Текст книги "В тот день…"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Но не такова была ключница, чтобы показать, как ей больно.
– Зачем вызвал меня сюда, Радомил? Тихон сказал, что важно это. И я здесь. Слушаю тебя.
Голос ее был спокойный, холодный. Ничего-то они про нее не узнают. Он не узнает! Раз до сих пор так ничего и не понял.
– Я не тебя звал!
Она уже поняла. Но шагнула к нему.
– А кого?
Радко не ответил. Быстро развернулся и кинулся прочь.
И только гром загрохотал в вышине, словно кто-то демонически смеялся над ними.
Тихон то и дело зевал. Но продолжал дожидаться ушедшего Радко. И Яру. Мальчик немножко волновался за них обоих, гадал, зачем в такую ночь где-то бродить, когда дома так хорошо. А потом Тихон задремал, отключился. И вздрогнул, когда рука Радко сильно сжала его плечо.
Парень тяжело дышал, как после бега.
– Ты что натворил, щенок! Я тебе что велел?
При вспышке молнии Тихон рассмотрел его лицо – ни тени прежней ласковой улыбки, скулы напряжены, брови сдвинуты.
– Ты… ты… – чуть ли не заикаясь, начал Тихон. – Ты велел хозяйке резную поделку передать. И сказать, где ждать ее будешь. И я все сделал, клянусь, – быстро перекрестился мальчик.
– Но ты ведь передал мою резьбу Яре?
– Ну да. Сам же сказал – хозяйке передать.
Радко рывком отбросил Тихона, и тот ударился спиной о столбы ограды. Радко же резко распахнул калитку, вошел во двор. Как раз капать начинало.
Зарычал Лохмач, но, подбежав, стал поскуливать радостно. Однако Радко был ему не рад, увернулся от скачущего пса. Хотел было пойти к себе на сеновал, побыть в одиночестве да обмозговать, что случилось. В этот момент мимо прошмыгнул Тихон, затрусил к крыльцу. И Радко окликнул его:
– Эй, погоди, малец!
Тихон подошел. И в темноте Радко уловил его сбивающееся дыхание.
– Ревешь, что ли?
– А что? Я тебя ждал, волновался, а ты вон какой злющий.
Радко понял, что перестарался. Не стоит ему сейчас ссориться с Тихоном. Надо постараться, чтобы мальчик молчал о своей ошибке. Вообще чтобы молчал обо всем.
Радко приобнял Тихона за плечо:
– Вот что. Видишь, сейчас польет как из ведра, так что пойдем-ка со мной. Поговорим маленько.
И он увлек парнишку за терем, в сторону хозяйских построек, к сеновалу, где предпочитал ночевать в последнее время.
Яра вернулась уже после того, как отшумела легкая быстрая гроза. Вошла в калитку, опустила засов. Нехорошо оставлять двор незапертым. Хотя с таким сторожем, как их Лохмач, особо опасаться нечего.
Яра медленно прошла по двору. Мокрая шаль тяжело давила на голову, плечи. Хотя, возвращаясь, она и старалась по пути укрыться под навесами воротных наверший, все равно промокла до нитки. Хорошо еще, что никого не встретила. Даже градские стражи-обходники пережидали где-то шумный густой ливень, а нищие калеки не приставали, попрятавшись от дождя.
Она сперва прошла за дом, ходила между кладовых и клетей, словно искала что-то. Потом просто стояла, почти неразличимая во мраке в своей темной длинной шали. Вокруг ни души, тихо, только с навесов крыши капает. Терем в ночи казался черной громадой, но ключница знала на нем каждый выступ, каждый завиток резьбы на столбах и наличниках. Ей не хотелось никого видеть, ни с кем встречаться, потому даже мелькнула мысль взобраться наверх по резным перилам гульбища, а оттуда на верхнюю галерейку, чтобы пройти в светлицу, а там и в свою горенку, расположенную неподалеку. Когда-то, живя в древлянских лесах, она умела ловко карабкаться по деревьям и скалам. Но сейчас, подойдя к перилам, Яра вдруг подумала, что она уже не та дикая древлянка, какой ее привезли сюда, в стольный Киев-град. Она ключница в богатой городской усадьбе, уважаемая хозяйка. К лицу ли ей вытворять такое? Да и мокро все вокруг, скользко… К тому же, честно говоря, Яра не была уверена в былой сноровке, которую, скорее всего, утратила за время спокойного житья в доме соляного купца, да на сытых харчах, да без каждодневных упражнений.
К ней подбежал Лохмач. Ткнулся мокрым носом в руку. И от ласки пса Яре стало как будто легче. Какое-то время гладила его, вздыхала о чем-то своем. Потом направилась в терем, миновала гульбище, прошла сени, где спали постояльцы. Старалась двигаться потише, хотя дружинник Златига так храпел, что и хлопни она дверью, никто бы не услышал. А вот волхв спит беззвучно, Яра уже давно это отметила.
Впрочем, Озар не спал. Он видел, как Яра темной тенью прошла через сени, как осторожно затворила двери. И только после этого он повернулся на бок и закрыл глаза.
Глава 8
Горничная Загорка еще с утра приготовила все, чтобы привести свою госпожу в надлежащий вид: и свекольный сок взболтала, чтобы губы хозяйки от него ярче стали, и огуречную мякину натолкла для омовения лица красавицы – протрешься таким, и кожа словно лунным светом отсвечивает. Этой мякиной Загорка и себе лицо намазала: говорят, веснушки хорошо выводит. Но как бы ни старалась Загорка подражать купчихе, все же понимала, что красотой с ней не сравнится. Да и кто с ней сравнится, с такой дивной… Ну прямо дева лебединая[88]88
Дева лебединая – существо редкой красоты, олицетворение невероятной прелести.
[Закрыть]. Уж никак не длиннолицая, зубастая Загорка. Но ничего. Зато госпожа добрая, верной горничной отдала свое очелье с чеканкой, а к нему и височные подвески, словно из звездочек соединенных. Качнешь головой, а они так и колышутся, нежно касаясь щек. Красота! И богато смотрится. А на богатую и нарядную Загорку иной молодец наверняка обратит внимание, даже не заметив, что личико у нее конопатое, а зубы крупные и кривые. Так думалось Загорке.
Но когда она поднялась в одрину хозяйки, то сразу поняла – не до убранств и украшений той нынче. Мирина стояла на четвереньках у бадейки в углу, и ее всю выворачивало наизнанку. И так который день подряд…
– Ох, хозяюшка, тяжело же вам приходится. Зато младенчик ваш ух и бедовый внутри! Ишь как растет, пробивается.
И ведь ласковое сказать хотела, но Мирина так зыркнула синими глазами из-под растрепанной волны волос, что Загорка сразу притихла. О том, чтобы собирать госпожу к выходу, даже не заикнулась. Пусть отлежится. С утра ей всегда плохо, но ближе к полудню наверняка оправится да велит себя принарядить.
А вот кухарка Голица оказалась более сообразительной и сноровистой, чем Загорка. Явилась в одрину госпожи с целой крынкой ароматного мятного отвара.
– Вот, голубушка наша, я настой принесла, какой вам поможет. С вечера мяту настаивала густо, да и с утреца свеженького отвара добавила. Чтобы запах был крепче, чтобы помогло тебе. Испей-ка, милая моя. Когда бабу в тягости так мутит, мята стоялая самое то, что нужно.
Загорка не вмешивалась, замерла в стороне с обиженным видом. Надо же, в других теремах-усадьбах именно горничная самый близкий человек для хозяйки, а тут какая-то повариха все внимание госпожи на себя отвлекает. Ну чисто матушка родимая. А Загорку при этом могут и выставить. И ладно бы о делах хозяйских говорили, тут понять можно. Но Мирина в домашние дела не сильно-то вникает, все в доме на белобрысой вековухе Яре держится. И тем не менее именно с Голицей Мирина нет-нет да и закроется в одрине, шепчутся о чем-то. Загорке от этого обидно, хотя ей и рассказывали, что с первых дней, как Мирина вошла в дом женой купца Дольмы, так повелось.
Да и сейчас, выпив мятный настой и передохнув, Мирина, будто маленькая, прильнула головой к плечу кухарки, а та все голубила ее, утешала.
– Что ж поделаешь, милая, у баб, когда они в тягости, такое часто случается. Зато когда родишь да прижмешь к груди своего малыша, вот уж возрадуешься!
Мирина молчала. Никогда раньше она на хвори не жаловалась, здоровой была, красивой, спелой, как яблочко наливное. И хотя одно время пошли слухи, что и вторая супружница соляного купца бесплодна, постепенно они затихли, ибо, глядя на румяную, статную Мирину, люди сошлись на том, что всему свой час. Ну а теперь вообще никто слова злого о Мирине сказать не посмеет.
– Эй, Загорка, а ну-ка поди помои вынеси, – кивком указала Голица служанке на бадью. – Стоишь как колода. Делом займись.
Ну, дело горничной как раз утешать госпожу. Да и с чего это кухарка ей приказывает? Ух и властная же Голица! Всего-то прислуга от печи, но взяла волю повышать голос на челядинцев. А ведь по положению в доме Загорка ее повыше будет, она теремная девка, а не пришлая с хозяйского двора.
Но не успела Загорка все это высказать, как Мирина подняла руку.
– Выполняй, что тебе велено, девушка!
Ну не обидно ли? А приходится подчиниться.
Когда горничная удалилась, Мирина откинулась на пышные подушки и спросила:
– Что за дело у тебя, верная моя Голица?
Кухарка выждала немного, поправляя на голове повойник. И сказала:
– Я вот подумываю оженить сына своего Бивоя.
– И то ладно, – вздохнула Мирина. У самой под глазами круги, личико бледное, волосы сбились на одну сторону, а все равно красавица. – И кого присмотрела для сыночка? Кого-то на стороне или из своих? Девок при нашем дворе хватает. Загорку мою за него не желаешь? Давай. Я ей приданое хорошее справлю. А может, Бивой на разбитную Будьку обратил внимание? Она пригожая, даже купец Хован на нее поглядывает.
Голица молча смотрела на госпожу. Лицо у кухарки круглое, щеки такие пухлые, что глаза кажутся узкими. И смотрит с хитрым прищуром.
– Зачем моему Бивою эта Загорка? – спросила Голица, чуть выждав. – Он что, не видит, что на роже ее противной будто горох молотили? Да мать ее словно от барана понесла – ну чисто овца овцой обликом.
– Ты мою девушку не обижай. Она хоть и не красавица, но с хорошим приданым…
– Говорю же, не нужна Бивою Загорка! – резко перебила Мирину Голица. И уже мягче продолжила: – Вы сами подумайте, Бивой мой славный парень. Да и по натуре своей добрый, покладистый.
– Как же, покладистый. Вспомни, как он уперся, когда Дольма к Почайне его в тот день кликал на обряд крещения.
– Я же вам сказывала, почему Бивой тогда отказался. Осраму не хотел на себя взять. Он хоть и простого положения, но гордый. Есть в кого. Зато в обычной жизни Бивой всегда послушен и незлобив, ну чисто сам Род-прародитель добрый. Да и собой парень хорош – сажень косая в плечах, усищи ну чисто варяжские.
– К чему ты клонишь, Голица?
Повариха еще пуще прищурилась. Склонилась к Мирине.
– А к тому, что какая-то холопка дворовая ему не подойдет. Зато при хорошей жене Бивой будет как иной боярин выглядеть. Чем не жених для вас?
Мирина настолько оторопела, что слова вымолвить не могла. А потом вдруг засмеялась, мелко и беззвучно.
– Это мне за холопа дворового идти? Да еще после Дольмы прославленного? – И схватила Голицу за пухлые руки. – Ты что, погубить меня надумала, кикимора?
– Отчего же погубить? – с силой отстранилась Голица. – Да и не тороплю я вас. Вам еще дитя родить надо, укрепиться в своем положении. А Бивоя можно тем временем услать в торговое плавание. После того как корабелы вернутся да с делами управятся, они начнут к следующему походу готовиться. А вы Бивоя снова с ними отправите, уже как смотрящего за караваном судов. А вернется он… ну чем не купец будет! Кровь-то в нем хорошая, благородная. К тому же послушный он, с ним у вас бед не будет. Я сама за тем присмотрю. Вы же будете, как и теперь, сама себе хозяйка. С таким-то мужем покладистым.
Мирина смотрела на нее, широко распахнув ясные барвинковые очи. А заговорила… Голос был охрипшим, как после удушья:
– Ты что же, не соображаешь? Да меня люди засмеют! Позор мой на весь Киев известен станет. Чтобы богатая вдовица да за холопа пошла!
– Я же сказала… – начала Голица, но Мирина резко вскочила. И ее тут же повело. Голова пошла кругом, и ей пришлось ухватиться за резной столбик изголовья, чтобы не упасть. А Голица тут как тут, поддержала, мягко усадила обратно.
– А какой муж вам еще нужен? Решили кого-то из людей князя присмотреть? Ха, я ваш гонор знаю. Да только не всякий муж с подворья Владимира будет столь учтив и покладист, как вы привыкли. Или думаете, что Радко непутевый вам лучшим мужем станет? Он-то пригожий парень, но что у этого оглашенного на уме… Вам ли его не знать? Такой, как он, немало бед вам принести может. Сами должны понимать.
Мирина мелко дрожала, дышала бурно. А Голица уже услужливо налила ей в чашу мятного отвара, но прежде чем протянуть, сама сначала пригубила.
– Ох и хорош! Словно холодком от единого глотка повеяло. Я пробовала прежде, чем вам нести. Что попало не подам.
Мирина послушно отпила из поднесенной чаши. Смотрела перед собой расширившимися глазами.
– Не ожидала я от тебя такого, Голица.
– Говорю же, не тороплю вас. Тут с умом подойти надо. А что я не дура, вы сами знаете, – похлопала она по руке хозяйку. И хохотнула, колыхнувшись всем телом. – Ну не за Вышебора же вам идти! Сами это понимаете. Хотя он и не против. И сила у него мужская есть. И учтите, без присмотра Дольмы, да еще при Моисее верном, он на всякое решиться может.
Мирина посмотрела на кухарку, и ее бездонные густо-синие глаза наполнились слезами.
– Погубишь ты меня, баба глупая. А того не ведаешь, что Творим меня уже сватает. А он много зла мне сделать может. Дольма-то ему сознался, что бесплодный.
– Как же бесплодный, если вы в тягости? – пожала плечами повариха. – И пусть Творим голову вам не морочит. Мы всем двором против него пойдем, если нужно будет. Уж тут я настрою людей. Я смогу, – подбоченилась она.
Мирина поникла. Голова ее склонилась, как цветок на стебле, пышные, словно мех соболя, волосы упали, скрывая лицо.
– Я обдумаю все, Голица, – молвила покорно.
– Ну вот и ладно. Повторюсь, что не тороплю. Вы разродитесь сперва. А до той поры я донимать вас не стану.
И, с важным видом перекрестив хозяйку, Голица вышла, не забыв при этом поклониться у дверей. Как и положено. Только в ее заплывших глазах горели недобрые искорки. Пусть хозяйка поймет, с кем дело имеет.
И Мирина поняла. Была словно каменная, когда вернувшаяся Загорка обмывала и наряжала ее. Дважды спросила, не сойдет ли хозяйка к трапезе. Яра сказывала, что окрошку прохладную на завтрак подадут. Запахов от нее жирных и мутящих не исходит, свеженькая, так что хозяйке, может, и понравится. Но Мирина даже не ответила. И Загорка пошла доложить, что госпожа и на этот раз у себя останется. Бывает такое с непраздными. Покой им нужен.
Яра позже приходила справиться, что с родичкой. Видела, что Мирина сама не своя. Ее отчет почти не слушала, но Яра все же сообщила: и баню сегодня сготовит, и солод для пива поставлен, вон Вышебор все просит, не отстает. А с рынка брать пиво в такое хозяйство как-то не к лицу. Сами справятся. А еще Яру волнует, что Тихон куда-то запропастился. Ключница заходила к нему с утра в повалушу, а паренька уже не было на месте. Не давала ли ему каких поручений госпожа? Но Мирина лишь поглядела странно и отвернулась. А Яра какое-то время стояла рядом, смотрела внимательно на молодую вдову. Та сидела, пила мятный настой и молчала, устремив туманный взор внутрь себя. Хотела бы Яра вызнать ее мысли. Однако ни сейчас, ни ранее Мирина не была с отданной ей в прислужницы вековухой откровенна. Кажется, от одного рода в Киев приехали, должны друг дружки держаться, но никогда дочка старосты древлянского не была с ней прямодушна, всегда давала понять, что она госпожа, а Яра раба ее. И хотя Мирина зла ей не делала, даже вступилась, когда Вышебор заикнулся, что возьмет за себя Ярозиму, все равно они как чужие были.
Мирина полностью пришла в себя только ближе к полудню. Вышла в светлицу, склонилась над берестяными свитками. Творим давеча говорил что-то о закупах[89]89
Закупы – обычно обедневшие крестьяне, какие брали у хозяина в долг, когда зерном, когда участком земли или инвентарем. Свой долг крестьяне отрабатывали на господской земле до выплаты долга. По сути зависимые крестьяне.
[Закрыть], дескать, надо проверить, за кем долги числятся. Он-то и сам может заняться закупами, однако ранее этим Дольма занимался, так что пусть теперь вдова все просмотрит да решит, как быть. Мирина, чтобы отвлечься от горестных мыслей, стала просматривать значки и цифры, какие были отмечены на бересте, сперва словно и не видела их, но постепенно начала понемногу вникать. Ее же это хозяйство, и чем скорее она начнет в нем разбираться, тем меньше от тиуна будет зависима. Да и проехаться по селищам и спросить, как там с должниками, лучше не Твориму, а… Она бы Радко это поручила. Он-то вертопрах, но своих смердов в селищах за Киевом хорошо знает. Надо же ей в конце концов наладить с ним отношения. Все ж таки деверь как-никак. Хотя и непросто ей с ним будет…
Мирина покликала в окошко Яру. Когда та явилась, купчиха справилась, когда Радомил обещал вернуться. Яра доложила, что Радко еще с утра отбыл по поручению купчихи и вестей о нем до сих пор нет. Мирина сама ему наказ дала, так что навряд ли он скоро вернется. Важный такой уходил.
– Когда явится, пусть ко мне зайдет, – приказала Мирина.
– Зачем он тебе? – негромко спросила Яра.
Вопрос этот подивил Мирину. Повернулась, посмотрела на ключницу, брови соболиные выгнула изумленно.
– Что означает твое «зачем»? Я, что ли, тут не хозяйка, чтобы с него спросить?
Яра опустила очи долу. Вышла смиренно.
Мирина сразу и забыла о ней. Все старалась вникнуть в принесенные вчера Творимом записи. Он нарочно так криво писал, что едва разберешь. При Дольме все чин чинарем выписывал, в столбик. Дольма, пытаясь научить жену в делах разбираться, указывал, как Творим толково все ему подает. Тут же… Творим был уверен, что Мирина без него не управится, и старался ее запутать. Но ничего, она неплохой ученицей у Дольмы была. Вот и Творима рано или поздно на место поставит. Чем бы он ее не запугивал. А вот с Голицей… Эта баба еще может ей бед наделать.
И задумалась красавица Мирина. Сидела, подперев подбородок кулачком, смотрела перед собой невидящим взором.
Такой застывшей, погруженной в думы и застал ее поднявшийся в светлицу Озар. Замер в проходе, засмотрелся. Ишь какая! Ну чисто матрона византийская. Платье темного сукна от колен до остроносых башмачков в пестрой блестящей парче, такой же и рукава обшиты. Никакого тебе однотонного одеяния вдовицы горькой. Да и покрывало на голове голубое, яркое, очелье ажурное блестит чеканкой позолоченной. Любит наряжаться да красу свою множить вдова соляного Дольмы. А вот вспоминает о муже убиенном хоть изредка? Наверное. Вон какая грустная сидит.
Озар покашлял в кулак, чтобы привлечь ее внимание.
– Прости, что побеспокоил тебя, хозяйка. Я уважаю твое горе, но все одно давно нам с тобой переговорить надо было. Сейчас, думаю, самое время.
Однако начинать беседу не спешил. Просто смотрел на вдову, причем восхищенно, как и полагается созерцать красоту несказанную. Пусть Мирина поймет, что он любуется ею. И она это отметила, даже румянцем вспыхнула. Любят такие, как она, когда ими восторгаются. Даже колты[90]90
Колты – древнерусские женские украшения, подвески, крепившиеся к головном убору и свисавшие вдоль висков и щек, обычно богато украшенные.
[Закрыть] блестящие у висков поправила, прежде чем сказать:
– Говори уже, раз явился.
Самой же словно легче на душе сделалось. Подумала: разве такая, как она, пропадет, когда многим столь мила? Разве не найдет заступника? Того же сильного, уверенного в себе ведуна Озара. О нем челядь всякое болтала, поначалу многие побаивались, но потом, кажется, ко двору он пришелся. Девки-чернавки твердят, что Озар добрый да внимательный, и Бивой сказывал, что не донимает его чужак-доглядник, лишь иногда спросит о чем-нибудь. Но спрашивать он сюда и приставлен. А что Вышебор его опасается, так Мирине это даже нравится. Моисей при нем тоже ходит тише воды, ниже травы. Вот Лещу, правда, он не по душе пришелся. Ну да за Лещом Голица, которой доглядник не люб. К тому же Голица сама себе на уме, ее мнение сейчас Мирине не указка.
А еще молодая вдова в который раз отметила, что волхв хорош собой. Рослый, плечистый, грива волос за плечи русой волной ниспадает. Впрочем, у волхвов всегда волосы не стрижены, этим никого не удивишь. Но обычно волхвы все длиннобородые, а у этого бородка короткая, аккуратная, Озару она идет. Вот бы заручиться его поддержкой! Этот знает, как на людей влиять. Вон его почти не видно, а уже имеет влияние в усадьбе. Все с ним считаются.
– Присаживайся, Озар, – указала на лавку у окна Мирина. – А то как холоп повинный стоишь, мнешься у порога.
Он послушался. Разговор начал с того, что жалеет о том, что не были они знакомы ранее. Слышать-то о ней он слышал, мол, есть в Киеве жена дивная, краса несказанная, а вот встречать не доводилось.
– Так ты же при большом капище служил, – улыбнулась ему лукаво Мирина. – А мне мой муж христианин не дозволял туда хаживать. Даже когда уезжал по делам, всегда упреждал, чтобы демонам вашим я не поклонялась.
– Хороша та жена, которая мужа слушает, – кивнул Озар. – Но вот сказывали мне, что, когда Дольма родичку твою Яру надумал за Вышебора отдать, именно ты за нее встала и воспротивилась. И настояла на своем. Так что слово твое тут было не последнее.
– Ну так я ему все-таки водимая жена, не меньшица покорная. Да и Яра за себя постоять может. Гордячка она, сама сумела отговориться. Дольма даже гневался на нее, обещал поговорить с непокорной вековухой и своего добиться.
Озар внимательно слушал ее. Затем, поправив ремешок, удерживающий волосы вокруг чела, посмотрел на Мирину лукаво, даже подмигнул.
– Ну, это ваши семейные дела. Меня, честно говоря, другое подивило. Я ведь старым богам служу, при которых и ты выросла, а потому интересно мне: как же легко ты стала избегать капищ. Или у вас, древлян лесных, наших небожителей уже не почитают?
Ну как не почитают, усмехнулась Мирина. У себя в племени она все обряды выполняла, во всех игрищах участвовала. Тогда ей это забавным казалось. Но чтобы особо задумываться про все таинства обрядные и их связь с богами – так нет. До того ли ей было, если давно знала, что не им судьбу ее решать и что не останется она в селище надолго. Мирину Дольма еще девчонкой приметил, из-за нее выбрал их селище для торговой мены медов на свою соль. А как подрастать она стала, то Дольма и сговорился с ее отцом, объяснил, что, дескать, дома у него жена хворая да бесплодная, люди уверены, что долго не заживется его купчиха. И когда придет ее час, он сразу приедет к древлянам за Мириной, увезет дочь старосты в стольный Киев, по праву руку от себя посадит, женой наречет. И все это в их селище знали. Да только хворая купчиха Дольмы все жила, все тянулись ее денечки. А Мирина ждала.
Тут Озар решился прервать предавшуюся воспоминаниям женщину:
– А ведь прежняя супружница Дольмы не была хворой. Значит, получается, что обманывал вас Дольма. Но то, что его Збудислава бесплодной была, об этом в Киеве многие говорили. Правда, от бесплодия бабы не умирают. Так что взял тебя Дольма из селища уже после того, как приказал погубить ее.
Мирина часто заморгала ресницами. Длинные они у нее были, чисто крылья бабочки. А рот похож на спелый, сочный плод. Особенно когда приоткрыла его удивленно. И по ее виду изумленному Озар понял, что Мирина ничего о смертоубийстве Збудиславы не подозревала.
– Уж такое скажешь, – замахала она на волхва руками.
– Да вот скажу, – склонился к ней Озар. И взгляд его стал твердым, внимательным. – Ты в чаще жила, ждала своего часа, а Дольма о тебе все думал, хотел женой взять. Бесспорно, у него дела с твоей родней имелись, но и то, что ты полонила купца киевского, не отнять. Полюбил он тебя сильно за красу твою дивную, но еще больше мечтал, чтобы ты, молодая да крепкая, нарожала ему детей, дабы было кому наследство свое передать. Раз уж Збудислава этого не смогла. И вот не стало Збудиславы, вы поженились, а детей у соляного купца как не было, так и нет. Сколько лет ты с ним прожила бездетной? Как я вызнал, четыре года этим летом исполнилось. Неужто плохо тебя покрывал все эти годы супружник твой? Такую-то красавицу-жену! Думаю, ни одной ночи вне одрины супружеской не провел. Загорка твоя, да и другие тоже, поговаривали, что после молитвы перед иконой в конце дня Дольма сразу к тебе наверх поднимался. А ты все пустая и пустая. Думаешь, люди не болтали, что и ты пустоцвет? Словно порчу кто навел на нарочитого купца, раз ему только бесплодные бабы попадаются. И не сомневаюсь я, что поговаривал с тобой об этом и сам Дольма, гневался, что дитя ты никак зачать не можешь. И наверняка упреждал, что если детей не будет, то назад в чащу вернет. Была бы ты венчанной супругой, как та же христианка Збудислава, он бы с тобой не мог так просто расстаться. Однако Дольма, сам будучи христианином, не зря тебя к попам не водил. Думал, что если не сладится с тобой, то отправит обратно, а сам… Баб, что ли, на его век не хватит, какие ему рожать будут? Или не будут… Как думаешь? Но мог ли сам Дольма зачать дитя? Горько такому, как он, не иметь сына-наследника. Ну, не Тихону же богатство родовое отдавать. Тихон ведь не его сын.
– Не его сын… – как эхо, повторила Мирина. Даже не удивилась, словно знала.
Озар довольно потянулся к бороде, желая погладить, но лишь ухватил воздух. Эка напасть! И он строго продолжил:
– Скажи, Мирина, тебе ведь страсть как не хотелось возвращаться с позором обратно в чащи. Особенно после того, как ты тут прижилась в богатстве и славе. Потому у тебя могло возникнуть желание избавиться от мужа. Бесплоден он был или нет, но ты понимала, что разочаровался в тебе супружник. Строг с тобой стал, даже на капище киевское ходить не позволял. Все держал, как голубицу в клетке, без сопровождения никуда со двора не пускал. А если и выводил, то лишь затем, чтобы похвалиться женой-красавицей. Но если уже пошла молва, что и ты пустая, как заброшенный пустырь, если насмешки пошли, то какая тут похвальба? Думаю, и впрямь он думал отправить тебя восвояси. И это тебя пугало. Вот ты и могла…
– Дольма бы меня не услал! – резко подскочила Мирина. Даже свитки на пол попадали, но она и не заметила. – Не посмел бы услать хотя бы потому, что родитель мой не просто староста древлянский, но и погостом[91]91
Погост – маленький городок, куда свозили дань с ближайшей округи или – в ранний период полюдья – останавливалась дружина. Т. е. тот, кто управлял погостом, был очень значимый человек в окрестных землях. Значение же «кладбище» это слово приобрело позже, когда от системы полюдья не осталось воспоминаний.
[Закрыть] правит, к нему многие окрестные мужи прислушиваются. И поступи со мной Дольма плохо, отец немало неприятностей ему мог бы наделать. Уж меха и меды на соль менять Дольме точно не пришлось бы у древлян. А какому купцу захочется от налаженного дела отказаться да на стороне все сызнова начинать?
Озар посмотрел на нее внимательнее. Надо же, думал, что красавица в беспредельной к ней любви мужа начнет убеждать, а она вон как завернула. Пусть и хлопает ресницами, однако зрит в корень, на дела торговые перешла. И уж точно не так проста Мирина, как хочет казаться. Но тем она и опаснее.
– Думаю, подобное его и впрямь остановило бы, – согласился Озар. И вновь бросил пристальный взгляд на купчиху. – Однако лишь на какое-то время. А вот что бы он сделал, если бы вдруг ты оказалась брюхатой… но не от него. Муж-то твой бесплодным был. И понял это. И если ты сообщила бы, что дитя носишь, то как бы он с тобой поступил? Думал бы о выгоде, если бы ты ему нагулыша стороннего в наследники Колоярова рода навязала? Нет. Он избавился бы от тебя, и это так же верно, как и то, что Перун велик. Поэтому, дабы избежать беды, ты и могла нанять кого-то, чтобы Дольму порешили. В своем доме ты этого сделать не могла, а вот в толпе… да в речке Почайне, где столпотворение всего града было, твой человек и погубил его. Так говорю?
Мирина вдруг заплакала. Надо же, еще миг назад Озар ей даже пригожим казался, а теперь врага опасного в нем видела. Такое наговаривает… И так складно, так ужасно складно…
– Я не осмелилась бы на Дольму зло задумать. Я боялась его. И думала, что он обрадуется, когда поймет, что дитя во мне.
При этом Мирина прижала руки к животу, словно хотела защитить жизнь, таившуюся в ней. И осознание того, что она оберегает не только себя, но и дитя, придало ей силы. Она вытерла слезы краем головного покрывала и взглянула на волхва своими дивными барвинковыми очами – но теперь колючие они у нее стали, острые. А губы надула обиженно – это уже по привычке.
– Ведуном себя выказываешь, Озар-перунник. А на деле глуп ты, как воротный столб. Ха! Насочинял себе, что Дольма бесплоден! А чье же тогда дитя во мне?
– Это тебе виднее, красавица. А вот Дольма в своем бесплодии кое-кому признался. Да и сама пойми, разве такой пригожий муж не валял в Киеве баб, охочих до его ласки? Да только никогда никто не сказывал, что нагулыши от него имеются.
– А кто-то искал этих нагулышей? К тому же Дольма во Христа веровал, потому греха боялся, вот подолы на стороне и не задирал. А то, что кому-то сказал о своих подозрениях в бесплодии… Ну так чего в горький час не скажешь сгоряча. Докажи теперь это, когда Дольма уже в сырой земле лежит. Это Творим тебе наболтал… Я видела, как вы вдруг вчера вместе с ним явились. Думал напугать меня этим? Наверняка на его речи пустые теперь ссылаешься. Однако тиун и меня хотел припугнуть, чтобы власть надо мной иметь. Размечтался Творим, что с перепугу я ему в ноги кинусь, а там и мужем соглашусь назвать. Однако я прямо в лицо ему рассмеялась. Как и тебе сейчас. Ха-ха-ха! – делано засмеялась красавица.
Озар тоже улыбнулся. Ишь как разошлась! И ей это идет. Щеки пылают, очи горят. А ведь еще недавно слова Озара про Тихона купчиху не удивили. И волхв напомнил это.
– Ты же спокойно приняла весть о том, что муж твой взял в дом чужого ему Тихона и выдал его за своего сына со стороны. Дольму-то понять можно: так он отводил от себя подозрение в бесплодии. Но брал он мальчишку от гулящей корсунской бабы, какая от кого только не могла забеременеть. Однако Дольма будто и не сомневался. И это при том, что парнишка на него совсем не похож. Нет в нем крови Колояровичей. Русые они или темные. А Тихон рыжий весь.
Мирина оправила парчовые отвороты рукавов, перевела дыхание.
– Говори что хочешь, волхв, на каких только богов не ссылайся, да только никто тебе не поверит, что Тихон не дитя Дольмы. А то, что парнишка рыжий… Так ведь и дед, и отец Колояра были рыжими. Сам Колояр в мать-славянку пошел обликом, а до этого в роду от варягов-прародителей все были рыжие, как котлы медные. Вот и Тихон такой. И если не веришь мне, то Леща расспроси. Он помнит Судислава, отца Колояра, который от варяга Глума родился. Да и как не помнить, если Лещ сам брат Колояру по отцу. Судислав потешился с сенной девушкой-рабыней, вот и родился Лещ. В отца ликом Лещ не пошел, а варяжская рыжина в их с Голицей сыне Бивое проявилась. Как же такой мудрый ведун, как ты, этого не проведал? Так знай, что Бивой не в отца и не в мать пошел, а в варяжскую кровь Колояровичей, что от Судислава и Глума идет.
– Ну, так далеко я не заглядывал, – вздохнул Озар. Но явно был озадачен. И все же не хотел отступать. Пусть купчиха и хорохорится, но еще нажать на нее можно.
И он с ходу спросил, зачем она в Почайне в тот день почти голая вертелась, стараясь привлечь внимание к себе? От кого оторвать взгляд хотела?
Этот вопрос красавицу только потешил. Даже заулыбалась. Ну да, рубаха на ней была тонкого льна, вот мокрая и прилипла к телу. И да, она вертелась, брызгалась водой, как и многие другие. А что? Разве грех покрасоваться перед людьми, когда есть что показать?
