Текст книги "Восстановление (ЛП)"
Автор книги: Скарлетт Эдвардс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 8 страниц)
Глава 12
Стук стекла об пол нарушает тишину.
– Черт! – ругается моя мама.
Она опускается вниз и начинает собирать осколки, избегая зрительного контакта.
Я жду, пока мое терпение не лопается.
– Ну? – требую я. – Разве ты не хочешь поприветствовать свою дочь?
– Насколько я могу судить, – говорит она себе под нос, сосредоточившись на сборе осколков. – У меня нет дочери. Или не это мне сказал мой собственный ребенок, когда мы в последний раз разговаривали?
Собрав все осколки в аккуратную кучку, она поворачивается ко мне спиной и идет, чтобы взять веник.
У нас плохие отношения, но ради приличия она могла бы предложить мне горячего чая или спросить, почему я появилась здесь в глуши в таком состоянии.
– Если ты ждешь, что я извинюсь, – кричу я ей вслед. – Этого не произойдет!
– Жду? – фыркает она и начинает подметать. – Я ничего не жду. Зачем мне это? Прошло пять лет, когда мы в последний раз разговаривали, когда я видела твое лицо, и теперь ты появляешься здесь в таком виде и хочешь, чего? Чтобы я волновалась? Ты хочешь, чтобы я спросила, как ты, где ты была, что, черт возьми, случилось с тобой?
Её голос начинает дрожать.
– Этому не бывать, дорогая. Сожалею. Ни за что. Никак. Если бы у тебя были мозги, ты могла бы кое-чему у меня научиться. Ждать? Не ожидай ничего, и ты никогда не разочаруешься. Проклятые ожидания. Они как ветер. Сегодня здесь, завтра – там.
Она смотрит на меня секунду.
Это краткая вспышка доказывает, что она притворялась. Она никогда не умела скрывать свои эмоции. Поэтому она такая уязвимая для тех типов мужчин, которых она привлекает.
То, в чем она пытается меня убедить – всего лишь прикрытие для эмоций, которые она так отчаянно пытается скрыть.
Она смотрит вниз и продолжает подметать, проходясь по одним и тем же местам по несколько раз.
– Нет, – продолжает она. – Нет, я перестала волноваться. Воспитывать ребенка в течение восемнадцати лет. Дарить свою любовь, пищу, кров. Дарить свою ласку. Теплое место, чтобы спать по ночам. Защищать ее от всего плохого в мире. И что потом? В один день ребенок встает и уходит. Пуф! Прошло! Просто так! Исчезло без следа.
Движения веника становятся все более резкими. Четче.
– Что должна делать мать? Пойти за ней? Нет. Нет, не после того, что было сказано. Она должна вызвать полицию? Нет, зачем им разбираться в её дерьме. Но должна ли она просто забыть, притвориться, что ребенок, которого она носила девять месяцев, просто никогда не было?
Она останавливается, отрывая глаза от пола. Она смотрит на меня.
– Нет. Она никогда не сможет сделать это. Ни одна мать не сможет сделать это.
В её словах я чувствую боль и мучения. Меня чуть не захлестывает чувство вины. Я пытаюсь прогнать его, но ничего не выходит. Не тогда, когда я знаю о ней и Поле.
Она выглядит...усталой. Измученной. Её макияж, чтобы выглядеть презентабельно и скрыть истинное состояние кожи, в два раза больше, чем раньше.
Какая-то часть меня начинает чувствовать жалость к ней. Я нарушаю обещание, которое я дала себе: никогда не чувствовать хоть какое-то подобие этой эмоции по отношению к Рене.
Она поворачивается ко мне спиной и продолжает говорить:
– Значит, ты блуждаешь здесь, как бродячая собака, и хочешь, чтобы я беспокоилась о тебе? Это в прошлом. Я волновалась в первую неделю, когда ты пропала. Первый месяц. Первый год. Ты знаешь, что значит чувствовать себя брошенным? Нет, – смеется она. – Конечно, нет. Тебя никогда не бросали. Я всегда была с тобой. Я всегда заботилась о тебе. Всегда. И как ты мне отплатила? Наговорила мерзких слов, а затем пропала без следа!
Она смотрит на меня, а потом пожимает плечами.
– Я перестала волноваться. Ты не более, чем незнакомка, которая случайно зашла в закусочную в паршивую ночь. И что? У нас тут таких много бывает. Бродяги. Путешественники автостопом. Разбойники. Я видела их. Имела с ними дело.
– Мам?
Она смотрит через плечо.
– Что?
– Я люблю тебя.
Она останавливается, пребывая в шоке. Медленно она поворачивается ко мне лицом и моргает, не веря своим глазам.
– Что ты сказала? – шепчет она.
– Я люблю тебя, мама, – повторяю я. Я встаю. – Я так и не сказала тебе это перед тем, как уйти. Я не хочу повторять эту ошибку дважды.
Я смотрю в пол.
– Вот поэтому я приехала.
Я иду к двери. Куда мне идти дальше? Я не знаю. Может быть сейчас самое время проглотить гордость и позвонить Джереми. Я могу отправиться туда, откуда пришла. По дороге был еще один придорожный мотель, если я остановлюсь там сегодня вечером, я могу заставить его выслать мне немного денег к утру...
Я нахожусь в нескольких шагах от двери, когда слышу всхлип:
– Лилли, подожди!
Я оборачиваюсь. Моя мама бежит ко мне. Обнимает меня за шею. Она крепко держит меня, чем когда-либо. Ее тело дрожит. Даже сквозь слои влажной одежды, я чувствую ее хрупкость.
Она начинает плакать. Я тоже нахожусь на грани. Эмоции смешиваются с теплом и состраданием, но все же испорчены постоянными источниками обиды и расстояния. Я отказываюсь плакать. Я не буду.
Но затем она отходит, берет в руки мое лицо и гладит щеки так, как она делала это в детстве. Мои стены рушатся. Я тоже начинаю плакать.
– Шшш, шшш. Всё хорошо. Всё хорошо, – воркует она. – Я просто...я поверить не могу, что это действительно ты. Ты здесь, Лилли. Ты не сон. Ты вернулась!
– Да, – говорю я. Вытираю глаза. – Я приехала, чтобы найти тебя. Чтобы исправить ошибку.
– Нет, – предупреждает она. – Не смей винить себя, Лилли Райдер. Ты здесь, и я...я просто не могу в это поверить.
Я моргаю, чтобы не разреветься еще больше. Я смотрю на маму.
– Я замочила твою форму, – говорю я.
Она смотрит на свою рубашку. Она кажется удивлена тем, что находит. Она заглушает смех.
– Не беспокойся об этом, – говорит она мне. – Пойдем, нужно вытащить тебя из мокрой одежды. Ты совсем замерзла. Как ледышка! Я сейчас принесу тебе горячий шоколад и супа. Тебе все еще нравится суп из моллюсков? Ты любила его, когда была маленькой.
– Да, – говорю я. – Да, думаю, что да.
***
Спустя полчаса, я сижу сгорбившись на табурете, завернувшись в шерстяное одеяло, зачерпывая третью ложку супа из моллюсков.
Мама пошла хлопотать над дальнобойщиками, которые пришли вскоре после того, как я переоделась. Поэтому у нас не было возможности поговорить. В каком-то смысле я рада. Нам надо успокоиться. Мне согреться и снова почувствовать себя собой.
Я наблюдаю за тем, как она работает. Она неплохо справляется, чего я никогда от неё не ожидала. Это полностью расходится с тем бардаком и беспорядком, что были в нашем доме.
Время от времени мы перебрасываемся словами, прежде чем ее внимание переключается на других посетителей. Думаю, мы просто обе ждет, когда закончится её смена. Тогда мы действительно сможем поговорить. Поговорить, и, возможно, самое главное, исправить ситуацию между нами. Или, по крайней мере, попытаться.
Хоть всё и началось хорошо, я всё еще чувствую, что между пропасть. Мне нужно знать правду. О Поле. О ее поведении. О том действительно ли мой отец является тем, кем я думаю, кем Джереми хочет, чтобы я его считала.
Я также хотела бы знать, как она всё это перенесла. Похоже, она хорошо справляется...но по какой-то причине мне трудно поверить в то, действительно ли это так или нет. Как только вошли другие посетители, она стала решительной и деловой. Это противоречит той женщине, которую я знала...с излишним макияжем на лице.
Я понимаю, глядя на нее сейчас, что я была несправедливо сурова с ней в своих мыслях. Мое впечатление было испорчено тем, как мы расстались. Всякий раз, когда я думала о ней, я помнила только плохое. Ничего хорошего.
Я помню, что у Рене всегда было большое сердце. Доброе сердце. Вот только ее сердце и разум никогда не были связаны.
Может быть, потому что я становлюсь старше, я могу смотреть на вещи с ее точки зрения. Люди делали ей больно снова и снова. Но такова была ее природа: ее сердце не позволяло ей оставаться в стороне или уйти от всех, с кем она встречалась.
Не похоже, что она была полной идиоткой. В конце концов я откуда-то получила свои гены. Интеллект, который привел меня в Йель. Всё благодаря ей.
Возможно, если бы у нее было хорошее воспитание, или она сделала бы правильный выбор в юности, она могла бы преуспеть.
На меня снова накатывает чувство вины. Должно быть, она видела то, как я изо всех сил старалась не быть такой, как она, в старшей школе. Она не идиотка. И как больно должно быть смотреть на дочь, которую ты вырастила и так обидела её?
В подростковом возрасте ты думаешь, что знаешь всё. Но это не так. Ты не знаешь и десятую часть того, что, по твоему мнению, ты делаешь, а десятая часть того, что ты думаешь ты делаешь – это больше, чем ты когда-либо думал, чтобы знать десятую часть своей жизни. Я думала, что хорошо скрыла свою обиду. Но должно быть всё было написано у меня на лице. Рене знала правду о своей жизни, о её положении, как мы с ней оказались там, где мы были. Она любила меня достаточно, чтобы оградить от истины. Благодаря Джереми я сняла розовые очки. Я знаю о Поле. Благодаря Фей, я знаю, что он сделал после моего рождения...и каким человеком он действительно был. Если он охотился на кого-то, находящегося в уязвимом положении, как мать Джереми...
Но, нет. Я резко останавливаюсь. Я не могу заставить себя бороться с этими мыслями. Не тогда, когда мама стоит передо мной.
– До закрытия еще час или около того, – говорит она, останавливаясь, чтобы налить себе стакан воды. Она вытирает пот со лба. – И потом ты можешь рассказать мне, что произошло с тобой с тех пор, как ты исчезла из моей жизни.
Она делает глоток воды.
До меня вдруг доходит, что она пьет воду. Воду! Я никогда не видела, чтобы мама пила воду после того, как взялась за бутылку...
– Ты..., – я смотрю на стакан, а потом на её лицо. – Ты...ты не трезва сейчас, ведь так?
– Три года я не брала спиртного в рот, – мягко говорит она. – Спасибо, в некотором смысле, тебе. Сначала было трудно, когда ты ушла. Но, когда я наконец поняла, что ты не вернешься...ну, это заставило меня пересмотреть приоритеты в моей жизни.
– Ничего себе, – говорю я, находясь в шоке. – Это потрясающе. Я так горжусь тобой, мама.
– Ааа, – машет она. – Это было давно. Может, мне просто нужен отрезвляющий душ. Хотя твое появление меня очень потрясло.
Она оглядывает комнату, а затем ее взгляд устремляется на меня, полные озорства.
– Но я должна поздравить тебя.
– Меня? – моргаю я – С чем?
– О, не прикидывайся. Я сначала не поверила. Не поверила, что это на самом деле ты, но затем – о! – она останавливается, когда замечает, что кто-то зовет её. – Я скоро вернусь.
Я наблюдаю за тем, как она идет. Колесики вращаются у меня в голове. Что она могла иметь в виду? Конечно же не Джереми...
Я сжимаю челюсть от раздражения. Конечно же о Джереми. Что еще это может быть?
Через мгновение она возвращается ко мне.
– Мама, – говорю я спокойно. – Если есть что-то, что ты думаешь, что знаешь о моей жизни, лучше скажи сейчас!
Она выглядит смущенной.
– Прости, – говорит она. – Я не думала, что ты...ну, ты бы не появилась здесь в таком виде, если бы ты...
– Мама, – прерываю я её. – Связано ли это как-то с Джереми Стоунхартом?
Её глаза расширяются, она прикрывает рот рукой.
– Значит, это правда? – говорит она. – Я читаю журналы, статьи, но я и поверить не могла...
Она замолкает и бросается на меня с объятьями.
– Лилли, я так рада за тебя!
Она бы так себя не вела, если бы знала правду.
Ко мне приходит в мысль.
– Подожди, – говорю я, беря её за руку, прежде чем она уйдет. – Когда ты читала последнюю статью?
– Буквально на этой неделе, – говорит она мне. Она смеется. – По крайней мере благодаря им я знала, что ты жива. Я и подумать не могла, что ты появишься здесь лично!
– Мама, – предупреждаю я. – Всё, что ты читала, не бери в голову. Как я уже сказала, у нас есть много, чего наверстать.
– О. Лилли, дорогая, мне очень жаль. Означает ли это, что ты и..., – она оглядывается и шепчет. – ...Мистер Стоунхарт...больше не вместе?
– О, нет, – говорю я. – Мы вместе.
И связаны крепче, чем она может себе представить.
– Только не делай никаких предположений, пока не услышишь это от меня. Хорошо?
– Да, – кивает она. – Да, это справедливо. Она смотрит через плечо.
– Мне нужно идти. Но я скоро вернусь. После смены мы поедем ко мне. Хорошо? И я принесу одежду.
– Спасибо, – говорю я. – Звучит здорово.
Она улыбается мне и возвращается к работе.
Глава 13
Я снова попадаю под дождь, когда мы идем к автобусной остановке. Я думала, что грузовик, который стоит снаружи, мамин. Я должна была знать. Она не умеет водить.
Поездка не займет много времени. Автобус доставит нас прямо ко входу в парк трейлеров. Мы выходим. Я следую за ней через неосвещенный двор. В одном из трейлеров собака начинает тявкать на нас. Кто-то ругается. Я слышу твердый стук и страдальческий всхлип. А потом тишина.
Я вздрагиваю.
– Мы на месте, – объявляет мама, останавливаясь возле трейлера, не похожего на остальные. – Дом, милый дом.
Она открывает дверь, включает свет и шагает вовнутрь. Я следую за ней, закрывая за собой дверь. Внутри холодно.
– Ой, с ума сойти! – улыбается Рене. – Проклятый обогреватель постоянно выключается. Я ни раз просила их починить. Но они всё говорят завтра, завтра.
Она вытаскивает вилку и снова вставляет. Через мгновение вентиляторы внутри начинают работать.
– Лилли, дорогая, иди сюда. Погрейся, – она берет меня за плечи и ставит напротив обогревателя. – Оставайся здесь и грейся. Я пойду переоденусь. И тебе принесу что-нибудь теплое. Хорошо?
– Конечно, мама. Спасибо.
Она оставляет меня с улыбкой на лице и идет в другую комнату.
Я осматриваюсь вокруг. Место гораздо чище, чем я ожидала. Может быть потому, что у неё мало вещей. У стены раскладывающийся диван. Перед ним кофейный столик с множеством журналов.
– Интересно...
Я подхожу к столу. Начинаю листать журналы. Смотрю, смотрю, смотрю. Затем нахожу это.
"Промышленный магнат замечен с таинственной женщиной" – гласит заголовок. Ниже – фрагмент из двух строк: "Миллиардер Джереми Стоунхарт встречается с сотрудницей своей фирмы на фоне растущих обвинений в инсайдерской торговле и несоблюдения нормативных требований всего за несколько недель до публичного размещения акций. Подробности о личности женщины и их шокирующей интимной жизни на стр. 46".
– Дерьмо, – проклинаю я.
Я смотрю на дату в правом верхнем углу журнала. Боже, сегодня утром.
Я сажусь и листаю на 46 страницу. Там находятся фотографии, которые, как утверждал Джереми, сделал тот, кто следовал за мной до кафе.
Я просматриваю статью. Ничего настораживающего. Обычное преувеличение, характерное для таких публикаций. Однако, когда я переворачиваю страницу, чтобы продолжить чтение, мое сердце сжимается.
Две трети страницы занимают наши фотографии, сделанные на отдыхе. Те, что Хью дал мне. Их не было в конверте, который Джереми передал мне в конце дня.
Мне становится плохо. К горлу подкатывает тошнота. Комната начинает вращаться. Мне стоит схватиться за кофейный столик, чтобы он не ускользнул от меня.
Джереми лгал. Это единственное объяснение которое я могу придумать. Он врал. Я не сходила с ума. Он просто...сделал так, чтобы всё это казалось именно так.
Как ещё я могу объяснить фотографии? Как мы целуемся на пляже? Мы на яхте? Те, что Хью дал мне?
Я до сих пор не могу объяснить то видео. Хью не был плодом моего воображения. Мне не показался ошейник, что он доставал из-под стола. Все это реально было. Я уверена в этом. На пленке были размытости и потертости. Как намек на сон или запрограммированная имитация.
Что-то сомнительное...что-то подозрительное...происходит в Стоунхарт Индастриз. И Джереми стоит во главе всего этого. И как бы то ни было я вовлечена во всё это. Хью был настоящим. Эти фотографии являются доказательством. Должны быть. Но Джереми хотел, чтобы я считала иначе.
О боже. Джереми отправил меня найти свою мать не по доброте сердечной. Он сделал это, чтобы отстранить меня от компании! Подальше от Стоунхарт Индастриз, пока он собирался сделать...
Если только...о боже, если Джереми слил эти фотографии в прессу. Я отказываюсь верить, что человек, одержимый конфиденциальностью будет так неосторожен, чтобы позволить фотографу находится так близко к его острову. Нет, этого не может быть. Не без его ведома. Ни за что.
Я чувствую себя потерянной, чем когда-либо. Я запуталась. Насколько сильно я жажду отомстить Джереми? Все, что случилось со мной, основано только на информации, которую нашел Робин...или там есть что-то большее?
Я знаю одну вещь. Я не смогу получить ответы издалека. Мне нужно вернуться в Калифорнию, обратно к Джереми Стоунхарту. Время для дипломатии закончилось. Пришло время отвечать на вопросы.
Он утверждает, что любит меня? Тогда пускай докажет. И если отправить меня было его ошибочной попыткой защитить меня от того, что происходит в Стоунхарт Индастриз...
Нет. Я резко останавливаюсь. Я не могу забыть о себе. Я не могу забыть о человеке, с которым имею дело. Он Джереми Стоунхарт, а Джереми Стоунхарт никогда не делает ошибок. Он не просчитывается. Он не делает ничего, что можно было бы назвать «ошибочным».
Может...может начать думать о нем, как Джереми, была самая большая ошибка, которую я сделала. Он олицетворял монстра, о чем я забыла. Я недооценила его.
Я не могу быть настолько глупой, чтобы дать Джереми или Стоунхарту такое преимущество.
– Лилли? – зовет мама. Она выходит из спальни, держа стопку одежды. – Я не знала, что тебе нравится, или что тебе подошло бы...
– Мама, – прерываю я её, закрыв журнал и встав. Если я уеду завтра, мне больше нечего терять. – Мы должны поговорить о Поле.
Глава 14
Рене симулирует невежество.
– Пол? – спрашивает она, морща лоб. – Кто такой Пол? Ты имеешь в виду не Пол Пол, не так ли?
Она натужно улыбается.
– Я даже не знаю, как ты его помнишь, Лилли. В последний раз ты видела его очень давно...
– Я знаю, что он мой отец, – мягко говорю я.
Мама останавливается. На секунду она выглядит так, будто находится на грани падения. Вместо этого она просто делает шаг в сторону и опирается об стену.
– О боже, – выдыхает она.
Я начинаю волноваться. Я знаю, что это неправильно, но ее реакция подтверждает личность моего отца. Пришел конец моим сомнениям.
Мы встречаемся взглядами, и вдруг она выглядит беспомощной, чем когда-либо. Из-за этого мне хочется вскочить и начать её утешать. Но...я не могу.
Мы оба взрослые люди. Мы должны относиться друг к другу как таковые. Мы чужие друг другу люди. Мы оба изменились настолько, что могли бы начать с нуля.
Она отталкивается от стены и уходит.
– Подожди, – говорю я. – Куда ты идешь?
– Мне нужна сигарета, – бормочет она.
Она сгибается над кухонной раковиной, достает пачку сигарет, зажигалку и бутылку Джонни Уокера.
– Я пообещала себе, что не буду, – говорит она себе под нос. – Это была последняя бутылка, которую я купила. Я поклялась, что если я смогу держать её в доме и не прикоснуться к ней...я избавлюсь от зависимости.
Она смеется. Ее рука нависает над шеей, дрожа.
– Мне удавалось это на протяжении трех месяцев, Лилли. Может быть я просто берегла её для таких времен.
Я не хочу быть причиной её срыва. Она открывает крышку прежде, чем я что-либо говорю. Все ее движения напряженные и нервные. Она достает высокий пивной бокал, и все воспоминания о сценах, подобные этому, происходящие в квартирах, которых мы жили, возвращаются назад.
– Мама, подожди, – говорю я.
Я отчаянно ищу что-нибудь, чтобы отвлечь ее.
– Подожди. Не надо. Почему бы тебе сначала не закурить?
– Ха!
Ее глаза прикованы к бутылке. Я вижу, как внутри нее идет борьба.
– Закурить? Не думала, что когда-нибудь услышу такое от тебя.
Её слова наполнены завистью, чтобы по моему мнению замаскировать зависть.
– Брось одну плохую привычку и пристрастись к другой, так что ли?
Она берет бутылку и подносит к губам.
Не надо. Прошу я. Не надо, не надо, не надо.
Я никогда не смогу жить с чувством вины, зная, что вновь подтолкнула маму к алкоголю. В последнюю минуту она передумывает и выливает всё в раковину. Она бесстрастно смотрит на пустую бутылку.
– Или, может быть, – говорит она. – Я берегла её, чтобы сделать это.
Она выбрасывает бутылку в ведро. Взяв сигареты, она идет ко мне, садится и зажигает одну.
– Не осуждай меня, – предупреждает она, а затем глубоко вдыхает.
Она закрывает глаза, делает еще одну глубокую затяжку, смакуя, прежде чем выдохнуть. Затем она откидывается назад и смотрит на меня.
– Итак, – вздыхает она. – Пол.
– Да, – говорю я. – Пол.
– Твой отец. Чтобы он сказал, если бы увидел меня сейчас...И давно ты знаешь? Поэтому ты приехала, чтобы найти меня? Подожди. Не отвечай. Пусть мать верит, что ты это сделала по доброте душевной.
– Я знаю...около месяца, – говорю я. – И нет. Я не поэтому приехала. Я приехала, чтобы исправить положение. Чтобы загладить свою вину. Сказать...
Я отвожу глаза.
– Сказать то, что я сказала тебе в закусочной.
Рене смотрит на меня. Потом на сигарету, издает звук отвращения и тушит её об кофейный столик. Потом она смотрит на меня, ее глаза наполняются теплом, и она улыбается.
– Сказать, что любишь меня?
Я киваю.
– Ты не представляешь, как много это значит для меня, – признается она.
Она садится и внезапно становится деловой.
– Итак, Пол. Что ты хочешь знать?
– Он...действительно мой отец? – говорю я.
Мне нужно устное подтверждение от единственного человека в мире, которому я доверяю.
– Да, – говорит она. – Он действительно твой отец.
– Тогда почему...почему ты рассказывала мне все эти ужасные вещи о нем? После того, как вы двое расстались? У меня есть несколько предположений...
– У тебя есть предположения, – усмехается она. – Это моя Лилли. Всегда анализирует. Уверена, тебе это помогло в Йеле?
– Подожди, ты знаешь?
– Весь мир знает, дорогая.
Она перебирает журналы, находит тот, который я смотрела раньше, и передает его мне.
– Посмотри. Всё о тебе. Я ждала тебя, чтобы сказать, что горжусь тобой. Но, так как мы делимся секретами..., – она пожимает плечами.
Я не открываю журнал.
– Я уже видела эту историю. Прости, что не рассказала тебе о Йеле, мама. Но с тех пор произошло столько всего...это просто не показалось мне важным.
– Показалось неважным? – издевается она. – Представь себе разговор на работе: «О, привет, Рене. Я слышал, что твоя дочь собирается окончить Лигу плюща в этом году, не так ли?"
Она смотрит на меня...ждет...а потом начинает смеяться.
– Ты шутишь?
– Конечно, я шучу! Я так горжусь тобой! Подумать только, моя дочь – выпускник Лиги плюща, и теперь связана с неким Джереми Стоунхартом. А что я? – она опускает взгляд. – Что ты должна думать обо мне. Например?
– Мама, не надо, – говорю я. – Я здесь не для этого.
– И я меняю тему, как обычно. Назад к Полу. Правильно? Твоему отцу? Причина, по которой я рассказала тебе те вещи о нем, Лилли, потому что...потому что он причинил мне боль. Я была расстроена и зла. Ты не понимаешь. Да и как ты можешь? Ты никогда не испытывала такой душевной боли...
Она останавливается и смотрит на меня. Бровь поднимается вверх.
– Или это не так? Надеюсь, не по этой причине ты появилась здесь. Вы с Джереми Стоунхартом до сих пор...
– Не разлей вода, – говорю я сухо.
– Где он? Он здесь с тобой? Я познакомлюсь с ним? Ах да. Стала бы ты знакомить его с такой, как я.
– Это не так, мама, – говорю я. – Джереми в Калифорнии. Работает. Где должна быть и я. На самом деле у нас с тобой не так много времени. Я возвращаюсь завтра.
– Завтра? Но ты только приехала! Нам нужно наверстать пять лет, Лилли. Я не знаю, чем ты занимаешься, как ты...ну, кроме рассказов, которые были напечатаны на этой неделе. Но ты сказала мне не доверять им...
– Да, – говорю я. – Они всегда все преувеличивают. Подожди, пока не услышишь это от меня.
– Я здесь, не так ли? Слушаю? Это то, что мы делаем, – вздыхает она. – Но думаю, ты хочешь больше узнать о своем отце. О Поле?
– Да, – говорю я. – Почему он ушел после того, как я родилась? Почему его никогда не было рядом?
Рене выдыхает.
– Наркотики, – говорит она. – Он всегда был под кайфом. Я думала, что смогу изменить его. Я думала, что смогу исправить его, помочь ему исцелиться.
Она печально смеется и качает головой.
– Как и все женщины, когда они молоды, влюблены и не знают ничего лучшего. Мужчины не меняются, Лилли. Если есть одна вещь, которую ты можешь узнать из моей жалкой жизни, то вот это. Бог знает, что это заняло у меня слишком много времени, чтобы понять это самостоятельно.
– И...куда он делся, после того, как я родилась?
– Не знаю. Я не следила. Я думала, что будет лучше, если мы расстанемся. Когда я была беременна тобой, Лилли, я надеялась, что ребенок сможет сплотить нас. Я надеялась, что хотя бы благодаря тебе он изменится.
Она смотрит в сторону. Я вижу, как она борется с эмоциями.
– Я была глупой, – сообщает она наконец. – Такие мужчины не меняются.
– А потом? Как вы снова оказались вместе?
– Он нашел нас, – говорит она, вздыхая. – Утверждал, что вылечился. Не может перестать думать...о тебе. О семье, что оставил. Он просил меня дать ему второй шанс.
– А ты? – спрашиваю я.
– Нет, – говорит она. – Не сразу. Я все еще была настороже. Я хотела доказать ему свою преданность. Чтобы показать, что он не хотел, чтобы ты страдала также, как я. Он просил дать ему увидеть тебя. Я сказала нет. Он оставил нас, оставил меня одну растить тебя. Он думал, что он может появиться через девять лет и вернуться в нашу жизнь, как будто ничего не случилось?
– Подожди, девять лет? – спрашиваю я. – Я помню то лето, когда мне было двенадцать.
– Ты думаешь я сразу приняла его обратно? Конечно нет. Я не могла так просто простить его, – она щелкает пальцами. – Как бы сильно я этого не хотела.
Тихо добавляет она.
– Ты заставила его ждать три года? – спрашиваю я в недоумении.
Это что-то новенькое. Судя по рассказам Пола, это произошло сразу.
– Не знаю помнишь ли ты, но в то время я была с другим парнем, – говорит она. – Как его звали? Гарри, Генри, Хэнк...что-то в этом роде.
Она смеется, смотрит на остатки сигареты, пожимает плечами и берет еще одну. Зажигает её.
– Какой пример я подаю. Твоя мать – шлюха.
– Мама! – восклицаю я. – Не говори так.
– Почему? – спрашивает она. – Разве это не правда? Сколько мужчин ты видела я приводила домой на протяжении многих лет? Нет, нет, не отвечай. Не делай вид, что это не повлияло на тебя. Я смирилась с большинством вещей в своей жизни. Трезвость...заставила меня пересмотреть их все. Я не могу больше бегать от себя. Единственное, о чем я действительно сожалею, и это идет от сердца, Лилли, это как сильно я всё испортила с тобой.
– Нет, – говорю я. – Мама, это не твоя вина. Это...
Она хмурится, не веря.
– Это не только твоя вина. Есть и моя.
– Ты помнишь наш спор?
Кончик её сигареты загорается, когда она делает затяжку.
– Какой именно? – спрашиваю я.
Она хихикает.
– Их было много, не так ли? Прости. Тебе нравилось называть меня безответственной. Я имею в виду наш первый серьезный спор. Из-за которого ты убежала из дома. Когда ты сказала, что не будешь продолжать работать.
– Когда я сказала, что ты должна бросить пить, – тихо добавляю я.
– Да, – кивает она. – Мне потребовалось много времени, чтобы принять то, что ты мне тогда сказала, Лилли. Я знала, что ты была права. Но я не могла столкнуться с реальностью, пока ты не уехала. Вот тогда я почувствовала, что действительно потеряла тебя. И я знала, что это моя вина.
– Мама, смотри, – начинаю я. – Я знаю, что я сказала тем вечером. Я сожалею об этом. Мне не стоило этого говорить. Я была разгневана. Но я не...я никогда...я никогда не ненавидела тебя.
Я слабо улыбаюсь.
– Несмотря на мои прощальные слова.
– Нет, – говорит она. – Не смей извиняться, Лилли Райдер. Все, что ты сказала тем вечером было абсолютной правдой. Это был своего рода звонок для пробуждения, который был мне нужен, даже если мне понадобилось еще несколько лет, чтобы принять это. Но нет. Первый спор, когда я действительно начала спрашивать себя. Я держала твоего отца подальше от тебя, потому что я не хотела, чтобы он причинил тебе боль, как мне. Но что, если я была причиной твоей боли? Что если я была причиной твоих страданий? Что если я навлекла на тебя все то, от чего я хотела оградить тебя?
– Мама...
– Не перебивай меня, Лилли. Просто слушай. В первый раз, когда ты ушла, я проплакала всю ночь. Я поклялась, что, если я когда-нибудь увижу тебя снова, я брошу пить навсегда, – она вздыхает еще раз. – Конечно, этого не произошло. На следующее утро после твоего возвращения я проснулась и сделала что? Я налила рюмку водки в свой эспрессо. Я ненавидела себя тогда, Лилли. О, как я ненавижу то, кем я стала. Я была слабой, подверженной искушению и хрупкой. Возможно, настоящая причина, по которой я не сдержала свое обещание, было потому, что ты вернулась так скоро, потому что я так легко вернула тебя. Я не должна была измениться, если я хотела увидеть тебя снова. И я этого не сделала. Об этом нарушенном обещании не знал никто, кроме меня, и это угнетало меня. Причиняло боль. Оно поглотило мой разум: мой провал, мой провал, мой провал. Я отстранила твоего отца от тебя, лишила тебя радости расти с отцом, ради чего? Для того, чтобы стать похожей на него?
– Нет, – останавливается она. У нее появляется отсутствующий взгляд. – Не такой, как он. Хуже. Твой отец, он употреблял наркотики. Но он мог...он мог контролировать свое пристрастие. А у меня было всё наоборот.
– Но сейчас этого нет, – говорю я грубо и улыбаюсь.
– Нет, – соглашается она. – Ущерб уже был нанесен. Знаю, я испортила твои подростковые годы, Лилли. Годы, которые ты никогда не сможешь вернуть. И кто несет основную ответственность за это? Я. Я просто в шоке, поражена тем, чего тебе удалось достичь. Все, что тебе удалось сделать, несмотря на твое воспитание. Я имею в виду на самом деле, Лилли: Йель? В это практически невозможно поверить. Черт, если честно, не знаю, поверила бы я тебе, если бы ты приехала сегодня и сказала бы мне, не напечатай этого в журналах.
– Спасибо за веру в меня, мама, – говорю я сухо.
Затем я подмигиваю. Она смеется. Потом она останавливается, моргает и говорит:
– Боже, как же хорошо смеяться. Тем более, что я делаю это с тобой.
Это чувство согревает меня изнутри. Это та женщина, которую я презирала так долго?
Я с трудом могу поверить, какой глупой я была. Когда я смотрю на нее, на меня не накатывает прошлое. Всё, что я могла видеть, это алкоголизм. Я никогда даже не пыталась понять женщину, находящуюся за всем этим. И за это я искренне сожалею. Я просто рада, что наконец обрела силу, чтобы найти ее, чтобы увидеть ее и оставить прошлое позади.
