Текст книги "День, когда пропали ангелы"
Автор книги: Шон Смакер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
Часть IV
Огонь
«И придет конец», – так сказал Аслан.
Клайв Льюис. Последняя битва
23
Я изо всех сил сражаюсь с галстуком, и это уже не похоже на генеральную репетицию – все взаправду. Каким-то образом в процессе мне удается не задушиться. Узел получается кривой и бугристый, ну и плевать – все равно не заметят, так я твержу себе. Никто не обратит внимания на перекрученный галстук у старика, даже если это похороны его последнего друга. Возможно, все решат, что помятый вид – признак глубокой скорби.
Я спускаюсь на первый этаж.
Не люблю классические туфли, они всегда приводят меня в дурное настроение. Наверное, именно поэтому я уже несколько лет не бывал в церкви. Ненавижу их носить. Терпеть не могу этот блеск, запах крема для обуви и жир, которым от него покрываются руки. Туфли натирают пятки и под косточками на лодыжке. Кажется, они мне не совсем по размеру. И всегда жмут ногу, а это в обуви самое плохое. Качественная обувь не ощущается, о ней попросту забываешь.
Но выбора нет, и потому в тесных туфлях я спускаюсь на первый этаж и с удивлением слышу стук в дверь. За ней стоит Калеб – ради похорон он приоделся. Я и не думал, что мальчишка на самом деле придет. Смотрю мимо него – возле сарая поджидает его отец, чтобы нас отвезти.
Я киваю пареньку.
– Привет, – говорит он, и все. Односложный ответ так же удивителен, как и появление Калеба вовремя.
– Ты принес дымовые шашки? – спрашиваю я. Калеб кивает, и тогда я вручаю ему старую коробку. – Вот еще что: понесешь это, только будь осторожен – вещь очень хрупкая.
– Хорошо, – с вызовом отвечает он, и мне становится любопытно, отчего паренек стал использовать слова как оружие.
– Хорошо, – говорю я, – пойдем.
В машине царит молчание, хотя по моему опыту по пути на похороны никто не пускается в разговоры. О чем говорить перед лицом смерти? Что сказать, когда приходится вспомнить, что из праха мы произошли и во прах возвратимся.
Автомобиль сворачивает на Кинкейд-роуд.
– Осторожно, – предупреждаю я Калеба, который держит коробку.
Путь до города заасфальтировали, и Джерри едет быстро, как я никогда здесь не ездил. Мы прямо-таки летим над дорогой. Раньше о днище машины то и дело бились мелкие камушки, но теперь единственный звук – ровное гудение, напоминающее о рокоте реки или о вечности.
Мы приближаемся к городу и парку, где ежегодно проходит ярмарка. Старые пыльные дорожки покрыли асфальтом. Сомневаюсь, что балаганщикам по-прежнему дозволяют разбивать лагерь у подножия холма. Дальний сектор словно уменьшился в размерах, по крайней мере, после моего последнего посещения ярмарки пятнадцать лет назад мне так кажется.
Впрочем, для ярмарки пока слишком рано, и парк совсем запущен.
Город немного расширился, Кинкейд-роуд проходит чуть дальше, чем я помню, но в остальном почти все выглядит как раньше. Некоторые рестораны сменили названия, дома выглядят потрепанными, но антикварный магазин Пелле еще стоит на перекрестке. Теперь им управляет внук мистера Пелле, который – только представьте – немногим моложе меня. Интересно, сохранилась ли в магазине та подсобка? И что они сделали со столом, на котором писала старуха…
Ищи Древо Жизни…
Джерри обещает дождаться нас в машине.
– Не люблю я похороны, – говорит он, неловко отведя взгляд в сторону, поскольку понимает банальность своих слов.
Кто вообще любит похороны?
Мы с Калебом идем к церкви. Через стоянку в том же направлении шагает еще несколько десятков человек. Все они одеты в черное. У них на плечах – тяжкая ноша. А ведь я мог прекратить все это с помощью Древа Жизни, все смерти и горе. Что бы сказали эти люди, узнай они мой секрет? Сама мысль кажется странной.
Мальчишка несет коробку, его рубашка, галстук на застежке и брюки перепачкались пылью. При каждом шаге содержимое громыхает. Знаю, Калебу отчаянно хочется заглянуть внутрь.
Я останавливаю его в стороне от толпы скорбящих.
– Вот что мне нужно, чтобы ты сделал, – шепчу я ему на ухо.
– Пара пустяков, – пожимает плечами Калеб. – А куда мне идти потом?
– Спрячься где-нибудь. Или выходи на улицу и беги в машину к отцу. Но не уезжайте без меня, иначе я домой не доберусь.
– Ладно, – соглашается Калеб.
Я сажусь на передний ряд справа и ставлю коробку на колени. У высокого священника белокурые волосы и добрые зеленые глаза. Прежде мы не встречались. Впрочем, это неудивительно – слишком редко я выхожу из дома, у меня не возникает такого желания. По необходимости делаю вылазки в город. Единственным человеком, с которым я считал нужным общаться, была Абра. Однако мы не виделись долгие годы, и мне было неловко просто взять и позвонить ей. Казалось, это как-то неуместно. Теперь Абра ушла.
Пастор, похоже, лично знал покойную: его речь пронизана эмоциями. В церкви не так уж много народу. Я думал, придет больше. Мы уже слишком старые, почти все, с кем мы росли, умерли, но у Абры была семья, в основном они и сидят сейчас в церкви. Голос священника срывается, и я озираюсь вокруг, гадая, кто же придет (если вообще придет) на мои похороны, и не могу припомнить ни одного человека.
Гроб стоит открытым, и до начала службы многие к нему подошли, однако у меня не хватило духу. Сомневаюсь, что я готов увидеть Абру. Пока еще нет. Я крепче сжимаю коробку и легонько трясу, чтобы убедиться: содержимое до сих пор на месте. Женщина, что сидит возле меня, смотрит с осуждением. Какой, мол, шум! Ну и манеры у некоторых…
Священник все говорит и говорит, заполняя словами тишину. Я ищу взглядом мужа Абры – тот сидит в самом начале, справа от прохода. Не помню точно его имени, кажется, Джон. А может, Саймон.
Сердце мое бешено колотится, и у меня закрадывается мысль: а вдруг я все это зря затеял? Возможно, лучше было бы просто поговорить с мужем Абры и попросить у него разрешения? Может быть, он бы не возражал… И я уже решаю выйти на улицу, отыскать Калеба и все отменить, когда раздается пронзительная сирена пожарной сигнализации. Я вздыхаю – слишком поздно.
Люди нервно оглядываются, как обычно при срабатывании пожарного сигнала, пытаясь понять, не учебная ли это тревога.
В церкви вспыхивают яркие лампочки, и пастор неуверенно смотрит по сторонам. И как раз, когда он уже собирается сказать всем, что можно оставаться на своих местах, над хорами и из задних дверей начинает струиться дым.
Кто-то кричит. Все дружно встают, священник старается успокоить паству, но толпа паникует, как паникуют люди перед лицом смерти. Они кричат и испуганно толкают друг друга.
Дым вскоре становится гуще, но быстро оседает в пустой церкви. Все, кроме меня, ушли.
Я подхожу к гробу – там лежит она, Абра. Так же прекрасна, как мне запомнилось, хотя я не видел ее долгие годы. У нее белые волосы цвета инея, а лицо, пусть и постаревшее, хранит черты юности. Нос напоминает об упрямстве хозяйки. Мне хотелось бы взглянуть в глаза Абры, увидеть, как они сердито сверкают или озаряются дружеской улыбкой.
Я бы предпочел забыть нашу последнюю встречу, что была полна вопросов и сомнений. Я чувствовал, что Абра не вспоминала меня, возможно, так и произошло на самом деле, но это не оправдание моим словам. Она просто взяла то, что я ей отдал, и мы разошлись, храня мучительное молчание. А теперь остались лишь ее закрытые глаза, сложенные на груди руки и я, желающий последовать за ней…
Я снимаю покрывало и кладу коробку внутрь гроба. Туда, где ей самое место.
За порогом церкви толпится народ. Люди возбужденно переговариваются, не понимая, что происходит, но время идет, тревога утихает. Небольшие группки друзей и родственников заводят непринужденные разговоры о погоде, городской жизни и бейсбольном сезоне. Заполняют утро гулом голосов, ведь тишина невыносима.
Внезапно я решаю, что с меня хватит. Я получил то, зачем пришел: посмотрел последний раз на Абру и отдал ей последний подарок.
Я начинаю пробираться сквозь толпу, стараясь не наступить никому на ногу тростью. Вдруг кто-то хватает меня за плечо, и я поворачиваюсь.
– Извините, вы Сэмюэл Чемберс?
Это оказывается муж Абры.
Я молча киваю и жду, когда меня обвинят (совершенно справедливо) в нарушении ее покоя. Какое право я имел класть в ее гроб коробку – коробку, что десятилетиями будет лежать с телом Абры. Однако муж моей подруги ничего подобного не говорит. Он вручает мне небольшую коробку и грустно улыбается.
– От Абры. Она хотела, чтобы это было у вас.
Я снова киваю, откашливаюсь, хочу что-то сказать, но не нахожу слов. Поэтому просто поворачиваюсь и ухожу, жалея, что так и не спросил его имя.
Я забираюсь в машину.
– Спасибо, Калеб.
– Пустяки, – говорит он. – А это что?
Я снова смотрю на коробку.
– Не знаю точно, еще не проверял.
Джерри заводит авто, и мы уезжаем.
24
Я пошел за мистером Теннином к машине. Что-то внутри меня вопило: «Беги!», – но я не послушался. Я забрался на пассажирское сиденье его старого черного авто, и мистер Теннин запустил двигатель. Тот натужно закряхтел, но все же завелся – взвыл, загрохотал и только потом заработал нормально.
– Ну вот, – негромко сказал мистер Теннин.
Он сдал задним ходом от лужайки возле сарая, где стояла машина, и поехал по переулку к дороге.
Без конца твердя себе, что поездка до дома Абры займет не больше пяти минут, я решил отвечать как можно немногословнее. Не знаю, как бы я выкрутился, если бы он стал спрашивать меня о коробке с мечом и атласом с вырезками – кто еще мог бы ее взять, кроме меня? – но потом вспомнил, что в комнате нашего постояльца рыскал мистер Джинн и даже пробрался на чердак. А вдруг мистер Теннин его подозревает? Тогда он думает, что коробку украл старик, а я чист.
Я пристально вглядывался в окно, в темноту, что окутала пастбища семьи Миллер. На ночь всех коров загоняют в коровники, но все же я всматривался в тени с мыслями об Амароке. Интересно, сумею ли я в целости и сохранности добраться от подъездной дорожки до дома? Я представил, как Амарок бросается на машину, пробивает крышу и разрывает нас с мистером Теннином в клочья.
Когда мы добрались до переулка Абры, мистер Теннин припарковался сбоку, заехав двумя колесами на лужайку, и заглушил мотор. Было так темно, что я почти не видел его лица. Я нащупал ручку, собираясь распахнуть дверь и помчаться со всех ног, спасая свою шкуру.
– Я бы не стал этого делать, – тихо сказал мистер Теннин. – Ты, как и я, знаешь, что сегодня снаружи небезопасно. Ни для кого.
В темноте мистер Теннин посмотрел на меня, и я понял, что ему все известно. И о Древе, и о том, что Амарок на свободе, и о мистере Джинне, и даже, возможно, о коробке, спрятанной в чулане в пустой половине дома Абры.
– Что вы знаете? – спросил я, стараясь сохранять спокойствие, и сам удивился, как невозмутимо прозвучал мой голос.
– Гораздо больше, чем ты, начнем с этого, – ответил он и неохотно продолжил: – Мистер Джинн ищет Древо Жизни. А ты хочешь найти его, чтобы воскресить мать. Древо принадлежит тебе из-за жертвы, которую она принесла, а также из-за почтенного старого дуба. В лесу я нашел останки трех больших собак, значит, время почти пришло. И самое худшее – кажется, я видел тень Амарока. Я много чего еще знаю, но в остальном не так уверен. Однако я поделюсь с тобой своими догадками.
Прямой ответ мистера Теннина оказался правдив. Похоже, его совершенно не беспокоило, что я могу сделать с этой информацией. Впервые в жизни я осознал силу правды. Честное признание всегда дает преимущество над злобным, лживым человеком или просто скрывающим факты. Но я был слишком напуган, чтобы высказаться откровенно. Врать нас так или иначе всегда заставляет страх.
– У меня есть Древо, но я не собираюсь использовать его для возвращения мамы, – слукавил я.
В душе снова всколыхнулась старая тьма.
– Если оно тебе не нужно, отдай мне, – ласково попросил мистер Теннин.
Слова прозвучали мирно, но, кроме того, в них была сила, ужасная сила – она испугала меня настолько, что почти заглушила страх перед Амароком. Рука сама дернулась к ручке авто. В словах мистера Теннина скрывалась сила правды.
– Не могу, – сказал я. – Я обещал его в обмен на… кое-что. Но я… Слушайте, помогите мне, а я заключу с вами сделку.
– Зачем предлагать его мне, если уже предложил другому?
– Я не предлагал! – возразил я, изо всех сил пытаясь слепить нечто правдоподобное из кучи вранья. – Я хотел сказать, мне нужно Древо, чтобы выполнить обещание, но я не должен никому его отдавать. Так что могу вернуть вам.
Как я все это придумал? Сложно разобраться. Лгать было не в моем характере, однако я все же пытался заставить мистера Теннина помочь мне завладеть необходимыми вещами, в которых я так нуждался.
Он ничего не сказал, просто молчал и ждал, пока я назову условия.
– Вы расскажете мне о камне, влаге и правильном свете и поможете их отыскать, а я отдам вам Древо.
Услышав, что я знаю об элементах, которые должны помочь вырастить Древо, мистер Теннин не удивился, и это меня поразило.
– Зачем мне давать тебе то, что поможет вырастить Древо? И зачем это все тебе, если ты не собираешься оставить его у себя?
Я не находил слов. Просто устал выдумывать. Мое вранье достигло критической точки, когда оно начинает противоречить себе же и здравому смыслу.
– Я ничего вам сейчас объяснить не могу, – наконец выдавил я. – Но если вы поможете мне достать те вещи, я отдам вам Древо, обещаю.
Если он это сделает, может быть, я все же сумею оставить себе частичку Древа и вернуть маму. Я даже не вспомнил о том, что Древа у меня больше нет, и напрочь забыл об обещании отдать росток мистеру Джинну. Самым главным в тот момент казалось заставить мистера Теннина рассказать мне о камне, влаге и правильном свете.
– Пойми, – медленно и по-доброму сказал мистер Теннин. – Я знаю, ты не сказал мне правду или, по крайней мере, не всю. Сомневаюсь, что Древо на самом деле у тебя. Но, думаю, ты приведешь меня к нему, желая того или нет. Поэтому я тебе помогу. Только предупреждаю: помни о своих словах, ты обещал Древо мне. Ты удивишься, узнав, как серьезна такая клятва. Если не для тебя, то для других. Даже для самого Древа.
Я сидел едва дыша.
– Я расскажу обо всех элементах по отдельности. Как только найдешь первый, приходи ко мне и узнаешь о следующем. Ясно?
Я кивнул.
– Для начала, камень. – Мистер Теннин помолчал, словно все еще раздумывал, помогать ли мне, но продолжил: – Древо – воплощение жизни, в то время как камень воплощает смерть. Это фундамент, на котором строится все остальное. Без него росток быстро погибнет.
– Но что это и где его найти?
– Это не просто какой-то булыжник. Камень представляет собой чашу. Нечто, куда можно поместить все остальное.
Я сразу же вспомнил о чаше, которую старые цыганки вручили мужчине на ярмарке.
– Понятно, – сказал я.
– Ты знаешь, где она?
– Думаю, да.
– Не ходи туда в одиночку.
Я кивнул и тихо спросил:
– Из-за Амарока? Потому что им управляет мистер Джинн?
Мистер Теннин мрачно улыбнулся.
– Он не управляет Амароком, – музыкальным голосом пропел он, тем самым голосом, которым рассказывал историю. – Может, мистер Джинн и сумел призвать его сюда, но Амароком никто не управляет. Враги Добра почти всегда враждуют и друг с другом, тогда как союзники Добра стремятся друг другу помочь. Амарок действует сам по себе, и если он обратится против мистера Джинна… Что ж, тому придется сражаться.
Он снова завел двигатель, включил фары и подъехал ближе к дому. Я мельком посмотрел на него. Не таким я представлял себе ангела. Разве это возможно?
Неужели Теннин и Джинн – херувимы, что присутствовали при создании мира? Те, что наблюдали, как все рухнуло впервые?
– Спасибо, – сказал я, выбираясь из машины.
Во тьме он кивнул мне лысой головой.
– Попроси, чтобы обратно тебя тоже отвезли, – посоветовал мистер Теннин.
Мы с Аброй пробрались в пустую половину дома и вошли в спальню, где спрятали сумку. Я с удивлением огляделся – похоже, Абра провела здесь много времени.
Она робко улыбнулась мне.
– Я хотела разобраться в бумагах. Некоторые листки были склеены.
– Невероятно!
Все вырезки были разложены по номерам.
Их было меньше, чем мне казалось вчера, – наверное, меньше сотни.
– Некоторые очень старые, я даже не смогла их прочитать, – сказала Абра, показывая на древние на вид листки, исписанные каракулями и пометками на иностранных языках. – Но другая половина карточек и вырезок на английском.
Я посмотрел на них. Одна из заметок была посвящена мескитовому дереву, которое росло в пустыне Бахрейна, и автор статьи называл его Деревом жизни. Дереву было около пятисот лет[8]8
Здесь и далее автор описывает реально существующие деревья.
[Закрыть].
Другая рассказывала о хлопковом дереве в городе Фритаун, в Сьерра-Леоне. Еще одна – об Одиноком кипарисе, что растет вблизи Монтерея, штат Калифорния. Вот уже много лет его поддерживают тросами.
– Тут сплошные деревья: дерево, дерево, еще дерево… – вздохнула Абра, каждый раз при слове «дерево» доставая очередную карточку. – Старые деревья, большинство из них сгорели, были срублены или уничтожены. Либо деревья, которые люди прячут или защищают. Но каждая заметка – о дереве.
Она подождала, пока я пролистаю вырезки.
– Мистера Теннина всерьез интересуют эти деревья, – заметила Абра, – иначе зачем ему отслеживать, как их уничтожают или берегут? Зачем ему отмечать их на карте? И делать все эти записи?
Она показала на самую последнюю вырезку. Я уже видел ее раньше.
– Думаю, ты прав, – торжественно заявила Абра. – Он приехал, чтобы уничтожить Древо.
«Женщина из долины погибла, когда молния ударила в дерево предков!» – гласила статья о смерти моей матери с номером шестьдесят восемь в верхнем правом углу. Я посмотрел на Абру. Та кивнула, протягивая мне атлас, где был отмечен наш маленький городок в Центральной Пенсильвании, окруженный изогнутыми хребтами гор. Наша долина.
– Но дуб уже умер, – стал размышлять я вслух.
– Ты сам говорил сегодня – мистер Теннин заявился ради Древа Жизни.
Чуть раньше я рассказал ей о нашем разговоре с мистером Теннином.
– Откуда он узнал, что Древо здесь? Не иначе, он как-то связан со всем этим, – показал я на вырезки, разложенные на полу.
– Послушай, ты же помнишь историю о Древе Жизни, которую он выложил нам у тебя дома? – возбужденно выпалила Абра.
– Конечно, – кивнул я. – К чему это ты клонишь?
– Что, если все эти заметки – о появлении на земле Древа Жизни?
Я посмотрел на фото, которые сопровождали некоторые из статей, – изображения обугленных деревьев или срезанных пней с рядами колец. Здесь же был снимок нашего старого дуба, разбитого ударом молнии, еще до того, как соседи убрали обломки.
Я кивнул. Мистер Теннин не только был ангелом, ответственным за уничтожение Древа, все эти записи говорили о других случаях, когда он проделывал то же самое.
– Ты гений! – воскликнул я.
Абра покраснела.
– Если это правда, хорошо, что мы уже все знаем, – сказала она. – Но нашу самую большую проблему это не решит.
– Какую же?
– Что делать дальше…
25
– Что делать дальше, зависит от того, у кого сейчас Древо. Как считаешь, где оно? – поинтересовался я.
Абра принялась бродить туда-сюда по комнате от окна до того места, где сидел среди газетных вырезок я.
– Наверняка у мистера Теннина или мистера Джинна, – сказала Абра. – Хотя у мистера Теннина вряд ли, иначе он бы его мигом уничтожил. К тому же, зачем тогда ему помогать нам искать остальные элементы?
– Итак, остается мистер Джинн?
Абра кивнула.
– Это имеет смысл, ведь он не ищет ни меня, ни Древо… Но как он его заполучил? Он говорил, что ему нельзя к вам на ферму. Ведь старик не был в доме, правда?
– Кто ж знает, – пожала плечами Абра. – Может, прокрался днем, пока никто не видел, или пока мы все торчали в амбарах. А вдруг он умеет телепортироваться?
– Вот уж вряд ли, – отозвался я. – Когда он залез к нам в дом, то точно попал туда как обычный человек. Я слышал – вошел он через москитную дверь, а потом выбрался в окно.
– Да разве не плевать, как он это делает? – пожала плечами Абра. – Старик управляет стервятниками, так, может, он послал за ростком каких-нибудь мышей и те его украли?
– Вряд ли он на самом деле ими управляет, – пробормотал я, поежившись при мысли, что мистер Джинн отправил к нам в дом мелких грызунов.
– Ладно, с этим позже разберемся, – постановила Абра. – Давай лучше попробуем поискать остальные вещи из списка. Может, и Древо найдем. Вдруг они нас к нему сами выведут?
– Мы и так знаем, что первый элемент – это каменная чаша, – сказал я.
– Наверное, та, которую старухи вручили парню с ярмарки… – вздохнула Абра.
Я знал, о чем она думает: ярмарочная темнота у подножия холма не то место, куда хочется возвращаться. Да и сам балаганщик – не тот человек, которого хочется искать, а тем более найти.
– Мы сможем заняться этим только завтра, – заметила Абра. – Вряд ли мама сегодня повезет нас на ярмарку. Уже слишком поздно.
Из-за небольшого облака вышла луна, заглядывая в окно и озаряя все бледным светом.
– Наверное, тебе пора домой. Уже смеркается.
– Да, а то отец будет переживать. Он снова молчит. Ни слова не выдавишь…
– Мне жаль, – сказала Абра, пристально разглядывая меня, точно загадку, которую пыталась разгадать.
Она начала складывать газетные вырезки, чтобы убрать их в коробку, а потом заговорила тихо и застенчиво, совсем не как уверенный следопыт, который только что бойко высказывал версии.
– Сэм… Ты все еще хочешь найти Древо, чтобы воскресить маму? – спросила Абра. Я промолчал. Потянулся за атласом, спрятал его на место и принялся разглядывать меч. – Если да, я по-прежнему считаю, что это неправильно. Но что-то не дает мне покоя и заставляет помогать тебе искать Древо. Я не думаю, что ты должен использовать его для возвращения своей мамы, но, как сумею, буду поддерживать…
Я кивнул. Честность я оценил, вот только не хотелось снова ввязываться в надоевший спор. Абра хочет помочь, и этого довольно.
Я показал на тусклый меч.
– Оставлю-ка я его тебе. Не зря ведь он тебя не обжигает. Ты уж, на всякий случай, держи меч поближе… – Я вспомнил Амарока и последние слова проговорил едва слышно.
Абра еще не встречалась с ним, и это замечательно, но будет лучше, если она сумеет как-то защититься, если вдруг окажется между Древом и зверем.
Абра взяла меч, и тусклое лезвие засветилось, внезапно став похожим не на металл, а на стекло. Блеск клинка отражался в глазах Абры.
Миссис Миллер согласилась отвезти меня домой – очень мило с ее стороны, учитывая, что ее муж был занят в амбаре, а дочь увязалась с нами под предлогом того, что не хотела оставаться одна с малышом.
– Не понимаю, зачем тащиться всем вместе, – ворчала мама Абры, когда мы вчетвером садились в машину. – Ехать не больше семи минут, а Френсису давно пора в кровать.
Она устроила ребенка в детском кресле и недовольно посмотрела на Абру. Но та была ни при чем – это я настоял на совместной поездке, поскольку не захотел оставлять Абру одну в доме. Она была не против рискнуть, но я испугался за нее, ведь Амарок на свободе…
К счастью, малыш не проснулся, даже после того, как его перенесли. Я сел у окна, а Абра – в середине, между мной и братом, то есть переднее пассажирское сиденье оставалось свободным. Миссис Миллер завела пикап и вырулила на дорогу.
Луна светила ярко, отбрасывая туманные тени на поверхность Кинкейд-роуд. Казалось, каждая движется, перемещается, а я все не отрывал взгляда от луны, надеясь, что та будет такой же яркой, пока я не зайду домой.
Мы проехали уже полпути, когда двигатель зачихал.
– Ого, – пробормотала миссис Миллер.
– В каком смысле «ого»? – возмутилась Абра.
Миссис Миллер простонала:
– Я забыла заправиться, когда ездила сегодня в город. Похоже, бензин закончился.
– Мама! – воскликнула Абра. – Ну почему ты всегда так делаешь?
Двигатель тут же зачихал снова, но на сей раз громче и настойчивее. Не успел я помечтать, что мы успеем дотянуть до нашей подъездной дорожки, как мотор заглох, и миссис Миллер свернула на обочину.
Стояла тишина. Малыш спокойно спал, не обращая внимания на происходящее. Миссис Миллер сидела на месте водителя, словно не сознавая, что закончился бензин. Мне в жизни не приходилось так пугаться – ни когда я прятался на чердаке, ни когда молния ударила в дуб, ни даже когда на меня напала стая собак. Во время всех этих событий я находился в их центре, но сейчас, в машине, в эту лунную ночь я просто сидел и ждал. Ждал, что же случится дальше, и ожидание меня страшило.
– Итак, кто пойдет к Сэму на ферму? – криво улыбнувшись, спросила миссис Миллер.
Я обдумал ее слова и вспомнил, что сказал отец об Амароке: он убивает тех, кто достаточно глуп, чтобы охотиться в одиночку.
– Давайте так: вы посидите с малышом, а я схожу, – предложила миссис Миллер. – Здесь не очень далеко. Отсюда уже виден фонарь на церковной стоянке.
– Нет, – сказал я. – Пойдем мы с Аброй.
– Вы просто боитесь снова остаться с Френсисом, – пошутила миссис Миллер. – Хорошо. Попроси отца принести сюда немного бензина, чтобы доехать до дома. И передай ему, что я прошу прощения, мне очень неудобно.
В темноте пикапа мы с Аброй переглянулись, и я открыл дверь. Мы выбрались наружу. Через долину пролетел прохладный ветерок, слишком холодный для обычной июльской ночи. Я закрыл дверь машины. Раздавшийся хлопок показался окончательным и бесповоротным. Путь назад отрезан.
Мы шли быстро, чересчур громко топая по гравийной дороге. Абра схватилась за рукав моей рубашки точно так же, как держала меня на похоронах. Но в том, как она прижималась ко мне той ночью, ничего ласкового не было. Абра испугалась до смерти, это чувствовалось по ее хватке.
На полпути к переулку я запнулся о камень.
– Ш-ш-ш… – быстро зашипела Абра.
– Знаю-знаю, – прошептал в ответ я.
Мы уже были недалеко от нашего почтового ящика. Свет фонаря церковной стоянки становился все ярче. Чем ближе мы к ней подходили, тем спокойнее себя чувствовали. Я посмотрел на Абру и ясно увидел ее лицо в этом свете. Она в ответ улыбнулась. Мы справимся! Мы почти у цели.
И тут фонарь погас.
Меня всегда пугало мигающее уличное освещение. Но обычно фонарей много, и когда один из них гаснет, в длинной череде оставшихся просто появляется темный зазор. Однако у церкви фонарь был всего один, а мы находились в сельской местности, поэтому когда он погас – все погрузилось во тьму. Нам светила лишь тусклая луна и далекие окна моего дома.
Мы ближе прижались друг к другу и сбавили шаг, стараясь идти бесшумно и прислушиваясь к звукам вокруг. Внезапно мы что-то услышали и остановились. Я прижал палец к губам, а Абра едва дышала. Мы сделали еще несколько осторожных шагов, вздрагивая при каждом шорохе гравия под ногами.
Тени в ночи коварны, они не похожи на дневные и даже движутся иначе. Ветерок колыхал траву у обочины, что отделяла поля от дороги, поэтому смутные тени на гравии непрестанно шевелились, качаясь туда-сюда. Деревья тоже казались тусклыми, словно прохлада ночи каким-то образом оторвала их от корней и освободила.
И тут из глубин ночных теней возник сгусток мрака. Он мчался к нам со стороны церкви, и чем быстрее приближался, тем холоднее становился ветер. Та тьма, что поселилась у меня в груди после маминой смерти, казалось, потянулась к нему. Ложь, обман и гнев забурлили внутри, будто обрели новую жизнь. Будто воскресли из мертвых.
Мы с Аброй замерли.
– Что это? – прошептала она.
Я покачал головой, словно не знал, но я знал! Просто не хотел произносить это вслух. Амарок.
Сгусток тьмы приближался все быстрее и вот уже промчался мимо нас по обочине. Голос внутри меня велел: беги! Беги в лес и прячься! Но Абра крепко вцепилась в мою рубашку, и я не мог бросить ее одну. Тьма во мне приказывала: уходи, оставь ее. Амарок пришел не за тобой. Беги! Он заберет Абру, но ты будешь спасен. Лучше пусть сожрут одного, чем обоих.
Этот голос был очень спокойным, он звучал убедительно, и то, что он говорил, имело смысл. Я схватил Абру за руку, которой она цеплялась за мою рубашку, словно хотел удержать, но вместо этого отбросил ее.
– Что мы будем делать? – прошипела Абра, когда тень снова пронеслась мимо нас по той стороне дороги. Каждый раз при виде нее тьма внутри ширилась и желание убежать становилось почти неодолимым. Но тут Абра выхватила из-за пояса меч и воскликнула: – Как насчет этого?
– Ты взяла его с собой? – удивился я.
Это был тот самый клинок, и лунный свет играл на его поверхности.
– Сунула под рубашку, за ремень.
Абра медленно выставила меч перед собой. Тень замерла, затем приблизилась. Наконец-то она обрела форму, превратившись в огромного волка с мощными лапами, быстрыми и не боящимися острого гравия.
Глаза зверя горели в свете луны, и не только глаза. Еще и его зубы.
Абра взмахнула клинком, и Амарок сгруппировался, а потом словно раздулся еще больше, стал выше и свирепее. Раньше казалось, он хочет поиграть с нами: охотиться на нас, подкидывать лапами, а потом радостно сожрать, – но стоило зверю увидеть меч, он рассвирепел.
Волк сделал шаг по направлению к нам, потом еще один и еще… Глаза прищурились, под лапами зашуршали камушки. Вскоре он оказался так близко, что даже в тусклом свете луны я заметил, как он принюхивается. Я вспомнил, что зверь сказал мне во сне:
«Этот плод тебе не принадлежит».
Я уже было приготовился бежать, но тут забрезжил свет и чей-то голос окликнул нас во тьме. Ночной ветерок сделался теплее и сильнее, и с соседского поля донесся запах свежескошенного сена, послышался далекий шум реки. Амарок растаял в ночи словно тень, испугавшаяся света.
