355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Синтия Хэррод-Иглз » Подкидыш » Текст книги (страница 20)
Подкидыш
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 23:23

Текст книги "Подкидыш"


Автор книги: Синтия Хэррод-Иглз



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

– Что мне в нем понравилось, так это как она хлестал свою лошадь. Может быть, он и хороший наездник, но уж больно часто пускает в ход плетку. А вы заметили, как его боится его же собственная собака? Уверена, он бьет и её.

Эдуард взглянул на свою мать с выражением, которое должно было означать: «Вот видите?» Элеонора раздраженно побарабанила пальцами по столу.

– Хватит, Изабелла. Твое мнение никого не интересует.

– Но я только хотела сказать...

– Помолчи.

– Но Дэйзи говорила...

– Помолчи.

– Матушка... – начал Эдуард.

Джоб, обходивший вокруг стола, чтобы убедиться, что все в порядке, остановился и насмешливо посмотрел на свою госпожу. Элеонора холодно встретила его взгляд и обратилась сразу ко всем присутствующим:

– Коли вы все намерены обсуждать нашего гостя столь недостойным образом, я лучше сразу вам скажу, что мистер Бразен только что попросил у меня руки Изабеллы.

Воцарилась потрясенное молчание, а Изабелла! изменилась в лице.

Первой осмелилась заговорить Дэйзи:

– Надеюсь, вы отказали ему, матушка? Элеонора обратила свой ледяной взгляд на невестку.

– Я не отказала и не дала согласия. – Изабелла перевела дух. – Но я намерена принять его предложение, если мы договоримся об условиях этого брака.

– Матушка, нет! Вы не можете! – крикнула Дэйзи. – Чтобы такой ужасный, похожий на обычного простолюдина человек женился на Изабелле Морлэнд, одной из богатейших девушек...

– Ты забываешь, – спокойно прервала её Элеонора, – что она давно уже не девушка. А партия очень выгодная. Он невероятно богат, и у него нет детей. Изабелла – или её дети, если Господь пошлет им таковых, – унаследует все, чем он владеет.

Выронив ложку, Изабелла молча уставилась на свою мать; глаза молодой женщины казались двумя темными дырами на белом листе бумаги. Но при слове «дети» Изабелла вскочила, вскрикнула, как раненая лань, и бросилась вон из комнаты, опрокинув свой кубок с вином, содержимое которого разлилось по белой скатерти, точно лужа крови.

Разговор на эту тему возобновился вечером, и постепенно члены семьи один за другим стали склоняться к тому, чтобы признать правоту Элеоноры. Дэйзи в конце концов пришлось согласиться с тем, что партия и вправду неплохая, если мерить общепринятыми мерками, и что во всяком случае для Изабеллы это будет лучше, чем идти в монастырь. Эдуард нехотя высказался в том смысле, что с лица воды не пить и что манеры Бразена немногим хуже тех, которыми могут похвастаться многие видные горожане из числа знакомых Морлэндов. Тринадцатилетний Джон вообще не понимал, из-за чего разгорелся весь сыр-бор, заметив лишь, что это, наверное, здорово – жить в городе, где каждый день происходит столько интересного, а не скучать вдали от Йорка, в уединенной усадьбе.

Но только Джобу было дано до конца понять чувства Изабеллы, благо из всей семьи он проводил с ней больше всего времени и ему единственному поверяла она свои мысли. На следующее утро, когда весь дом еще спал, Джоб побеседовал с Элеонорой с глазу на глаз, перехватив её по возвращении из часовни, где она взывала в одиночестве к Господу и Пресвятой Деве Марии, взяв себе в последнее время за правило проводить каждое утро полчаса на коленях перед образом Богоматери, молясь за упокой души мужа и сыновей. Теперь в часовне сразу при входе стоял прекрасный мраморный памятник, изображавший юного солдата, с датами рождения и смерти и именами обоих, но с лицом Томаса.

Едва взглянув на Джоба, Элеонора поняла, что он пришел её умолять, и отлично знала, о чем. Женщина сурово поджала губы.

– Мадам...

– Нет, Джоб. Я знаю, что ты хочешь мне сказать, но на этот раз можешь не расходовать своего красноречия понапрасну. Однажды ты сумел переубедить меня, но на этот раз я буду непреклонна.

– Но она не хочет выходить за него замуж, госпожа, – начал Джоб.

Элеонора сердито воскликнула:

– Что? При чем тут её желания? Она сделает так, | как ей будет велено, и моего слова для неё должно быть достаточно. Она всю жизнь поступала по-своему. Отец избаловал её, а ты уговорил меня в тот раз отнестись к ней более снисходительно, чем она того заслуживала. Какие такие достоинства мадам Изабеллы заставляют всех виться вокруг неё и плясать под её дудку? Она всегда была эгоистичной, самовольной девчонкой, и я не вижу причин для того, чтобы все в этом доме думали только о том, как ублажить её.

– Но это не так...

– А как?

– Она говорила со мной...

– Не сомневаюсь.

– Она будет так несчастна...

– Глупости. Послушай, Джоб, дорогой мой друг, ты-то хоть понимаешь, что если она не обвенчается с Бразеном, то ей одна дорога – в монастырь? А там ей будет гораздо хуже. Нет, на этот раз я твердо решила – может быть, для неё это последний шанс найти свое счастье.

Взгляд Джоба был весьма красноречив, но верный слуга ничего не сказал.

Элеонора положила свою ладонь на его руку и спросила:

– Так все-таки, что такое с Изабеллой, из-за чего ты говоришь со мной подобным образом? Она ведь всегда была твоей любимицей, разве нет?

Джоб усмотрел в этом последнюю возможность спасти Изабеллу и, хотя его бросало в дрожь при одной мысли о том, чем все это может кончиться, он, с трудом сглотнув комок в горле, все-таки сказал:

– Да, мадам, она была моей любимицей. Она так дорога мне, что... я осмеливаюсь покорнейше просить у вас её руки.

– Ты? – Элеонора, казалось, не поняла.

– Да, мадам. Я никогда не заговаривал об этом с вами прежде, но если вы согласитесь позволить мне жениться на ней, я...

– Это она внушила тебе эту бредовую мысль? – резко спросила Элеонора.

– Клянусь, она даже не знает, что я сейчас говорю с вами об этом.

Элеонора, как ужаленная, отдернула руку, лежавшую на его пальцах.

– Ты это серьезно?

– Более чем серьезно, – ответил Джоб.

Глаза у женщины сузились, выражение лица стало ледяным.

– Значит, ты сошел с ума! Жениться на Изабелле? Ты мой слуга, всего лишь мой слуга! Никогда не забывай об этом! И чтобы я больше не слышала подобных разговоров!

После чего Элеонора удалилась, даже не посмотрев в последний раз в его сторону, а Джоб остался один. Его била дрожь, он понимал, что серьезно оскорбил её и, может быть, даже навсегда лишился её доверия. Опечаленный, он вернулся к Изабелле и рассказал ей обо всем, что произошло.

– Я никогда больше не смогу заговорить с ней об этом, – признался он. – Я не в силах вам помочь... Вполне возможно, что я только навредил вам.

– Тебе не в чем себя упрекнуть, – промолвила Изабелла. В её широко распахнутых глазах застыло отчаяние. Потом они гневно сузились, и неожиданно она стала очень похожей на свою мать. – Но я никогда не сделаю этого. Ты можешь передать ей: что бы она ни говорила, я никогда не выйду за него замуж!

Глава 16

Изабелла лежала в своей постели, тревожно прислушиваясь к шагам на лестнице; они приближались к спальне... Изабелла была замужем уже два месяца, но ей казалось, что эти шестьдесят дней тянулись дольше, чем вся её предыдущая жизнь. Кровать у неё была новая, резного бука, прекрасной работы, с новым же алым пологом и небесно-голубым покрывалом, но это была единственная приличная вещь в доме. Воздух в нем был затхлый, спертый. Изабелле никогда не нравился город с его шумом, гамом и суетой, молодая женщина всю жизнь предпочитала свежий ветер вересковых пустошей – безлюдных и безмолвных. В доме же воняло так, словно все запахи города просачивались в комнаты сквозь стены.

Вызывали омерзение и слуги. Это были старые мужчина и женщина, которые провели рядом с Эзрой уже много лет и делали свою работу молча, никогда не поднимая глаз от пола, и вечно ухмыляющийся мальчишка, оказавшийся их сыном – и полным идиотом. От этих злых людей тоже дурно пахло. Эзра и сам мылся только в тех случаях, когда собирался нанести визит какому-нибудь важному лицу; в остальное же время Бразен распространял вокруг себя запах несвежего тела и белья. Слуги же вообще никогда не мылись, и исходившая от них вонь просто ела Изабелле глаза.

её семья окончательно примирилась с этим браком. Когда кто-нибудь из Морлэндов наведывался к Бразену в гости, Эзра вел себя безукоризненно, следя за своими манерами за столом и обращаясь с Изабеллой с такой подчеркнутой вежливостью, что женщине хотелось закричать. Однажды она услышала, как Эдуард шепнул Дэйзи, что Бразен оказался вполне приличным парнем. Когда Изабелла была на людях, ей не на что было жаловаться, но никто не знал и никогда не узнает, что ей приходилось выносить, оставаясь с мужем наедине.

Каждую ночь она вот так лежала в своей постели и ждала – как ждала когда-то в чулане, что вот сейчас наверх придет мать с хлыстом в руке и начнет её бить. Муж не бил Изабеллу, он просто делал ей очень больно. В первую их ночь он был изрядно пьян, дорвавшись до хорошего вина, слишком пьян, чтобы заметить, что она не девушка, – и, конечно же, он и не должен был знать, что она досталась ему уже порченой. Но он сделал ей больно, так больно, что она не могла удержаться от крика. А он сказал ей, что так и должно быть и что обязанность женщины – примириться с этим и терпеть.

Вот тогда-то она и поняла, за что на неё свалилось это наказание. Господь Бог и Непорочная Дева Мария покарали её за грех с Люком. Ибо, если бы она не отдалась Люку, она никогда не знала бы, что такое настоящая любовь, а если бы она не знала этого, ей было бы легче вытерпеть то, что делал с ней Эзра. Она научилась не кричать, ибо чем больше она кричала, тем больнее он ей делал – это ему нравилось. Она не могла этого понять, но знала, что так оно и есть. А он становился все более изощренным, придумывая сотни новых способов причинить ей боль, – щипал её, тискал, кусал... И он всегда ставил свечу как можно ближе к кровати, чтобы, мучая жену, видеть её лицо.

– Так оно и должно быть, мой цыпленочек, – шептал он ей в лицо, обдавая ужасным запахом изо рта. – Так и должно быть с женщинами, это их удел. Тебе придется потерпеть, мой цыпленочек. – Она стонала, а он смеялся и опять щипал её.

Подозревает ли он, думала она временами, что у неё был любовник? Не поэтому ли Эзра постоянно подкалывал её, пытаясь вырвать признание? Она стискивала зубы, иногда даже прикусывала до крови язык, чтобы не вымолвить ни слова. Она не доставит мужу этого удовольствия – так же, как и удовольствия увидеть её плачущей. Вот и сейчас она поспешила смахнуть слезы с глаз и задержала дыхание, прислушиваясь к его тяжелым шагам на лестнице. По коже у неё побежали мурашки, ладони неожиданно вспотели. «О Святая Непорочная Дева Мария, о милосердный Боже, помоги мне выдержать это, пусть это поскорее кончится, если на то будет воля Твоя». Дверь, скрипнув, отворилась, и тени от свечи заплясали по комнате. В тишине слышалось только его дыхание. «Пресвятой Боже, Дева Мария!..» Ей вдруг подумалось: «а как умерла его первая жена?

– Ты не спишь, мой цыпленочек? – прокудахтал он.

На Рождество вся семья собралась вместе и отпраздновала его тем более весело, что и Дэйзи, и Изабелла объявили о своей беременности. Наибольшее удивление и восторг вызвало сообщение Изабеллы, ибо все про себя почему-то давно решили, что её брак с Эзрой Бразеном будет бесплодным. В целом же Эзра, казалось, радуется по этому поводу меньше, чем можно было ожидать, зато Изабелла просто ликовала; но понять её сумел бы только тот, кому были известны все подробности их супружеской жизни, – ведь беременность означала, что между мужем и женой не может быть больше физической близости до самого рождения ребенка.

– Я так рада за тебя, – сказала ей Дэйзи, крепко обнимая свою любимую сестру. – Ты, должно быть, так счастлива.

– Ну, в некотором роде, да, – ответила Изабелла.

– Только в некотором роде? Но ты так любишь детей – во всяком случае, моих.

– Твоих мне не пришлось рожать самой, – уточнила Изабелла.

Хелен тоскливо посмотрела на них, качая на коленях маленькую Сесили.

– Кое-кто из нас был бы только рад пройти через все это, – вздохнула красавица. – Если бы Господь явил свою милость Джону и мне...

– Бедная Хелен, – тут же посочувствовала ей Дэйзи. – Но Господь явил вам свою милость по-другому – только подумай, ведь Джона тоже могли убить на войне, как несчастных Томаса и Гарри. Ты должна радоваться, что твой муж вернулся целым и невредимым.

– Я и радуюсь, – ответила Хелен. – Но еще больше я бы радовалась, если бы смогла подарить ему парочку таких здоровеньких детишек, как твои. – Она повернулась к сестре. – Но, Белла, ты не очень хорошо выглядишь. Ты очень похудела и кажешься усталой. Ты не больна?

– Нет, не думаю. Наверное, это все из-за беременности, – отмахнулась от вопроса Изабелла. Она огляделась вокруг, избегая вопрошающего взора сестры и стараясь не смотреть в сторону своего мужа, который о чем-то толковал с Элеонорой – Изабелла могла поспорить, что о делах. – Как хорошо опять очутиться дома. Надеюсь, матушка позволит мне приехать рожать сюда.

– Думаю, что да, если, конечно, твой муж не будет возражать, – весело откликнулась Дэйзи. – Нам ведь рожать почти в одно время, не так ли? Но не лучше ли тебе произвести на свет ребенка дома?

Изабеллу всю передернуло.

– Мой дом здесь, – кратко ответила она, и Дэйзи, не желая расстраивать подругу, не касалась больше этой темы.

Этим летом, в то время как граф Уорвик подыскивал во Франции жену для короля, а сам король был занят подавлением восстания в Уэльсе, делая при этом вид, что ничего особенного не происходит, Элеонора всерьез принялась за выделку тканей. На плоских полях, прилегающих к сукновальне Бразена, кипела работа. Заполучив сукновальню, Элеонора могла теперь нанять людей и производить материи от начала до конца. Шерсть, настриженная с её собственных овец, вьючными лошадьми развозилась по домам, где над ней трудились пряхи, через неделю готовую пряжу собирали и доставляли теперь уже в дома ткачей.

Потом точно таким же образом вся сотканная материя опять собиралась и поступала теперь уже на сукновальню, где шла под приводимые в действие струей падающей воды специальные молотки, откуда попадала уже на свежий воздух; здесь, растянутая на огромных деревянных рамах, материя сохла и отбеливалась на солнце. Скоро Морлэнды производили так много тканей, что все окрестные поля сверкали бесчисленными пятнами белой материи. После сушки её снимали с рам и раскладывали на специальных столах, прощупывая руками и устраняя малейший дефект особыми щипчиками.

Потом другие работники красили ткань в огромных чанах, если это не была материя, изготовленная из предварительно окрашенной пряжи; потом ткань опять сушили, вытряхивали и обрезали. После этого всю готовую материю опять собирали и доставляли на склады, где упаковывали в тюки, маркировали и, наконец, либо вьючными лошадьми, либо барками по Узе отправляли на рынки. Основной спрос в округе был на грубые, прочные ткани, но работники Элеоноры выделывали и тонкие сорта, среди которых особо выделялся производившийся в весьма ограниченном количестве очень дорогой материал специального плетения, изумительно красивый и получивший в стране известность просто как «морлэнд». У Элеоноры не было ни одной свободной минуты. Женщина понимала, что при таком количестве работников нужно особенно тщательно следить за их добросовестностью. Всех их она знала по именам, многое было ей известно и об их жизни. Постоянно наведываясь к этим людям, Элеонора часто задерживалась, чтобы поболтать с ними, вникнуть в их горести и беды и помочь, если в том была нужда. Постепенно женщина обнаружила, что такое отношение позволяет ей больше доверять своим работникам и работницам – у них пропадало желание обманывать её.

Почти каждый день ездила Элеонора на сукновальню и частенько пропадала там от зари до зари. Кроме этого она занималась и всеми денежными расчетами, видя, что у Эдуарда плохо получается с цифрами; а еще она продолжала следить за домом, хотя и предполагалось, что это обязанность Дэйзи. Эдуарду же оставались все фермы и управление несколькими имениями, но даже здесь Элеонора не рисковала полностью доверять ему и нередко выезжала на пастбища, беря теперь с собой Джона, чтобы тот поднабрался опыта, и следя, чтобы там все шло гладко.

Казалось, она не знает усталости. Даже Изабелла, вернувшись в августе в «Имение Морлэндов», чтобы родить в отчем доме, увидела, как много успевает делать её мать, и невольно пришла в восхищение. Дэйзи иногда тактично намекала, что Элеоноре не следует заниматься всем самой и что она спокойно может доверить что-то ей или Эдуарду; но только Джоб действительно понимал, что Элеоноре весь день напролет надо чем-то загружать себя, чтобы заглушить постоянно звучавший в её душе голос одиночества. Иногда, долгими летними вечерами, Джоб приходил к ней в садик лечебных трав, который они разбили когда-то вместе, устраивался у её ног и тихонько наигрывал ей на гитаре, пока она отдыхала, дыша целебным воздухом и глядя в небо.

Элеонора закрывала глаза, а Джоб всматривался в её лицо и видел на нем тень печали. Она была женщиной, нуждавшейся в любви, нуждавшейся в том, чтобы её обожали, а сейчас сердце её было пусто. Ведь она лишилась мужа, по которому втайне от всех тосковала, и даже сына, которого любила больше всего на свете. Потом Элеонора открывала глаза, встречала взгляд Джоба, улыбалась и с молчаливой благодарностью клала верному слуге руку на плечо. Спасибо тебе за то, что ты меня понимаешь, говорил её взор. Спасибо за то, что ты рядом.

Однажды их увидела из окна Изабелла и решила, что все поняла. Теперь она была твердо убеждена, что Джоб был любовником Элеоноры. Изабелла тут же сделала для себя вывод, что именно ревность к Джобу заставила мать так поспешно выдать её замуж. Это только добавило горечи в ожесточившуюся душу молодой женщины.

Роды у Изабеллы начались жарким, душным днем в конце августа. Схватки начались рано утром, Изабелла испугалась и закричала, только теперь неожиданно до конца осознав, что этому действительно суждено произойти и что ей этого не избежать. Но по мере того, как день тянулся, а схватки продолжались, она несколько успокоилась.

– Это долго не продлится, – постаралась утешить её Дэйзи. У неё самой был теперь огромный живот, и передвигалась она с трудом, но несмотря на это, упорно сидела рядом с Изабеллой и приносила ей все, чего бы та ни попросила, а желания у роженицы возникали самые разнообразные. – Не кажется ли тебе, что стоит немного походить? – мягко спросила Дэйзи. – Так тебе будет гораздо легче.

Но Изабелла только покачала головой и застонала.

– Я умру, я знаю, что умру. Теперь мне уже ничто не поможет.

К ночи она впала в полубредовое состояние, истерзанная нескончаемой болью, и утратила всякое представление о времени. Она переводила невидящий взгляд с одного лица на другое, перекатывала голову на подушке из стороны в сторону, жалобно стонала и громко молила Господа положить конец её мучениям. Элеонора и Энис, соображавшие в этом деле куда лучше Дэйзи, подняли Изабеллу на ноги и заставили ходить по комнате, но колени у роженицы подгибались, и женщины больше тащили её на себе, чем она шла сама, так что ничего путного из этого не вышло.

– Возьми себя в руки, Изабелла, – резко прикрикнула на дочь Элеонора. – Ты должна ходить, иначе как ребенок появится на свет?

Но Изабелла только стонала: «Я умру», и всей тяжестью висела на них.

В два часа ночи Элеонора послала за повивальной бабкой.

– У неё ничего не получается, – сказала она повитухе.

Та осмотрела Изабеллу, досадливо поцокала языком и заявила:

– Ребенок очень крупный, а она маленькая. Это у неё первый, так ведь? Она ходила? Нет? Это плохо. Ну давайте посмотрим, что можно сделать.

К рассвету Изабелла начала кричать. Она уже не понимала, где находится и что с ней творится, знала только, что в каждом уголке её тела угнездилась боль и что её нарочно мучают. Изабелла думала, что уже умерла и попала в ад, где черти вцепились в неё своими раскаленными когтями, наказывая за грехи. Черти эти вокруг неё все время что-то говорили громкими голосами, которые гремели над ней и гулом отдавались у неё в ушах, сливаясь, как смутные отражения на блестящей поверхности медного кубка. Мелькали знакомые лица, но они были искажены злобой – ужасные лица мучителей. Это демоны рвали Изабеллу на куски и смеялись, заглядывая ей в лицо, чтобы видеть, как она будет кричать. И она кричала.

– Не надо! Нет! Пресвятая Матерь Божья, помоги мне! Это был не такой уж страшный грех. Прости меня. Не надо больше, не надо, не надо!

У одного из бесов было лицо Эзры, и он впивался в самые уязвимые её места.

– Она слишком хрупкая, – сказал один из дьяволов женским голосом. – Нам придется тащить его самим. – Потом у Изабеллы появилось такое чувство, будто ей отрывают ноги.

– Мы должны вытянуть из неё ребенка, иначе она умрет, – сказала повитуха. – Мне понадобится помощь.

– Ребенок будет жить? – спросила Элеонора.

– Не могу точно сказать, мадам. Я надеюсь спасти роженицу, но удастся ли спасти еще и младенца, я не знаю.

– Постарайся быть мужественной, дорогая, – прошептала Элеонора, вытирая пот с искаженного от боли лица Изабеллы.

Изабелла опять пронзительно вскрикнула. Это был ужасный, почти бессознательный вопль, в котором, казалось, уже не было ничего человеческого.

Элеонору всю передернуло.

– Поспешите! – крикнула она. – Бедняжка очень страдает.

Сесили отослали прочь, потому что она была близка к обмороку и ей слишком скоро самой предстояло рожать, чтобы присутствовать при подобных муках. В спальне остались только Элеонора и Энис, чтобы помочь повитухе, да за дверью ждали две служанки на случай, если в них возникнет нужда. Дэйзи спустилась вниз, ища ободрения и поддержки у Эдуарда. Там же, в холле, сидел у окна Джоб, глядя на разгорающееся утро. Лицо Джоба было серым от страданий. Он всегда любил Изабеллу больше других детей Элеоноры.

И тут крик взметнулся к самой вершине сводящей с ума агонии, превратившись в пронзительный вопль муки, находящейся за пределами того, что может вынести человек, и вдруг резко оборвался на самой верхней ноте. Потом в наступившей звенящей тишине раздался тонкий, почти неслышный писк младенца. Дэйзи вздрогнула и разрыдалась в объятиях мужа.

– Теперь все позади, – постарался утешить её Эдуард.

– Она умерла, – прошептала Дэйзи, и никто не попытался возразить ей. Что-то в этом последнем страшном крике было такое, что заставило всех подумать о том же самом.

Казалось, прошло очень много времени, прежде чем на лестнице послышались шаги и в холл спустилась Элеонора. На её сером от усталости лице застыло какое-то странное выражение. Все вскинули на неё глаза, а Джоб, поднявшись со своего места у окна, прошел через всю комнату и замер рядом с Элеонорой, точно чувствуя, что ей понадобится его помощь и поддержка.

– Мальчик, – ответила женщина на безмолвный вопрос. – Они оба живы. И кажется... будут жить. – Голова её упала на грудь, будто Элеонора вложила в эти слова свои последние силы.

– Слава Богу, – воскликнула Дэйзи и закрыла лицо руками. Больше никто ничего не сказал. Элеонора переводила взор с одного лица на другое. Наконец взгляд её остановился на Джобе, и именно к нему были обращены её следующие слова.

– Она так мучилась, Господи! Как же она страдала! Если бы я знала, если бы я только знала, что все так получится... – Элеонора хотела сказать, что никогда не стала бы принуждать дочь выходить замуж.

– Вы не могли знать, – быстро откликнулся Джоб. – Вы не должны себя винить. – Но он видел, что она все равно корит себя, хотя, конечно, никогда не признается в этом ни одной живой душе, даже ему, Джобу. И в первый и последний раз в жизни он обнял её и прижал её голову к своему плечу. – Вы не могли' знать, – мягко повторил он. И никому не показалось странным то, что он сделал.

Ребенка Изабеллы назвали Эдмундом и побыстрее окрестили, хотя уже через несколько часов после родов стало ясным, что он будет жить, – таким крепким и здоровым он выглядел.

Четырьмя днями позже, первого сентября, родила и Дэйзи, родила с какой-то даже оскорбительной после мук Изабеллы легкостью. Ребенок оказался прехорошенькой девочкой, которую нарекли Маргарет – в честь матери Дэйзи. Дэйзи поднялась на ноги, как только почувствовала себя достаточно хорошо, но еще долго после того, как она вернулась к своим повседневным домашним делам, Изабелла была прикована к постели, страдая от боли и находясь между жизнью и смертью.

Эзра приехал навестить жену и младенца, порадовался тому, что у него теперь есть сын, и со скорбным лицом выслушал рассказ о состоянии здоровья Изабеллы.

– Не думаю, что ей следует возвращаться в Йорк, – заявил он. – Наверное, лучше будет, если она останется здесь, пока чуть-чуть не окрепнет. Боюсь, что сейчас перевозить её опасно.

– Угодно ли вам оставить здесь и ребенка? – довольно холодно осведомилась Элеонора, которой показалась недостойной та поспешность, с которой Бразен стремился переложить ответственность за жизнь Изабеллы на Морлэндов.

– Да, да, я думаю, так будет лучше. Мои слуги вряд ли подходят для того, чтобы ухаживать за младенцем, а у вас здесь есть детская и опытные няньки. Да, пусть ребенок остается здесь, пока его мать не оправится настолько, чтобы вернуться домой.

Несмотря на появление в доме двух новорожденных, осень все равно оказалась печальной, прежде всего из-за состояния Изабеллы, которая все еще боролась со смертью в затемненной комнате наверху. Потом, всего лишь через пару недель после благополучного разрешения Дэйзи от бремени, заболел Джон Батлер и еще до конца месяца отдал Богу душу. Джон порезал ногу, обходя свои склады, рана нагноилась, началась гангрена, и, прежде чем кто-нибудь догадался позвать хирурга, чтобы тот отнял ногу, яд достиг сердца, и Джон умер. Бедная Хелен была безутешна, ибо и вправду любила своего добряка мужа, ни разу в жизни не попрекнувшего её тем, что у неё не было детей. Элеонора тоже искренне оплакивала зятя, узнав ему настоящую цену во время войны, да и каждый, кто был с ним знаком, пролил по нему слезу и нашел несколько теплых слов для вдовы, заверяя её, что все они восхищались Джоном Батлером и что им будет его не хватать. Спокойный, тихий человек, никогда не занимавший высокого положения в обществе, он заводил друзей везде, где бы ни появлялся, и нанимать специальных плакальщиков на его похороны не пришлось – собрались сотни людей, искренне горевавших по усопшему. Их было так много, что не все даже поместились в храме.

А потом пришли скандальные новости из Лондона – король Эдуард тайно сочетался браком еще в мае и держал это в секрете, пока милорд Уорвик не начал рассказывать ему о невесте, которую подобрал Его Величеству во Франции. Тогда-то все и открылось... Уорвик был взбешен, Тайный Совет пребывал в шоке, а простые люди, когда новость просочилась за стены дворца, расстроились и встревожились. Ибо женщиной, которую король избрал, чтобы вручить ей корону Англии, была вдова пятью годами старше его, некая леди Грей Гробская; у неё было двое взрослых сыновей от первого брака и множество бедных родственников, пользовавшихся к тому же дурной репутацией.

Мать леди Грей, бывшая герцогиня Бедфордская, была известна как ведьма, и поговаривали, что она использовала свои колдовские чары, чтобы завлечь короля в сети своей овдовевшей дочери.

– Что-то за всем этим кроется, – сказала Элеонора Эдуарду, когда до них дошли эти слухи. – Он мог взять в жены кого угодно, а выбрал полное ничтожество. её отец был всего лишь обычным сквайром, женившимся на богатой вдове. У этой леди Грей шесть сестер, пять братьев и ни гроша за душой.

– Говорят, она очень красива, – попытался оправдать короля Эдуард.

– Причем здесь чья-то красота? Вся её семейка станет источником постоянных раздоров при дворе. В качестве приданого она не принесет королю ничего, кроме сомнительных связей. О Господи, ну почему это монархи, когда дело доходит до женитьбы, словно теряют разум? Вспомни о всех тех бедствиях, которые навлекла на страну Маргарита, став супругой Генриха. И могу поспорить, что эта Эдуардова Грей будет еще хуже. Ему ни в косм случае не следовало жениться на женщине, стоящей по происхождению гораздо ниже его: королева должна вести себя как королева, а не как жена рыночного торговца.

– Вы принимаете все это слишком близко к сердцу, матушка, – заметил Эдуард. – Она должна быть добродетельной женщиной, иначе король никогда бы не женился на ней.

Элеонора бросила на сына презрительный взгляд.

– Никто и не сомневается в том, что она отлично вышколена. Мужчины бывают такими дураками. А что до того, будто я принимаю это близко к сердцу, – посмотри, что она уже успела натворить: она поссорила милорда Уорвика с королем, а Уорвик – такой человек, которого Эдуарду следовало бы иметь рядом с собой, а не у себя за спиной с кинжалом в руке. Теперь вся страна распадается на противоборствующие лагеря! О Господи, ну почему мужчины такие идиоты?

– Все будет в порядке, матушка, не волнуйтесь, – попытался успокоить её Эдуард, но Элеонора даже не ответила.

Все-таки время – лучший лекарь. После Рождества Изабелла смогла вместе с ребенком вернуться на Кони-стрит, взяв себе в помощь двух слуг Морлэндов – горничную и молодого парня. На возвращении Изабеллы настоял Эзра, опасаясь, что может потерять влияние на ребенка, если тот будет слишком долго оставаться с бабушкой. Однако, видя, что жена все еще очень слаба, и не желая лишних скандалов, Бразен обращался с Изабеллой ласково и даже предоставил ей отдельную комнату, в которой вместе с ней поселились горничная и ребенок. Пережитые страдания превратили Изабеллу почти в калеку. Она не могла подолгу стоять или ходить, а о езде верхом не могло быть и речи. Из «Имения Морлэндов» на Кони-стрит на носилках доставили бледную тень прежней Изабеллы.

Тем временем раздоры между королем Эдуардом и милордом Уорвиком несколько поутихли, но никогда уже между ними не возникало того прежнего доверия, что связывало их в прошлом, и Уорвик уже начал задумываться: а что, собственно, он выиграл, сражаясь за то, чтобы посадить Эдуарда на трон? И вдобавок ко всему вспыхнула ссора с герцогом Бургундским, результатом которой стал его запрет на ввоз в Бургундию материи из Англии. Вложив все свои средства в производство тканей, Элеонора вдруг обнаружила, что продавать свой товар ей почти негде.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю