Текст книги "Подкидыш"
Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 36 страниц)
Глава 24
Как-то вечером в начале мая Том сидел со своей сестрой Маргарет и её мужем Генри в их доме на Бишопсгейт-стрит за поздним ужином. Сегодня утром господин Тома, Ричард Глостерский, созвал совместное заседание обеих палат парламента и городского магистрата и привел их к присяге на верность сюзерену, королю Эдуарду, пятому по счету под этим именем, двенадцатилетнему мальчику. Тем самым был положен конец лихорадочной суете в верхах и ужасным страхам, которые терзали низы, особенно измучив лондонцев, у них прямо-таки душа уходила в пятки. Теперь народ вздохнул с облегчением, начиная надеяться, что, может быть, жизнь и вернется в свою нормальную колею после всего, что было.
– Говорят, – произнес Генри, нарушая царившую в комнате тишину, – что лорд Говард отослал домой тридцать человек из своей свиты. Это добрый знак, видимо, милорд считает, что все будет в порядке.
– По всему городу одно и то же, – отозвалась Маргарет. – Из-за всех этих аристократов, понаехавших с вооруженной охраной на коронацию, в гостиницах невозможно было найти ни одной свободной комнаты. Но этим вечером из всех ворот потянулись люди, толпами покидающие Лондон.
– Как ты думаешь, что он сделает теперь? – спросил Генри Тома. – Я имею в виду лорда-протектора.
– Сформирует Тайный Совет, – ответил Том, разбавляя в своем кубке вино водой, пока оно не приняло нежно-розовый цвет – Это очевидно. А что до того, кого он туда пригласит... Думаю, он оставит там почти всех, кто был в Совете и при покойном короле. Это – достойные, честные, здравомыслящие люди, по крайней мере большинство из них.
– За исключением одного или двух аристократов, – сухо заметил Генри. – Ротерхэму не быть больше канцлером после того, как он передал Большую печать королеве. Но он, правда, всегда был человеком государыни.
– Ох уж эта женщина! – раздраженно воскликнул Том. – Я еще не слышал всей истории о том, почему она удрала в монастырь...
– А мы еще не слышали всей твоей истории, – быстро отозвался Генри. – Подлей себе еще вина и поведай нам все с самого начала. А потом мы расскажем тебе, что происходило здесь. До сих пор не могу поверить, что мы поженились и покинули «Имение Морлэндов» всего три месяца назад!
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – кивнул Том. – Так вот, был только конец февраля, когда милорд попрощался с королем Эдуардом и мы отправились в Йоркшир. Тогда мы думали, что никто из нас не увидит теперь Лондона по меньшей мере несколько лет, если вообще когда-нибудь увидит. А сейчас король мертв. Ему же не было и сорока, так ведь?
Генри кивнул.
– Все случилось так неожиданно. Он простудился, когда ездил с друзьями на рыбалку, слег в постель и так больше и не поднялся. Никто не понимает, почему он умер. Было такое впечатление, что он просто истаял.
Они обменялись тяжелыми, многозначительными взглядами. Наконец Маргарет произнесла страшное слово вслух.
– Яд? – выдохнула она. – Не могу в это поверить, – воскликнул Генри. – В целом свете у него не было ни единого врага. Кто мог это сделать? Нет, я думаю, он просто отжил свое, вот и все. Но какая неразбериха началась после его смерти! Перед тем как испустить дух, король успел сказать, что назначает Глостера лордом-протектором, и первое, что сделала королева сразу после кончины супруга, – это изготовилась отхватить нового короля и убить Глостера. – Генри содрогнулся. – Говорю тебе, я тогда всерьез подумывал о том, чтобы на время отправить Маргарет обратно в «Имение Морлэндов», хотя мы только что прибыли оттуда. Ты не представляешь, что здесь творилось!
– А у нас в Миддлхэме не было никакой сумятицы, – ответил Том. – Но все было так ужасно! Мы не пробыли дома и месяца, как прискакал гонец с этим известием. Милорд страшно опечалился. Он действительно любил своего брата, ты же знаешь, и очень страдал от того, что тогда, в феврале, даже не подозревал, что видит Эдуарда в последний раз. Хорошо еще, что на лорда Ричарда сразу свалилось столько забот и особенно тосковать ему было некогда. Ведь он всю жизнь следовал за королем Эдуардом и верно служил ему, и я думаю, что милорд мог бы и сломаться, если бы в Лондоне не начался весь этот кошмар.
– Стало быть, он сразу узнал, что у нас тут неспокойно?
– О да! Письмо, видишь ли, было от лорда Гастингса, а не от королевы и не от Тайного Совета или каких-нибудь других официальных лиц. В послании сообщалось, что король умер, вверив страну заботам милорда. В нем также содержалась настоятельная просьба защитить юного короля и самому как можно скорее прибыть в Лондон. Я так думаю, что обо всем остальном Глостер догадался сам. Он немедленно написал королеве и членам Тайного Совета, а также новому королю в Ладлоу, а тем временем от Гастингса приходили все новые вести, одна хуже другой. И ни слова ни от кого другого, если не считать человека Букингема, прискакавшего с предложением предоставить герцогу тысячу вооруженных людей. Мы все понимали, что если королеве удастся захватить власть, она не успокоится, пока милорд, миледи и их сын не будут мертвы.
– Тогда почему же он сразу не пошел с армией на юг? – спросила Маргарет. – Я бы на его месте так и сделала! Я не стала бы полагаться на судьбу.
– Как он мог? – ответил вопросом на вопрос Том. – Не говори глупостей, Мег. Это было бы открытым вызовом королеве и выглядело бы так, словно Глостер пытается присвоить то, что ему не принадлежит. Нет, ему надо было вести себя так, как будто ничего не происходит, как будто все нормально, поэтому-то он и отправился на юг и сопровождении всего нескольких облаченных в траур человек из своей свиты, чтобы – в качестве лорда-протектора встретить в пути короля. Риверс говорил, что они увиделись в Нортгемптоне. Кстати, я никак не могу понять этого человека.
– Риверса? Но почему? – Ну, он же должен был знать, что замышляет королева... Ведь он вез молодого короля в Лондон с огромной охраной – думаю, там было не меньше тысячи солдат – и все-таки послал наилюбезнейшее письмо милорду, предложив встретиться на полпути. Другой бы рассудил, что ему следует во весь опор скакать в Лондон, избегая свидания с милордом... А потом, прибыв в Нортгемптон, Риверс отправляет короля с охраной в Стратфорд и остается дожидаться милорда в одиночестве. Никак не могу понять, чего он хотел этим добиться...
– Видимо, он колебался, – задумчиво проговорил Генри. – Может быть, он до конца был предан королеве и пытался задобрить противоположную сторону. И что случилось, когда они встретились?
– О, он заявил милорду, что в Нортгемптоне слишком мало места, чтобы разместить и свиту короля, и людей милорда, поэтому он, дескать, и отправил Его Величество в Стратфорд. Милорд на это ничего не ответил, только бросил на Риверса тяжелый взгляд и предложил отужинать. Они как раз садились за стол, когда приехал Букингем и присоединился к ним – это превращалось в своего рода званый ужин, – заметил Том, вспомнив тот странный вечер. – Один или двое из нас там присутствовали, добавил он. – Это была маленькая комната в какой-то гостинице. В центре стоял стол со скамьями, в канделябрах на всех стенах горели свечи. И сидели за столом три лорда, ели, пили, разговаривали и смеялись, какое-то место вне этого мира... Можно было подумать, что им и дела нет до того, что творится в стране.
– Они хоть упоминали о том, что происходит?
– Нет, совсем нет, – ответил Том – Они просто болтали, как давние друзья. Лорд Риверс, как вы знаете, человек высокообразованный и чрезвычайно остроумный, а лорд Букингем очень живой и разговорчивый, так что застолье удалось на славу. Милорд говорил мало, но его глаза постоянно перебегали с одного собеседника на другого, и он чуть заметно улыбался, так что можно было понять, как он доволен этим ужином. Когда Риверс собрался было встать из-за стола и отправиться спать, милорд удержал его и они проболтали еще с час. Было такое впечатление, что Глостеру не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался.
– Возможно, ему не хотелось думать о том, что предстояло сделать, – проронила Маргарет. – А может быть, он и правда любил лорда Риверса и ему тяжело было заключать его под стражу.
Том покачал головой.
– Не думаю. Может быть, лорд Ричард и восхищался несомненными талантами Риверса, но никогда не любил людей, не отличавшихся добродетелью.
– Говорят, Риверс носил под своими богатыми одеждами простую власяницу, – заметила Маргарет. – Разве это не добродетель?
– И Глостер любил своего брата Кларенса, напомнил Генри. – А уж того-то никак нельзя назвать добродетельным человеком.
– Нет, но он был его братом. Этим все и объясняется. Как бы то ни было, на рассвете следующего дня люди Глостера окружили покои Риверса и взяли его под стражу, как только он вышел. Потом милорд и Букингем отправились в Стратфорд и застали короля как раз в ту минуту, когда он садился на лошадь. Это было потрясающее зрелище, – заметил Том. – С одной стороны – милорд с несколькими безоружными людьми, а с другой – король с лордом Ричардом Греем и сэром Томасом Воганом в окружении тысячи солдат, и никто не прервал милорда, пока тот говорил, никто не попытался его остановить.
– А что именно он сделал? – спросил Генри.
– Он увел короля назад в отведенные ему комнаты и объяснил юноше, что случилось. Как вы понимаете, король ему сначала не поверил – с пеленок он рос, окруженный родственниками королевы, а тс говорили ему лишь то что считали нужным, – но в конце концов Его Величеству пришлось со всем согласиться. Милорд заверил его, что будет преданно служить ему и защищать его, так что королю не оставалось ничего другого, как поблагодарить герцога Глостерского. Потом милорд арестовал Грея с Вотаном и велел солдатам расходиться по домам, а сам поехал с королем назад в Нортгемптон.
– И солдаты безропотно подчинились? – опять спросила Маргарет.
– О да, они просто разбрелись кто куда. Понимаете, у них не было предводителя, а милорд всегда прекрасно относился к солдатам. Они слышали о нем немало хорошего, а многие даже знали его лично. А когда мы приехали в Нортгемптон, то просто устроились там поудобнее и стали ждать, когда Гастингс сообщит милорду, что короля можно без всяких опасений везти в Лондон. Так что все прошло очень мирно. Никаких сражений, никакой крови, просто нескольких человек спокойно взяли под стражу – и все было кончено.
– Здесь все было по-другому, – поежилась Маргарет. – Дикая неразбериха и сплошной крик.
– Когда до Лондона докатилась весть о том, что регент взял короля под свою опеку, – вспомнил Генри, – видел бы ты, как заметались Вудвиллы! Они бегали кругами, как цыплята, кудахча, пронзительно вереща и клюя друг друга. Королева оказалась глупой и к тому же беспринципной женщиной – если бы она сидела спокойно и ничего не предпринимала, то могла бы потом от всего отпереться. Но она со своим сыном Марком бросилась вытаскивать людей из постелей, пытаясь сколотить армию, которую можно было бы послать против регента; но, конечно же, никто об этом не желал и слышать, и когда королева с Марком это поняли, то кинулись прятаться в монастырь.
– В Вестминстер, – добавила Маргарет, – Видел бы ты, какая там поднялась суматоха, ночь, свет факелов, бедные послушники жмутся по стенам и лишь беспомощно заламывают руки... Она тащила туда все, на что могла наложить лапу, – мебель и столовое серебро, гобелены и целые сундуки платьев, драгоценности...
– И не забудь про королевскую сокровищницу из Тауэра, – с кривой усмешкой напомнил ей Генри. – Королева вовсе не собиралась бросать её.
– Как, она и её зацапала? – потрясенно спросил Том.
– О да, – кивнула Маргарет. – Она заставила своих людей проломить стену монастыря, чтобы можно было побыстрее перетащить все в аббатство, пока ей никто не помешал... Там были и маленькие принцессы, плачущие, путающиеся под ногами и старающиеся спасти свои маленькие сокровища, пока их не сломали или не испортили, – принцесса Сесили прижимала к груди клетку со своей птичкой... А юный герцог Йоркский держал королеву за руку и озирался с таким видом, будто весь мир сошел с ума.
– Его можно понять, – пожал плечами Генри. – Он не один так думал... Вся эта суматоха в Вестминстере породила в городе самые дикие слухи, и еще до рассвета многие покинули Лондон, уплыв по реке на лодках. Оставшиеся вооружались и спешили баррикадироваться в своих домах. О, это была воистину сумасшедшая ночь.
– А что делали вы? – поинтересовался Том.
– Мы поехали домой, предлагая всем встречным поступать так же, покрепче запереть окна и двери и ждать прибытия милорда Глостерского. Мы знали, что его можно не бояться. Ну и, конечно, как только рассвело, Гастингс послал глашатаев во все концы города, чтобы оповестить лондонцев, что все ужасы позади и что регент спас короля и теперь везет его в столицу, что власти Вудвиллов пришел конец и что все в порядке. А когда регент въехал в город без армии, все поняли, что ему можно доверять, и высыпали на улицы, радостно приветствуя лорда Ричарда.
– Я это видел, – улыбнулся Том. – Я ехал как раз позади него. Люди при этом еще и поносили Вудвиллов.
Собеседники ненадолго замолчали, вспоминая те дикие сцены, свидетелями которых им довелось быть на протяжении последних нескольких недель. Потом Генри мрачно произнес: – Впереди у милорда – серьезная борьба, ты же понимаешь.
– С Вудвиллами? – удивился Том. – Но, конечно же...
– Их очень много и неизвестно, что они еще выкинут. Но я говорю не о них. Будет немало людей, которым не слишком понравится служить под началом такого человека, как лорд Ричард. Добродетель не везде в почете, сам знаешь. Неразборчивые в средствах люди, которые прекрасно себя чувствовали при прежних продажных властях, вряд ли обрадуются появлению Глостера. Они не очень-то будут торопиться под знамена правителя, который вознаграждает лишь добродетель.
– Это не будет иметь никакого значения, если большинство признает, что милорд силен и справедлив. Конечно, будут какие-нибудь заговоры – куда же без этого, – но они ни к чему не приведут. А потом, когда король достигнет совершеннолетия...
– Ты говорил, что король не любит Глостера. Как быть с этим? – спросил Генри.
– Он научится его любить. Теперь, когда юноша избавлен от влияния Вудвиллов, он скоро поймет, что его дядя любит его и что ему можно доверять.
Генри с сомнением покачал головой.
– Твоими бы устами... Ты немного похож на милорда – такой же прямодушный и доверчивый. А я прожил в Лондоне несколько лет и был близок ко двору, вот и научился понимать, что мир очень непрост – наоборот, он ужасно сложен – и что большинству людей нельзя доверять, разве что то, о чем ты их просишь, совпадает с их собственными интересами.
– Ты циник, – рассмеялся Том. – Как ты сам сказал, ты слишком долго прожил в Лондоне. Немного чистого йоркширского воздуха – и все эти мысли быстро вылетят у тебя из головы.
– К сожалению, трудности будут возникать здесь, в Лондоне, а не в Йоркшире, – вздохнул Генри.
– Ладно, пока они еще не возникли, – вмешалась в разговор Маргарет, – будем веселиться! Отпразднуем мою встречу с дорогим братом после – скольких, Том? – правильно, трех лет разлуки. Давайте выпьем еще вина, и пусть принесут сладости.
– Теперь мы сможем часто видеться с тобой, пока твой хозяин обитает в Кросби Плейс. – Кросби Плейс был всего в пяти минутах ходьбы от их дома.
– Надеюсь, что так, – ответил Том, – но почему-то мне кажется, что все мы будем очень заняты в течение ближайших нескольких недель. Грядут важные события…
– Ты имеешь в виду коронацию? – сказал Генри, улыбаясь. – Да, я, как ни странно, почему-то упустил это из виду.
– Как только назначат точную дату, мы собьемся с ног, устраивая все должным образом, – заметил Том.
– А мы собьемся с ног с бесконечными заказами на ткани, – счастливо добавил Генри – Жалко потерять старого короля, но коронация нового – это всегда полезно для дела, особенно для такого, как наше.
Хотя хлопот было и много, сначала все шло гладко. Парламент утвердил Ричарда Глостерского в качестве регента, молодой государь въехал в свои королевские апартаменты в Тауэре вместе со своей свитой, был назначен новый Тайный Совет, состоящий в основном из прежних членов и нескольких новых человек, чьи кандидатуры были всеми одобрены Единственным новшеством, которое понравилось далеко не всем, стало предоставление герцогу Букингемскому важного поста в этом Совете. На Ричарда произвела глубокое впечатление та решимость, с которой Букингем бросился ему на подмогу, едва заслышав о смерти старого короля, к тому же Глостеру импонировал его веселый, кипучий нрав. Остальные, особенно самые влиятельные члены старого Совета, такие, как Гастингс, были совсем не в восторге от Букингема. Они считали его выскочкой, ловким и слишком уж блестящим человеком, который может легко затмить их всех и стать главным советником герцога.
Но пока что все было спокойно. При первой же возможности Ричард послал за своей женой, Анна прибыла в Лондон пятого июня и поселилась с мужем все в том же Кросби Плейс. Их сын Эдуард оставался в Миддлхэме. Родители посчитали его слишком слабым, чтобы подвергать превратностям долгого пути или риску дышать миазмами Лондона.
Том был свидетелем нежной встречи лорда Ричарда и леди Анны и отметил, что после приезда жены настроение Глостера немедленно улучшилось. Том теперь почти не разлучался со своим господином, ибо Ричард был, по сути, очень одиноким человеком и любил, когда его окружали те, кого он считал своими друзьями. О большем Том не мог и мечтать, а так как по складу характера он был живым и веселым парнем, именно ему чаще других доводилось отвлекать своего господина от мрачных мыслей в те часы, когда груз навалившихся на Ричарда многочисленных забот становился слишком уж тяжелым.
В тот же день, когда леди Анна приехала в Лондон, были отданы распоряжения о проведении коронации, назначенной на двадцать второе июня. Это означало, что оставалось меньше трех недель на то, чтобы подготовить все должным образом, начиная с выбора тех оруженосцев, которых по случаю такого события предстояло посвятить в рыцари, и кончая размещением гостей за пиршественными столами. Ричард засиделся далеко за полночь, диктуя и подписывая приказы и распоряжения, а его приближенные втихую мечтали о своих постелях, в которые они могли отправиться не раньше, чем их господин уляжется в свою. Наконец Том набрался храбрости, и когда Глостер добрался до конца очередной пачки документов, прошептал ему на ухо:
– Милорд, завтра предстоит столько дел, не лучше ли сейчас пойти спать? Леди Анна уже давно удалилась в опочивальню.
Ричард поднял голову, и его серые глаза, сейчас покрасневшие от усталости, несколько секунд удивленно всматривались в лицо Тома, и лишь потом суровое лицо Глостера чуть потеплело.
– Возможно, ты и прав, друг мой, – сказал лорд Ричард. Он положил перо и потянулся, хрустнув суставами. – И конечно же, вы все тоже хотите побыстрее очутиться в своих постелях, не так ли?
– Я забочусь только о вас, милорд, – протестующе возразил Том.
– Ну разумеется, – улыбнулся Ричард. – Нет, сейчас я тебе верю. Ты же мне друг, правда? Хорошо, когда рядом с тобой люди, которым можно доверять. Ведь вокруг столько врагов. Юг всегда был таким – огромный клубок интриг, и затевают их обычно именно те люди, от которых меньше всего этого ждешь.
– Кто на этот раз, милорд? – осторожно спросил Том. Вообще-то он догадался – город так и полнился слухами, и не составляло особого труда отыскать в них зерно истины.
Ричард пронзил юношу взглядом.
– Что ты слышал, Томас? – тихо спросил он.
– Все знают, кто, кроме вас, бывает у короля. И все знают, что некая дама посетила королеву в её убежище, а ведь у этой дамы нет ни малейших поводов любить государыню, – осторожно ответил Том.
Во взгляде Ричарда проскользнуло нетерпение.
– Всего лишь сплетни, Том? Что, у этих людей нет имен? Ну-ка давай, рассказывай, что ты там слышал. Сейчас никому нельзя доверять. – В комнате находилось всего несколько человек, на которых регент полагался целиком и полностью.
Том нервно сглотнул.
– Милорд, хорошо известно, что милорд Гастингс навещает короля в ваше отсутствие.
– Милорд Гастингс – член Тайного Совета и друг моего покойного брата, короля, – безмятежно ответил Ричард. – Продолжай. Кто та женщина, о которой ты говорил?
Том понял, что Ричард и так знает её имя – замена слова «дама» на «женщину» выдавали это.
– Госпожа Шор, милорд, – тем не менее сказал юноша. – Говорят, что она вызвалась быть доверенным лицом королевы, чтобы загладить перед ней свою вину.
Джейн Шор была любовницей покойного короля, а теперь стала наложницей Гастингса. Все совпадало. Ричард вздохнул и опустил голову.
– Похоже, что ты прав. Я и сам об этом слышал. Не говори об этом никому – тайна не должна покинуть эти стены, пока мы не будем готовы действовать.
– Милорд, я уверен, что они скоро нанесут удар, – не выдержав, воскликнул Том. – В любом случае, они должны что-то предпринять до того, как парламент соберется двадцать пятого...
– Да, я понимаю. Не сомневайся, мне известно, что происходит. Но мы не можем действовать, пока не будем твердо знать, что именно они замышляют. Вот почему ни слова об этом деле не должно быть произнесено за стенами этой комнаты. Но зачем ему все это надо? Я верил в его преданность, и он был другом Эдуарда... – словно про себя прошептал Ричард. Разобраться в этой истории было невозможно. Ведь Гастингс никогда не любил королеву, презирал все её семейство, пробившееся наверх, и люто ненавидел её саму, отчаянно борясь с ней за влияние на государя.
– Он знает, что молодой король искренне любит свою мать и всех её родственников, – предположил Том – Если Гастингс хочет заставить короля плясать под свою дудку, ему надо быть в дружеских отношениях с королевой.
Ричард кивнул, но ничего не сказал, на глазах погружаясь в уныние.
Потом странная зловещая улыбка исказила черты Глостера, и он произнес:
– Интересно, почему люди так рвутся к власти? Если бы они могли видеть меня сейчас, корпящего над бумагами, вечно погруженного в дела, опасающегося заговоров и интриг, – неужели кто-то согласился бы взвалить эту ношу на собственные плечи? Я никогда не жаждал власти, но сейчас управлять страной – моя обязанность, а свои обязанности я привык исполнять. Насколько проще было бы мне сейчас отойти в сторону и позволить им творить все, что угодно, – но я не могу так поступить. Мне оказано великое доверие, и я намерен оправдать его, пусть это и стоит мне душевного покоя – а может быть, даже и жизни. – Наступило короткое молчание, потом Ричард резко поднялся на ноги. – Но ты напомнил мне, что пора ложиться спать, да и вас всех я утомил... Ну что же, пожалуй, и правда, пойду. – Глостер заметил в глазах Тома тревогу и ласково потрепал его по плечу. – Не волнуйся, мой добрый друг. Бог все видит и никогда не взвалит на нас больше того, что мы можем вынести.
Том смотрел Ричарду вслед, пока тот шел к дверям своей опочивальни, – маленькая фигурка с высоко поднятой головой, мужественный, решительный человек, будто рожденный для абсолютной власти. «Может быть, и так, – подумал юноша, вспомнив слова Глостера о Боге, – но кому-то дано вынести больше, чем всем прочим, а ты, милорд, вот-вот сломаешься...»
Пятница, тринадцатое июня. Несчастливый день, день, когда моряки отказываются выходить в море, день, когда следует действовать с оглядкой, ни в коем случае не искушать силы зла и быть предельно осторожными во всех своих начинаниях. В этот-то день в Палате совета в Тауэре и была назначена встреча нескольких членов Тайного Совета – Гастингса, Мортона и Ротерхэма – с Букингемом, Говардом и другими ближайшими соратниками Ричарда.
Сам регент был собран даже больше обычного, он встал еще затемно, и по ожесточенному выражению его лица тс, кто хорошо его знали, могли предположить, что должно произойти что-то неприятное. Том был в числе пажей, сопровождавших герцога в Тауэр, но в саму Палату совета они, конечно же, допущены не были. Когда они подошли к дверям Палаты, Том был неприятно удивлен, увидев группу вооруженных людей, приближавшихся к этим дверям с другой стороны, но, взглянув на своего повелителя, понял, что солдаты появились здесь по приказу Ричарда. «Вот, значит, как, – подумал Том. – Час пробил». Остальные члены совета были уже в Палате, и Том взялся за ручку двери, чтобы распахнуть её перед своим господином, но Ричард жестом остановил его и повернулся к начальнику стражи.
– Вы помните, что вам приказано?
– Да, сэр, – сурово ответил капитан.
– Хорошо, – кивнул Ричард, но по лицу его можно было понять, что ничего хорошего в этом нет. Он выглядел очень взволнованным и несчастным, и взгляд его беспокойно перебегал с одного лица на другое. Пажи и подошедшие солдаты с сочувствием наблюдали за Ричардом. Наконец он, казалось, принял какое-то решение, распрямил плечи и двинулся к двери. Глаза его встретились с глазами Тома.
– Оставайся у двери, – велел Ричард юноше. – Слушай. Когда я начну кричать о государственной измене, распахивай двери и отходи в сторону, чтобы в комнату могла войти стража.
– Я все понял, милорд, – ответил Том. Он не имел права говорить что-то еще, но постарался всем своим видом выразить сочувствие своему попавшему в такой тяжелый переплет господину, открывая перед ним дверь в Палату. Из-за плеча Глостера Том смог мельком заметить роскошно одетых советников, сидящих вокруг стола, увидел, как они встали, моментально прервав при появлении регента свою тихую беседу. Потом юноша захлопнул дверь. Все вместе взятое не заняло и нескольких минут. Дверь была толстой, обычного разговора из-за неё расслышать было невозможно, но Том, приложив ухо к щели, уловил вдруг какой-то скрип и грохот, как будто кто-то вскочил на ноги, опрокинув при этом кресло, потом – звук падения тяжелого тела и, наконец, яростный крик: «Предательство!» Это слово так потрясло Тома, что он распахнул дверь Палаты, вопя во все горло: «Предательство! Предательство!» – как будто предали его самого. Все лица повернулись к двери. Гастингс и Стэнли вскочили на ноги, сжимая в руках кинжалы. Как оказалось, упало кресло Стэнли. Мортон и Ротерхэм побледнели от страха. Букингем размахивал кулаками в воздухе, предчувствуя триумф. Говард был мрачен.
Но когда мимо Тома пробежали стражники, чтобы схватить Гастингса и Стэнли, Мортона и Ротерхэма, взгляд Тома остановился на лице Глостера.
– Отвезите лорда Стэнли в его апартаменты, и пусть он пребывает там, – тихо сказал Ричард капитану стражи. – Позаботьтесь, чтобы остальных троих заключили в Тауэр.
– Слушаюсь, сэр!
Стража увела арестованных, и на этом все было закончено. «Но какой ценой?» – думал Том, на всю жизнь запомнив то выражение, которое было на лице Ричарда, – не гнева, негодования или торжества, а глубокой, глубокой печали.
В тот же день, но несколькими часами позже был созван Тайный Совет, чтобы решить, что делать с заговорщиками. Гастингса осудили на смерть. Регенту даже не пришлось настаивать на этом – вина Гастингса была слишком очевидной. Трое других были приговорены к пожизненному заключению; но и этих трех пленников, увезенных в Нортгемптон, – Риверса, Грея и Вогана – тоже ждала смерть: уж слишком большую угрозу представляла их близость к королеве, чтобы оставлять их в живых.
Гастингса казнили в следующую пятницу, двадцатого июня, и в тот же день Мортон, следующий из наиболее опасных заговорщиков, был отправлен в Брекнок, где и заточен в один из замков Букингема. Ротерхэм, считавшийся слишком слабым и маловлиятельным, был освобожден, а Стэнли содержался под стражей в собственном доме. Еще Тайный Совет решил, что королева не может больше удерживать брата короля, юного герцога Йоркского, в качестве политического заложника в Вестминстере; в понедельник утром, шестнадцатого июня, его забрал оттуда архиепископ Кентерберийский и препроводил в королевские апартаменты в Тауэре, где герцог Йоркский поселился вместе с братом.
Лондон опять затих в ожидании грядущих событий и коронации, которую снова вынуждены были отложить. Впрочем, долго ждать не пришлось. Восемнадцатого собрался малый совет, после заседания которого началась страшная суета вокруг Кросби Плейс и замка Бэйнард – то и дело приезжали и уезжали люди, шли бесконечные заседания, у всех были озабоченные лица. Явно назревали какие-то события, но даже Том совершенно не понимал, что происходит, в чем и признался Генри и Маргарет, когда в очередной раз ужинал у них.
– Все держится в большом секрете, – сказал он. – Но это что-то грандиозное, что-то очень важное.
– Но что же это? – с любопытством спросила Маргарет. – Очередной заговор?
– Нет. Не думаю, – с сомнением в голосе ответил Том. – Регент не выглядит сердитым или недовольным, он просто мрачен и озабочен. До меня дошел один слух... – Юноша запнулся, потом поспешно продолжил: – Нет, пожалуй, я вам ничего говорить не буду. Если это окажется неправдой, то будет слишком уж... Нет, не обращайте внимания. Лучше я поживу спокойно, пока не узнаю все наверняка.
Этим Маргарет с Генри и пришлось удовлетвориться, как ни мучило их любопытство.
В воскресенье регент отправился на По Кросо, чтобы послушать проповедь, которую читал Ральф Шаа, брат лорд-мэра Лондона. С Ричардом была его жена; за ними следовали все видные аристократы, и еще до того, как прозвучало первое слово, Тому стало ясно, что это – не просто проповедь, а своего рода декларация о намерениях. Вокруг царила атмосфера сдержанного возбуждения, а у лорда Букингемского даже раскраснелось лицо, как у ребенка на Рождество. Он много смеялся и шутил, болтая с Глостером, пока они ехали по улицам бок о бок, Букингем – на своем красавце-гнедом, а Ричард – на своем крупном мерине по кличке Байт Суррей. Том, гарцевавший на шаг позади них на своем верном Барбари рядом с другими оруженосцами и пажами, видел, как лорд Ричард раз или два недовольно поморщился, словно считал, что сейчас не время зубоскалить. Но он, как всегда, не пытался остановить развеселившегося Букингема, легкомыслие которого было столь ненавистно Гастингсу.
По обычаю, монах огласил сначала название своей проповеди, и у Тома перехватило дыхание, когда он его услышал. «Свора незаконнорожденных не должна пустить корней». Итак, слухи были верными! Проповедник продолжил речь, восхваляя отца регента, сражавшегося и умершего за дело Йорков, а потом принялся превозносить самого регента, перечисляя его добродетели и великие деяния, а закончил тем, что назвал Глостера человеком, вполне достойным того, чтобы самому стать королем.
