиться.

Я пытаюсь замедлить дыхание, пока он объективным взглядом обводит мою грудь, от края кружевного лифчика до торчащих из него чаевых. Когда он издает легкий вздох веселья, я чувствую, как его тепло разливается между моим декольте и оседает тяжестью между бедер.

– По крайней мере, ты, кажется, нравишься моим посетителям, – мягко говорит он, переводя взгляд с лиц Гамильтона и Джексона³⁴, выглядывающих из-под моего бюстгальтера, на мое собственное. Оно застывает, превращаясь в нечто нечитаемое. – Интересно, почему?

Раздражение вспыхивает у стенок моего желудка. Какой мудак. Я бы предпочла, чтобы он просто назвал меня шлюхой, а не намекал на это таким бархатно-когтистым способом. Он выпрямляется во весь рост и делает шаг назад, но не раньше, чем поворачивает ладонь внутрь и проводит ею по изгибу моего бедра, отталкиваясь от стойки.