Текст книги "Тайные дневники Шарлотты Бронте"

Автор книги: Сири Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

– Вы – Беллы? – изумленно воскликнул мистер Смит. – Но я считал… я полагал, что вы три брата!

– Мы три сестры, – сообщила я и немедленно пожалела об этом, поскольку своей опрометчивой репликой невольно нарушила обещание, данное Эмили. – Но хорошо, что вы считали нас братьями, сэр, – быстро продолжила я, – поскольку именно такое впечатление мы надеялись произвести.

Мистер Смит расхохотался от удивления и неприкрытой радости.

– А где же Эллис Белл?

– Он не смог с нами приехать.

Затем я поспешно объяснила ситуацию вокруг мистера Ньюби, с немалым пылом предавая оного анафеме.

– Ваши обвинения не лишены оснований, – согласился мистер Смит. – Мы называем контору Ньюби «Нубийской пустыней». Рукописи и письма могут томиться там вечно. Вы не могли бы подождать минутку? Я должен представить вас одному человеку.

Он выскочил из комнаты и скоро воротился с бледным спокойным сутулым джентльменом лет пятидесяти, мистером Уильямом Смитом Уильямсом. Огромным удовольствием было познакомиться наконец со вторым человеком, с которым я около года состояла в регулярной переписке.

Затем все пожали друг другу руки и беседовали еще час или дольше в маленьком, но светлом кабинете мистера Смита (места хватало только столу и трем стульям, зато на потолке было большое застекленное окно). Наиболее общительным оказался молодой мистер Смит, в то время как мистер Уильямс и Анна в основном молчали. Мистер Уильямс страдал нервным заиканием и, по-видимому, с трудом подбирал слова для выражения своих мыслей, что отодвигало его на задний план, но я знала, с каким умом он способен писать, и потому не могла не оценить его по достоинству.

Мистер Смит также понравился мне с первого взгляда. Будучи приятным, практичным, умным и проницательным деловым человеком, он обладал также обходительностью и великодушием. Оправившись от первого шока при виде Каррера и Актона Беллов во плоти, он любезно пригласил нас остановиться у себя дома, но это приглашение я отклонила.

– Мы в город только на одну ночь, мистер Смит. Завтра мы вернемся домой.

– О нет, это невозможно, мисс Бронте, – возразил мистер Смит. – Вы приехали издалека и должны побыть здесь хотя бы несколько дней. Это ваш первый визит в Лондон? Вы знакомы с достопримечательностями?

– Я уже была однажды в Лондоне и многое видела. Сестра здесь впервые.

– Тогда позвольте показать вам город. Вы просто обязаны воспользоваться случаем! Я отведу вас сегодня вечером в итальянскую оперу. Вы должны посетить Выставку. Уверен, мистер Теккерей будет очень рад знакомству с вами. Мистер Льюис лишится дара речи, когда узнает, что Каррер Белл в Лондоне! Я попрошу их отужинать у меня, и вы познакомитесь с ними.

– Мистер Смит, от ваших приглашений у меня кружится голова, но боюсь, придется отклонить их, – решительно произнесла я. – Мы с сестрой прибыли с единственной целью: не привлекая внимания, представиться вам и засвидетельствовать свое негодование мистеру Ньюби. Мы не желаем больше ни с кем встречаться. В действительности, – серьезно добавила я, – мы вынуждены настаивать, сэр, чтобы вы никому не рассказывали о нашем приезде и ни одной живой душе не проговорились, кто мы такие. Для остального мира мы должны оставаться джентльменами – прежними неуловимыми братьями Белл.

Мистер Смит заметно расстроился.

– Но несомненно… в смысле… вы же упускаете такую возможность! Вы сознаете, какую сенсацию произведете, мисс Бронте, если позволите представить вас лондонскому обществу? Люди будут лезть вон из кожи, чтобы познакомиться с автором «Джейн Эйр»!

– Именно этого, сэр, я и стремлюсь избежать.

– Прекрасно вас понимаю, мисс Бронте, – заметил мистер Уильямс с добрым и сочувственным взглядом.

– Благодарю, мистер Уильямс.

– Вы не можете уехать так тихо, – несчастно промолвил мистер Смит. – Посетите хотя бы один ужин. Я представлю вас как своих провинциальных родственниц. Приглашу мистера Теккерея, Гарриет Мартино и Чарльза Диккенса. Вы хотели бы с ними познакомиться?

При упоминании этих имен, перед которыми я преклонялась, меня охватил внезапный трепет; желание увидеть этих авторов вспыхнуло в моей груди.

– Соблазнительное предложение. Но… сможем ли мы сохранить инкогнито?

– Я постараюсь… хотя, если честно, невозможно звать таких людей, как Теккерей, даже не намекнув, кого они увидят.

Я взглянула на Анну, та молча покачала головой. Я понимала, что сестра права: подобный вечер только выставит нас напоказ и не принесет добра.

– Простите, мистер Смит. Я бы с удовольствием познакомилась с этими литературными гигантами, но пусть лучше мир считает нас «грубыми братьями Белл», а не двумя крошечными, робкими провинциалками из Йоркшира, которые просидели весь вечер в углу, не в силах вымолвить ни слова из-за робости – а так и будет, уверяю вас. – Я встала. – Нам действительно пора. Боюсь, мы отняли у вас слишком много времени.

– Мисс Бронте. – Мистер Смит поспешно обежал вокруг стола. – Если вас не прельщает ни одно мое предложение, согласитесь, по крайней мере, познакомиться с моими сестрами. Обещаю, они никому не откроют вашей тайны. Скажите, где вы остановились?

Мне не хватило мужества еще раз отказать, и я назвала адрес. К нашему смущению, когда мистер Смит нанес визит в гостиницу в тот вечер, он был облачен в вечерний костюм. Издателя сопровождали две элегантные юные леди в блистательных нарядах, подходящих для оперы. Мы с Анной не планировали выход в свет, и у нас не было с собой (да и дома тоже) красивых, элегантных платьев, но мы быстро облачились в лучшее, что у нас было, и тронулись в путь. Меня больше поразило архитектурное великолепие оперного театра и блестящее общество (за свою жизнь я только однажды, в Брюсселе, видела такую роскошь), чем исполнение «Севильского цирюльника» Россини (с тех пор я бывала на постановках, которые понравились мне больше). И все же мы с сестрой навсегда запомнили этот поистине волнующий вечер.

Утром во вторник перед отправлением из города – осмотрев накануне днем картинные галереи и вечером поужинав с мистером Смитом и Смитами Уильямсами, – мы отправились к мистеру Томасу Ньюби. Беседа началась с того же недоверчивого изумления, с каким к нам отнеслись в «Смит и Элдер»; на этом сходство закончилось. Контора мистера Ньюби на Мортимер-стрит, 72, Кавендиш-сквер, была столь же мрачной и захламленной, сколь «Смит и Элдер» – опрятной и светлой; владелец также подходил к обстановке: невысокий, смуглый, надменный, шаркающий и довольно неопрятный. Более того, выяснив, что его клиент Актон Белл – женщина, он начал относиться к ней с заметным высокомерием и презрением.

– Прошу прощения, – горделиво выдавил мистер Ньюби из-за пыльной стойки (он не удосужился пригласить нас в свой кабинет, за что я была безмерно благодарна), – если я неправильно истолковал ситуацию, но я действовал на основании полученных сведений о личности мистера Белла, каковые полагал непреложными. Разумеется, я отзову свое предложение «Харпере». Будем надеяться на лучшее в отношении вашей последней книги, мисс Анна.

Хитрый блеск глаз-бусинок и снисходительный неискренний тон подтвердили все опасения, какие у меня когда-либо имелись касательно его персоны.

– С Ньюби покончено, – решила Анна в то же утро, когда мы сели в поезд, нагруженные книгами, которые нам дал мистер Смит. – Никогда больше не буду у него издаваться.

– Остается надеяться, что он выполнит свою часть сделки, – вздохнула я.

Ньюби действительно написал опровержение в «Харпере», но вскоре разболтал наш секрет. К тому же прошел не один год, прежде чем он выплатил хоть малую долю денег, причитавшихся моим сестрам.

В поезде мы с Анной перечитали первые рецензии на «Незнакомку из Уайлдфелл-холла», которая вышла в день нашего прибытия в Лондон. Отзывы были неоднозначными; критики хвалили стиль, но осуждали живописное изображение человеческих пороков и «нездоровую любовь писателя ко всему грубому, если не сказать зверскому».

Я переживала за Анну. Хотя она по большей части молчала, будучи по природе необщительной, тихой и замкнутой, я видела, что она принимает неодобрительные мнения близко к сердцу. Однако, несмотря на критику (или, возможно, благодаря ей), роман Анны продавался очень хорошо, и Ньюби выпустил второе издание всего через шесть недель после первого.

Как только мы пересекли порог пастората, Эмили усадила нас у камина в отцовском кабинете и заставила скрупулезно описать все, что мы видели и делали за последние пять дней. Я весело болтала о наших приключениях, Анна тоже вставляла словечко тут и там. Хотя Эмили отказалась ехать в Лондон, блеск ее глаз выдавал удовольствие, которое она испытывала, проживая чужую жизнь. Я поведала все, воздержавшись лишь от упоминания, что невольно проговорилась мистеру Смиту и мистеру Уильямсу. Правда всплыла через две недели, когда Эмили прочла письмо от мистера Уильямса, где он упоминал моих сестер.

– Как ты могла? – взорвалась Эмили, размахивая письмом у меня перед носом с той же яростью, какую обрушила на мою голову, когда я обнаружила ее стихотворения. – Я же ясно выразила свое мнение по данному вопросу!

– Ради бога, прости. – Я покраснела от стыда. – Сама не знаю, как с моего языка сорвалось «мы три сестры».

Я пожалела о признании в тот же миг.

– Ты должна немедленно известить мистера Уильямса, что впредь мистер Эллис Белл не потерпит никакого другого обращения, только по псевдониму.

Я повиновалась. Не уверена, что Эмили успела меня простить.

Через шесть недель после возвращения из Лондона произошло событие, которое кардинально изменило мои отношения с мистером Николлсом. Все началось с того, что Марта сообщила мне грустную новость: семейство Эйнли, все лето осаждаемое недугами, только что потеряло своего младшего сына. Месяц выдался мучительный и жестокий. Папа всю прошлую неделю лежал в кровати с тяжелым бронхитом, и мистер Николлс выполнял его обязанности. Я намеревалась выразить соболезнования Эйнли. Поскольку Эмили никогда не наносила подобных визитов, а Анна была занята другими делами, я решила отправиться одна.

Было жаркое утро конца августа. У дома Эйнли детишки всех возрастов бесцельно болтались у стен, играли только самые младшие, но без обычного гомона; они не окружили меня, когда я шла к передней двери. Из дома доносились приглушенные голоса и плач. С тяжестью на сердце я постучала. Дверь открыл мистер Эйнли: высокий, крепкий мужчина с редеющими песочными волосами и преждевременно изборожденным морщинами лицом.

– Мисс Бронте, – кивнул он, вытирая рукавом полные слез покрасневшие глаза и жестом приглашая меня войти.

В маленькой темной комнате собрались печальные люди в черной или темной одежде (у кого какая нашлась); многие женщины всхлипывали. Миссис Эйнли сидела в кресле-качалке и тихонько плакала. Их старший сын Джон в той самой рубашке, которую мы с Анной сшили год назад, стоял рядом с крошечным гробиком у камина.

Я направилась к хозяйке. Мне подали стул, я села и взяла ее за руку.

– Всем сердцем сожалею о вашей утрате, мистер Эйнли. Разделяю ваше горе, мэм. Могу лишь вообразить, как тяжело потерять ребенка.

– Наш Альберт был таким милым bairn, – с трудом произнесла миссис Эйнли. – Совсем не доставлял хлопот. Подхватил лихорадку и сгорел за две ночи, как свечка, не успела я опомниться.

Она разразилась слезами.

– Потеря сына – большое горе, – сказал мистер Эйнли, – но придется смириться, такова воля Божья. Да только нам еще тяжелее, оттого что мистер Николлс отказался его хоронить.

– Отказался хоронить? – изумленно повторила я. – Но почему?

– Он считает, что хоронить некрещеного ребенка – против Бога и всех его принципов, – пояснил мистер Эйнли.

– Против принципов? – возмутилась я. – Похоронить ребенка?

– Конечно, мы хотели окрестить сына! – воскликнула миссис Эйнли. – Но я слегла после родов на целых два месяца, затем заболели муж и другие дети, а после было уже поздно. Мы спросили, может, пастор похоронит ребенка, но мистер Николлс заявил, что мистер Бронте прикован к постели и все равно решит так же.

Несомненно, так бы и было. Во мне закипала злость. Я часто спорила с отцом из-за подобного церковного упрямства; то была одна из немногих косных догм пьюзеизма, которых папа строго придерживался.

– По словам мистера Николлса, нашего крошку нельзя хоронить в церковном дворе, – продолжала миссис Эйнли. – Выходит, бедняжка Альберт будет осужден на вечную муку, коли мы похороним его сами, без благословения священника.

Ярость и смятение клокотали во мне. Я попрощалась с Эйнли, выразила свои глубочайшие соболезнования и пообещала разузнать, нельзя ли чем-то помочь им. Затем я немедленно отправилась домой, намереваясь выплеснуть свой гнев на папу. Однако, повернув на Черч-лейн, я увидела, как мистер Николлс выходит из школы. С колотящимся сердцем, я поспешила к нему.

– Сэр! Только что я была у Эйнли. Они говорили о вашем бессовестном поведении. Вы отказались похоронить их дитя! Как вы можете называть себя христианином, сэр, и обращаться с людьми так жестоко?

– Мисс Бронте! – Мистер Николлс явно не ожидал такого напора. – Очень жаль, если это оскорбило вас, но я только выполнил свой долг.

– Ваш долг? Разве ваш долг состоит в пренебрежении нуждами невинного малыша? Разве не достаточно печально, что он встретил такой безвременный конец? Быть изгнанным с церковного двора! Теперь его родители боятся, что он обречен на вечные муки!

– Так и есть, что бы я ни делал. Ребенок Эйнли не был крещен. Родители выполнили свои мирские обязанности, зарегистрировав ребенка в местной судебной канцелярии, но пренебрегли своими божественными обязанностями и не провели религиозного таинства.

– О! Полагаю, мне следовало ожидать такого своекорыстного, расчетливого, ханжеского ответа от вас! – Моя кровь кипела. – Вы не священник, мистер Николлс, вы механизм! Бездумный автомат, выполняющий свою работу без малейшей мысли или сочувствия людям, которым она предназначена!

– Мисс Бронте… – встревоженно начал он.

– Мое сердце разрывается от сочувствия к Эйнли, но вы! Вам безразлично их положение. Вы отвергли их мольбу из принципа! – Я покачала головой, припомнив случай, когда он вел себя не менее оскорбительно. – Судя по всему, у вас вошло в привычку отвергать тех, кто не соответствует вашим высоким стандартам, мистер Николлс. Для меня остается загадкой, сэр, как вы уживаетесь сами с собой, ведь вы точно так же бессердечно и неразборчиво отвергаете женщин, не способных послужить вашим целям!

Мистер Николлс уставился на меня с изумленным испугом.

– Прошу прощения? Женщин?

– Женщины для вас всего лишь вещи, сэр, которые можно выбросить, едва они станут ненужными!

– Почему вы так думаете?

– Вам не приходило в голову, сэр, когда я встретила мисс Бриджет Мэлоун несколько лет назад, что она поведает о ваших отношениях в Ирландии? – выпалила я.

Викарий смертельно побледнел, и мгновение казалось, что он лишился дара речи. Наконец он тихо промолвил:

– Что вам сказала мисс Мэлоун?

– Чистую правду: как вы увлекли ее и пообещали жениться, а затем хладнокровно покинули, когда отец отказал ей в приданом.

– Она так сказала?

– Не сомневайтесь! Вы негодяй, мистер Николлс. Невыносимый негодяй! Признание мисс Мэлоун ничуть не удивило меня, поскольку я не раз становилась свидетельницей ваших взглядов на женщин в целом и одиноких женщин в особенности. Позвольте указать вам, сэр, что не все незамужние женщины – охотящиеся на мужей старые девы, как бы глубоко это ложное впечатление не въелось в ваш ум и умы ваших коллег! Многие из нас вполне довольны незамужней долей. Мы не станем продавать нашу драгоценную независимость ради прозябания в рабстве у эгоцентричного глупца вроде вас, как бы сильно ни нуждались! Вполне достаточно того, что нам приходится мириться с вашим узколобым самодовольством в роли викария! Теперь что касается Эйнли. Они прихожане, сэр. Они всегда так высоко отзывались о вас, а вы оставили их в час жесточайшей нужды. Неужели так трудно прочесть пару молитв над могилкой их несчастного малыша?

С этими словами, печатая шаг, я направилась к двери пастората, рывком распахнула ее и с грохотом захлопнула, ни разу не оглянувшись.

Я немедленно поднялась к отцу, намереваясь выразить свое мнение о положении Эйнли, но папа выглядел таким слабым и хрупким и так надрывно кашлял, что мне не хватило мужества расстроить его еще больше.

Тем же вечером я излила сердце сестрам. Эмили была поражена черствым обращением мистера Николлса с Эйнли. Набожную Анну переполняли противоречивые чувства. В конце концов, вопреки всем нашим аргументам, она заявила, что мистер Николлс поступил в согласии с учением церкви и что его решение было верным и справедливым.

– Тебе не следовало так жестоко критиковать мистера Николлса, – заметила Анна.

– Я была абсолютно искренней и не жалею об этом. Никогда не прощу его.

На следующее утро по дороге из дома в деревню я увидела в дальнем конце церковного двора небольшую группу людей. Среди них я разглядела мистера и миссис Эйнли с восемью детьми и нескольких соседей. Они стояли над могилой. Когда один из присутствующих чуть отступил в сторону, выяснилось, что погребальные молитвы читает не кто иной, как сам мистер Николлс.

Сердце в груди подскочило от радости. Очевидно, моя вчерашняя вспышка не пропала даром. Мистер Николлс прислушался ко мне! Несмотря на прочие недостатки, в его пользу свидетельствовало то, что он отнюдь не горделив и способен признавать ошибки и исправлять их. Я поспешно присоединилась к собравшимся, как раз вовремя, поскольку мистер Николлс произносил прощальные слова над гробом маленького Альберта Эйнли. Закончив, он поднял глаза и отвернулся, заметив меня. Его лицо затуманили такая горечь и гнев, что я была захвачена врасплох и подумала в смятении: «Неужели эта ярость направлена на меня?»

Я принесла свои соболезнования мистеру и миссис Эйнли, которые поблагодарили меня за то, что мистер Николлс заглянул к ним рано утром и сообщил, что передумал насчет места последнего упокоения их малыша, если на похороны позовут только самых близких. Мне стало теплее оттого, что их горе смягчилось хотя бы отчасти. Когда я снова подняла глаза, намереваясь сразиться с дурным настроением мистера Николлса и выразить свою благодарность, викария уже не было.

Через полчаса, выйдя из лавки сапожника, где с меня снимали мерки для новой пары туфель, я у дверей почты наткнулась на Сильвию Мэлоун.

– Доброе утро, мисс Мэлоун, – поздоровалась я.

– Мисс Бронте! – Сильвия странно посмотрела на меня, но быстро успокоилась, решительно подошла и улыбнулась. – Как поживаете? Давненько не общались.

– О да. – Несколько недель я не видела Сильвию в церкви, но она никогда не была ревностной прихожанкой. – Надеюсь, у вас и вашей семьи все хорошо.

– Лучше не бывает.

Сильвия кратко изложила мне различные события, которые произошли с ней после нашей последней встречи, а я поделилась кое-чем из жизни своей семьи. Я уже собиралась распрощаться, но тут – случай с мистером Никодлсом был еще свеж в моей памяти – мне пришло в голову спросить:

– Какие новости от вашей кузины, мисс Бриджет? Обзавелась она новым кавалером?

– Еще как, мисс Бронте. Пару недель назад я получила от нее весточку. Она помолвлена и скоро выйдет замуж.

– Помолвлена? Чудесно. Надеюсь, он хороший человек?

– Не знаю, ведь я ни разу не видела его, но он при деньгах, это точно. Он торговец, как и мой дядя. Бриджет кажется вполне счастливой.

– В таком случае рада за нее.

Сильвия помедлила, затем добавила:

– Бриджет написала еще кое-что, мисс Бронте. И разрешила вам рассказать, если вам еще неизвестно. Но… это случилось так давно, наверное, вы уже забыли.

– Забыла о чем?

– Помните, как моя кузина поносила мистера Николлса, когда была здесь три года назад? Мол, он ухаживал за ней и бросил?

– Припоминаю.

– Так вот, похоже, Бриджет кое-что приукрасила.

Я уставилась на Сильвию.

– Что вы имеете в виду?

– Теперь, когда Бриджет помолвлена и должна венчаться, она пожелала облегчить душу от всего, что натворила в прошлом. Ей стыдно признаваться, но все, что она наговорила о мистере Николлсе, – неправда.

– Неправда?

– Да. Наш викарий не сделал ничего дурного. Только сама Бриджет. Он действительно к ним захаживал, но к ее брату, а не к ней. Мистер Николлс был таким высоким, красивым и добрым, что Бриджет влюбилась. Однажды она открыла ему свои чувства, и он ответил, что не испытывает взаимной страсти. Он не оставил ей никакой надежды. Это очень разозлило ее, она наплела брату ядовитой лжи о мистере Николлсе, утверждая, что тот позволил себе с ней недопустимые вольности. Ничего незаконного, между прочим, поскольку она уже вошла в возраст, но из-за этого мистера Николлса на время разбирательства выставили из Тринити-колледжа, что, очевидно, причинило ему несказанное горе.

Я так и застыла на месте. Как объяснить, что я испытала? Изумление? Ужас? Стыд? Разочарование?

– Потом у нее проснулась совесть, и через два года она отказалась от всех обвинений. Когда Бриджет столкнулась с мистером Николлсом в Китли, она была захвачена врасплох. Она испугалась, что он откроет правду о ней и уронит в моих глазах, и сочинила кучу выдумок, лишь бы настроить против него. Бриджет понимает, что вела себя отвратительно. По мне, так она прегадкая особа, мисс Бронте, мне неловко называть ее кузиной. Слава богу, ее ухищрения не причинили мистеру Николлсу особого вреда. Я была уверена, что вы обо всем забыли, и даже не собиралась рассказывать вам.

– Рада, что рассказали.

– Мне пора. У меня тоже новый кавалер, он ждет меня. Доброго дня, мисс Бронте!

– Доброго дня, мисс Мэлоун.

Сильвия бежала по улице, а я смотрела ей вслед, всей душой изнемогая от безмолвного стыда и тревоги. Новые сведения, несомненно, выставили мистера Николлса совсем в ином свете. Они положили конец причине, из-за которой три долгих года я лелеяла относительно него нелицеприятное мнение.

Анна с самого начала настаивала, что история Бриджет Мэлоун не так проста, как кажется, но мне и в голову не приходило, что ирландка все выдумала. Лицо Бриджет, ее голос, полный слез, и манеры пробудили во мне сочувствие. Это был лишь спектакль, который юная леди отточила на множестве зрителей, нанеся мистеру Николлсу гораздо больший ущерб, чем утрата моего расположения.

О! Какой безрассудной я была! Как глупо принимать на веру слова чужого человека! На тот момент я была знакома с Бриджет Мэлоун всего несколько часов, а с мистером Николлсом – много месяцев. С тех пор мне было представлено множество доказательств порядочности викария, он у меня на глазах творил разные добрые дела, но я не обращала внимания. Из-за уязвленной его давним замечанием гордости и неприязни к его строгим религиозным принципам я думала о нем самое худшее, слепо веря лживой и упрямой незнакомке. А все это время мистер Николлс был невиновен. Совершенно невиновен!

Мысленно я повторила злобные обвинения, которые швырнула ему в лицо. Все насчет Эйнли, по крайней мере, было правдой, хоть и слишком резкой, и мистер Николлс нашел душевные силы признать свою ошибку. Моя тирада о незамужних женщинах также была основана на фактах: я не раз слышала, как викарий выражает подобные взгляды. Но то, что я несла насчет Бриджет Мэлоун… О, как мне хотелось взять свои слова обратно!

Я повернула в переулок, намереваясь постучать в дверь церковного сторожа, позвать мистера Николлса и извиниться перед ним. К своему удивлению, я увидела его впереди, он как раз проходил сквозь дальнюю калитку, за которой начинались луга и пустоши.

– Мистер Николлс! – крикнула я.

Он остановился и обернулся. Собак при нем не было; по всей видимости, он не стал заглядывать в пасторат, избегая встречи со мной. С колотящимся сердцем я поспешила к нему.

– Можно с вами объясниться, сэр?

Выражение его лица было таким же горьким и гневным, как на кладбище. Тем не менее он спокойно посмотрел на меня и тихо произнес:

– Конечно.

– Прошу меня простить, сэр, за вчерашние слова.

– Незачем извиняться, мисс Бронте. Признаться, ваши слова меня ранили, но я благодарен вам за честность. Всю ночь я размышлял над ними, и… – Он чуть помедлил. – В отношении Эйнли… я решил, что один раз можно сделать исключение из церковных правил, поскольку они исправно окрестили восьмерых детей и окрестили бы девятого, не помешай им болезнь. Однако я предупредил их, что впредь не буду так же снисходителен ни к ним, ни к другим прихожанам.

О! Какой невыносимый человек! Я вновь разозлилась, а мое едва оперившееся уважение к нему немедленно испарилось.

– Понимаю. Мне следовало догадаться, что ваши действия не означают кардинальной смены взглядов, сэр. Полагаю, ваши убеждения слишком глубоко укоренились.

Викарий нахмурился.

– Возможно. Доброго дня, мисс Бронте.

Он направился обратно к калитке, но остановился, когда я окликнула:

– Погодите! Пожалуйста, погодите, сэр. – Я глубоко вдохнула, мысленно порицая себя за утрату хладнокровия и собираясь с силами, чтобы выполнить задуманное. – Простите. Обычно я очень замкнута, но с вами почему-то говорю без обиняков. Я очень благодарна за все, что вы сделали для Эйнли. Мне не следовало так вести себя с вами, но это не главная причина моего огорчения. Я хочу извиниться за другое обвинение, которое грубо и совершенно незаслуженно швырнула вам в лицо. Видите ли, я только что общалась с мисс Сильвией Мэлоун.

– Неужели?

– Да. Ее кузина Бриджет недавно написала из Ирландии, сделав несколько признаний касательно… касательно ваших отношений с ней. Теперь я понимаю, что все слова мисс Бриджет Мэлоун были ложью, а ваше поведение было безукоризненным, сэр, и вся вина лежит на самой юной леди.

На лице мистера Николлса отразилось облегчение.

– Очень рад, что правда открылась, мисс Бронте. Несмотря на все неприятности, которые мне доставила мисс Мэлоун, я был поражен, выяснив, что она унизилась до плетения новой лжи обо мне перед вами и своей кузиной. Подумать только, все эти годы вы считали меня виновным в таком проступке! Я понятия не имел и сожалею о случившемся больше, чем могу выразить.

– Мне горько, что я поверила ей, сэр. Мне не следовало принимать ее слова на веру. Я искренне раскаиваюсь в своей вчерашней несдержанности. Я назвала вас… о! Стыдно вспомнить.

– Прошу вас, не казнитесь, мисс Бронте. Вы действовали на основании того, что полагали правдой, как и в случае с Эйнли. Вы говорили со мной от чистого сердца, а искренность не способна причинить зла.

– Я тоже так считала до сегодняшнего дня, – грустно улыбнулась я.

Последовала короткая пауза. Викарий неуверенно посмотрел на меня, затем обернулся на пустоши и сообщил:

– Я собирался на прогулку, мисс Бронте. Не сочтите за дерзость… вы сейчас свободны? Не желаете присоединиться?

Никогда – ни разу – я не гуляла с мистером Николлсом; еще вчера я не могла даже помыслить об этом.

– Куда вы направляетесь? – к своему удивлению, спросила я.

– Куда глаза глядят. Чудесная погода, и нет места великолепней, чем пустоши.

Я помедлила.

– Не могу не согласиться. С удовольствием присоединюсь к вам, сэр.

С едва заметной улыбкой мистер Николлс открыл калитку и шагнул в сторону, пропуская меня.