Текст книги "В тот день…"

Автор книги: Симона Вилар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Однако куда больше его интересовал мужичок с клинообразной бородкой, который, в свою очередь, не сводил взора с него самого. Казалось, все происходящее тут его не касалось, а вот присутствие известного в Киеве ведуна встревожило. Как только заметил он на себе взгляд волхва, так сразу и сник, сжал бороденку в ладони, потупился.

Тут Озара отвлек громкий молодецкий смех. Смеялся кудрявый красавчик Радко. Смеялся громко и как-то… отчаянно, что ли. Сидел на перилах гульбища, прислонившись спиной к столбу-подпоре, даже головой бился об него от смеха. Потом вдруг резко соскочил прямо во двор и спешно пошел к калитке.

Его окликали, рыжий мальчонка даже кинулся следом, звал. Но Радко не оглянулся и, не переставая смеяться, уходил прочь со двора. Пока не скрылся.

– Ну, парня-то понять можно, – негромко произнес стоявший подле Озара Добрыня и даже сам хохотнул. А потом, будто задушевному приятелю, сказал волхву: – Мы все считали, что теперь-то Радомил войдет в права наследства и остепенится, делами занявшись. Зачатки у него хорошие, славный парень… когда не бузит. Посуди сам, ведун: Вышебор – калека, Мирину бы со двора отправили… ну, если бы Радко не пожалел вдовицу-красавицу и не оставил ее по своей милости.

– А она согласилась бы остаться в приживалках? – спросил Озар. – При новом-то господине? Как они, ладят с Радко? Он ведь собой парень видный. Может…

– Не может, – отрезал Добрыня. – Да что об этом говорить? Теперь, когда положение ее стало известно, купчиха Мирина сама пожелает тут всем управлять. А вертопраха Радомила она и на дух не выносит. Они и ранее не ладили, Дольме то и дело приходилось их примирять. Хотя что я тебе говорю… Вот поживешь тут – и сам во всем разберешься. Но главное – выясни для меня, кто мог покуситься на соляного купца Дольму сына Колоярова. Как выяснишь, мне все доложишь. И чтобы по полочкам все разложил, чтобы ясно все было, как на стрельбище в солнечный день. Итак, Озар, останешься в усадьбе рода Колояровичей доглядником.

Это же он вновь сообщил собравшимся. Дескать, ведун Озар – его человек, пусть примут, как гостя дорогого, и ни в чем ему препон не чинят.

– Да кто же волхву перечить осмелится? – произнес бородатый челядинец Лещ. Вроде и соглашался, но поглядывал из-под седеющих кустистых бровей неприветливо. – С волхвами осторожно надо, да еще не забывать, что они всякое могут. Чародеи они.

– Ты чего пустое-то болтаешь, Лещ? – осадил его Добрыня. – Какое такое чародейство помянул? Или забыл, что крест на тебе теперь? В него верить надо, а не в чары навеянные. А волхву помогать станете потому, что я так приказал. Поживет у вас, порасспросит и выяснит для меня то, что надо. И на кого укажет – того и отдам катам[46]46
  Кат – палач.


[Закрыть]!

Собравшиеся сразу притихли.

Озар был раздосадован. Не скажи Добрыня последнее, ему бы легче было ужиться среди родовичей убиенного христианина Дольмы. Теперь же все будут видеть в нем врага.

Но Добрыня явно не намерен был облегчать Озару задачу. Знал, что делал, – не хотел, чтобы разумный волхв нашел тут союзников да что-то замутил. Они-то все крещеные, но почтения к служителю старых богов это не умаляет. А так… Так Добрыня уходил почти довольный.

Он сошел с крыльца, направился к привязанному у воротного кольца скакуну. Двое прибывших с Озаром охранников двинулись было за ним, но княжий дядька, уже сидя в седле, склонился к ним и сказал:

– Ты, Пегий, отправляйся туда, откуда и прибыл, неси службу у Варяжских пещер. А ты, – ткнул он зажатым в кулаке кнутовищем в грудь дружинника с чуть свороченным в сторону широким лицом, – ты, Златига с Копырева конца, останешься на Колояровом дворище. При Озаре.

– Да на что я ему? – расстроился кривой, отзывавшийся на имя Златига. – Он ведь, если захочет…

– Не захочет. Ты же помогать ему будешь. Если понадобится. Ну и… – И посмотрел выразительно: за ведуном приглядывать все же стоило. А дружинник Златига вроде парень смышленый. Сам поймет, когда нужно будет приструнить волхва.

Глава 4

Озар опять рассматривал булатный шип, который ему ранее передал воевода Добрыня. Тот самый шип, каким закололи соляного купца Дольму сына Колоярова. Хотя чего рассматривать – вот если бы Озар смог оглядеть рану на теле убитого, тогда бы больше понял и о силе броска, и о месте, откуда его могли метнуть. Однако Добрыня сказал: Дольму надо было похоронить по христианскому обычаю, не тянуть, не привлекать внимания людей, а оказать почет погибшему христианину. А потому отпели Дольму церковники, похоронили на поле вне града, крест на могиле установили. Озару же объяснили, что смертельный удар пришелся как раз под кадыком. Был он быстрым, стремительным, неожиданным, отчего Дольма еще какое-то время стоял в воде, схватившись за рану, потом тихо осел в воду, завалился лицом вниз. А вытащил его охранник купца, хазарин Моисей, на которого первое подозрение пало. Еще Озару сказали, что якобы все домашние недовольны тем, что хазарина не тронули, не забрали на дознание, а оставили с ними. Озару и самому было странно, что хазарина сразу не заломали, объявив убийцей. Меньше бы мороки было для всех, да и жалеть Моисея, как он понял, особо никто не стал бы. Моисей, похоже, сам все понимал, потому и был такой понурый. Тем не менее он, как и прежде, ходил по широкому купеческому дворищу, вот отправился в кладовую за кувшином, а затем понес его в терем, как будто не стражник, а служка на побегушках. Что ж, раз Вышебор взял его к себе в услужение и тем прикрыл от неприязни родни, надо подчиняться.

Выдать за убийцу именно Моисея было бы, на первый взгляд, разумнее всего: и горевать о нем в доме мало кто станет, и для народа киевского хазарин-убийца куда предпочтительнее кого-то из местных. Озар время от времени об этом подумывал, но не спешил с выводами: если Добрыня не велел выставить убийцей Моисея, значит, кто попало ему в головниках не нужен и он действительно желает во всем разобраться. Да и не мог Добрыня не заприметить, что и холоп Жуяга ведет себя более чем дивно. А ведь именно Жуяга катил в тот день в реку кресло увечного Вышебора. Может, начать допытываться с этого плешивого холопа? Но холоп после ухода Добрыни тоже куда-то запропастился. Белобрысая девка, которая возле Мирины крутилась, на вопрос Озара сказала, что за водой Жуягу отправила. Ишь как подсуетилась! Или сама не видела, что с холопом делалось? Ладно, Озару еще предстоит во всем тут разобраться, так что Жуягу этого он не пропустит. Пока же просто будет приглядываться, дабы понять, что тут и как.

Волхва и приставленного к нему Златигу устроили на постой в сенях. Сени тут были широкие, в одном их крыле стояли кадки со всякими припасами и водой, в другой – широкие лавки под развешанными на стене пучками трав. Хорошо тут пахло, ароматно, да и на лавках ночевать удобно будет. Их к тому же меховыми полостями овечьими покрыли – ну вообще лепота!

Как раз напротив лавки Озара находилось волоковое окошко, в которое падал свет. Он и устроился под ним, попросил кого-то из дворни принести ему деревянных чубушек и краски. Возился с ними, вырезал какие-то фигурки. Но нет-нет и снова тянулся к литому шипу.

– Как думаешь, Златига, – обратился он к охраннику, – много ли сил нужно, чтобы убить крепкого мужика такой штуковиной?

Стражник перестал полировать пластину на поясе, посмотрел исподлобья. Когда-то, видимо, этого дружинника сильно задели чем-то тяжелым по скуле, и, несмотря на то, что под бородой шрам был не очень заметен, лицо его выглядело кривым.

– А ты что, сам понять не можешь, ведун? – довольно грубо отозвался Златига. – Если по твоей стати судить, ты не сразу в служители при богах попал. Небось, ранее и повоевать пришлось, и поохотился наверняка еще с отрочества. К тому же я видел, как ты легко жертву на алтаре убивал, – значит, опыт имеешь. Вот сам и прикинь. А как по мне, то при удачном броске даже малец мог бы свалить Дольму.

– Малец, говоришь? – Озар привстал и выглянул в волоковое окошко.

Рыжий мальчишка, звавшийся Тихоном, играл во дворе с огромным лохматым псом. Зверюга был знатный, но к пареньку ластился, игриво тыкал в него лобастой головой, норовил лизнуть, а мальчик смеялся, лаская собаку.

– Мне сказали, что Тихон – прижитый на стороне сын Дольмы. Якобы привез купец его из Корсуня, от некой греческой бабы, с которой подгулял. По сути это его единственный сын. Однако при живых братьях Дольмы да при его вдове Тихон совсем не наследник. Так зачем же мальчишке было убивать родителя?

Златига отложил пластинчатый пояс, хмыкнул:

– Ты меня в свои догадки не втягивай, Озар. Да и кто из нас ведун – ты или я?

– А почему бы не помочь мне? Чем скорее разберемся с этим делом, тем скорее уйдешь к своей женке. Она-то наверняка ждет тебя, кручинится, что вечерять под родной кров не явился. Небось, она и в тягости у тебя. А ты – вот напасть! – тут торчать со мной обязан, потому как приказали.

Златига посмотрел на волхва с интересом:

– А про Светланку мою откуда знаешь?

Озар улыбнулся, в уголках его серых глаз образовались легкие лучистые морщинки. Сама улыбка была хорошая, приветливая.

– А чего бы славнице[47]47
  Славница – невеста, девушка на выданье.


[Закрыть] киевской не пойти за такого молодца, как ты? Рожу-то у тебя покосило где-то в схватке, что ж, бывает, однако в остальном ты вон какой – статный да ладный. К тому же дружинники Владимира не бедные – значит, завидный жених. Местные девки за таких охотно идут. И по твоей одежке, по шовчикам ровным на рубахе, по узору, умело вышитому у ворота, вижу, что есть у тебя хозяйка. А что не мать вышивала… Если бы мать для такого, как ты, старалась, ты бы не был так мрачен, оттого что при мне оставили. Мать никуда не денется, а вот к жене тебя тянет. Светланкой, говоришь, зовут супружницу? Этого я не знал. Зато заприметил, что у тебя крестик у расстегнутого ворота. Видать, успел побывать с князем в Корсуне, где многие из вас новую веру приняли. И если женился до похода и жена понесла от такого молодца, как ты, то ей сейчас уже сроки родить подходят. Поэтому ты и недоволен, что именно тебя Добрыня при мне оставил. К Светланке хочется пойти, а тут…

И Озар развел руками – мол, видишь, как оно вышло все.

Златига даже привстал. Смотрел на волхва удивленно. Лицо у него кривое, но под ровно подрезанной челкой глаза светлые, золотистые, можно сказать, медовые.

– Вот как просто у тебя все выходит, волхв! Ну чисто колдовство. А на деле – заприметил всякое и понял. Хитер. Вижу, не зря Добрыня именно тебя сюда отправил.

Хотел еще что-то добавить, но смолчал, только махнул рукой. Опять стал возиться с пластинами пояса.

Озар же принялся вырезать из деревяшек разные фигурки – одни продолговатые, другие округлые, третьи как придется, только бы разными вышли. Света из волокового оконца было маловато, надо было уже заканчивать работу, но он все еще продолжал затеянное им. Поглядывал порой на Златигу. Про себя уже решил, что этот не из тех стражей, которые избивали его, когда он бился и бунтовал в подземных пещерах. Кривого он бы сразу заприметил. Хотя… Разве было у него время рассматривать своих мучителей? Вон до сих пор синяки на боках не сошли. Лицо, к счастью, не пострадало: закрывался руками, голову прятал, чтобы не забили ненароком. Голова она человеку важна, волхву тем более. Остальное же заживет как на собаке.

Главное теперь – выполнить поручение княжьего дядьки. Добрыня не простак, ему что ни попадя не наплетешь. К тому же от дознания Озара зависела не только судьба его самого – он братьев по вере должен спасти. Добрыня дал слово освободить их, если Озар справится. Значит… Значит, надо все правильно сделать и отчитаться чин по чину.

В сени вошла толстая повариха Голица. Она держалась уверенно, чувствовалось, что среди челяди эта баба себя не последней считает. Сейчас она принесла постояльцам крынку с простоквашей, поставила ее на приступке.

– Вот. Если захотите попить к ночи…

Ночь уже была на подходе. Света в волоковое окошко почти не поступало.

– Хозяюшка, а где тот плешивый мужичок с бородкой клинышком? Которого Жуягой кличут. Вернулся ли уже?

– Ему наша ключница Яра велела привезти на ночь воды из Киянки[48]48
  Киянка – ручей под горой Хоревицей; брал начало на Киевских возвышенностях и впадал в протекавшую по Подолу речку Глубочицу. Нынче заключен в коллектор.


[Закрыть].

– Что-то долгонько он за водой ходит, – заметил Озар.

– Так немало ее надо на хозяйстве. Жуяге понадобится не одну бочку наполнить и привезти на возу. Ну а как воротится, что, велеть к тебе явиться?

Озар подумал и отрицательно покачал головой:

– Утро вечера мудренее. Завтра и поговорю с ним.

Голица еще немного потопталась, будто спросить о чем-то хотела, но Озар ее опередил:

– Тиун ваш все еще с купчихой беседует?

– С ней, с госпожой нашей. А как же иначе? Теперь он у нее первый помощник. Хозяйство у нас немалое: и торговые лавки на Подоле, и мельницы на речке Лыбеди, и пара сел за Дорогожичами[49]49
  Дорогожичи – историческая местность в окрестностях древнего Киева.


[Закрыть] имеется. Не Мирине же, голубушке, носиться по делам, когда она дитеночка ждет. Вот уж послал Господь радость нам. Жаль, что хозяин о том не узнает.

И она удалилась, всхлипывая и утирая глаза передником.

Ну да, красавице Мирине и впрямь нынче хлопотно будет заниматься таким хозяйством. Да и ранее она, лелеемая, любимая суложь Дольмы, видать, подобным себя не утруждала. Она была скорее украшением его двора – недаром весть о ее красе по всему Киеву ходила. Да и старший брат Дольмы, калека Вышебор, с подобным бы не справился. А Радко? Где же этот вертопрах Радко? Он как ушел, так и не было больше. Когда он явится, следует и его расспросить. Забавно парень себя повел, узнав, что управлять хозяйством погибшего брата у него теперь не получится.

Озар сделал глоток простокваши. Прохладная, вкусная, с приятной кислинкой. Их с Златигой вообще тут знатно накормили: похлебку гороховую густую подали, мясную кулебяку, творог с молоком. После того как Озар столько времени ел в подземелье только баланду из прокисшего хлеба, от которого у него была постоянная изжога, нынешнее пиршество наполнило душу волхва неким блаженством. Однако расслабляться пока не стоило – надо было переговорить сегодня с тиуном. Как выяснил волхв у дворни, управляющий Творим в усадьбе лишь иногда ночевать оставался, а так обычно жил в собственном доме на Подоле. Да и вообще тиун такого большого хозяйства вряд ли все время под рукой будет, все по делам да в разъездах. Вот Озару и надо с него начать, пока не удалился.

Творима он узнал по походке: управляющий спускался из верхней горницы неспешно, топал тяжело, уверенно, чисто был тут хозяином. Хотя и впрямь мало ли на что рассчитывал Творим, когда от его умелых действий теперь все зависело? Та же хозяйка Мирина должна будет ему угождать, если не хочет потерять столь рачительного работника.

А вот Озар с ним особо не церемонился.

– Эй, а ну не спеши уходить, почтенный!

Творим повернулся медленно, на лице – суровое выражение. На окрик Озара выгнул бровь изумленно.

– Это ты меня?

– Говорить будем, – шагнув к нему, заявил Озар.

Творим вскинул голову:

– Некогда мне лясы с тобой точить. Я битый час с госпожой наверху беседовал. Утомился. Поди-ка объясни ей теперь все дела хозяйские. С такой красой, да еще несведущей и не привыкшей к делу, и по миру пойти недолго. Все-то гостинцы да наряды у нее на уме. А я…

Но Озар не стал слушать его ворчание, просто кивнул, мол, иди за мной, – и вышел на широкое гульбище.

Это было не самое укромное место для беседы. Да, само гульбище было просторным – видать, тут за столом немало гостей принимал покойный Дольма, – но перед тем, как спать укладываться, то и дело кто-то шнырял мимо. Чернавка бадейку с водой пронесла в покои, другая возилась, протирая стол после вечерней трапезы, и Озар велел ей не суетиться, уйти. Тихон, завидев волхва, подбежал и хотел посидеть рядышком, но Озар, взлохматив мальчишке волосы, по-доброму попросил оставить их с Творимом.

– Эко ты тут уже распоряжаешься по-хозяйски, – заметил тиун. – Одно слово волхв. Привык повелевать.

Озар отошел в дальний конец гульбища, прислонился плечом к резному столбику-подпоре.

– Пока тут переговорим, Творим, слуга хозяйский.

Назвав тиуна «слугой», Озар сразу напомнил ему, что он тут тоже всего лишь подчиненный. Твориму это не понравилось, он насупился, хмуро посмотрел на волхва из-под надвинутой до бровей меховой шапки. Но Озар держался с ним так, как привык еще в бытность свою почитаемым волхвом-служителем – величественно и властно. Сразу приступил к делу:

– Ответь-ка, Творим, где ты находился, когда в реку Почайну все вслед за Дольмой вошли?

При этом на самого Творима будто и не смотрел. Но по тени его отметил, что тиун даже отшатнулся.

– Что спрашиваешь? Думаешь, я душегубец? Да я дружен был с Дольмой, мы нередко по душам беседовали, он уважал меня. А ты…

– Я всех расспрашивать стану. С тебя вот начал…

– Чего это – с меня? Я в стороне тогда был! Почитай, позади всех. Я давно говорил хозяину, что готов веру Христову принять… ну, чтобы он своим меня счел, чтобы доверия мне еще больше было. А когда входили в реку во время обряда, хозяин на меня и не смотрел. Знал, что буду со всеми, что не подведу.

Как там насчет того, кто с готовностью шел в Почайну, а кто по приказу, Озара не волновало. Но, порасспросив тиуна, он понял, что тот лжет. Чтобы такой, как Творим, всяких скотников и чернавок вперед пропустил? Когда же Озар сказал об этом Твориму, тот просто соловьем запел: дескать, он же не из ближней челяди соляного купца, не его дворовой, потому и держался в стороне. Но о том, кто и где из ближников и домашних тогда был, помнил хорошо. Так, подле самого Дольмы Мирина-супружница была, рядом находился и Радко, а следом Жуяга толкал в воде кресло увечного Вышебора. Ну и Яра, ключница белобрысая, ступала с ними, может, немного сбоку; возле нее были кухарка Голица и ее муж Лещ, старый и верный работник в этом доме.

– А их сын Бивой, этот здоровенный детина с пышными усами, тоже там был?

– Нет, Бивоя в Почайне не видел. Он, как я слыхал, отказался идти на обряд. Не захотел, не пошел.

Ну хоть кто-то проявил верность старым богам и не подчинился хозяину, почти с удовлетворением отметил Озар. Хотя от такого простоватого парня, как этот здоровенный увалень с пышными усами, Озар бы такого упорства и своеволия не ожидал.

А Творим продолжал. Дескать, и Тихон там суетился, брызгал водой радостно, хотя зачем он пошел на обряд? Всем известно, что Дольма привез сына в Киев уже крещеным. Но вот же полез и плескался подле родителя. Еще девки Мирины были там, Загорка и Любуша, крутились, смеялись, толкались, а чернавка Будька, помнится, оступилась в воде, упала, взвизгнула. Еще скотник был там, бывший раб по прозвищу Медведко, да пара баб-скотниц и мастеровой Стоян, молчун неприметный. Последний тогда разошелся вдруг непривычно, даже едва не толкнул важного Творима. Ну а следом шли работники из лавки, приказчики и грузчики.

– Погоди! – Озар поднял руку. – Работный люд из лавки был за тобой, верно? То есть в стороне от Дольмы.

– Так и было. Они последними зашли в воду, уже после меня.

– А ты, добрый друг соляного купца и помощник его, держался на отдалении, пропустив даже скотников. Скромный ты, как погляжу, Творим. Однако, находясь немного в стороне, ты как раз и мог увидеть, кто метнул оружие.

– Да ничего я не видел! – замахал руками тиун. – Там все теснились, брызгались, а сзади уже народ подходил, тот же купец-меховщик Хован с семейством зашел в воду. Еще помню, что Моисей почти рядом со мной держался, не спешил глубже зайти, однако потом шагнул прямо к Дольме. И сдается мне, что люди правы, уверяя, что хазарин этот и порешил хозяина.

Последние слова Творим почти выдохнул, понизив голос, поправил шапку на голове, уставился угрюмо. Озар же улыбался почти дружелюбно.

– А ведь мне говорили, Творим, что этот Моисей первый шум поднял и кинулся к Дольме, когда тот рухнул. Зачем ему было внимание к себе привлекать?

– А чего бы ему не шуметь? Решил, наверное, что на него не подумают. Этот Моисей, рожа хазарская, долго и верно служил хозяину, поэтому и надеялся, что его никто не заподозрит. А ведь Моисей, сказывали, некогда воином был, причем не из последних, мог и воспользоваться случаем в толпе. Ловок он, как и все, кто с оружием знается.

Тиун хотел еще что-то добавить, но замер на полуслове, когда Озар вдруг легким, почти кошачьим рывком перескочил через перила гульбища во двор. И сразу стал смотреть на высокий поверх галереи. Успел заметить, как кто-то отступил вглубь легкой тенью. Верхние покои в тереме обычно женские, мужикам носить мусор туда не больно позволяется. А сейчас кто пытался их подслушать укромно? Мирина-хозяйка? Кто-то из ее прислужниц? Ключница? У Озара была догадка.

– Послушай, Творим, – молвил волхв, поднявшись обратно к оторопевшему тиуну, – что ты скажешь о ключнице вашей? Яра, кажется, зовут.

– Яра, да. Или Ярозима, как нарекли ее в родном селище. Недоброе у нее имя, да и в роду она была нелюбимой. Вот родовичи от нее и избавились, отдав Мирине в услужение. Это мне сам Дольма рассказывал. Я ведь ему помогал с тех самых пор, как он тут хозяйствовать начал, вот он и доверял мне, разговаривали мы с ним порой о всяком за чаркой меда стоялого, а не только о нуждах и делах. Он и сказал, что, какова бы ни была Яра в древлянском селении, потом из нее хорошая помощница его жене вышла. Оно и понятно: Мирина сидит да красу свою лелеет, а Яра весь дом на себя взяла. Но я вот что скажу: Ярозима эта хитрой оказалась, раз сумела всем так угодить, что ее до ключницы возвысили, хотя брали из лесов древлянских едва ли не как рабу-прислужницу. Ныне же погляди только – прямо госпожа достойная с хозяйскими ключами за поясом. Даром что вековуха[50]50
  Вековуха – старая дева, женщина, не вышедшая замуж до положенного по возрасту для невест срока.


[Закрыть], никем не выбранная. Однако и тут мне есть что тебе сказать, ведун.

Творим теперь говорил негромко и почти задушевно, словно хотел расположить к себе Озара.

– Дольма как-то поведал, что Ярозима в древлянских чащах охотницей отменной слыла. Замуж она не спешила, а все больше в лес уходила, причем без добычи никогда не возвращалась. Сильная она девка, и на лося ходила, и на волка. Так что поверь: такая, как она, могла метнуть нож в хозяина.

– А с чего бы это ей Дольму захотелось убить?

Творим втянул голову в плечи, размышлял.

– Вот что, волхв, ходили слухи, будто бы калека Вышебор просил Дольму отдать ему в жены вековуху-ключницу. Все равно она никому не нужна, а ему, убогому, хоть какая-то женка под бок. У него-то страсть Уда[51]51
  Уд – божество плотских сил. Удова страсть – плотские желания.


[Закрыть] порой играет еще как, даром что ноги волочатся. Вот он и хотел себе бабу. А хотела ли того же Яра, сказать не могу. Хотя… какая за такого захочет? А Дольма брату мало в чем отказывал. Мог бы и приневолить Яру. Так почему бы ей от хозяина не избавиться, чтобы он не принуждал ее стать женою увечному Колояровичу?

По сути это было обоснованное предположение. Хотя тогда Яре было бы сподручнее прикончить навязываемого жениха-калеку, а не Дольму. Но как это сделать в доме, где все у всех на виду? Однако даже Озар заметил, что ключница держится неприметно, словно и не правая рука хозяйки. Тут было о чем подумать.

Озар отпустил тиуна, а сам вернулся в сени, лег на лавку, застланную светлой овчиной. В тереме домочадцы уже укладывались на покой. Только одна из дворовых девок еще шастала по двору, кажется, та, что Будькой звалась, крепенькая, как репка, по-своему даже миловидная. Коса у нее, как и положено прислуге, недлинная, едва ли чуть ниже лопаток спускалась, зато густая, толстая. Озар улыбнулся, заметив, как Будька ставит у порога блюдце с молоком – угощение домовому. Молоко-то кошка вылакает, как обычно, но то, что старые обычаи в доме новообращенных христиан так сильны, волхву понравилось.

Еще эта Будька то и дело крутилась у ворот, как будто поджидала кого-то. Никак красавчика Радко надеялась встретить по возвращении – парень до сих пор так и не появился после того, как ушел. Зато когда Лещ спустил на ночь пса, Будька поспешила к главному терему, быстро взбежала на крыльцо, но еще какое-то время стояла на гульбище, что-то напевала негромко – долгое, монотонное. Озар услышал, как этому пению стал вторить негромкий храп Златиги. Тогда он встал и вышел из сеней к девушке.

– Никак ждешь кого или просто не спится?

– Кого это мне ждать? – насупилась Будька.

Озар же заговорил с ней о тиуне, сказал, что тот явно лжив и себе на уме. А еще ведун помнит Творима, когда тот на капище с подношениями ходил, но не шибко жаловал богам, хотя управляющий таким хозяйством мог бы и пощедрее быть. Творим же то зайца тощего принесет на алтарь, то сапоги уже поношенные для служителей выделит.

Будька слушала и хихикала. Согласилась, что Творим скуп, любит в тереме Дольмы столоваться, хотя и сам не беден, но на угощение всегда поспеет. А еще он крестьян в селищах Дольмы донимал, житья им не давал, недоимки не прощал даже в голодные годы. О, Будька это знает, ее саму из такого селища в дом взяли. И то не тиун ее привел, а сам Дольма взял в услужение, когда родители девушки умерли, а старший брат жену завел. Будьку невестка обижала. А тут и жить спокойно, и кормят сытно, пусть и работать заставляют от зари до зари.

– Хороший хозяин был Дольма? – спросил Озар.

– Хороший… – подтвердила девчонка, но так тихо, что Озар посмотрел на нее внимательнее.

А потом подступил с вопросом: отчего это всему Киеву известный христианин Дольма не окрестил свою семью и челядь ранее? Кажется, мог бы. Будька лишь пожала плечиками. Дескать, сам купец не предлагал, а они не просились. Но как он повелел, все и пошли.

И тогда Озар поинтересовался, заметила ли сама Будька что-нибудь, когда убили Дольму в Почайне.

Несмотря на то что ему полагалось всех расспросить, он думал, что чернавка хотя бы из-за своего положения в доме засмущается вопроса. Ничуть не бывало. Ответила спокойно, обстоятельно. Говорила, мол, все стояли близко к хозяину, весело им было, они улыбались, смеялись. Ведь такого ранее не бывало, чтобы толпой-то в воду идти, вот и разобрало всех. Даже не больно улыбчивый Дольма просто сиял тогда. Но когда он упал, Будька не заметила. Помнит лишь, что все кинулись к нему – и Мирина, и Радко, и тот же тиун Творим, старый Лещ тоже поспешил. Однако Моисей всех растолкал, схватил хозяина, потащил к берегу, голосил страшно, рыдал. Брат Дольмы Вышебор хоть и в кресле сидел, но успел хазарина схватить и так дернул, что тот упал вместе с телом купца. Да, Вышебор калека, но очень сильный, плечищи у него и поныне саженные. Воином он был когда-то не последним, вечно в походах участвовал, службу в степном порубежье нес.

Озар слушал внимательно, порой поддакивал, ахал. Он знал, как заставить собеседника разговориться, ему и на капищах много чего приходилось от людей выведывать. Вот и эта чернавка стала рассказывать. Дескать, из-за того, что старший из братьев дружинник Вышебор часто бывал в отлучке, на Дольму все хозяйство и легло. И старая купчиха Добута, родительница Вышебора, но мачеха Дольмы, пасынку во всем помогала и обучала. Она была из старого купеческого рода, да только родной ее сыночек Вышебор в дела торговые вникать не желал. А Дольма – тот сразу. Да и сама Добута была привязана к Дольме. Может, даже больше, чем к родному сыну. Тот пошел в отца Колояра, такой же лихой воитель, но с домашними резкий, грубый, непримиримый и властный. А Дольма, рожденный от меншицы-полонянки Колояра и рано осиротевший, был сызмальства на заботах Добуты. Она его растила, воспитывала, вот и привязалась. На ее попечении позже оказался и Радомил, но тот рос в основном как трава, сам по себе. Потому и стал таким неугомонным и своевольным.

Но сейчас младший Радко не очень интересовал Озара. Еще успеется, хотя Будька с охотой выкладывала все про красивого младшего Колояровича. А Вышебор? Она лишь насупилась.

– Что Вышебор? Говорила же, что ранее, до того как покалечили его, он считался тут главным, но в дела хозяйства не вникал, его даже устраивало, что Дольма всем так заботливо распоряжается. Для Вышебора же главным было, чтобы его как хозяина по приезде принимали, чтобы тот же Дольма выходил ему навстречу и в пояс кланялся, чтобы место во главе стола уступал ему покорно.

Но потом, когда Вышебора покалечило, Дольма его уже иначе принимал. Конечно, посокрушался, что старшой ногами ходить не сможет, потом выделил ему удобную горницу наверху, слуг приставил, велел мастеровому Стояну соорудить для брата кресло на колесиках, ну вроде сиденья на возке… Да ведь мудрый волхв уже сам видел то кресло! Дольма даже позаботился о наклонном спуске в тереме, чтобы старшего Колояровича было удобнее спускать-поднимать, когда тот пожелает. Да и в Почайну в тот день Вышебора в нем катили. Должен был Бивой ему прислуживать во время обряда, ну да Бивой отказался, вот Жуягу к калеке и приставили. Ведь Жуяга тоже за ним ухаживал, когда приказывали, а он, хотя и тщедушный, на деле сильный.

– Это плешивый Жуяга-то сильный? – переспросил Озар. – Что-то я не приметил в этом тщедушном силы. Наверно, ему нелегко пришлось, когда полгорода катил увечного, а потом еще в воде. Вышебор муж крепкий, могучий, а Жуяга вон какой невзрачный.

– Что с того, что он невзрачный? – поправив височные кольца на тесьме, возразила чернавка. – А на деле Жуяга сильный. Жилистый он, крепкий, руки все в узлах мускулов. Он же по молодости у ваших волхвов подвизался, охранником на капище служил. Ну а каковы ваши… Да что я рассказываю!

– Так он служителем богов был? – задумчиво переспросил Озар. – Откуда знаешь? Я вот ничего про вашего Жуягу не слышал. А ведь должен был бы…

Говоря это, Озар хотел по привычке запустить руку в бороду, как с ним обычно случалось, когда размышлял. Но рука поймала пустоту. Эх, надо от этой привычки избавляться.

Будька зевнула и хотела было идти, но Озар еще спросил:

– Сколько же ты тут прожила в услужении, раз столько про род Колояровичей знаешь? Сама вон словно Леля весенняя[52]52
  Леля – богиня юности и весны в славянском языческом пантеоне.


[Закрыть], юная, а всю их подноготную проведала. – И Озар легонько щелкнул Будьку по хорошенькому вздернутому носику.

Она отмахнулась, негромко смеясь.

– Так ведь надо же о чем-то говорить долгими зимними вечерами, когда все в истобке[53]53
  Истобка – центральная отапливаемая часть в доме.


[Закрыть] собираются. Вот я и слушала.

Но, сказав это, чернавка заторопилась.

– Пойду я. А то вон Лещ уже Лохмача с цепи спустил. А я страсть как этого косматого зверюгу боюсь. Да и вставать мне завтра раненько.

Озар посмотрел ей вслед и подумал, что эта милая девушка не так уж проста, как кажется. Все замечает, обо всех знает. И кого же она ожидала у ворот? Обычно ворота закрывают, когда последние с гулянок возвращаются. Не Радомила ли ждала чернавка? По тому, как она о младшем Колояровиче отзывалась, выходило, что нравился он ей. Но какой бабе такой, как Радко, не глянется – лихой, удалой да собой пригожий, как сам Ярила пресветлый[54]54
  Ярила – божество летнего плодородия. На праздновании Ярилы божество изображал самый пригожий парень. Считалось, что Ярила хорош собой, как лето красное.


[Закрыть]? Хотя, как поговаривали, с Мириной-хозяйкой у него как раз не очень-то ладилось. А какая пара могла быть! Оба хороши, как месяц-месяцович с луной ясной.