Текст книги "Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне"

Автор книги: Шон Макглинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

Из вышеприведенного отрывка следует, что люди, укрывшиеся в церкви, могли чувствовать себя в относительной безопасности (хотя один из командиров наемников убил кого-то в дверном проеме), однако к товарам и имуществу это не относилось. Тяжелое впечатление производят рассказы о грабежах кладбищ. Могилы опустошались с целью поиска ценностей, захороненных вместе с покойниками. Даже благодаря трупам удавалось поживиться: за них требовали выкуп – правда, вдвое меньший, чем за живых заложников. И Коггесхолл и Роджер Вендоверский ссылаются на масштабные спланированные убийства, причем последний утверждает, что в конце кампании Иоанн « в результате ужасной резни смог подчинить себе всю страну». Многие погибли во время штурма и разграбления таких городов, как Берик; масштабы других эпизодов массовых убийств, видимо, преувеличены, однако крупная кампания, связанная с разорением местности, поджогом и уничтожением построек, пытками мирного населения, как правило, приводила к большому числу жертв. Так, например, происходило при походе из Сент-Олбанс в Шотландию и обратно, при том что костяк войска состоял из закаленных и суровых иностранных наемников. Не знаем мы также и о деталях небольших эпизодов, когда отряд мародерствующих солдат мог в какой-нибудь деревне или городке совершать зверства под воздействием алкоголя или после недавнего сражения, когда еще не улеглось возбуждение, либо под впечатлением гибели товарища, за которого всем хотелось отомстить.

Часто повторяемая в хрониках фраза «не щадили никого» не всегда лишена двусмысленности: помимо подразумеваемого смысла «убивали всех без исключения», иногда она говорила о том, что никому не удалось избежать страданий и бесчестья, а это вовсе не означало полного истребления. Такое толкование может объяснить многие несоответствия в средневековых хрониках. Несмотря на свой размах, зимняя кампания короля Иоанна не была столь же кровавой, как вторжения шотландцев или восстания в Уэльсе. На общем фоне она выделяется за счет яркого и страстного изложения Роджера Вендоверского, а в его хронике акцент ставится не на военных действиях, а на страданиях простых людей.

Суждения о военных успехах Иоанна носят смешанный характер. Бегство его врагов, разрушение их поместий, подчинение такого-то количества мятежников и захват их замков (а также разорения и грабежи, с помощью которых Иоанн мог удовлетворить своих наемников) – все это были важные победы, которые произвели впечатление на хронистов той эпохи и в то же время внушили им тревогу. Однако триумф, как это часто происходит, был неполным и носил временный характер. Многие из северных мятежников смирились с потерями и бежали в Шотландию. Но самое важное то, что выстоял Лондон – оплот повстанцев. Позиции Иоанна были довольно сильны, и, как заметил Ральф Тернер, « если бы на помощь мятежникам не прибыли значительные силы французов, король Иоанн мог бы просто стать лагерем возле Лондона и дождаться, когда город сложит оружие». Однако в Лондон прибыл второй мощный контингент французских войск, закрепившись здесь в ожидании основных сил под началом принца Людовика. Несмотря на весь драматизм разорительных походов Иоанна по территории страны, его военная кампания оказалась кампанией упущенных возможностей. Да, взятые силой деньги и сокровища помогли удержать наемников ради участия в будущих конфликтах, а утверждение власти над страной обеспечило стабильный приток звонкой монеты; но если сами по себе мятежники были временно ослаблены, то их французские союзники тоже получили время для подготовки и укрепления запланированной кампании на острове. Иоанн доказал бы свою состоятельность, если бы смог удержать наемников обещанием самой лучшей добычи из всех возможных – Лондона.

Таким образом, трудно не согласиться с оценкой У. Л. Уоррена о решении Иоанна продолжить свой поход: « Это типичный пример его нежелания предпринять решительные военные действия: ведь в случае падения Лондона восстание потерпело бы фиаско. Здешний оплот бунтовщиков являлся тем сорняком, который ему надлежало вырвать с корнем без всяких колебаний». Затем он делает великолепное наблюдение, выделяющее одну из многих причин, по которым Иоанн не может считаться хорошим полководцем: « Нельзя не ощутить, что Ричард [Львиное Сердце] или Филипп [Август] сразу бы взялись за самое сложное дело и стремились бы к достижению решительной победы. Иоанну пришлось дорого заплатить за то, что он предпочел отправиться по пути наименьшего сопротивления и добиваться целей косвенными способами». Еще дороже пришлось заплатить тем, кто попал под жернова его кампании. На остров прибыло крупное французское войско, война приобрела еще больший размах и продолжалась потом еще полтора года.

Большой шевоше Черного Принца, 1355

Самые знаменитые опустошительные экспедиции средних веков, если вообще не самые известные из всех средневековых походов, – это походы короля Эдуарда III Английского и его сына Эдуарда Черного Принца, предпринятые в XIV веке. При упоминании об их шевоше на территории Франции сразу же мысленно возникают образы стремительных всадников, разоряющих и предающих огню все на своем пути. Но в реальности они едва ли отличаются от любых других подобных походов: вторжения Давида Шотландского в 1138 году и походы Иоанна в 1215–1216 гг. – не в меньшей степени шевоше, чем походы эпохи Столетней войны. Фактически сам термин « шевоше» встречается во французских источниках с конца XII века и описывает сходный стиль ведения войны. Шевоше XIV века иногда выделяются за счет своей стремительности, но это создает ложное впечатление, будто вся операция проводилась с участием только кавалерии. Кроме того, разорение земель в 1300-е гг. являлось таким же сдерживающим фактором, как и в 1100-е. Зимой 1215–1216 гг. за две с половиной недели Иоанн проделал путь от Сент-Олбанса неподалеку от Лондона до Дарема. Большой шевоше Черного Принца 1355 года представлял собой почти 700-мильный поход от Бодо в Нарбонн всего за два с небольшим месяца. Рейд, шевоше и иногда кампания – термины взаимозаменяемые.

Шевоше определяется как « типичная кампания» Столетней войны, « целью которой было нанести как можно больший ущерб неприятелю посредством разорения его ресурсов». Поход Черного Принца 1355 года эту цель выполнил. Его войско численностью от шести до восьми тысяч человек – в основном, англичан и гасконцев – выступило из Бордо в начале октября для осуществления быстрого рейда в Лангедок. С самого начала планировалось захватить земли, находящиеся в руках его врага, графа Жана Арманьяка, главнокомандующего французского короля Иоанна II. И хотя изначально кампания подразумевалась как отвлекающий маневр для координации действий с английскими войсками, действующими в северной Франции, изменение планов означало, что теперь кампания превратилась в разорительный набег. Получив значительный толчок благодаря изначальным успехам, войско, в конце концов, достигло Нарбонна на восточном побережье перед возвращением в Бордо: был совершен переход с атлантического побережья на средиземноморское и обратно. Этот поход вполне заслуженно охарактеризовали как « замечательное состязание в опустошении и разрушении, выдающийся пример стратегии шевоше, охватившей 500 деревень, городков, замков и прочих поселений и крепостей».

Для нанесения наибольшего ущерба неприятелю армия двигалась параллельно тремя эшелонами, тем самым расширив зону поражения. За одно только воскресенье (15 ноября) войска Эдуарда сожгли четыре города, в том числе Фонжо и Лиму, в то время как сам он отдыхал в одной из обителей. Больших крепостей англичане не трогали, в немалой степени потому, что стратегия французов предусматривала их значительное усиление и полную готовность к возможным осадам. Однако Эдуард не мог удержаться от похода к оплоту Арманьяка – в Тулузу, нанеся тем самым расчетливое оскорбление графу. Отсюда он двинулся на Каркассон, где, как мы убедились выше, отказался от компенсации, предложенной городом, и сжег его предместья. Эдуарда на обратном пути в Бордо преследовали две французские армии. Однако его реакция в этой ситуации оспаривается между теми, кто считает, что он пытался избежать сражения, и теми, кто, наоборот, уверен, что он активно искал такую возможность.

Из письма Черного Принца епископу Винчестерскому создается впечатление, что Эдуард подстрекал неприятеля и что он направился домой, когда стало ясно, что французы не решатся на сражение. Арманьяк, видимо, принял осознанное решение не ввязываться в битву, несмотря на разорение своих земель английским войском. Эдуард отбыл на свою территорию 2 декабря. Его войско понесло очень небольшие потери, а захваченная в походе добыча была огромной.

Двумя главными очевидцами этого похода являются сам Эдуард и сопровождавший его личный секретарь. Обоим безразличны некомбатанты, они холодно анализируют кампанию, используя фактическую военную и финансовую терминологию. Депеша Эдуарда скупо перечисляет успехи (« не проходило ни дня без взятия города, замка или крепости») и описывает разорение в традиционных тонах: « опустошение земель»; «сожгли город и полностью разрушили его». Его единственное упоминание о некомбатантах встречается, когда те « бежали» в Каркассон, « укрылись в замке» Нарбонна и в Саматане, « жители которых разбегались при нашем приближении». Его секретарь, сэр Джон Уингфилд, пишущий в адрес того же самого получателя (епископа Винчестерского), сообщает больше деталей, но использует те же традиционные выражения для описания поджогов, разрушений и разорения. Предмет его заботы представляет описание огромной добычи, захваченной во время похода: « Вполне очевидно, что с тех пор, как началась война против французского короля, никогда этим местам не причинялось таких разорений, как во время этого похода. Ведь местность и города, которые мы разрушили, давали французскому королю больше дохода для поддержки его войн, чем половина всего его королевства. Все это я мог доказать из достоверных источников, обнаруженных в различных городах, в конторах по сбору налогов».

Третий источник, Роберт Эйвсбери, повествует о беспокойстве жителей Монпелье, которые « опасались, что понесут ту же участь», что и обитатели Нарбонна, многие из которых, как из самого города, так и из окружающих предместий, « в ужасе бежали в Авиньон со всем имуществом, которое только могли унести, и теперь они рассчитывали оказаться под защитой самого папы».

Нет никаких упоминаний о пленниках, выкупах или убийствах. Нет сомнений, что убийств было немало: к югу от Тулузы в Лакруа-Фальгарде легковооруженные воины взяли приступом город и многих мирных жителей предали мечу. Под Каркассоном происходили массовые изнасилования. Впрочем, ссылки на трофеи, как и на пленников, все же имеются, но их немного. Джонатан Самптион пишет: « Принц оказался весьма доволен проведенной кампанией. Огромное количество добычи доставили из Лангедока. Согласно одному из источников для ее перевозки понадобилось 1000 повозок. Выкупы за французских пленников собирались в течение последующих нескольких месяцев, наряду с погашением долговых обязательств. Многие из соратников принца разбогатели».

Однако и он, и другие историки подвергают сомнению военную ценность кампании: « Не было выиграно ни одной битвы, не завоевана никакая территория, не оставлен гарнизон ни в одном из поверженных замков». Клиффорд Роджерс оспаривает такую оценку, утверждая, что Эдуард достиг целого ряда определенных целей: наказал мятежников, помог своим союзникам, извлек выгоду в ущерб неприятелю (с чисто экономической точки зрения). Было и другое, мимолетное преимущество, которое добавлялось к весьма реальному финансовому. Этот поход взбудоражил Францию, принес ожесточенную войну в регион, в котором раньше царило относительное спокойствие. Этот эффект можно оценить из цитат, взятых из летописей, описывающих воздействие шевоше во время Столетней войны. Путем глубокого и успешного проникновения в регион, который рассматривался как безопасный, Черный Принц тем самым демонстрировал французам, что он оказался более могучим, чем их собственный король, а тот слишком немощен, чтобы защитить их. Но пропагандистская победа не переросла в твердые политические дивиденды. Эдуарду хотелось « устрашить население и заставить сменить вассальную зависимость, однако люди гораздо сильнее боялись мести французов, нежели врага у своих ворот». Страх перед будущей карой нейтрализовал ужас перед текущей бедой – Черный Принц разгадал эту загадку в Лиможе и дал это понять.

Кампания 1355 года интересна еще и потому, что поднимает вопрос о том, стремился ли Эдуард к решающему сражению. Это спровоцировало длительные дебаты между военными медиевистами. Клиффорд Роджерс написал ряд научных статей, а также книгу, в которых приводятся свидетельства очевидцев о том, что Эдуард III и Черный Принц активно искали сражений с французами. Часть этих свидетельств может быть истолкована различным образом. Например, когда Жан ле Бель цитирует короля, и якобы тот говорит, что отправится во Францию « и даст сражение королю Иоанну», то подлинная ли это цитата, а если так, то не несет ли она чисто переносный смысл? Рождественские письма на родину от Эдуарда и Уингфилда тоже указывают на такое намерение в 1355 году. Но, чести ради, так и должно быть: едва ли в них говорилось бы, что Эдуард шарахался от французов, как черт от ладана. Помимо самого риска любой битвы и общей стратегии полководцев избегать ее, есть также и чисто практический аспект разорений и грабежей: зачем рисковать потерей огромных богатств в решающем сражении? Нетрудно понять, что сделал бы в такой ситуации король Иоанн Английский: просто забрал бы себе легко доставшееся богатство и удалился. Но личность такого склада, как Черный Принц, – это уже совершенно другое дело.

Действительно ли Черный Принц, как предполагает один из хронистов его отца, « предал опустошению всю страну, чтобы вызвать еще более острое недовольство французов и подтолкнуть их к битве?» Роджерс приводит в защиту этого веские доводы, утверждая, что напряженная военно-политическая обстановка во Франции делала короля Иоанна II весьма уязвимым при решающем ударе. Поход на Тулузу он рассматривает в таком свете: это унижение, разорение окрестностей вокруг города было предназначено для выманивания гарнизона за пределы стен и втягивания его в сражение. Однажды в конце ноября войско Эдуарда построилось в боевой порядок, однако французы, численно намного превосходящие англичан, все же отступили. Авангард Эдуарда вступил в бой с частью французов, часть перебил, многих захватил в плен. В общих правилах избегания сражений всегда есть исключения, и подобный выпад Эдуарда, возможно, стал одним из них. Точно так же, как битва при Гастингсе – когда Вильгельм Завоеватель намеренно выбрал в качестве своей цели поместья короля Гарольда, чтобы вовлечь того в битву, в которой Вильгельм так нуждался. Хьюитт писал: « Поскольку завоевывать Францию было нецелесообразно, врага требовалось ослабить путем лишения его жизненно важных ресурсов. Разорение являлось экономическим средством для достижения конечной политической цели». Упомянутая нецелесообразность (хотя и не абсолютно неосуществимая задача: колонизация, союзники, покоренное и напуганное население помогли бы добиться того же результата) означала бы, что Эдуард ищет решающей, сокрушительной победы в битве, чтобы одним махом радикальным образом изменить политическую ситуацию. Отказ жителей Каркассона подчиниться выявил пределы разорения; приближение французских войск увеличило шансы на решающее сражение. Является ли совпадением тот факт, что именно после неудачи под Каркассоном английские источники в один голос твердят о большей готовности войск Эдуарда к битве?

Изгнание жителей из Каркассона

После смерти Черного Принца большие английские шевоше эпохи Столетней войны стали более редкими, поскольку не могли достичь важнейших военно-политических целей. Все же они играли существенную роль в войне, как и любые набеги (масштабы разорения Франции в XV веке были поистине огромными), но результат конфликта определяли осады. Ответ французов на шевоше начал выражаться в укреплении важнейших крепостей, самовольном оставлении сельских областей и лишении англичан возможностей пополнения ресурсов, что предотвращало отделение более мелких отрядов от основного войска. При всем при том французы старательно избегали решающей битвы. Такая стратегия оказалась исключительно успешной, она, по-видимому, стала достойным противовесом блестящим умам Эдуарда и его военачальника. Хотя здесь не было ничего нового: герцог Вильгельм Нормандский то же самое предпринял против своих врагов в 1050-е гг., т. е. еще за три века до Столетней войны. Если стратегия уклонения от сражений оказалась столь эффективной для французов, то для англичан она, очевидно, стала пагубной.

Разорение имело немало преимуществ – обеспечение войска провизией, политическое и экономическое ослабление противника, наказание инакомыслящих, грабежи и мародерство (и к этому можно добавить поиск или уклонение решающего сражения). Если главной целью шевоше Эдуарда Черного Принца было вовлечь французов в ожесточенную схватку, то в этом он определенно потерпел неудачу. Но в остальном, согласно утверждениям хронистов, он получил щедрую компенсацию: добыча оказалась такой огромной, что люди Эдуарда « не знали, что с ней делать». Больше всего страдало мирное население, на долю которого, как обычно, выпадали основные тяготы войны. Жан де Венетт с прискорбием вспоминает о том, как во время Столетней войны претерпела его деревня и пропал весь домашний скот:

Англичане разрушили, сожгли и разграбили множество городков и деревень, захватив в плен и даже убив большое число их жителей. Глубоко скорблю я о сожжении родной деревни, в которой родился и вырос, и вместе со мной скорбят многие другие, которых постигла такая же участь. Никто не подрезал нынче виноградники, некому было о них позаботиться и уберечь от гниения. Никто не пахал поля и ничего не сеял на них. В полях не было ни скота, ни дичи. Не было бредущих вдоль дорог путников, которые приносили на рынок свой лучший сыр и прочие молочные продукты. Взгляд наблюдателя опечален унылой картиной безлюдных дорог, поросших по краям крапивой и чертополохом. Вместо домов и церквей нам предстает горестное зрелище – дымящиеся развалины. Что здесь добавить? Лишь то, что несчастья и страдания людские выросли повсеместно, особенно среди сельского населения, крестьян, ведь хозяева придавили их тяжкими поборами и вытягивают из бедолаг все жилы.

Заключение

Описанные выше эпизоды разорения были выбраны не просто потому, что в смысле чинимых в средневековую эпоху зверств и жестокостей Англия мало кому уступала, но также и потому, что они выявляют важные аспекты данной формы проведения военных кампаний. Великое Разорение Севера – пример упреждающей тактики выжженной земли, предпринятой с целью не допустить создания неприятелем мощной базы в регионе, лишив его возможностей пополнения провизии и отрезав от экономической инфраструктуры. Шотландские набеги 1138 года демонстрируют другую экстремальную форму разорения, на этот раз подпитанную пограничными конфликтами, этнической враждой и растущим национальным самосознанием. Походы Иоанна в 1215–1216 гг. явственно выявляют связь между разорением и актами жестокости, подчеркивая, каким избирательным может стать это оружие. А шевоше Черного Принца в 1355 году показывает, как подобный способ ведения войны подрывает врага в финансовом отношении и заставляет усомниться в его полководческом искусстве.

Войско нуждалось в надлежащей подготовке к походу. Военная логистика в голове у полководца всегда занимала ведущее место. С собой армия могла взять лишь ограниченный запас провизии, пополнять ее запасы приходилось за счет ресурсов с территорий, по которым проходило войско. Если разорения и грабежи не преследовали военно-политических целей, их эффект имел военно-политическую окраску: то, что армия приобретала, соответствующая местность теряла, поскольку, как кто-то лаконично заметил: « Что для одного фураж, то для другого – грабеж». То, чем армия воспользоваться не могла, она разрушала, чтобы и противник не имел потом возможности извлечь здесь для себя выгоду – ни в виде налогов, ни в виде каких-то материальных ценностей или товаров.

Историки иногда слишком много внимания уделяют трактату Вегеция «О военном деле» – военному учебнику позднеримской эпохи. Но ведь автор, в конце концов, был врачом-ассистентом (так у автора. –  Прим ред.). Тем не менее очевидные рекомендации из его начального военного руководства цитируются как вечные, подкрепленные здравым смыслом истины, одна из которых, вполне уместная здесь, звучит так: « Во время любого похода единственное наиболее действенное оружие состоит в том, что пищи для тебя должно быть вдоволь, а врага при этом должен сломить голод». Этой цели как раз и достигало разорение местности. Полководцы, учитывающие эффект, производимый их войсками, на дружественной или нейтральной территории стремились побудить солдат покупать у населения все необходимое; при этом они гораздо лучше управлялись с собственными солдатами, чем со вздутыми ценами на провизию. Так, Генрих V смог неплохо контролировать свои войска во время вторжения в Нормандию: он рассматривал герцогство как собственную суверенную территорию и хотел произвести впечатление на жителей своей разумной властью. Герцог Вильгельм Нормандский в 1066 году смог держать свою армию вторжения под контролем только регулярной выплатой жалованья. Во время длительного похода Людовика VIII на Авиньон через дружественные территории в 1226 году вместе с войском шел скот, а фураж везли из собственных провинций. И наоборот, три столетия спустя, когда Карл V оказался не в состоянии заплатить своим войскам в 1527 году, они полностью разорили Рим.

Поддерживать дисциплину и запрещать грабежи всегда проще и легче на дружественной территории, но этого можно было добиться и в местах активных операций. Мы убедились, как разорение могло проводиться целенаправленно в конкретных местностях и вражеских поместьях, причем очень часто целью становились отдельные постройки. Даже шевоше Черного Принца, символизирующие смерть и разрушение, представляли собой вполне сосредоточенные, целенаправленные операции. Во время похода в Лангедок в 1355 году капитан Аруилля немедленно сдал замок и три местных подчиненных ему городка – при этом всех сложивших оружие пощадили. На следующий год на пути в Пуатье войско принца Эдуарда нанесло большой урон западным границам области Лимузен, после чего внезапно прекратило операцию в Беллаке: вдова одного из тамошних землевладельцев имела родственную связь с английским королевским семейством.

Разорение территорий также применялось в качестве отвлекающей тактики. Когда в 1216 году английский король Иоанн узнал о том, что замки в Виндзоре и Дувре осаждены неприятелем, он немедленно предпринял разорительный поход на поместья своих врагов в сезон сбора урожая. И смог отвлечь их от осад. Аналогичным образом, разорение становилось средством для того, чтобы втянуть неприятеля в решающее сражение. На графа Балдуина Фландрского это не подействовало – увидев, как враг предает огню и разорению его земли, он заявил своим воинам: « Ну, землю-mo они с собой забрать не смогут». Балдуин, как Александр II, Давид I, Людовик VIII и другие вожди и полководцы, был готов жечь и разорять собственные земли, лишь бы воспрепятствовать продвижению противника. Политика выжженной земли – контрразорение как защитный механизм, – била противника его же оружием. Граф Раймонд Тулузский эффективно применил ее против французов в Авиньоне в 1226 году:

Обеспечение [французских] солдат провизией сорвалось, и многие умерли, ведь граф Тулузский, как искусный воин, перед приходом французов устранил с их пути все источники ее пополнения. Он увел прочь стариков, женщин, детей, а также лошадей и домашний скот, чтобы лишить [неприятеля] всяческой опоры и поддержки. И страдали не только воины – от голода гибли также боевые кони и скот неприятельского войска, ведь граф приказал распахать все окрестные поля, чтобы для скота не осталось никакого корма, кроме того, что был завезен из Франции; поэтому крупные отряды неприятельского войска вынуждены были покидать лагерь в поисках провизии для войска и фуража для лошадей, и во время таких вылазок… они часто несли большие потери от атак со стороны графа Тулузского, который вместе со своими людьми устраивал засады.

Предыдущий раздел весьма поучителен, поскольку показывает, как граф Тулузский защищал своих подданных, разоряя собственные земли и силой выгоняя людей из собственных жилищ, чтобы предотвратить их пленение и последующие требования выкупа. Однако их страдания могли усугубиться за счет изголодавшихся солдат вражеского войска, которые еще сильнее озлобились из-за отсутствия пищи и богатой добычи. Повышенная враждебность врага провоцировала более жестокое отношение к мирному населению.

Когда на передний план выступили колониальные мотивы и межэтнические противоречия, то все это должно было вылиться в еще большую жестокость. Одно дело, если у кого-то из мирных жителей разорили землю – это считалось либо предупреждением, либо мерой политического воздействия. Совсем другое дело, когда их физически выдворяли из родных мест. Такой оказалась участь жителей Пти-Андели, когда французы захватили этот городок во время осады Шато-Гайара, – на смену им пришли французские колонисты. Подобная судьба ожидала население многих побежденных городов; изгнание и замена населения представляла собой важную характерную особенность средневековой войны.

Как и при осадной войне, страх считался важной составляющей походов, средством подавления решимости противника, принуждения его к капитуляции или к соблюдению определенных условий. Разрушительный характер разорения земель усугублял страх. Такая тактика пригодилась английскому королю Иоанну в 1215 году, когда во время похода на север он почти не встретил сопротивления со стороны мятежников; его жестокая репутация аналогичным образом сработала и против шотландцев в 1209 году. Варварское войско Давида вынудило Стефана пойти с шотландцами на переговоры в 1136 и 1138 гг. Существует бесчисленное множество примеров, когда расчет на страх оправдывал себя, но и у этой «медали» имеется оборотная сторона, с чем, собственно, и столкнулся Черный Принц под Каркассоном. Сохранилось немало подтверждений контрпродуктивности страха, как мы уже смогли убедиться. Роджер Вендоверский сообщает, что на валлийских болотах английские войска иногда следовали валлийской традиции обезглавливать своих врагов. Так валлийцев, напавших на земли Хуберта де Бурга в 1231 году, после поимки обезглавили; Бург привез их головы королю Генриху III. Принц Ллевелин во время типичного кельтского пограничного конфликта в массовом порядке убивал мирное население, укрывшееся в церквах, в том числе женщин и детей. В 1245 году Матвей Парижский вспоминает о том, как английский отряд возвратился в лагерь с сотней голов, отрубленных у поверженных в схватке валлийцев, а также о том, как валлийцы рубили головы всем, кого им удавалось схватить в нескольких разоренных городках в 1258 году. За головы убитых валлийцев англичане даже предлагали награду. Однако уверенность в том, что это поможет как-то ограничить или сдержать набеги валлийцев, не подтвердилась. Фредерик Супе, изучавший эти отвратительные злодеяния, приходит к выводу, что единственное реальное преимущество для англичан заключалось в том, что подобные зверства давали выход их гневу и помогали осуществить «психологическое возмездие». Очевидцы же утверждают, что « жестокость лишь разжигала у валлийцев ответное чувство мести. Поэтому террор в военном отношении не мог служить сдерживающим средством». То, что получалось в одном месте, отнюдь не гарантировало успех в другом. Поэтому злодеяния и зверства в средние века повторялись непрерывно.

Успешное разорение земель, деревень и городов являлось экономически эффективным способом ведения войны, поскольку накладывало на противника весьма обременительные расходы. Налетчики рассчитывали возместить расходы на свой поход путем грабежей, отступных и выкупов; на долю защитников выпадало тяжкое бремя налоговых потерь, а также необходимость больших затрат на укрепление городов и замков. В конечном итоге крупные походы имели под собой политические цели. Они наглядно демонстрировали подданным противника, насколько те беззащитны и насколько им было бы лучше служить другому лорду, обладающему реальной властью. Вот Черный Принц и совершил свой поход в Лангедок, когда Иоанн, король Франции, был политически весьма слаб. Кристофер Оллманд четко охарактеризовал цели разорения: « Война, состоящая из ряда успешных разорительных походов, может еще больше пошатнуть уверенность государей, продемонстрировав им, что, будучи королями, они не обладают достаточной властью для выполнения своей основополагающей роли – защищать собственный народ. В этом смысле доверие к ним оказывалось подорванным». Разорение разрушало сами основы отношений между лордом и его подданными. В Швабском зерцале <sup>[25]25
  Швабское зерцало ( нем. Schwabenspiegel) – сборник немецкого обычного права, составленный в Аугсбурге около 1275 г. на основе Саксонского зерцала, а также норм канонического и римского права. Распространилось в южных областях Германии и в Швейцарии.


[Закрыть]</sup> XIII века говорится: « Нам надлежит служить своим господам, потому что они защищают нас; если же они не защищают, то и мы не обязаны служить им».

Если простых людей никто не защищал, то обычно они уходили в горы и леса, захватив с собой все пожитки, какие только могли унести. Согласно рассказу одного французского монаха XIII века, он « присоединился к селянам, которые бежали в поля, отчаянно искали спасения во рвах, пещерах и лесах». Иногда люди просто присоединялись к налетчикам, рассчитывая тоже поживиться частью добычи, тем самым превращаясь из жертв разбоев и грабежей в преступников. Такое в относительно небольших масштабах происходило во время зимней кампании английского короля Иоанна в 1215–1216 гг., но гораздо больший размах это явление приобрело в период Столетней войны. При поимке такие люди оправдывали свои действия крайней нуждой. Николас Райт приводит подобные примеры в своих исследованиях воздействия войны на французские деревни и городки. В XIV веке некий Жан ле Жесн объяснял, что вынужден был присоединиться к отряду из двенадцати человек, промышлявших разбоем, поскольку у него попросту не было другого выхода. Когда кругом стало потише, и ожесточение прошло, он вернулся к мирному труду. Когда двое вооруженных мужчин явились в деревню Сен-Ромэн в 1373 году, желая выбить деньги из ее жителей, все население сбежало и спряталось в соседнем лесу. Через неделю десять храбрецов решились вернуться и обнаружили в одном из домов троих мародеров. После жестокой схватки они сволокли всех троих к реке и утопили.