Текст книги "В тот день…"
Автор книги: Симона Вилар
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
– Христос, он здесь, – приложил руку к груди Тихон. – Ты просто знаешь, что он есть, и живешь, стараясь следовать его учению и не творить зла.
– А ведь кто-то сотворил зло, Тихон. И в вашем доме. Слышал, небось, что с Жуягой случилось?
– Так это его Буран затоптал во время грозы, – удивленно выгнул брови парнишка. Но затем о чем-то задумался, посуровел.
Тогда Озар склонился к нему и спросил:
– А не видел ли ты чего странного прошлой ночью, малец? Яра вон сказывала, будто марилось тебе всякое. Может, заметил нечто, о чем мне стоит поведать? Вроде как прошел ночью кто-то по двору. Было такое?
Тихон посмотрел прямо в глаза волхву:
– Странно, что именно ты об этом спрашиваешь.
– Отчего же странно, – ответил Озар после некоторой паузы. – Я здесь и приставлен, чтобы вопросы задавать.
– Ну да, конечно, – сказал Тихон, все так же глядя на него. Глаза у парнишки были рыжие, лишь немного темнее падавших на лоб рыжих прядей. – Но почему именно волхву такое поручили?
– Потому что Добрыня мне доверяет. И мне для него надо вызнать, что у вас происходит, дабы он мог отчитаться перед князем. Ведь это князь приказал разобраться, кто дурное на родителя твоего задумал да злодейство совершил.
Про свои догадки насчет Жуяги волхв парнишке не сказал. Зачем мальца огорчать? Вон как он понурился. И пусть Тихон христианин непреклонный, но ведь дитя еще…
Тихон задумчиво смотрел на дальние березы на горе Детинке. Молчал. И Озар понял: не нравится ему язычник, перед которым ответ надо держать. Потому и не торопил мальчишку, тоже повернулся в сторону Детинки. Там среди березовых стволов порой мелькали белые девичьи рубахи. Была середина рабочего дня, однако девушки все же находили время, чтобы сбéгать в священную рощу и надеть венок на ветви или ленту повязать – по поверьям, так девушки-славницы вымаливали у Лады внимание понравившихся им молодцев. Красивый старый обычай. Ну как такое может быть кому-то не по душе? Исстари так жили люди в этих краях. А малец злится на волхва уже потому, что тому мило все родное и привычное, а не привезенное из чужих краев.
– Так будем говорить, парень? Учти, если ты что-то видел, мне помощь твоя может понадобиться.
– Видел, – тихо отозвался мальчик. – Но думал, что померещилось… Ходил кто-то ночью под ливнем. Как раз к конюшне прошел. Я из окошка заметил.
Озар напрягся:
– Когда это было? Под утро, ближе в полуночи? Когда?
– Да не знаю я! Просто от грохота проснулся, потом заметил, что в окно заливает, и поднялся, хотел ставни поплотнее закрыть. А тут вспышка молнии. Вот я и увидел, как человек, накрытый белой шкурой… ну, или накидкой, прошел к конюшне. Тогда я даже испугался. Но успокоил себя мыслью, что это кто-то из наших решил проверить, как там кони.
– А ты не мог бы определить, кто это был?
– Говорю же, накрытый он был. К тому же темно было, дождь лил. Если бы не вспышка молнии, то, может, вообще не заметил бы. Поэтому не рассмотрел я его толком.
– Ну хоть высокий, низкий?
– Сгорбленный. И двигался как-то странно, будто переваливаясь. Но самого под покровом не рассмотрел.
– Что значит переваливался?
– Ну вот так ходил.
И мальчик, сгорбившись, стал ковылять, приволакивая ногу.
В этот миг Озару показалось, будто следит за ними кто-то. Они с Тихоном находились на забороле стены за двором, их было видно отовсюду. И от поварни, где у печи хлопотала Голица, и со двора, по которому сейчас шел Радко и поглядывал на них. А еще волхв заметил в открытом окне наблюдавшего за ними Вышебора, за которым маячила темная фигура Моисея.
– А ну, отойдем-ка в сторону. – И он взял Тихона под локоть.
Но тот вырвал руку.
– Никуда я с тобой не пойду, кудесник. Я сказал уже все, что мог сказать. Так что если я и заметил кого-то, то вряд ли смогу узнать. Что еще тебе от меня надо?
Тихон хотел уйти, однако Озар загородил ему путь.
– Еще один вопрос. Ты ведь ночуешь над горницей Вышебора. Оттуда слышно, что внизу происходит?
– Ну, когда Вышебор шум поднимает, я слышу.
– А как думаешь, он может ходить? Ноги его двигаются?
Тихон вдруг так побледнел, что веснушки на носу стали почти коричневыми.
– Я порой слышу странное… Такое – ляп-ляп. Так не ходят, но звук такой, будто лягушка большая прыгает.
И, произнеся это, Тихон словно испугался чего-то и убежал.
– Надо бы Тихона усадить у окошка его повалуши да заставить каждого из челядинцев пройтись к конюшне, накрывшись шкурой, – советовал Златига после того, как Озар поведал ему, о чем говорил с мальчишкой.
Было это в послеобеденное время, когда все по обычаю отправились на отдых. Тихо-тихо было в тереме, только где-то оставленный незакрепленным ставень постукивал при порывах ветра.
Озар сидел с закрытыми глазами и размышлял. По-прежнему не поднимая век, ответил:
– Сложно мне с Тихоном дело иметь, сторонится он меня, смотрит волчонком. Я было хотел попросить, чтобы Яра с ним поговорила, вижу, что ей страсть как любопытно. Но, знаешь ли, служивый, особого толку все равно не будет.
– Как это не будет! – развел руками Златига. – Если Тихон видел убийцу Жуяги, то эта ниточка и поведет к тому, кто тут злодействует. Ну а что Яра тебе советовала?
– Думаешь, я ее советов спрашивать буду? Она-то баба неглупая, однако себе на уме. Да и поймите вы оба, Тихон не рассмотрел как следует того, кто по двору ночью шастал. Много ли можно различить при вспышке молнии?
Златига сидел рядом, сопел недовольно. Тогда Озар повернулся к нему, положил руку на колено.
– Посуди сам, служивый, ведь тот, кто пробирался через двор, мало того, что накрылся, так еще, со слов Тихона, двигался странно, переваливаясь. Так, чтобы его не узнали. Или чтобы подозрение пало на калеку. И накрой мы сейчас кого угодно да заставь двигаться по двору, любой постарается изменить походку, только бы на него не подумали. Поверь, тот, кто совершил злодейство, знал, что делал, ковыляя.
– Ну а если проверить, чем там мог злодей накрыть себя? Ведь это надо было достаточно большую полость взять, чтобы всего себя спрятать под ней.
Озар вздохнул, не поднимая век.
– Златига, овчина или козья шкура самые используемые в хозяйстве. Стоят они недорого, чистятся легко, долго служат. Это тебе не белая северная лиса или нежный мех рыси, это даже не горностай белоснежный, какой лишь для подчеркивания богатства и положения накидывают на себя и наряды украшают. А ты загляни в истобку или пройдись по горницам – везде лари, лавки, а то и половицы овчинами покрыты. Вон и нам такие выдали, думаю, что и на скотном дворе подобные найдутся, только поизношеннее, но вполне еще пригодные. Я, конечно, могу Яру расспросить, но учти, любой мог взять светлую полость с ларя или лавки и накрыться, чтобы пройтись под ливнем. А может, и простое покрывало из некрашеной холстины мог накинуть на себя убийца – Тихон точно не рассмотрел, а при вспышке молнии любое полотно может светлым показаться в ночи. Нет, единственное, что мы узнали от Тихона, – это лишь то, что кто-то действительно входил в конюшню во время ливня. Я на одно могу надеяться: Тихон мальчик сообразительный, он понял, как важно то, что он видел, поэтому сам может приглядеться ко всем да поразмыслить. Однако я ему не по нутру, сторонится он меня. Так что, скорее всего, тебе за ним придется приглядывать.
– Как за ним приглядывать? Он как отобедал, так и убежал куда-то. Кто его удержит?
– Ну тогда угомонись, служивый, и дай мне подумать.
Златига растянулся на скамье, вскоре и похрапывать начал, когда Озар вдруг потряс его за плечо.
– Слышишь, служивый, думаю, есть смысл пойти потолковать о дружбе Дольмы с Творимом тиуном. Он нынче сюда и носа не кажет, а раньше, как я понял, частенько заглядывал.
– Тебя, видать, опасается, – кряхтя, пробормотал Златига. – Ну ладно, идем. Но только…
Он не договорил, сопел носом. И волхв понял.
– Давай так: я схожу к соляным лавкам Колояровичей, а ты, чтобы над душой у меня не стоял, отправишься Светланку свою проведать. Ну, ну, не вращай глазищами. Говорил ведь уже, что не сбегу. А ты уж сам решай: под дверями лавки на Подоле будешь стоять, пока я Творима буду расспрашивать, или сбе´гаешь, куда душа зовет. Но к вечерней трапезе надо быть тут. Ну, чтобы отведать дивную стряпню Голицы и чтобы люди разное не болтали. Условились?
Златига ничего не ответил. Но затянул пояс и поспешил за уже направившимся к калитке волхвом. Спустившись с Хоревицы к Подолу, они разошлись в разные стороны.
Если в обед из-за прощания с убиенным Жуягой Голица выставила на стол только тюрю с льняным маслом и солью, то для вечерней трапезы подала отменную уху – наваристую, с крупными кусками осетра и налима, со сладкими корешками и зеленью. К ней выставила пироги с икрой, нарезанный лук и чеснок, зелень разнообразную, чтобы посыпать юшку. И запивалось все простоквашей или сывороткой. Домочадцы остались довольны, только Вышебор ворчал: ни браги тебе, ни меда, ни пива пенного.
– Через день подам тебе пиво, – заверила его Яра. – Я поставила солод, так что будет у нас пиво отменное.
– А с рынка в бочонке трудно было притащить? – продолжал ворчать Вышебор. – Вон Творим явился отужинать, мог бы и принести с собой или прислать кого из приказчиков, чтобы трапеза достойная вышла.
Творим и впрямь сидел среди собравшихся, заняв место по правую руку от волхва Озара, с которым они вместе пришли в усадьбу. Это многих подивило, косились на тиуна. Но он ел молча, ни на кого не смотрел, даже на Мирину, которая то и дело бросала на управляющего косые взгляды.
Да, на этот раз хозяйка Мирина сошла к вечеру из своих покоев и теперь восседала во главе стола, молчаливая, степенная, ела неспешно.
– А где же твой кривоватый охранник, волхв? – спросила как бы между делом.
– У него жена вот-вот должна рожать, потому и пошел проведать.
– Хорош охранник, – только и молвила Мирина.
– Ага. Если бы я думал сбежать, уже давно бы скрылся, – отправляя в рот очередную ложку ухи, отозвался Озар. – Да только вот он я. Рады вы этому или нет.
Ему никто не ответил, но Озара это не обескуражило. Понятно, что доглядник в своем доме мало кому радости доставляет. Подняв глаза, волхв встретился взглядом с ключницей Ярой и прочитал в нем некое сочувствие. «Нечего жалеть меня, милая, – подумал он. – Сегодня я здесь, завтра поминай, как звали. Но дело свое я все же сделаю. И кому-то это очень не понравится».
Где-то вдали прогрохотал гром. Озар видел, как Тихон посмотрел в ту сторону и перекрестился. Так же, но с какой-то неуверенностью, перекрестился и Лещ, Голица и еще кое-кто из челядинцев в нижнем конце стола тоже сотворили знамение. Понятное дело, слугам нравится, что с принятием крещения их всех как бы и не полагалось рабами считать. Но ни братья Колояровичи, ни Мирина этот жест не повторили. Только когда трапезничать садились и Тихон прочел молитву, все выслушали ее, прежде чем начать есть.
И тут, уже отставив тарелку, Мирина сказала:
– Радко, дело к тебе есть.
Парень чуть не поперхнулся, поднял на нее глаза, посмотрел настороженно.
Мирина аккуратно вытерла платочком губы. Сидела в расшитом повое, хотя, как вдовица, вроде и не должна была так наряжаться. Но эта красавица не утруждала себя придерживаться траура дома, вон серьги блестят, бусы на груди в три ряда.
– Хватит тебе, Радомил, от дела летать. Мне помощь нужна, поэтому пойдешь завтра в наши лавки, заглянешь в склады, все проверишь. Творим тебе все укажет и пояснит. Так, Творим?
Тот, не глядя на хозяйку, согласно качнул головой в меховой шапке. Не снимал ее и за трапезой, даром что к вечеру опять душно было.
Мирина продолжала:
– Хочу, чтобы ты проследил, как готовят склады к приему соли. Не на этой седмице, так на следующей должны прибыть наши ладьи из Корсуня, вот и погляди, чтобы все было готово. Также надо будет договориться, чтобы места на Почайне к тому времени были свободны, дабы нашим стругам было куда пристать. Слышишь, надо договориться и дать залог, чтобы иные суда наши места не занимали. У Творима другие дела сейчас, вот и поручаю тебе.
Творим за все это время слова не молвил, не встрял. Хозяйка говорит – он должен лишь слушать и принимать к сведению. Надо же, а ведь уверял, что краса эта без его слова нужного ни одно дело не решит. Она же, как отметил Озар, все верно и толково говорила. И вспомнились табличка и абак на полоке в верхней светлице. Ох и Мирина! При муже была пава павой, а как жизнь заставила, решила взять управление в свои руки. И Радко вон как на нее смотрит. Никакой угрюмости, а как будто даже с восхищением… или удивлением.
А вот Мирина на него не глянула до последнего момента. Ложку свою вытерла, поправила нитку блестящих бус на шее. Но, так и не получив ответа от парня, все же бросила в его сторону быстрый взгляд.
– Справишься?
Радко отвел глаза. Слова не сказал, но кивнул.
– Теперь к тебе дело, Лещ, – так же спокойно, не меняя тона, обратилась хозяйка к челядинцу. – Жуяги не стало, а надо, чтобы кто-то за лошадьми ухаживал. У нас дворовых не так уж много, поэтому нужно будет сходить на Подол и поговорить с лошадниками. Может, кто кого и присоветует для найма.
Но не успел Лещ отозваться, как Озар поднял руку, привлекая к себе внимание.
– Этого делать не следует, госпожа. Пока идет дознание, тут лишние люди ни к чему.
Мирина бурно задышала, по блестящим бусам заскользили отсветы огня от стоявшей рядом плошки.
– Указывать мне будешь?
– Приходится.
Он чувствовал на себе множество взглядов, но продолжал невозмутимо доедать остатки ухи, заел пучком укропа и посмотрел на собравшихся. Многие отвели взгляд, но Мирина по-прежнему смотрела на него. И Озар молвил как можно приветливее:
– Ты пойми меня, хозяюшка, у вас в доме убийца обитает. Вы все знаете друг друга – мне же надо увидеть в каждом из вас то, что иные не замечали. И выяснить, кто может быть злодеем. Если же новые слуги начнут под ногами крутиться, сложнее будет. Или вы сами не хотите узнать, кто среди вас зло сотворил? Тогда мне придется донести Добрыне на ваше самоуправство. Дескать, мешаете дознанию. А уж он, поверьте, иначе с вами разберется. Надобно ли вам это?
Возникла пауза. Сидевшие за столом стали переглядываться, но тут же отводили глаза, словно боялись заметить в ком-то из челядинцев что-то опасное.
– Мы можем скотника Медведко к лошадям приставить, – подала голос Яра. Сказала это спокойно и со знанием дела. – Людей у нас куда меньше, чем у того же соседа Хована. Но ведь обычно всегда справлялись.
– А и в самом деле, отчего на вашем хозяйстве так мало людей? – спросил Озар. – Я сегодня мимо усадьбы Хована прошел – там людей двор полон, как колос зерен. А у вас…
– У нас только те, кто нужен, – подал голос Вышебор. – Дольма не желал садить за стол столько ненужных ртов. И в том я с ним согласен. Вот погоди, когда корабелы наши прибудут, тогда и у нас шумно и людно будет. А кормить всякую захудалую родню и челядь, какой только подавай кормежку… Нет, тут Дольма был прав.
– Да и тебе, ведун, пришлось бы непросто, если бы у нас челяди расселилось столько же, сколько у Хована, – весело подытожил Радко. – С кем бы только толковать да вызнавать всякое не пришлось. Умаялся бы.
Озар отметил, как эти двое сразу сплотились, когда надо было честь семьи поддержать. Но о другом подумал. В стольном граде и впрямь было принято кормить немало прихлебателей и приживалок, чтобы тем самым показать, сколь ты богат и хлебосолен. Дольма же этим похвалиться не мог. Выходит, скуп был. Или рачителен? Вон же говорят, что скоро его корабелы прибудут.
Зарницы вспыхивали где-то вдали, небо с востока светлело, а на западе ходили тучи. Накроет ли снова ливнем Киев-град или гроза пройдет стороной?
Радко сидел на ступеньках крыльца и при свете масляной плошки вырезал из дерева. Нож у него был острый, поделка из мягкой липы получалась красивая – сплетенные вместе колос и цветок. За такую цацку, да еще раскрашенную, на рынке не одну вервицу получить можно. В Киеве резьбой по дереву не занимался только ленивый, но кто-то мог от силы ложку смастерить, а у кого и цветы под ножом оживали. Как у того же Радко. Дольма однажды сказал меньшому брату, что он с такими руками мог бы на жизнь зарабатывать – наличники окон, карнизы теремов, все вплоть до девичьих прялок мог бы мастерить. Но при этом тот же Дольма добавил, чтобы парень даже не думал чем-то подобным заниматься. Иначе пусть домой не возвращается. Негоже купеческому брату подаваться в простые ремесленники.
«Эх, Дольма! – вздохнул Радко. – И сам не гам, и другому не дам». Не оценил брат, когда Радко удачно в поход ходил, да и к корабелам его не отпускал. Даже когда Радко сам сбежать решил и явился на ладью брата, его и не подумали пустить. А ведь Радко ничего так не хотелось, как отправиться в торговую поездку, чтобы доказать непримиримому Дольме, что и от меньшого Колояровича может быть толк. Но Дольма не верил в него. И когда кормчий с ладьи выдал его, донес купцу о том, что Радко задумал, тотчас по приказу Дольмы за младшим Колояровичем явился Моисей, скрутил, как раба непокорного, и доставил домой. А потом Дольма велел своему хазарину выпороть брата, не пожалел, не побоялся опозорить меньшого перед всей челядью. После этого Радко как с цепи сорвался – гулял, дрался, бузил, забирал из лавок Дольмы все, что пожелает. А тот ничего. Ну как сказать, ничего. Велел Моисею еще пару раз поколотить непутевого брата, когда тот уж слишком щедро раздавал и раздаривал его добро. А пожаловаться Радомил никому не мог. Засмеют. И не поймут. Тот, кто живет у родни нахлебником, права голоса не имеет. И это приводило Радко в ярость. Но ничего, он нашел способ, как отомстить Долемилу за его постоянное пренебрежение.
И вспомнилось… Даже на губах заиграла недобрая улыбка.
Тут как раз мимо прошли Яра с Голицей. Радко проследил за ними взглядом. Их ключница хлопотливая вечно в заботах, но оттого, что она все на себя берет, в доме спокойно, незыблемо и надежно. Радко к этому уже привык, ему это нравилось. Правда, порой от безделья и тоски ему совсем грустно бывает. Раньше в конце дня они все собирались на гульбище и песни пели. Дружно пели, хорошо. Даже Вышебора из горницы притаскивали, и старший Колоярович тоже что-то глухо порыкивал, пусть и не в лад, но беззлобно и немного забавно. А Мирина-то как замечательно пела! И как Загорка ей складно подпевала! Другие тоже песню поддерживали, душевно так, радостно. И Дольма сидел рядом, слушал, улыбался. Хорошее время было.
Песни и сейчас можно петь. Но не будут. Ведь еще и месяц не сменился с момента гибели Дольмы. Да и как-то не поется, когда этот сыч Озар все время рядом крутится, высматривает что-то, выспрашивает и вынюхивает.
Радко вспомнил, как Озар задержал его после трапезы, задал все те же вопросы, что и другим задавал. Где был в тот день во время обряда? Что видел? Да что он, Радко, видел? Что надо, то и видел. Но сычу Озару просто объяснил, что все время подле брата находился, добавив, что за Жуягой не смотрел. Больно надо Колояровичу на плешивого холопа пялиться!
Сверху на двор упал сноп света. Это из Мирининой одрины, можно и тень ее рассмотреть. Вот постояла, отошла. А свечи палит, как в церкви на праздник. Любит древлянка себя богатством мужа побаловать. Она вообще много чего любит…
А другая древлянка Яра опять прошла мимо, на этот раз с Медведко. Стоят теперь у конюшни, разговаривают. Для Медведко ходить за лошадьми все же повышение по службе. Медведко – огромный, лохматый, чисто медведь. Яра же тоненькая, маленькая, кажется особо хрупкой рядом с ним.
Но через миг эта хрупкая дала отпор появившемуся у ворот Моисею. Раньше хазарина все побаивались, но это раньше, когда он всегда за плечом Дольмы стоял и мог выполнить по его указу все, что купец пожелает. Но после гибели Долемила Моисей заметно присмирел. Старался быть услужливым и неприметным, чтобы не прогнали. Даже успел к Вышебору пристроиться. И сейчас явно хотел пронести для старшего Колояровича кувшин вина – видно, калека, не получив хмельного от ключницы, отправил хазарина за пойлом в город. Ну и что с того? Хотя пьяный Вышебор всей усадьбе морока. Так что не зря Яра гневается на Моисея, вон как напирает, ругается. Совсем хозяйкой себя тут почувствовала.
На помощь Яре пришел Озар. Этот тоже чувствует себя тут не последним человеком, уверенности волхву не занимать. А вот суровый Моисей явно побаивается его, сразу отдал кувшин, а сам проскочил мимо тенью. На ступеньках крыльца задел полой накидки Радко, но даже не извинился, побежал дальше. Ну вот, скоро и рык Вышебора раздался. Ничего, поорет старшой да спать уляжется.
Яра же поблагодарила волхва за поддержку и пошла с отнятым кувшином за терем. Озар же остался стоять у калитки. Дожидался своего охранника, что ли? И Радко не ошибся. Вскоре и правда появился дружинник, сели они оба у ворот на лавке, беседуют. Ну чисто приятели добрые. Обаял служивого волхв, тот слушает его во всем, в глаза заглядывает.
Из-за терема вновь появилась Яра, стала подниматься на крыльцо. Радко немного подвинулся, но она, проходя мимо, все же похлопала ласково по плечу парня. Она всегда была с ним ласкова. Еще с тех пор, как приехала из лесов древлянских и жалела его, подростка, нелюбимого в доме.
Радко вспомнил, что ему пятнадцать зим минуло, когда Дольма привез в дом новую жену-раскрасавицу и ее белобрысую прислужницу. А незадолго до этого прежняя купчиха Збудислава упала с лестницы и сломала шею. Радко помнил, как тогда сокрушался по ней. Ведь именно он нашел Збудиславу под лестницей со странно вывернутой шеей. Жалко ее так стало. Збудислава была тихая, добрая, слова никому поперек сказать не смела. Потому и слуги при ней совсем разболтались, работали, лишь когда сами того хотели. Другое дело при Мирине. Вернее, при Яре. Яра, которой тогда уже за двадцать зим перевалило, сперва все при Мирине состояла, прислуживала, но постепенно взяла все хозяйство на себя. Дольма тем был только доволен. Вот и отдал ей ключи от всех сундуков и ларей, заявив дворне, что всякий, кто новую ключницу не послушает, будет наказан строго. И постепенно люди привыкли к ее порядкам. Правда, пару сенных девок, какие ее не устроили, все же пришлось услать со двора, новых взяли. Голица же с Ярой поладила сразу, довольна была, что у них теперь такая хозяйка толковая. Но еще больше Голица привязалась к Мирине, можно сказать, души в ней не чаяла. А вот братья Дольмы, Вышебор и Радко, долго привыкали к этой новой купчихе-красавице. Дольма вскоре после свадьбы вынужден был уехать по торговым делам, и Мирина тогда даже плакала, просила не оставлять ее среди непривычных ей людей. Но когда муж уехал, очень быстро вошла во вкус городской жизни. Яра понемногу брала на себя дела управления домом, а Мирина, которую Дольма богато одарил, что ни день наряды меняла, гуляла по шумному Киеву в сопровождении хмурого стража Моисея. Вышебор ворчал на нее, но она ему не перечила, да и особо не донимала. Он же был доволен, что в хозяйстве такой лад, у самого все чистое, еда вкусная, заботой он окружен. Только это была заслуга Яры, а не любившей праздно проводить время Мирины.
Радко тогда на Мирину засматривался, но при этом почему-то злился. Мирина же его едва замечала. Только когда он из похода вернулся, показалось, что и она его отличает. Порой так лукаво посмотрит своими дивными глазищами, что у него дыхание перехватывает. Вот он и решился, прижал ее как-то в сенях… Она крик не подняла и, как ему тогда показалось, не сильно противилась… Однако мужу своему купчиха-красавица о случившемся сразу же и донесла. Ну и началось. Дольма тогда разлютился, как никогда прежде, снова своего пса Моисея на Радко натравил. Ну ничего, Радомила было кому утешить, обойдется он и без Мирины, без красы ее несказанной. Но обиду все же надолго затаил. А Мирине хоть бы что, ходит павой, гостям приветливо улыбается, сидит подле мужа всем довольная, ластится к нему. Она умела быть очень ласковой, когда хотела…
Радко улыбнулся своим потаенным мыслям, сдул легкую стружку с обвивавшего деревянный колос деревянного же цветка. Надо будет какой-нибудь любушке подарить эту безделицу. Мало ли у него любушек по Киеву. Но сейчас эта мысль почему-то не грела. Тоскливо было. Хорошо, что хоть завтра есть чем заняться. Эта мысль его тешила даже больше, чем сам себе хотел признаться. Надо же, Мирина ему задание дала. Гм. Вот братец Дольма никакого дела ему не поручал, считал, что младший брат-вертопрах не справится. И ничего-то ему суровому не докажешь. Когда Радко из успешного похода на булгар вернулся, он даже никак не отреагировал. Сказал только:
– Будешь по свету мотаться, закончишь так же, как и Вышебор. Или как родитель наш Колояр. Или забыл уже, как отец выл, когда его старые раны мучили?
А вот Мирина…
Радко все же оставил свое место на ступеньках, когда приблизились Озар и Златига. Златига видел, что Лещ уже готов Лохмача с цепи спустить, а этот пес на дружинника порыкивал, никак не мог привыкнуть к нему. Когда же волхв проходил мимо пса, тот даже поскуливал ласково, на лапы припадал, привлекая к себе внимание. Ну чисто колдун этот Озар, раз так быстро приручил собаку сторожевую. А вот тиуна Творима Лохмач хоть и знал, но так и не полюбил. Заходился лаем, рвался с цепи, когда тот этим вечером покидал подворье.
Засунув резную поделку за пояс, Радко подошел к псу, почесал за ухом, смеясь, увернулся, когда Лохмач хотел его лизнуть. К ним подошел Тихон, присел на корточки и, в отличие от Радко, позволил псу облизать себя всего. На них упал сноп света из окна верхнего этажа – опять Мирина распахнула ставни, а свет в ее покое… ну чисто в церкви на праздник. И Яра ей ничего не скажет на это. Вон вышла опять из дома, снимает развешанные на веревках постиранные рубахи. И верно, а то гром постоянно в поднебесье грохочет, того и гляди опять польет ночью. Яра сложила белье в корзину и застыла, глядя на окошко купчихи, вздохнула. А о чем думала? Радко никогда не мог понять, что таится в светловолосой головке ключницы-вековухи.
– Слушай, Тишка, – склонился он к мальчику, – сможешь для меня кое-что сделать?
Тот повернулся, пытливо посмотрел. Тихон страсть как любил Радко, хотя Дольма и твердил сыну, что от Радомила одни неприятности, и предупредил, чтобы он даже не думал с ним сходиться. Но как-то все же сошлись.
– Видишь эту вещицу? – Радко достал из-за пояса свою деревянную поделку. – Я сейчас уйду, а ты передай ее нашей хозяйке. Она поймет, что к чему. А ты скажи ей, что, как месяц выйдет, я буду ждать ее за постройками Копырева конца, в том месте, где Поле вне града начинается. Там рощица есть у истоков ручья Кудрявца. Знает она это место, – улыбнулся каким-то своим мыслям Радко. И добавил: – Скажешь, что у меня дело к ней такое важное, что до утра не дотерпеть.
– Так гроза же скоро будет! – удивился Тихон.
Радко поглядел на небо. Проследил за облаками, плывущими в стороне, за звездами над Хоревицей и ответил, что по всем приметам ненастье пройдет стороной. А поговорить с хозяйкой укромно от других ему страсть как нужно. Он бросил быстрый взгляд на терем, на освещенное окошко одрины, на силуэты слуг на гульбище, на отдававшую им последние наказы Яру. И Озар там же сидит, довольный, молчаливый. Ох и не нравился же он Радко!
– Так сможешь выполнить незаметно то, что я тебе приказал, друг Тишка? Но только так, чтобы о том никто не прознал!
– Положись на меня! – с важностью ответил мальчик.
Яра держала в руках деревянные колос и цветок и в первый миг слова не могла вымолвить. Потом произнесла с дрожью в голосе:
– Так это он мне передал?
– Тебе. Сказал, мол, передай хозяйке, а она сама поймет, что к чему.
Резной толстый колос, обвитый деревянным цветком. Мастерски выполнено, залюбуешься. Яра стала догадываться, зачем Радко передал ей такой подарок. И поспешила отвернуться, словно опасалась, что и в полумраке Тихон заметит, как она покраснела.
– И место тебе назвал? – прошептала.
– Ага. Велел только, чтобы тайно все. Но уточнил, что место это ты точно знаешь – у истока Кудрявца в роще. Только ведь, Яра, ночь надвигается. Стемнело от туч ползущих, гроза кругами ходит. Может, мне с тобой пойти? Охранять буду, – добавил важно мальчик.
– Нет! – резко отказалась ключница. И, накинув длинную темную шаль, поспешила к выходу со двора.
– Куда это она, Тихон? – с гульбища окликнул Озар мальчика, оставшегося стоять в проеме открытой калитки.
– Все этому язычнику надо знать, – пробурчал под нос Тихон. Но ответить все же пришлось. – Дела у нее. Ждать буду.
И, прикрыв створку калитки, Тихон вышел и сел на завалинке под забором. Смотрел на небо. Вон звезды прямо над Хоревицей, а туча в стороне. Может, и впрямь грозу пронесет?
Яра сильно запыхалась, пробираясь сквозь заросли по склону вдоль берега Кудрявца. Вышки Копырева конца остались в стороне, рядом журчала вода, стекая по склону возвышенности. Яра поскользнулась на влажной земле, замерла на миг. Радко… Как он догадался? А ведь ни словом, ни взглядом не дал понять, что знает все. Что ж, лучше сразу все выяснить да обговорить, прежде чем этот вертопрах потом что-нибудь выкинет. С него станется. А Яре это совсем ни к чему.
Ночью в темноте одинокой женщине за сторожевыми вышками ходить небезопасно. Но Яра не боялась. Она умела с оружием обращаться – жизнь заставила, – да и нож при ней. А если случится что, она шум поднимет. Вон башни городен Копырева конца совсем недалеко, а охранники киевские не ленивые, вмиг откликнутся. И все же зачем Радко позвал ее? Что так срочно сказать хочет? Почему просто не подошел на своем дворище? Не хочет, чтобы остальные узнали? Или… или… Сердце гулко забилось в груди вековухи.
Она остановилась за рощей, стояла, кутаясь в темную шаль. Впереди раскинулось широкое поле, наполовину уже сжатое, пустынное. Ветер то налетал, то стихал. Где-то в стороне грохотало, но тут было тихо, так тихо…
Некогда древлянка Яра была отменной охотницей, проворной, умелой, могла всякое уловить и углядеть. И все же Радко приблизился к ней из-за кустов так легко и неприметно, что она даже охнула, когда его руки легли ей на плечи.
– Ты все же пришла, голубушка моя!
И дыхание горячее у затылка.
Яра какое-то время стояла не шевелясь, наслаждаясь мгновением. Радко!..
Она шепотом повторила его имя, словно произнести громче не имела права. Но она и не имела. А когда повернулась, когда при движении шаль сползла с ее головы…
Радко стремительно отпрянул:
– Яра?
Он охнул, стал отступать, растерянный, пораженный. А она только смотрела на него и чувствовала, как в груди нарастает холод. Не ее он ждал в условленном месте, не ее покликал!
