Текст книги "Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне"

Автор книги: Шон Макглинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Неудивительно, что силы датчан, сосредоточенные в Хамбере, согласились на условия, выдвинутые Вильгельмом, когда вместе с союзниками исчезла также и возможность снабжения. Разорение войском Вильгельма внутренних земель страны, должно быть, имело своей целью убедить датчан воздержаться от набегов в этом неспокойном регионе с наступлением весны. Без достаточного фуража любые действия датчан не имели бы смысла. Когда они нарушили условия сделки с Вильгельмом и король Свен прибыл к датчанам в Хамбер весной 1070 года (а не избрал другой путь, как было оговорено), то можно судить об успехе безжалостной кампании Вильгельма, поскольку датчане отплыли вдоль побережья и начали свое наступление южнее, в Восточную Англию. Как объяснил Стивен Морилло, войско на базе флота, как у датчан, отличалось от континентального или баронского войска, которое могло иметь в качестве базы город или замок. Наличие судов давало такому войску свободу и мобильность, возможность быстрого перемещения на другой участок. Таким образом, можно сделать вывод, что при планомерном разорении Йоркшира Вильгельм гарантировал, что любой прибывающий сюда флот датчан ждут пустые, заброшенные земли, неспособные обеспечить фуражом и прочими ресурсами армию вторжения. Уильям Мальмсбери отмечает это в своей «Истории», он пишет, что Вильгельм приказал обратить особое внимание на прибрежные области. Конечно, датчане могли появиться где угодно, но было бы нелогично встречаться с союзниками на враждебном, неспокойном и сепаратистском Севере. Это была главная цель Вильгельма, и именно она была достигнута при Разорении Севера.

Историки признали выдающиеся военные достижения Вильгельма Завоевателя во время своих первых походов в качестве английского короля. Разорение Севера действительно помогло предотвратить дальнейшие восстания и мятежи: больше за период его правления крупные восстания не вспыхивали. Датская проблема осталась, однако значительно уменьшилась, поскольку скандинавы фактически лишились надежной базы на севере Англии. Походы 1069–1070 гг. закрепили завоевание страны Вильгельмом, начатое в 1066 году. Результат этих карательных кампаний, заранее спланированный нормандцами, явился не только военной победой, которая помогла добиться намеченных целей, но и также « актом государственной власти, не привязанным к каким-либо временным рамкам, а политические причины той эпохи, без сомнения, представлялись весьма убедительными».

Шотландские вторжения короля Давида, 1138

Приграничные области Севера всегда являлись проблемой для английских королей на всем протяжении Средневековья и даже позднее. В 1138 году произошло самое крупное и наиболее серьезное вторжение шотландцев, которое заставило летописца той эпохи написать: « Корни и источники всего зла произрастают в части Англии, которая именуется Нортумбрией, – отсюда к нам идут разорение и поджоги, раздоры и войны». Шотландский король Давид I Святой совершил не менее трех походов на территорию Англии в первой половине упомянутого года (в январе, апреле и июле), тем самым ввергнув Север в непрерывное состоянии войны. Вообще, он имел репутацию набожного короля и сильного государственного деятеля, « подлинного архитектора средневекового шотландского королевства», и его долгое правление оказало внушительное « цивилизационное воздействие». Это был человек, который « нарочито придерживался рыцарских принципов англо-нормандской войны». И все-таки его вторжения ознаменовали собой новый уровень жестокости в и без того остром англо-шотландском конфликте.

Нынешняя административная граница с Шотландией сильно отличается от зыбкой разделительной линии XII века. Шотландские короли имели реальные притязания на значительную часть английского Севера, и в 1136 и в 1138 гг. Давид воспользовался беспорядками в Англии, чтобы утвердиться в Нортумбрии и Камбрии. Упомянутая сумятица возникла во время правления английского короля Стефана. После смерти Генриха I в 1135 году корону (и, соответственно, казну) узурпировал Стефан Блуаский, чтобы лишить этого права правомочного наследника – королевскую дочь Матильду. Последняя была замужем за графом Жоффруа Анжуйским, одним из наиболее могущественных магнатов Франции, который поддержал военные устремления супруги стать полноправной королевой имеющимися в его распоряжении огромными ресурсами. К несчастью для Стефана, кроме всего прочего, Давид I Шотландский приходился Матильде дядей. Смерть любого короля традиционно давала повод к разного рода политическим волнениям, и возникшие неурядицы вылились в настоящую бурю, которая в 1136 году надвигалась на Стефана со всех сторон: Анжуйское вторжение в Нормандии, восстания в Уэльсе, волнения на Юго-Западе, агрессия на Севере. С учетом того, что каждый из врагов пользовался стратегическим преимуществом за счет выступления прочих недругов Стефана, последний оказался настолько глубоко задавлен происходящим, что вынужден был «допустить мятежи в Уэльсе и в приграничной области в 1136 году», и это привело к самым крупным поражениям нормандцев в Уэльсе за сорок лет. Стефан возглавил большое войско против мятежников на Западе, а также против шотландцев на Севере (то же самое предстояло повторить и в 1138 году). Даже враги признавали его храбрость и военные способности, которые Стефан сумел наиболее ярко продемонстрировать в 1141 году перед своим пленением в битве при Линкольне, – и того, и другого ему требовалось в избытке, особенно в первые годы правления.

Шотландское вторжение 1136 года (которое фактически началось в последнюю неделю декабря 1135 года) представляло собой значительную угрозу, и это вынудило Стефана выступить к Дарему « с войском, численность которого была больше, чем когда-либо». К этому времени (начало февраля) Давид уже захватил пять крупных замков, однако сам размер английского войска вынудил шотландского короля вступить в переговоры. Результатом стал первый Даремский договор, согласно которому Давиду доставались Донкастер и Карлайл. В то же время это был первый, пусть небольшой, но очень важный успех Стефана. Некоторые хронисты лишь вскользь упоминают о походе. Один отмечает, что Давид опустошил многие местности, но в отличие от описаний того, что в тот же год творилось в Уэльсе, здесь ни о каких зверствах и речи нет. Два года спустя все произошло иначе.

Перемирие, достигнутое в Дареме, истекло в декабре 1137 года. Вопрос Нортумбрии требовал внимания, но Стефан отказался от всякой мысли обсуждать это дело. Война была неизбежна, и началась она очень быстро: в середине января Давид вторгся в Англию. Как мы вскоре увидим, этот поход ознаменовал собой эскалацию откровенной жестокости. После трудной и безрезультатной осады Уарка шотландский король двинулся в южном направлении, оставив небольшой отряд для того, чтобы предотвратить возможность вылазок со стороны гарнизона. Тем самым он обезопасил собственные коммуникации. Севернее Дарема Давид прервал беспощадное разорение местности и отступил, узнав в начале февраля о приближении Стефана с войском. Английский король вынудил шотландцев окончательно снять осаду Уарка и сам принялся разорять и опустошать земли Шотландской низменности. Потом, видимо, из-за нехватки провизии, он быстро вернулся в Англию (хотя один из летописцев намекает, с определенной долей достоверности, что Стефан не был целиком уверен в лояльности кое-кого из своих военачальников).

Давид снова вступил в Нортумбрию 8 апреля, вознамерившись опустошить местность вокруг Дарема и побережную полосу. На этот раз ситуация для Стефана создалась намного более серьезная. Его враги согласовали свои действия в Нормандии, в юго-западной части Англии и на границе с Уэльсом. Стефан устремился на запад, поручив архиепископу Терстану Йоркскому и северным баронам сражаться с шотландцами, которым вновь сопутствовал успех. Главные силы Давида серьезно угрожали Дарему. Среди религиозных учреждений, ставших объектами разорения на пути шотландцев, было и основанное в 1123 году самим Стефаном аббатство Фурнесс. В июне еще одно шотландское войско нанесло поражение англичанам в восьмидесяти милях южнее Карлайла. Очевидно, непроверенные слухи о скором прибытии войска Стефана вынудили шотландцев снова отступить. Однако отошли они совсем недалеко. Переход на их сторону видного северного барона Юстаса Фиц-Джона с большим количеством воинов и стратегических крепостей позволил шотландскому королю осуществить еще одно вторжение в конце июля, причем более массированное, чем предыдущие экспедиции.

Предполагалось, что Давид планирует разорять земли не только в Йоркшире, но и уйти далеко вглубь Англии. Его уверенность и амбиции укрепились и благодаря новоявленному северному союзнику, и от осознания того, что Стефан был занят на Юго-Востоке, успешно подавляя мятежи в Кенте, где его супруга блокировала Дувр, а также на Юге и на Западе, где Стефан осадил ряд замков. Как всегда, путь шотландцев был отмечен пожарищами. В середине августа Давид подошел к Тизу. Стефан выдели часть рыцарей для укрепления роялистских сил в Йорке. 22 августа шотландцы были разгромлены в битве Штандартов (другое название – битва при Норталлертоне). Королю Давиду едва удалось избежать плена, и он оставил свою пехоту на полное истребление. Возвратившись в Роксбург, он долгое время не решался потревожить Нортумбрию.

Такое перечисление фактов о трех походах короля Давида в 1138 году можно найти в любой книжке по истории. Подобные изложения даются в сжатом виде, чтобы сообщить читателю наиболее значимые детали кампаний и рассказать о перемещениях противоборствующих сторон. Однако они мало что сообщают о суровой реальности и ужасах, сопровождающих такие походы. Экспедиции Давида отличались зверствами невероятного размаха. Дэвид Крауч относительно первых шести месяцев 1138 года отмечает: « Начался более суровый период в правлении Стефана, его стратегия, как, естественно, и стратегия его противников, стала намного жестче».

Источники это подтверждают. Наиболее сдержан Джон Вустерский. Вторжение шотландцев произошло всего за два года до того, как он завершил работу над своей хроникой. Он пишет, что шотландцы « жгли поля и опустошали местность» и что во время « страшного нашествия» на Нортумбрию и окрестные места, длящегося свыше шести месяцев, « многих схватили, ограбили, пленили и пытали; духовных лиц предавали смерти ради богатств их обителей, и едва ли можно подсчитать число сраженных с той или иной стороны». Этот комментарий весьма двусмысленный. Возможно, он означает, что роялисты также творили зверства (впрочем, так было всегда); или хронист ссылается лишь на события во время боев?

Генрих Хантингдонский, имевший тесные связи с Линкольном (благодаря чему он был намного ближе к событиям, связанным с походами шотландцев), начал писать свою хронику в 1133 году. Его изложение событий 1138 года позволяет вести речь об агрессии.

Король Шотландии… велел своим людям совершать варварские деяния. Ведь они открыто насиловали беременных женщин и вырывали из их чрева невыношенных детей. Они насаживали детей на наконечники копий. Священников рубили на части прямо на алтарях. К телам поверженных они приставляли головы с распятий, а на сами распятия надевали отрубленные головы убитых. Все, что подверглось нападению шотландцев, было наполнено ужасом и варварством. Творимые злодеяния тонули в криках женщин, причитаниях стариков, стонах умирающих и отчаянии живых.

Роберт Ториньи завершил свою хронику в 1154 году. Хотя он находился довольно далеко от событий в Нормандии, он много путешествовал и был хорошо информирован (не хуже, чем тот же Генрих Хантингдонский, навещавший его в 1139 году, всего год спустя после шотландского вторжения в Англию). Понятно, что описываемые им события во многом пересекаются с повествованием Генриха. Ордерик Виталий, написавший свою хронику в 1141 году, также был нормандским монахом. Его летописный вариант во многом повторяет хронику Генриха Хантингдонского, однако значительно короче, и в нем речь идет больше о страданиях беременных женщин. В хронике Gesta Stephani («Деяния Стефана») <sup>[24]24
  «Деяния Стефана» – средневековая английская хроника середины XII века, посвященная правлению короля Стефана. Это один из важнейших источников по истории периода феодальной анархии в Англии времен войны за престол между Стефаном Блуаским и императрицей Матильдой. Хроника написана на латинском языке. Вероятно, автор «Деяний» был священником на службе у короля Стефана и очевидцем описываемых событий.


[Закрыть]</sup> , написанной в 1140-е гг. либо епископом Робертом Батским либо кем-то из его близкого окружения, говорится о том, что король Давид отдал прямой приказ войскам сеять смерть и разрушение повсюду, где бы они ни прошли: он « издал в Шотландии указ и призвал всех к оружию, он дал им полную свободу действий, велел чинить против англичан безо всякой жалости самые зверские и жестокие деяния, которые только можно выдумать». Автор передает все подробности происходящего во время этой агрессии, однако имеющиеся в летописи пробелы и пропуски лишают нас порой очень важной информации: Давид « собирает отряды и полки, чтобы выступить против большой и богатой страны…»

Основным источником информации о событиях 1138 года является хроника Ричарда Хексхемского. На момент вторжения шотландцев Ричард служил каноником в Хексхемском аббатстве; в 1141 году он стал приором, а летопись завершил в 1154 году. Неудивительно, что с учетом географического положения аббатства наиболее сильное беспокойство у него вызывали именно шотландцы, а не проблемы короля Стефана на юге страны. Во время первой агрессии в январе Ричард посрамляет шотландцев: « Это проклятое войско, еще более зверское, чем все варвары, вместе взятые, не страшась ни гнева Божьего, ни людского, разоряло все вокруг. Они убивали и мужчин, и женщин, людей всех возрастов и званий, разрушали, грабили и жгли города, церкви и дома». Он пишет, что шотландцы в своих мрачных деяниях находили удовольствие и « предавали мечу и пронзали копьями каждого, кто попадался им на пути», не щадя даже самых хрупких и беззащитных: юношей, стариков, женщин и больных. Мирные жители хотели избежать встречи с шотландцами и покидали свои жилища, но многие, не успев уйти, все-таки погибали: шотландцы « в звериной ярости истребили бесчисленное число людей, по мере своего продвижения, грабя и убивая». Явным преувеличением кажется описание (очевидно, записанное на основе домыслов) того, что, когда шотландцы вырезали большую группу детей, то даже пили из кровавого ручья, текущего из разрубленных тел.

О втором нашествии сообщается в похожей манере: « Король шотландский со своим мерзким войском снова пришел в Нортумбрию и творил там злодеяния с не меньшей яростью и жестокостью, чем раньше». Картина безжалостного разорения повторилась. Ричард Хексхемский снова описывает места, подвергшиеся разорению, подчеркивая, что целью шотландцев стало теперь то, что они по тем или иным причинам пропустили при первом своем походе в Англию. Войско, отправленное Давидом в Йоркшир под началом его племянника, вело себя не менее безжалостно.

Невзирая на положение, возраст, пол – ни на что, они принялись всех резать и рубить самым варварским образом: детей и родственников на глазах у их родителей и близких, слуг – на глазах у господ, господ – на глазах у слуг, мужей – на глазах у жен. А потом (страшно сказать) они схватили, помимо прочей добычи, благородных матрон и целомудренных дев, а также других женщин. Обнаженных и связанных, их собрали в толпу, а потом кнутами и плетьми погнали перед собой, угрожая копьями и прочим оружием. Подобное случалось и на других войнах, но такого, как здесь, не было никогда. Впоследствии, когда женщин распределили с прочим добром, некоторые из жалости отпустили пленниц, но пикты и представители других племен забрали их как часть добычи в свою страну. Потом эти злые, жестокие люди сделали их рабынями и продавали как скот другим варварам.

Это настоящая летопись ужаса, и, по понятным соображениям, многие историки относились к подобным описаниям с известной долей скептицизма. Позднее знакомые истории повторяются в английских источниках с подозрительной регулярностью на всем протяжении Средневековья. Достаточно лишь взять один пример из многих – это письмо придворного вельможи короля Эдуарда папе Бонифацию, написанное в 1301 году, т. е. через 160 лет после описываемых выше событий. В нем вельможа жалуется на жестокость шотландцев в 1296 году, которые совершали такие же зверства, как и упомянутые выше, но к ним добавилось следующее: отрезание грудей у женщин и, как эхо Хексхемской хроники, масштабная резня школяров, заживо сожженных после окружения учебного заведения. Попытка отделить то, что происходило на самом деле, и то, что призвано лишь создать сенсационность ради достижения пропагандистских целей – задача не из простых. Но экстравагантные эпитеты или даже откровенные выдумки в отношении одного инцидента отнюдь не ставят крест на остальных. Например, сожжение школяров включено в хронику Ланцероста XIV века, но также утверждается, что трагедия произошла именно в городе Хексхеме. Получила ли с течением времени история, рассказанная Ричардом, иную окраску, или хроника Ланцероста основана на более поздних фактах? Является ли повторное изложение актов жестокости традицией, или эти акты стали шаблонной темой в литературе, поскольку совершались слишком часто? Библейские истории и цветные витражи с ужасающими сценами резни невинных, возможно, связаны с рассказами очевидцев, а возможно, «имплантированы» в головы предполагаемых писателей и художников через религиозное окружение. Создание точного описания сражения или осады – дело серьезное и трудное (даже сейчас), поэтому представьте, насколько труднее было написать о разбое и зверствах, когда от основного войска отделялись все новые и новые отряды – каждый для совершения своих собственных злодеяний.

Такие повторы в равной степени могут оказаться и данью традиции и соответствовать реальности. Упомянутая выше хроника Ланцероста – источник местного значения, как и Хексхемская летопись, – повествует о шотландских войнах в сходном ключе с хронистами XII века; ее описания разорений и набегов дают «точную и реалистичную картину войны, характерной для данной местности». Интересно сравнить рассказы хронистов XII века, посвященные Разорению Севера в 1069–1070 гг., с их же описаниями шотландских вторжений 1138 г. Более ранние события также изображаются в мрачных тонах, но основное внимание сосредоточено на последствиях жестоких военных действий. Что касается 1138 года, то Ричард Хексхемский (и в меньшей степени Генрих Хантингдонский) добавляют конкретные детали совершаемых зверств, больше описывают сами злодеяния, чем то, к чему они привели. Вероятно, это делалось для еще большего очернения врага, создания атмосферы этнической ненависти, но могло одновременно отражать и опасения со стороны средневековых писателей и их общин в отношении раздираемого войнами Севера. Ричард Хексхемский писал свою хронику, находясь непосредственно в районе военных действий. По его словам, « в это свирепое и бурное время величественная обитель Хексхема оказалась в самом центре бесчинств. Она была расположена так, что как раз через нее проходил путь этих головорезов, и они окружили ее со всех сторон».

Многое из того, что он упустил из виду, рассказали жертвы и очевидцы, которые искали убежища в монастыре. Аналогичным образом местный летописец Симеон Даремский описывает жестокие картины шотландских вторжений. Его хроника прерывается в 1129 году, но он пишет о зверствах, чинимых шотландцами против англичан за 50 лет до этого, в духе Ричарда Хексхемского (что неудивительно, поскольку здесь существует определенная связь событий: в текст вносились добавления и правки, сделанные монахом из обители Ричарда). Шотландский король Малькольм

велел своим воинам больше не щадить англичан. Он приказал забирать их в плен, в вечное рабство. Некоторых пожилых мужчин и женщин обезглавили мечами, других пронзили копьями. Детей подбрасывали высоко в воздух, и они падали на наконечники глубоко усаженных в землю копий и дротиков. Эти зверства забавляли шотландцев, они развлекались, словно на веселом представлении.

Временами можно усомниться в достоверности сведений в хронике Ричарда Хексхемского, но в остальном он проявляет себя вполне объективным и достоверным летописцем эпохи: описывая вторжение, он озабочен тем, чтобы составить точную картину перемещений шотландцев и мест, до которых они не добрались. Он допускает, что некоторые из них проявили жалость к пленникам и отпустили их, других пленников пощадили ради будущего выкупа. Он пишет, что страдания жертв не были какими-то особенными, они типичны для таких войн, однако в данном конфликте эти страдания приобрели большую глубину. Эпизод с питьем крови убитых детей – скорее всего, основан на каких-то слухах. Более чем вероятно, что отдельно взятые эпизоды получили обобщение, но это не так важно, как совокупный масштаб чинимых зверств, поскольку именно данный аспект отражает свирепый характер войн и невероятные страдания мирного населения.

Все это стоит иметь в виду при обсуждении пропагандистских изречений и действий, поскольку многие акты жестокости были раздуты именно в пропагандистских целях. Нам не нужно принимать хронику Ричарда целиком и полностью, просто на основе внутренних противоречий. Вряд ли шотландцы убивали всех и каждого на своем пути, поскольку сам Ричард пишет о судьбе многих женщин, оказавшихся в плену. Он также упоминает о выкупах, но в данном случае речь, скорее, идет о воинах. Симеон пишет более определенно: « Юношей и девиц, а также всех тех, кто казался пригодным для тяжелого труда, связывали и гнали перед собой, и впереди их ждало вечное рабство». По пути на север некоторые женщины умерли от истощения. Из источников явствует, что убивали тех, кто оказывал сопротивление угону в рабство, а также наиболее уязвимых, поскольку в глазах шотландцев их ценность была невелика, и они едва ли могли перенести трудный путь вместе с войском. Рабство до сих пор процветало на «кельтской окраине», к ужасу более цивилизованных англичан (но, как мы увидим в последующих абзацах, это вовсе не означало, что в самой Англии пленники уже не представляли собой товар, пригодный для обмена). Тех, кого нельзя было забрать в плен, убивали, чтобы избавиться от них и навести ужас на других, способных оказать сопротивление, а также подорвать авторитет английского короля, продемонстрировав и подчеркнув его неспособность защитить собственный народ. Как и в случае осады Иерусалима, участь пленников решал победитель.

Наиболее ярким образцом пропаганды является эпизод с питьем детской крови. Ричард пишет об этом с оговоркой: « говорят». Явный пример того, как неприятелю-варвару приписываются худшие деяния, которых можно ждать только от отъявленных негодяев. Выставление шотландцев в таком свете возводило конфликт с ними в статус священной войны. В битве Штандартов ведущие духовные лица сознательно подчеркивали этот аспект по канонам (штандартам) северных святых (отсюда и название битвы), призывая англичан стать орудием, которым Господь должен покарать шотландцев. Повествования о беспрестанных убийствах и обезглавливаниях священников у алтарей вполне могут быть пропагандой, но основанной на реальных событиях. Церкви всегда являлись местами для убежища, но зачастую стремление обрести убежище оказывалось тщетным. Обращение шотландцев со священнослужителями не так уж отличается от обращения с ними со стороны других интервентов, на что указывают примеры из французской истории: в 1440 году Джон Талбот сжег свыше трехсот мужчин, женщин и детей, укрывавшихся в одной из лионских церквей. Церкви в Безье тоже стали местами экзекуций. И если даже такой благочестивый король, как Людовик VII, пошел на то, чтобы спалить церковь, заполненную мирным населением, как он поступил в Витри в 1143 году, то неприкосновенность святых обителей как безопасных убежищ являлась весьма условной. Было вполне естественно, что священники должны находиться возле алтарей, а паства – собираться в проходах и боковых нефах храма. И если в Кентерберийском кафедральном соборе рыцарями короля был зверски убит сам архиепископ Томас Беккет, то на что мог рассчитывать скромный приходской священник перед лицом озлобленных простых солдат, явно рассчитывавших чем-нибудь поживиться? Дети, поднимаемые на копья, вспоротые животы беременных женщин – все это были «константы» средневековой войны; об этом мы узнаем из барельефов, резьбы по дереву, из многочисленных хроник, написанных как современниками событий, так и людьми, жившими намного позднее. Нельзя абсолютно точно сказать, когда именно и где это происходило, но с учетом зверств, совершаемых на этой и других войнах Средневековья, а также принимая во внимание особо жестокий характер пограничных конфликтов, пропитанных этнической ненавистью, вполне вероятно, что нечто подобное и произошло в 1138 году, как указывают хронисты.

Осуждение совершенных зверств и злодеяний проявлялось не только касательно шотландцев, оно выражалась в отношении любых других народов и племен, живших на «кельтской окраине». Так, когда в 1136 году валлийцы совершили ряд набегов на Англию, они в «Деяниях Стефана» получили следующую характеристику: « люди звериной натуры, опустошавшие деревни грабежами, огнем и мечом. Они жгли дома, истребляли людей… Они были способны на любое преступление, готовы учинить любое беззаконие, не щадили ни старых, ни молодых, не считались ни с каким порядком, они не останавливались ни перед каким злодеянием, могли совершить его в любое время и в любом месте». О тех же событиях Джон Вустерский пишет так: « Происходило обширное, повсеместное разрушение церквей, уничтожение урожая и скота». Из двух «раундов» массовых убийств второй был масштабнее и страшнее: « Была учинена такая резня, что (не считая тех, кого угнали в плен) осталось 10 000 женщин, чьих мужей с бесчисленным количеством детей либо утопили, либо сожгли, либо предали мечу». Подобная реакция подкреплялась не только отвращением, но также чувством культурного и политического превосходства, тесно связанным с осознанным английским империализмом эпохи, о котором столь проникновенно писали Джон Джиллинджем и Р. Р. Дэвис. Экспансия, покорение и господство – под личиной цивилизационной миссии – получали значительную поддержку, если врагов клеймили как грубых дикарей.

Тот факт, что в Шотландии (особенно это относилось к вселяющим ужас гэлам) до сих пор практиковалась война, сопровождавшаяся работорговлей и беспощадной резней, лишь подтверждал информацию о зверствах, сообщаемую в хрониках современников. Король Давид и его кавалерия еще могли в той или иной степени придерживаться кодекса рыцарства и брать в плен других рыцарей ради получения выкупа, однако другие, более непокорные его войска, отнюдь не относящиеся к элите, естественно, не отличались подобным благородством. Аналогичная проблема была и с валлийцами, которые, по наблюдениям Гиральда Камбрийского, вместо того чтобы взять кого-то в плен, отрубали головы, а схваченных людей убивали, даже не пытаясь потребовать за них выкуп. Ирландцы заслужили к себе такое же отношение, когда позднее, в том же столетии, англичане прибыли в их страну. Сами ирландцы привыкли в борьбе за власть « следовать политике массовой резни, разорения и выжигания», а также обезглавливания в ужасающих масштабах. В 1069 году на юго-западе Лейнстера они не видели причин изменять своим привычкам, когда ирландское войско короля Дермота праздновало победу вместе со своими нормандскими союзниками:

К ногам Дермота положили около двухсот отрубленных вражеских голов. Когда он поворачивал каждую из них и узнавал, то в порыве радости трижды подскакивал в воздух и хлопал руками над головой, а потом воодушевленно благодарил Верховного Создателя, громко празднуя свой триумф. Он поднял голову человека, которого особенно презирал, и, схватив за уши и волосы, принялся грызть нос и щеки. Это было жестоко и бесчеловечно!

Если таков был тон литературного произведения, то какие же жестокости и зверства могли твориться на поле брани! Все это стимулировало ощущение тотальной войны, когда враги истребляли друг друга без разбора и без всяких церемоний. То же самое происходило и четыре столетия спустя. В канун Флодденского сражения на англо-шотландской границе гэльский поэт вдохновляет на подобную войну на истребление:

Учиним же суровую и могучую войну против англичан! Корни, из которых они выросли, погубят их, они слишком возвысились. После себя не оставляйте в живых ни одного англичанина, не оставляйте также и англичанку, чтобы не плакалась и не взывала к жалости. Сжигайте их непристойных женщин, сжигайте их неотесанных отпрысков, избавьте нас от их будущей мести. Пусть их пепел стекает вниз по реке, никакой милости к англичанам! Добивайте раненых!

Прозвучал призыв к войне на полное истребление, в котором не осталось места для жалости к раненым и даже женщинам, поскольку последние могли родить новых врагов-англичан. Относительно данного абзаца Мэтью Стрикленд замечает: « Невозможно представить, чтобы такие слова исходили от придворного англо-французского поэта, восхвалявшего рыцарские добродетели своего патрона». Однако английские солдаты тоже не отличались особой деликатностью, и неудивительно, что при Флоддене они обменялись с шотландцами «любезностями». Согласно описанию одного из современников, многих « побежденных шотландцев можно и нужно было забрать в плен, но англичане оказались настолько мстительными и жестокими, что, когда одержали верх, не стали их щадить, несмотря на то, что шотландцы предлагали за свое освобождение огромные деньги». Жестокость приобретала такие масштабы, что иногда даже деньги не могли ничего сделать.

Предполагалось, что антишотландские настроения у англичан, описывающих события XII века, провоцировались отвращением к «способу» ведения войны шотландцами, который воспринимался как набег с целью обзавестись большим количеством рабов. Это лишь частичное объяснение. Более очевидно то, что этническая ненависть с обеих сторон генерировалась преимущественно войной. Эта ненависть являлась формой агрессивной, еще только зарождающейся национальной идентификации. Как я уже отмечал, эффект, оказываемый войнами на националистические чувства, хорошо задокументирован. Подобные чувства в Англии в XII веке подпитывались частыми войнами на «кельтской окраине». Некоторые медиевисты высказали свои точки зрения по поводу патриотизма, демонстрируемого в трудах Вильгельма Мальмсберийского и Генриха Хантингдонского. Староанглийское название Уэльса – Wealhas – означает «иностранцы». В противовес мнению некоторых современных историков, последователей геллнеровской школы национализма, можно утверждать, что процесс формирования нации в средневековой Англии, а позднее и во Франции, происходил очень бурно, поскольку мощный толчок ему давали обе стороны (в частности, англофранцузские войны). Именно процесс формирования наций и придал Столетней войне столь бескомпромиссный и жестокий оттенок.