Текст книги "Азм есмь царь (СИ)"

Автор книги: Сим Симович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

Передо мной стояло существо, которое не поддавалось никакому описанию. Тело человека, крепкое и мускулистое, одетoe в шкуры диких зверей, было увенчано головой орла. Огромный клюв, желтый и мощный, был чуть приоткрыт, словно готовый в любой момент схватить жертву.

Четыре крыла, покрытые темно-коричневыми перьями, раскинулись за спиной, словно готовые к полету. Глаза, желтые и проницательные, как у хищной птицы, были направлены на меня.

В этом существе сочетались сила и красота, мощь и грация. Он являлся не просто хранителем рода, а приходился живым воплощением его духа и воплощением в нашем мире. Показательно щелкнул клювом, издавая резкий и грозный звук, который заставил меня вздрогнуть. Взгляд был брезгливым, полным презрения к тому, что он видел перед собой.

Дух покачал головой, словно отбрасывая все мысли о том, что я могу представлять для него какую-либо угрозу. Его жёлтые глаза буравили меня, словно два острых кинжала. Он изучал меня, оценивая духовные силы и намерения.

Хранитель рода, оценив меня сверху донизу проницательным взглядом, словно хищная птица, нацелившаяся на жертву, перевел взор на «муженька».

«Муженёк» – это слово звучало в этой ситуации особенно иронично. Мой спутник был просто человеком, не обладающим ни силой, ни храбростью, ни какими-либо особо выдающимися качествами. Он был просто слабым и незащищенным.

Но хранитель рода был не просто судьёй силы. Он был хранителем рода и видел в людях не только их физические качества, но и духовные. Вновь посмотрел на моего «муженька» с опущенными веками, словно погрузившись в глубину его души. И видел в нем страх, нерешительность и, возможно, даже проявил кое-какую жалость к роду людскому сразу после очередной волны презрения.

В этом взгляде было много невысказанного. Брезгливость к слабости, порицание за нерешительность, но, возможно, и капля сочувствия к тому, что моему спутнику было суждено пережить. Мой «муж» стоял неподвижно, опустив глаза, словно понимая, что он ничтожен перед этой мощью.

– Слишком слаб. Неописуемо ничтожен! И крайне недостоин… – каждое слово хранителя буквально впечатывало муженька в каменный пол, и он не понимал, что происходит. – Ты же… Дочь моя заигралась и посему потеряла свободу, но я гордый птиц и помогу роду. Я дам тебе силу! Но надолго её не хватит, так что используй с умом, иначе твой «артефакт» осушит без остатка и меня. – произнёс страж. – А теперь уйди с глаз долой. Слабая глава рода! И не появляйся передо мной, пока не станешь сильней… – пророкотал гордый птиц, и в моей груди вспыхнуло что-то родное и тёплое.

Секунда и нас выкидывает из подземной часовни прямиком, как нашкодивших котят.

– Что это было? – искренне недоумевал прохиндей. – Так не должно быть. Возможно, ошибка в расчётах? Нет. Это всё твоя вина! Определённо твоя. И ты ответишь за каждую секунду моего унижения. – глаза муженька тут же налились первородным гневом и кровью.

Что ж, вот и посмотрим, каков «мой избранник» в ярости.

В ту же секунду из тени выступили три духа. Их тела были прозрачны и неопределенны, как дым или туман, а их глаза светились ярким холодным светом.

Они двигались к моему «муженьку», словно призраки, готовые поглотить его душу. Они попытались захватить его тело, но ничего не получилось. Он оказался слишком материален, слишком плотен для их призрачных рук. Тогда духи применили силу. И стали рвать его тело, срывая с него куски кожи, ломая кости и хрящи, превращая его в жуткое месиво. Вельможа кричал от боли, но его крики были беззвучны в этих подземельях.

Но те не сдавались и хотели забрать его душу, и не остановились бы, пока не достигли своей цели. И вот, наконец, в один миг, его душа отделилась от тела. Она была слабой и беспомощной, но еще не потеряла свой свет.

И в этот момент духи радостно вскрикнули. Они захватили его душу, словно птицу, в свои невидимые сети и унесли ее с собой в темноту, оставив после себя только разрушенное тело и глубокую тишину.

Хранитель рода наблюдал за всем этим с отстраненным взглядом. И, подмигнув мне, просто исчез.

– Госпожа Ланфен, – с почтением произнёс незнакомец, выйдя из тени, словно лишь этого и дожидавшийся. – Вас ждут в столице!

Глава 8

Здание было словно исполин, застывший во времени. Мрамор, когда-то белый и сияющий, теперь лишь покрыт черной коркой, напоминающей шрам. Лестница, ведущая к залам, окутана пылью, а по ее перилам тянулись, словно тонкие нити, паутины, сотканные веками. Но даже в своей заброшенности здание излучало величие. В нем имелась та самая, завораживающая эстетика разрушения, где красота сплеталась с упадком.

Кинотеатр, словно монумент ушедшей эпохи, хранил в себе дух старой империи. Архаичный пафос и лоск, когда-то царившие в его залах, теперь казались призрачными. Громадина, некогда наполненная жизнью, стояла пустой, её залы пустели, а вместо киноленты по ним гулял лишь ветер, гоняющий пыль и шепчущий о прошлом.

Спустя пару секунд я пошел в сторону ближайшего зала. В нем была какая-то особая атмосфера: влажная и тяжелая, как воздух в старом храме. Я выбрал место в первом ряду, где под ногами шелестела пыль, а перед глазами раскрывался забытый экран.

Сел и почувствовал шероховатость деревянных сидений, уже не таких гладких и мягких, как раньше. В глазах мерцали пылинки, танцующие в лучах солнца, пробивающихся через щели в потолке. Я слышал, как трещат деревянные доски пола под моими ногами, и чуть слышный шум ветра, проникающего сквозь трещины в стенах. По моему лицу ползла паутина, но я не торопился ее отгонять.

В этом было что-то завораживающее, что-то почти мистическое. Я чувствовал себя частицей этой старой истории, этой забытой эпохи, когда люди собирались здесь, чтобы посмотреть кино. Закрыл глаза и представил себе, как затемненный зал заполнен людьми. Слышен шепот, шум конфет, свет кинопроектора на экране. Но всё это лишь мелочи и давно раздутые слухи, на самом деле это просто давно и никому и не нужный кинотеатр.

Что я забыл в этих руинах, спросите вы? Всё очень просто: мой агент очень любит драматизм и театр, и потому каждый раз выбирает довольно интересные точки для общения. Имперские гвардейцы давно оцепили район, так что посторонних здесь быть не должно.

Но подобное панибратство всё же нужно прекращать. Я уже давно не светлейший князь. И это накладывает небольшие ограничения. Так что посещать столь любопытные заброшки мне слегка не к лицу.

Голос мой, хоть и звучал уверенно, отдавался эхом в пустом зале, словно призрачный шепот. Я знал, что он здесь, прячется в тени, за рваным экраном, похожим на старую рану на теле кинотеатра. В темноте не видно ни одного движения, ни одного знака, но я чувствовал, как воздух в зале напрягся, словно ожидая чего-то неизбежного.

– Хватит прятаться в тенях, – произнес я, стараясь держать голос спокойно, хотя внутри меня кипела нетерпеливость. – Я вижу, что это ты, Эжен. Выходи, не трать моё время. Тебе ли не знать, как трудно выкроить минуту для общения со старым другом?

Я взглянул на рваный экран, который словно отвечал мне пустотой и молчанием. В его трещинах отражался блеск солнечных лучей, проникающих сквозь поврежденный потолок, и казалось, что это глаза самих стен, следящие за мной с немым удивлением.

– И то верно, всё никак не привыкну, что ты у нас теперь государь, что нового, как поживаешь? – показалась тень.

В тишине заброшенного кинотеатра, где даже пыль казалась застывшей в ожидании своего часа, послышался едва уловимый шорох. Он похож на шелест старой кинопленки, прокручиваемой в забытом проекторе. В темноте зала двинулись тени, словно живые существа. Они ползли по стене, играя с лучами солнца, пробивающимися сквозь трещины в потолке. Я прищурился, пытался разглядеть в темноте контуры движущегося тела.

И вот из ближайшей тени, словно из черного провала, вышел человек. Одет в одежду цвета ночи, которая сливалась с окружающим мраком. Ткань казалась грубой и тяжелой, словно сотканной из паутины или арамидных волокон. На нем черная маска, которая полностью скрывала его лицо. Она сделана из хорошо обработанной древесины и плотно прилегала к лицу, словно вторая кожа. Только яркие глаза блестели в темноте, словно две звезды, освещающие глубину ночи.

На его губах играет усмешка – не злая, а скорее отстраненная, как у того, кто видит мир со стороны, отчужденно и непричастно. В его походке легкость и плавность, как у хищника, крадущегося в ночной тишине. Он двигался бесшумно, словно призрак, затерявшийся в лабиринтах старого кинотеатра.

Слова Эжена, произнесенные из темноты, звучали как шепот ветра, проникающего сквозь трещины в стенах. Несмотря на отстраненный тон, я уловил в них ироническую нотку, характерную для моего старого друга.

– Ты все такой же показушник, Гоген, – усмехаюсь в темноту, – но горбатого могила исправит. Как поживаю? Тебе ли не знать? – слова были не злыми, а скорее ироничными.

Я тепло улыбнулся.

– Лучше сам поведай, что нового и к чему стоит готовиться, – сказал я, откинувшись на спинку деревянного сидения, которое скрипнуло под моим весом.

В темноте послышался шелест шагов, которые двигались в моем направлении, но остановились в нескольких шагах от меня. Я чувствовал на себе взгляд Эжена, хотя его лицо было скрыто маской.

– Ты знаешь, – произнес он, и его голос стал более серьезным, – мы живем во времена перемен. И не все они приятны.

– Что же ты имеешь в виду? – спросил я, стараясь скрыть тревогу, которая закралась в мою душу.

Эжен немного помолчал, как будто взвешивая свои слова на весах судьбы, правды и мироздания, что он явно успел увести у одной нильской богини.

– Вечно ты сразу к делу, нет в тебе такта, нет, но на то ты и старый друг. А теперь и мой государь. – по голосу было понятно, что он усмехнулся.

– Ты же знаешь, что я не люблю ждать, поэтому не томи меня, Эжен, а говори.

– Истина так, мой царь. – Гоген сделал шутовской поклон. – И знаешь, новости и правда есть. – Шутливость тут же исчезла. – Из надёжных источников стало известно, что твой бастард снюхался с алеманнской разведкой. Тебе ли не знать, чем это опасно, мой друг. – В голосе Эжена послышались хищные нотки.

– Говори прямо. По-твоему, родная кровь пойдёт на отца? – я тут же набычился, пусть умом и понимал, что врать Гогену смысла не было, но подобная мысль вызывала у меня лишь холодную ярость.

– Ты сам это сказал, так что тебе и так всё известно, но моё дело предупредить, а твоё – подумать. Но вот долго думать у тебя времени, к сожалению, нет, поэтому извиняй, французы готовятся к чему-то, и это что-то мне совершенно не нравится. – Эжен усмехнулся. – Ты ведь уже понял, о чем я? Да? – с явной хитринкой произнёс этот лис.

Но с ответом я не спешил.

– Сроки? – скупо интересуюсь у товарища.

– К сожалению, конкретики нет, сейчас они занимаются Индией. Колонии, торговые компании и прочие радости колониализма. Всё, как любят капиталисты, говоря проще. – Гоген задумчиво наклонил свою маску вбок и теперь походил на птичку-невеличку, что делало его образ ещё более комичным.

– Значит, время подготовиться у нас всё-таки есть. Каковы твои прогнозы, мой старый друг? Чего стоит ждать в ближайшее время от вчерашних союзников? – приняв к сведению новости о Мише, я продолжил общение с агентом.

– Ситуация у нас не слишком радостная, государь. Но перспективы все-таки есть. Турки собираются устроить большую войну на Балканах. – Эжен сделал паузу. – И при должном усердии мы вполне можем разыграть эту карту. Как говорил ваш покойный батюшка, Россия не может обойтись без пары-тройки войн с Турцией. Иначе век не задался. – Я сдержанно рассмеялся, редко кто вспоминал отца, а уж цитировал и подавно.

– А что, по-твоему, должен говорить ветеран трех компаний супротив турок? Но мне отрадно слышать, что ты всё ещё вспоминаешь его добрым словом.

– Как же иначе? Как же иначе… – Гоген степенно покивал в такт своих слов, словно повышая их значимость. – Ты так и не спросил, на кого же они пойдут священной войной этим летом? Или подобное тебя уже совсем не интересует, мой государь? – В голосе агента послышалось что-то хищно шакальное.

– Здесь и думать нечего. Они пойдут на Австрию, это вполне себе ожидаемо. Так что нам нечего бояться. Да и, как я наслышан, султан сейчас испытывает не самые лучшие дни. Янычары своевольничают. Сипахи потеряли страх перед Османом. Гвардия слишком разношёрстная, так что с таким уровнем дисциплины они не спасут своего султана. Как говорят добрые люди, на место его метит младший брат. И я склонен им верить. – отмечая, как Эжен важно кивает на каждое предложение без ехидных комментариев, я лишь улыбнулся. – Так что не ты один собираешь сведения с миру по нитке. Ведь услышит тот, кто хочет слышать! – моя улыбка тут же приобрела загадочные нотки.

– Знаешь, а я даже не сомневался в твоём аналитическом складе ума. Но ответь мне на милость, зачем же тогда нужен я, раз ты и сам прекрасно всё знаешь? – спокойно поинтересовался Гоген.

– И я тебе отвечу. Я всегда следовал одному простому, но надёжному принципу: доверяй, но проверяй. Так что не забывай своё место, мой друг. И помни, что какой-то монополии на информацию у тебя нет, – слегка осадил я агента.

– Истина так, государь. Так что же вы желаете узнать дальше? Ведь я лишь покорный слуга империи… – Эжен вновь исполнил шутовской поклон, выражая всю серьёзность своих намерений.

– Хватит паясничать, Гоген, ответь-ка лучше, что творится на Востоке? – сухо интересуюсь у агента.

– Восток? Дело тонкое. Как мне известно, Мин сейчас колосс. Но ноги вот из глины у него. Ударь лишь раз, и он развалится же в миг. – слегка злорадно произнёс Эжен. – Другим уже известно, что он слаб. Так что падение – вопрос лишь времени и сил, затраченных на воцарение протектората.

– И каковы твои ставки?

– Британцы. Им хватит сил и наглости. Французы завязли ненадолго в той же Африке, Индокитае и славной Индии. А вот британцев ничто не сдерживает. Так что их флот довольно быстро окажется у Жёлтого моря, – спокойно пояснил Эжен за вчерашних союзников.

– Неужели Китай настолько слаб, что готов упасть в ноги любому, кто придёт на их землю? – задумчиво интересуюсь у агента.

– Всё так. Голод, страшная чума и прочие радости, упавшие на их долю, изрядно ослабили империю, так что они не представляют опасности.

– Предлагаешь опередить британцев? – я хищно осклабился, прекрасно понимая ход его мыслей.

Гоген лишь подтвердил собранные ранее данные.

Тяжелый кейс, весь в заклепках и царапинах, словно измученный войной ветеран, оказался рядом с Гогеном. Он сидел на высоком стуле, полузакрытыми глазами глядя на размытый пейзаж за окном. Я поставил кейс рядом с ним, жест был точен, не терпел возражений.

– Армейские алхимические стимуляторы, – прошептал я почти бесшумно. В этом шепоте звучал и острый упрек, и холодная железная логика: он знал цену этих стимуляторов, знал, что они – плата за его «голос», за его способность проникнуть в тайны и раскрыть неизведанное.

– С тех пор как ты покинул академию, Гоген, твоя цена не изменилась, – продолжал я, но в этом утверждении не было обвинения, а была лишь констатация факта. Я не был злодеем, но и не святым. Я представлял собой воина в своем мире, а Гоген – мощным оружием в моих руках.

Гоген не отвечал, не поднимал глаз. Его «голос» был его дар, но и проклятие. Он видел то, чего не видели другие, слышал то, чего не слышали другие. И эта «проницательность» имела свою цену.

– Лояльность, – произнес я последнее слово, словно ставя печать на нашей сделке, и ушел, оставив Гогена в тишине разрушенного театра. Он многое не договаривал, но всё это было и неважно, ибо информация всегда проверяется и фильтруется, ведь в нашем мире нельзя доверять даже себе.

Гоген молчал. Его лицо было непроницаемо. Я хмыкнул, положив руку на кейс, что стоял между нами, словно немая преграда.

– Исландия… Ты знаешь, что там происходит, Гоген, – произнес я, словно пробуя его на прочность. – Остров в пламени бунта. Рыбаки, китобои, все они в одном порыве – против короны. Каждый второй – пират, каждый третий помогает им. Тортуга, мать её'.

Гоген по-прежнему молчал.

– Наши интересы переплетались с интересами многих других, – продолжал я, не теряя энергии, – ведь кто не любит устроить пакость британцам? Цезарь сказал бы: «Разделяй и властвуй». А мы позаботимся о целостности врагов'.

Я смотрел на него, не отрывая взгляда, и в нём была и уверенность, и вызов. Я хотел услышать его мысли, понять, как он видит ситуацию, какие тайны. Но Гоген всё так же был задумчив и совершенно не спешил проливать свет на мои вопросы.

Что ж, значит, не сегодня, но мы ещё поговорим, и стоит старому «другу» лишь раз оступиться, то разговор уже будет в застенках Лубянки.

Двери кинотеатра, словно пасть чудовища, захлопнулись за мной. Я стряхнул с пиджака невидимые крошки давно высохшего попкорна, проходя мимо заброшенных кресел и рассыпанных пластиковых стаканов, оставшихся от давних сеансов. Этот кинотеатр был как призрак прошлого, чьё величие угасло, оставив лишь тени от былых триллеров и мелодрам.

Мой спорткар, черный и блестящий, словно хищник, ждал меня на парковке. Я устроился в кресле, почувствовав знакомую твердость руля. Включил инструментальную музыку, что плавно заполнила салон, и отправился в путь.

Ночной город, опустевший, словно по щелчку, пронесся мимо меня. В освещенных витринах отражались одинокие прохожие и мимолетные отблески фонарей. По бокам двинулся кортеж, окруженный мигалками и бронированными джипами. Но меня не трогали их высокомерные символы власти. Я вдавил педаль газа в пол, чувствуя, как мотор зарычал, и погрузился в этот безумный ритм скорости.

Ветер свистел в ушах, мир размылся в бегущие огни, и в этом оглушительном шуме я нашел свободу. Не свободу от ограничений и запретов, а свободу от себя самого, от тяжелых мыслей и тревог. Это была мимолетная свобода, но она дала мне возможность просто быть, просто жить и быть частью этого ночного мира.

Проносясь мимо центральной площади, я мимоходом заметил статую моего прадеда. Он стоял на высоком постаменте, словно угрюмый страж города, и его бронзовый взгляд, казалось, следовал за мной. В нём я увидел не гордость предка, а осуждение.

И это ощутимо мазнуло по самолюбию. Словно хлёсткий удар, что задел застарелые раны. В этой семье меня никогда не любили. Я был отверженным, недостойным. Их холодные взгляды и неискренние улыбки преследовали меня с детства, поэтому и ушёл в работу, а затем и в учёбу, потерявшись в бесконечном потоке нескончаемых дел.

Жизнь прошла мимо меня, оставив лишь горький осадок непризнания. Я видел лишь призрение в их глазах, чурался их праздников и торжеств. Но всё же всё время чувствовал их взгляд, их осуждение, их невидимый приговор: «Недостоин»!

И вот, увидев его статую, я вспомнил об их удивлении, когда я взошел на трон. Их недоверие, их нежелание признать меня, всё то, что было так болезненно в моей жизни, сейчас казалось далёким, незначительным. Их удивление в застывшем моменте стало моим триумфом, моим мщением. Это было единственное, что грело мою темную душу.

Я ускорил ход, уже не оглядываясь на статую моего прадеда. Он остался там, позади, как призрак прошлого. А я, напротив, лишь устремился в будущее, в то будущее, которое я создал сам, без их помощи и признания. Ибо о тебе говорят лишь дела, а не пустые слова, это я усвоил от одного коменданта, что учил меня драться на саблях в одной далёкой-далёкой харамутской пустыне.

– Царь во дворце! Царь во дворце. Царь… – синхронно начали глашатаи, пока я паковал.

Что ж, пришло время снова работать!

Глава 9

Госпожа Ланфен

Солнце клонится к закату, окрашивая небо в огненно-красные тона. Я лечу над Калининградом, «моим» городом, и сердце бьется в такт с его ритмом. Внизу город разворачивается перед моими глазами, как огромная мозаика из древней истории, сплетаясь с современностью.

Старый город, зажатый между стенами замка Кёнигсберга, словно застыл во времени. Кирпичные дома, как старые друзья, прячутся за высокими стенами. На площади Победы стоит величественная королева Луиза, ее бронзовая фигура напоминает о славном прошлом.

Остров Кнайпхоф… Как же я «люблю» эти извилистые улочки, мощеные брусчаткой! Они ведут к Кафедральному собору, его готические шпили взмывают в небо, как символ надежды и веры.

Морской канал – это синяя лента, которая разрезает Калининград на две части, словно лента на подарок. Он течет сквозь город, неся с собой дух моря и свободы. Я смотрела на волны, которые неспешно колыхались в канале. Солнце начинало садиться, окрашивая небо в огненные тона. Его лучи отражались в воде, создавая красивые блики, которые играли на водной глади, словно жемчужины на бархате. Казалось, что вода дышит, переливаясь и меняя свои оттенки от золотисто-желтого до розово-красного.

На берегу стоял Янтарный комбинат, его огромные краны, похожие на гигантские руки, вынимали янтарь. Это завораживающее зрелище. Краны двигались медленно и грациозно, словно танцуя свой вечный танец под красным солнцем. Они поднимали из земли тяжелые блоки янтаря, перенося их на перерабатывающий завод, где из них создадут украшения, сувениры и другие чудесные вещи. Я наблюдала за этой картиной. Она была полна красоты и мощи. Она полна жизни и энергии. И она отражала душу Калининграда – города, который живет на стыке истории и современности, города, который хранит в себе тайны и легенды.

Приморский район. Современные многоэтажки, утопающие в зелени парков, создавали яркий контраст с историческими кварталами. Словно две эпохи, две реальности, переплетенные в единое целое. С одной стороны – современность, динамичная и энергичная, с другой – история, спокойная и величественная. Многоэтажки вырастали вверх, словно гигантские деревья, устремленные к небу.

А вокруг них располагались парки, оазисы зелени и спокойствия. Длинные аллеи, усыпанные золотой листвой, ведут к фонтанам, где дети с радостью плещутся в воде. Старые дубы и липы бросают длинные тени на тропинки, где прогуливаются влюбленные пары и семьи с детьми. Их стекла отражали яркие цвета заката, и город превращался в огромный калейдоскоп.

А вокруг них располагались парки, оазисы зелени и спокойствия. Длинные аллеи, усыпанные золотой листвой, ведут к фонтанам, где дети с радостью плещутся в воде. Старые дубы и липы бросают длинные тени на тропинки, где прогуливаются влюбленные пары и семьи с детьми.

Но рядом с этой современностью располагались исторические кварталы. Старинные кирпичные дома с балкончиками и эркерами словно шептали о прошлом. Их фасады украшали лепки и резные детали, которые создавали неповторимый облик города.

Именно это сочетание современности и истории, этого контраста и гармонии, делает Калининград таким уникальным и завораживающим. Он словно мост между двумя мирами, между прошлым и будущим. И это привлекает сюда туристов со всего мира.

А вдали, словно гигантский песчаный барьер, простиралась Куршская коса. Она тянулась вдоль берега моря, как длинный язык песка, разделяя бескрайнюю синь Балтийского моря и спокойную гладь залива. Ветер, пропитанный солью и смолой, носил с собой шепот морских волн и шум сосновых лесов, которые покрывали песчаные дюны, словно мягкая шерсть на спине великана. Эти леса, защищая берег от разрушительной силы штормов, выглядели как зеленый щит, который вцепился в песок и не отпускал его.

Коса самую малость похожа на древнего дракона, лежащего на берегу моря. Ее песчаные чешуйки, переливаясь в лучах заходящего солнца, словно оживали, завораживая своей красотой и неповторимостью. А сосновые леса походили на его зеленые крылья, которые раскинулись над песчаным телом, защищая его от холодного морского ветра.

Я смотрела на косу и думала о том, как она красива и могущественна. Она стояла здесь веками, защищая берег от разрушительных штормов и бурь, неумолимо напоминая о силе и несокрушимости природы. В нее была вложена целая история, а ее величественные дюны хранили тайны и легенды, передаваемые из поколения в поколение. Она была не просто песчаным барьером, а живой сущностью, дышащей морским воздухом и согревающейся под солнцем.

Калининград – город на стыке эпох, где история, культура и современность переплетаются в единое целое. Город, который оставит в сердце неизгладимый след.

Самолет мягко коснулся взлетной полосы, и я с легким вздохом откинулась на спинку кресла. Путешествие было долгим, но теперь я была «дома», в Калининграде, в том месте, где начиналась история моего рода.

Небо, еще совсем недавно окрашенное в огненные тона заката, теперь заволокло серой дымкой. Осенняя погода была не такой гостеприимной, как я ожидала, но в этой серости была своя прелесть. Она создавала ощущение тайны, некой загадочности, которую я так любила в Калининграде.

Я приземлилась в аэропорту Храброво и уже в такси, мчащемся по мокрым улицам города, пыталась разгадать загадку моего рода. Почему они, мои представители, выбрали это место, этот край земли, чтобы заложить своё родовое поместье? Калининград всегда казался мне городом на границе двух миров. Здесь переплетались история и современность, и это сочетание привлекало меня и отталкивало одновременно. Старинные дома с их кирпичными стенами и резными балкончиками соседствовали с современными многоэтажками, которые устремляли свои острые углы к небу.

В этом городе было что-то неповторимое, что-то таинственное, что привлекало и отталкивало меня с самого детства. Я знала, что мои представители выбрали это место не просто так. Они чувствовали что-то особенное в этих землях, в этом море, в этом небе.

И в этот момент в моих мыслях появился образ замка, стоящего на берегу моря. Замка, который был не просто домом, а резиденцией моего рода, источником его силы и мощи. Я знала, что ответ на свой вопрос я найду именно там.

В такси было душно, а за окном мелькали знакомые и незнакомые улицы, и старые дома, и современные многоэтажки. Я смотрела на все это с чувством недоумения. Калининград… Город на границе двух миров, где история и современность переплетаются в беспощадной борьбе. Но что привлекло моих предков в это место? Что они увидели в этом затерянном краю земли?

Такси неспешно скользило по мокрым улицам Калининграда, пронося меня мимо знакомых и незнакомых домов, мимо парков и скверов. Город был укутан в серую дымку осеннего вечера, и в его атмосфере витала некая таинственная энергия, словно эхо прошлых веков. Я смотрела в окно, пыталась разгадать тайну моего рода, понять, что привлекло моих предков в это место. Почему они выбрали именно Калининград, чтобы построить свой замок, свою резиденцию, свое убежище?

Таксист, словно прочитав мои мысли, неожиданно сказал: «Здесь сильны духи, госпожа». Его голос звучал спокойно и мягко, но в нем было что-то особенное, что-то, заставляющее задуматься. Я уловила в его словах искренность, а в его глазах, которые были глубокими и проницательными, – некую мудрость.

Я не могла не согласиться с ним. В Калининграде действительно была некая особенная атмосфера, некая сильная энергия, которая словно пронизывала все вокруг. Она была ощутима в холодном морском воздухе, в шепоте сосновых лесов, в величественных стенах старинных замков. И в этот момент я еще больше захотела увидеть родовой замок, который стоял на берегу Балтийского моря, словно хранитель тайны моего рода. Я представляла себе его высокие стены, могучие башни, которые впивались в небо, и глубокие подземелья, хранящие секреты прошлого. Я с нетерпением ждала момента, когда увижу его, когда почувствую его силу и мощь, когда смогу вдохнуть в него свою собственную энергию и стать его хранительницей.

Водитель остановился перед старинными воротами, которые вели в парк, заросший величественными сосновыми деревьями. Их ветви казались громадными лапами, стиснувшими замок в свой могучий объятье. Морской воздух пах солью и смолой, и я уже чувствовала необыкновенную силу этого места. Я вышла из такси и медленно пошла вперёд, вдыхая холодный воздух. Он словно очищал мою душу и наполнял её чувством неизбежности. Здесь скрывалась тайна, и я чувствовала, что должна её разгадать.

Резиденция…

«На этом конце мира»… Да, именно так я представляла себе эту неповторимую атмосферу моей родовой резиденции.

Я стояла перед замком, который выглядел не так, как я ожидала. Вместо величественных башен и монументальных стен передо мной возвышалась скромная крепость, похожая на старый корабль, выброшенный штормом на берег. Камни ее стен были темными и шероховатыми, словно изрыты зубами времени. Окна, заколоченные досками, смотрели на мир пустыми глазницами.

Ветер носил над замком запах соли и смолы, и я уловила еще один, неприятный аромат – сырости и разложения. Этот запах был как отпечаток темных веков, когда тевтонские рыцари бродили по этим землям, оставляя после себя след войн и разрушений. Я осмотрела замок с головы до ног. Он был похож на призрак, на забытую и ненужную историю. И в этом была определенная печаль. Но не в этом была моя миссия.

Переступив через порог дома, внутри меня зародилось некое чувство уверенности. Я была наследницей этого замка, и я буду его восстанавливать, кирпич за кирпичом, камень за камнем. И может быть, тогда он снова засияет в солнечных лучах, и в его стенах зазвучит жизнь. И я надеюсь, что тогда я смогу наконец понять, почему мои предки выбрали это место для своего дома. И почему они хотели, чтобы я стала его хранительницей.

Я оказалась в гостиной. Огромной, с высокими окнами, из которых открывался вид на Балтийское море. Но эта красота была затемнена пылью и забвением. Гостиная давно не видела женской руки, и это ощутимо во всем. На бархатных диванах лежала толстая пыль, на зеркалах отражались призраки прошлых веков, а на карнизах свисали паутины, словно призрачные нити, лениво связывающие прошлое и настоящее.

Стиль арт-нуво, который использовался при оформлении гостиной, по-своему интересен. Извилистые линии, яркие цвета, необычные формы – все это создавало атмосферу роскоши и таинственности. Но сейчас все это забыто, поглощено пылью и забвением.

Я оглядела гостиную с грустью. Она похожа на давно забытую мечту, на нереализованный потенциал. И я поняла, что моя миссия не просто восстановить этот замок, а вернуть ему жизнь, зажечь в нем огонь, который угас давно. Я подошла к окну и всмотрелась в море. В его волнах отражался закат, окрашивая воду в красные и золотые тона. И в этот момент я почувствовала, что у меня есть все, чтобы вернуть этому замку его былую красоту. И неважно, как много вечеров это всё займёт, ведь ничего важнее «наследия», и я не хочу оставлять после себя этот мусор и какие-то руины. Но сначала осмотрим и прочую часть замка, что стал сердцем «дома» на этом конце света.