Текст книги "Узаконенная жестокость: Правда о средневековой войне"

Автор книги: Шон Макглинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Жиль де Мюиси описывает страх французов сразу после их разгрома при Куртре в 1302 году: « Их обуял такой ужас, что многим даже кусок в горло не лез». В 1327 году иностранные рыцари столкнулись со смертоносным огнем английских лучников под Йорком. Жан ле Бель вспоминает: « Никогда еще человек не пребывал в таком страхе и никогда его жизнь не подвергалась такой опасности, как у нас, когда пропала всякая надежда вернуться домой». Сугерий сообщает о панике, охватившей французов при осаде Шамбли в 1102 году: « Войско было так напугано, что некоторые едва надеялись выжить. В таком состоянии невыносимого страха некоторые готовы были уже бежать. Охваченные ужасом, все бросились куда глаза глядят, не обращая внимания на остальных».

Ужас перед страшной участью пленника описан Жаном Жуанвилем, когда тот попал в плен к мусульманам в 1250 году в Египте. Вместе с товарищами он стал свидетелем ежедневных казней. Тех, кто отказывался принять ислам, а также больных, как, например, один священник, друг Жуанвиля, мусульмане предавали смерти целыми толпами. Группа узников, среди которых находился и сам Жуанвиль, с ужасом ожидала момента, когда их вытолкают из темницы и поступят так же, как с остальными. Однажды около трех десятков сарацин вошло к ним с обнаженными мечами и топорами.

Я спросил у Бодуэна д'Ибелина, который хорошо знал их язык, что говорят эти люди. По его словам, они пришли отрубить нам головы. Тотчас образовалась большая толпа, чтобы исповедаться перед смертью монаху Святой Троицы… Я, со своей стороны, не смог вспомнить совершенных мною грехов и провел время в раздумьях о том, что чем больше стремлюсь защитить себя или как-то выпутаться, тем еще сильнее усугубляю свое положение. Поэтому, перекрестившись, я опустился на колени перед одним из сарацин, который держал в руках топор…

Приятель-рыцарь исповедался Жуанвилю, и тот отпустил ему грехи. Но из-за охватившего и его самого ужаса Жуанвиль потом не мог вспомнить ни одного произнесенного на исповеди слова. Крестоносцев не убили, а перевели в трюм другого корабля, где царила ужасная теснота; видимо, их собирались выводить и убивать поодиночке. Бедняги провели ужасную ночь, в страхе и грязи, ожидая неминуемой казни.

Страх мог привести к ослаблению войска, массовому дезертирству, причем даже со стороны вождей: Стефан Блуаский отказался от участия в первом крестовом походе, а Жаунвиль стал свидетелем бегства многих представителей знати в битве при Мансуре в 1250 году. Предчувствие страха и грозящей катастрофы стали важным компонентом в арсенале полководцев. В 1337 году рыцарь Жан Бомон рассказывал, что «сидя в таверне и попивая крепкое вино», рыцари достаточно храбры, чтобы принять вызов любого серьезного противника. Но «когда мы… несемся в атаку, когда опущены забрала и выставлены копья, когда мы скованы холодом и подавлены страхом, а враг уже близко… в этот момент нам хочется оказаться где-нибудь в глубоком погребе, где нас бы никто не увидел». Этот ужас еще более усиливался, когда проходил слух о том, что враг чрезвычайно свиреп и кровожаден. Некоторые французские вельможи пытались в 1304 году убедить Филиппа Справедливого прекратить войну с фламандцами, потому что те не брали пленных.

Месть была одним из факторов жестокого обращения Карла Великого с саксами, и именно месть руководила Ричардом Львиное Сердце при резне мусульман в Акре; но важным было и желание вызвать у противника страх. Это желание оказалось первостепенной (и весьма эффективной) целью в сражениях при Азенкуре, Хаттине и Уэксфорде. В локализованной атмосфере осадной войны оно было грозным и разрушительным оружием, в чем мы и сможем убедиться в следующей главе.

IV
Осады

Осады представляют собой яркие эпизоды средневековых войн и порой содержат примеры самых отъявленных зверств. Локализация по времени, пространственная ограниченность, большое количество вовлеченного мирного населения, увеличение и без того значительного количества войск, участвующих в операции; решающее значение осады для успеха или провала военной кампании; зачастую ошеломляющее количество денег, ресурсов и времени, потраченных на осаду; чрезвычайная жестокость, но искусно составленные законы осадной войны – все это вместе усугубляло тяжесть последствий для побежденной стороны, если осаждающим удавалось в результате штурма взять замок или целый город.

Средневековые войны в буквальном смысле были сосредоточены на осадах. Англичане выиграли все главные битвы Столетней войны: при Креси, Пуатье, Нажере и Азенкуре, но, в конце концов, потерпели поражение, потому что в результате многочисленных осад лишились своих ключевых крепостей. Войны велись ради контроля за территориями, а территории контролировались замками. Популярное изображение замка, гордо и одиноко доминирующего над окрестным сельским пейзажем, – это лишь часть истории. Замки, главным образом, строились в больших и малых городах, которые сами по себе обносились стенами, тем самым образуя дополнительные уровни обороны. Тот факт, что плотность населения отражала концентрацию богатства, экономического производства и центрального управления, делал места наибольшего его сосредоточения основными целями военной кампании. Если замки строились отдельно, вдали от густозаселенных мест – например, в пограничных областях и в Святой Земле, – то вокруг них зачастую довольно быстро возникали поселения и города. Очевидный эффект подобного военно-гражданского симбиоза способствовал неизбежному и непосредственному вовлечению мирного населения в военные процессы эпохи. Даже если замки находились на значительном удалении от поселений, как тот же Шато-Гайар, величественные руины которого до сих пор возвышаются в Лез-Андели на берегу Сены, они служили первоочередным убежищем для жителей окрестных общин, как только проносился слух о приближении неприятельского войска или кто-нибудь замечал дым или огонь от пожарищ, оставленных вражескими солдатами на месте разоренных сел. Каменные стены и вооруженный гарнизон служили намного лучшей защитой, нежели неукрепленная деревня, а самой главной обязанностью лорда являлась как раз защита его подданных. Но замки не были исключительно оборонительными сооружениями. Рост их числа в пограничных с другими государствами областях свидетельствовал и об их наступательном аспекте, когда эти твердыни служили плацдармами для предстоящих зарубежных походов.

Независимо от оборонительной или наступательной роли замка, его первичная функция заключалась в подчинении определенной прилегающей территории и распространении на ней власти лорда. Осуществление этой функции зависело не столько от стен и башен крепости, сколько от силы ее гарнизона; без достаточной воинской силы укрепление почти ничего не стоило. По этой причине в состав гарнизонов замков входила конница. Кавалерия играла важную роль при вылазках во время осад. Хотя подобные вылазки осуществлялись нечасто, если вообще происходили, кавалерия, прежде всего, держала замок в боевой готовности. Как объясняет видный исследователь замков Р. Аллен Браун, « конница, входящая в состав гарнизона, могла быстро реагировать на опасность и помогала лордам управлять окрестными территориями. Она применялась для защиты или принуждения к покорности соседних территорий, для нападений на вражеские отряды, занимающиеся мародерством, или для разорения земель неприятеля».

Диапазон таких действий составлял в радиусе приблизительно десять миль; такое расстояние позволяло кавалерии покинуть замок и вернуться туда в течение светового дня. В 1174 году во внутренней части Англии рыцари из Лестера часто совершали набеги в Нортгемптон для разорения города. Такой военный потенциал делал захват замков (или, по крайней мере, исключение возможности вылазок) приоритетной задачей полевых командиров, которые не желали угодить в засаду или допустить разграбление собственного обоза. И, что еще серьезнее, незавоеванный замок являлся одновременно центром сопротивления, а в более практическом отношении – местом, куда могли направляться подкрепления и потом действовать как с надежного, укрепленного плацдарма. Полевые армии регулярно включали в свой состав гарнизоны захваченных по пути замков. И при обороне, и при нападении численность и сила гарнизона являлись барометром политической обстановки в любой момент времени.

Однако подобные рассуждения о гарнизонах и их военных функциях заключают в себе опасность чрезмерного упрощения. Хотя во время многих осад замки оборонялись исключительно солдатами, факт заключается в том, что в большинстве замков находились лица, не участвующие в боевых действиях, или невоюющие. Здесь термин «невоюющие» менее четкий, нежели в обстановке битвы. Жители осажденных городов всегда, добровольно либо по принуждению, помогали обороняющимся. Многие города, например, в той же Италии, выпускали строгие своды законов, предписывающие населению определенную роль в отведенных кварталах города. В случае осады любая помощь – будь то обеспечение водой и пищей обороняющихся на стенах и бастионах, подержание огня или просто участие в любой мало-мальски значимой работе – считалась содействием сопротивлению и продлению осады. Осаждающие не имели возможности узнать, кто из осажденных помогал обороняться, а кто нет. Для упрощения полководцы осаждающих армий предполагали, что все находящиеся за стенами – враги: если бы они были настроены дружелюбно, то почему не открыли тогда ворота? (Естественно, любой полководец стремился использовать для оправдания закономерный страх гражданского населения.) Суматоха и замешательство на поле боя не мешали довольно отчетливо определить, кто враг, а кто свой. В обстановке осады, несмотря на ее четкие территориальные ограничения, каменные стены все-таки скрывали непосредственных участников боевых действий. То, что многие из тех, кто активно помогал обороняющимся, были, по сути, мирными жителями, только укрепляло предводителя осаждающих в уверенности, что все находящиеся за стенами несут коллективную ответственность за все свои несчастья. Симон де Монфор, вождь Альбигойского крестового похода, был убит в 1218 году при осаде Тулузы женщинами, обслуживавшими камнеметную машину.

Неудивительно поэтому, что, когда замок или город оказывался в руках осаждающих после штурма, последствия могли стать просто ужасающими, причем под горячую руку победителей попадал кто угодно, никаких различий между военными и мирным населением не делалось. И все же трагические события, связанные с осадами, которые заканчивались именно таким путем, были относительно редки среди тысяч осад эпохи Средневековья; и в случаях, когда происходил решающий штурм, мы должны разобраться с фактами и явными преувеличениями. Как мы сможем впоследствии убедиться, бойня являлась, скорее, результатом расчета и предварительного умысла, нежели просто следствием кровожадности победителей.

Осады Средневековья

Пути движения армий в походе обычно были продиктованы расположением замков. Войска двигались от одних замков к другим, чтобы освободить их от осады неприятелем, либо чтобы самим осадить их. В зависимости от целей предполагалось пополнить численность войска за счет гарнизонов или укрыться за неприступными стенами, чтобы собрать оружие или совершить отвлекающий маневр. Это ясно показывают действия мятежных баронов и французов во время гражданской войны в Англии в 1217 году. Генри Брейбрук, осажденный в замке Маунтсоррель в Линкольншире, послал за помощью в Лондон. После созыва военного совета было решено направить к нему большое войско, чтобы избавить от осады. Осаждающие, узнав о подходе крупных сил неприятеля, отступили к Ноттингему, тем самым прекратив осаду. Войско, подоспевшее на помощь, выступило на Линкольн, где один из полководцев, Гилберт Гант, взяв город, теперь безуспешно осаждал роялистов, засевших в местном замке. Когда командиры роялистов узнали об этом, они, собрав силы в Ньюаркском замке, выступили на выручку к осажденным в Линкольне. Там произошла очень важная битва, приведшая к быстрому отступлению к Лондону сторонников Людовика Французского, претендента на английскую корону. Однако войска, верные 9-летнему Генриху III, на этом не остановились, и вскоре интервентам пришлось покинуть Англию, а будущий король Франции Людовик VIII оставил притязания на островные владения.

Описывая большинство театров боевых действий в западной части страны в этот исторический период, хронисты представляли военные кампании, в основном, как серии осад. Их центральную роль в средневековых войнах трудно переоценить.

Осад тоже стремились избежать, как и некоторых сражений. Небольшой гарнизон в слабо укрепленном и плохо обеспеченном провизией замке перед лицом большого, хорошо экипированного войска мог покинуть свои позиции, и очень часто ему настоятельно советовали это сделать. Однако в случае осады наблюдался вполне отчетливый ход событий. Широкое распространение осад с античных времен привело к удивительной формализации стиля боевых действий. Последовательность, описанная ниже, встречалась очень часто, многие осады включали в себя большинство упомянутых этапов. Хорошо помнить о наблюдении Джона Франса: « Осады представляли собой попросту особый вид сражения. В них происходило то, для чего и были нужны сражения: сила и мощь противника разрушалась либо использовалась на собственное благо».

Одними из первых шагов, предпринимаемых в самом начале – либо при угрозе – боевых действий, являлись укрепление и подготовка крепостей для возможных длительных осад. В 1215 году, с назреванием войны, король Иоанн отправил письма всем правителям на местах, приказав обеспечить замки провизией и оружием, усилить гарнизоны и приготовиться к обороне. Неподготовленные замки становились уязвимыми при внезапном нападении врага. В 1221 году граф Уильям Омейл воспользовался тем, что гарнизон замка Фодерингей был ослаблен недоеданием и другими лишениями, его воины приставили тяжелые штурмовые лестницы к стенам и захватили крепость. Тун л’Эвек неподалеку от Камбре был в 1339 году захвачен, когда однажды утром стража открыла ворота, чтобы выпустить на пастбище скот. Враг воспользовался этим и ворвался в замок.

Как только неприятель разбивал лагерь вокруг замка, стороны обычно начинали переговоры с целью спасти жизни, время и деньги. Если гарнизон подчинялся требованиям осаждающих, то ему разрешали беспрепятственно покинуть замок, зачастую даже с оружием и частью провизии. Перемирия заключались при условии, что если обороняющиеся не получат помощь в течение оговоренного периода времени, то гарнизон передаст замок неприятелю без всякого кровопролития. Это сработало на пользу осажденным Уорикского замка в Нортумберленде в 1173 году: его кастелян Роджер Стутвилль, договорившись о 40-дневном перемирии, был вознагражден прибытием подкрепления и тем самым сумел спасти замок. В 1215 году замок Бедфорд был сдан, когда по истечении 7-дневного срока перемирия никто не подоспел на выручку к осажденным. Соблюдение условий переговоров имело жизненно важное значение. Побежденную крепость, гарнизон которой отказался пойти на уступки, ожидали весьма мрачные последствия.

Осада формально начиналась выстрелом из пушки или осадной машины. Атака стен замка или города проводилась, главным образом, тремя способами. Потенциально самым быстрым был приступ, или штурм, несмотря на то, что в результате, как правило, атакующие несли огромные потери. Но они, по-видимому, компенсировались тяготами длительной осады: голодом, болезнями, дезертирством и риском столкновения с неприятельским войском, подоспевшим на выручку осажденным. Штурм стен с помощью лестниц оказывался наиболее рискованным, его иногда проводили ночью. Именно таким образом Роберт Брюс взял Перт в 1312 году. Необходимость штурма могла возникнуть в любой момент осады, но особенно часто это происходило после интенсивной и успешной бомбардировки или удачных подкопов.

Для разрушения укреплений применялись особые осадные орудия: мангонели, требюше (требушеты), баллисты, а к концу XIII века – еще и пушки <sup>[19]19
  К этому времени относятся упоминания об артиллерии в арабских источниках. В Западной Европе первые пушки появились в 20–40-е годы XIV века. – Прим. ред.


[Закрыть]</sup> . Осаждающие специально обстреливали наиболее слабые и уязвимые места, чтобы сделать бреши. После двухнедельного обстрела в 1206 году замок Монтобан претерпел такие разрушения, что гарнизон уже не был способен обороняться против штурмующих англичан.

В то время как ряд источников довольно точно описывает осадные машины, другие больше склонны к ошибкам и обобщениям. Некоторые переводы этих источников, сделанные в XIX веке, даже не пытаются провести различия между машинами, перечисленными на латыни, и заменяют целые строчки просто « осадными машинами», дают одно-два названия, а в конце добавляют фразу « и другие осадные машины». По существу, осадная техника подразделяется на три категории: штурмовая, для обстрела и инженерная (для проведения подкопов).

Главной штурмовой машиной была осадная башня, или белфруа. Она представляла собой большую деревянную башню, которую на колесах или катках подкатывали к самым стенам замка или города. Для того чтобы это сделать, вначале обычно требовалось выполнить весьма нелегкую задачу: заполнить часть окружающего крепость рва. Нижние уровни башни обеспечивали защиту для инженеров, работающих у самого основания стены, в то время как верхние этажи предназначались для выполнения двух целей. Одна из них – дать возможность отряду солдат или лучников осыпать дротиками или стрелами обороняющихся, занимающих позиции между зубцов стены, а также находящихся во внутреннем дворе. Средневековые хронисты отмечают высокую эффективность такого маневра и большой урон, наносимый осажденным. Другую цель выполняли самые крупные образцы таких башен: они обеспечивали платформы для размещения других осадных машин, таких как мангонели (см. ниже). Первоочередная задача белфруа заключалась в том, чтобы перекинуть прочный деревянный мост либо как-то иначе обеспечить проход через пространство между башней и стеной, чтобы дать возможность осаждающим прорваться в город или замок: весьма рискованный, но, в случае успеха, очень эффективный способ овладеть крепостью. Именно так, в конце концов, и пал Иерусалим, осажденный крестоносцами в 1099 году. Психологического воздействия от вида врага, прорвавшего оборону и оказавшегося внутри крепости, часто оказывалось достаточно для того, чтобы окончательно поколебать решимость защитников.

Любому честолюбивому порыву, стремлению оказаться первым на перекидном мостике и первым прорваться во вражескую крепость, противостояла серьезная опасность провала этой затеи. Осадные башни подвергались опустошительному и сосредоточенному обстрелу со стороны защитников крепости. Кроме того, всегда существовал риск падения с большой высоты – башни зачастую оказывались неустойчивыми и могли развалиться или опрокинуться. Присутствовала постоянная угроза поджога башен осажденными (предварительное обливание водой и другие меры, как правило, не помогали). Все вышеперечисленное, по понятным причинам, доставляло мало удовольствия тем воинам, которым предстояло отправляться на башню в составе штурмовых отрядов. Вообще, осадные башни являлись главным оружием для полководца, осаждающего войска. Некоторые даже брали их с собой в поход, как, например, английский король Генрих V в 1415 году. Башни везли в разобранном виде, их можно было быстро собрать и подготовить. Однако в большинстве случаев эти сооружения все же строились на месте. Значение осадных башен было столь велико, что, например, ради их постройки крестоносцы разбирали даже свои корабли.

Артиллерия состояла из различных метательных машин. Мангонель метал камни по относительно невысокой траектории с помощью деревянного рычага в форме огромной ложки, при этом снаряд помещался на более широкий конец рычага. Машина действовала по принципу скручивания, а метательное усилие формировалось при высвобождении закрученного каната. Требюше представлял собой камнемет намного больших размеров; он вошел в употребление к концу XII столетия. Состоял из громадной балки, укрепленной шарнирно на валу: на одном конце закреплялся мощный противовес, а на другом – канат или праща для метательного снаряда. Иногда противовес заменялся тяговым усилием, а последнее создавалось группой солдат, тянущих за веревки, привязанные к балке.

Наиболее мощные требюше могли швырять камни весом свыше тонны, разрушая даже самые крепкие стены. Это была тяжелая артиллерия до-огнестрельной эпохи. На практике эту технику применяли для перебрасывания через стены чего угодно, в том числе мертвых животных для распространения эпидемий, а также отрубленных голов пленных, чтобы деморализовать неприятеля. Осадные машины имели большое значение, им даже давались характерные названия, такие, как «Дурной сосед» или «Боевой волк». Эта машина – до сих пор предмет споров и исследований, в особенности потому, что она считалась в определенном смысле инновацией, а не приспособлением, унаследованным от эпохи античности.

Баллиста – и здесь нам снова приходится проявлять осторожность с равноценной терминологией – представляла собой более крупную катапульту либо оружие, напоминающее огромный арбалет. Ворот или скручивание инициировали метательную силу, обеспечивающую выстрел тяжелой стрелой или другим снарядом. В отличие от упомянутых выше машин, это оружие предназначалось для поражения живых мишеней. Хронист, описывающий осаду Парижа в 885 году, утверждает, что в одном из эпизодов сразу семь человек были насажены на стрелу, словно на огромный вертел, после выстрела баллисты.

Пушки стали использоваться в начале XIV века. Одно из ранних описаний найдено в манускрипте 1326 года, представленном Эдуарду III. Форма пушек поначалу была вазо– или бочкообразной, а потом довольно быстро приобрела более привычные очертания. Хотя пушки использовались и на полях сражений, со временем они стали, главным образом, применяться при осадах крепостей, поначалу вместе с требюше, а потом полностью вытеснив последние. Самые большие пушки, вроде «Безумной Марго» в Генте (клички и прозвища требюше перешли и к пушкам), достигали веса 36 000 фунтов (свыше 14 т). Причем, самые большие – не означало «самые точные». К XV веку богатые монархи применяли в осаде городов и замков целые батареи более или менее стандартных орудий. Какое-то время многие укрепления не могли устоять против артиллерии. Конец Столетней войны отмечен рядом быстрых и удачных осад. За период с 1449 по 1450 г. их произошло около шестидесяти, в них французы весьма успешно применяли пушки. Однако значение пушек не следует переоценивать: только что упомянутый пример Франции может считаться успешным в равной степени и по политическим причинам. Постепенно военные инженеры и архитекторы разработали новые системы укреплений, способные эффективно противостоять артиллерийскому обстрелу. Осады, тем самым, продолжали оставаться довольно длительными предприятиями. Не стоит также забывать, что все описанное выше оружие часто применялось и осажденными против осаждающих.

Подкопы также таили в себе большой риск и опасность, однако были наиболее эффективным средством осады. Под замком или городской стеной рылся туннель, обычно направленный к самому основанию башни. Когда все было готово, деревянные балки, поддерживающие потолок туннеля, поджигались – это приводило к обрушению башни или участка стены. Защитники пытались отыскать подкопы, расставляя на стенах сосуды с водой: волнения и рябь на поверхности воды свидетельствовали о том, что внизу неприятель ведет подкоп. Осажденные в ряде случаев вели контрподкопы, чтобы упредить врага, тогда под землей разгорались схватки. Вообще, подкопы являлись для защитников настоящим бичом, и те их очень опасались. Когда в 1359 году кастеляну замка Кормиси неподалеку от Реймса показали вырытый англичанами подкоп под главной башней, то он тут же капитулировал. Бертран де Борн высмеивал Филиппа Августа за то, что французский король повсюду возил с собой инженеров – де Борн считал, что это не по-рыцарски, – и тем не менее Филипп оказался одним из наиболее успешных полководцев Средневековья, заслужив славу за большое искусство в организации подкопов.

Хитрость и вероломство тоже играли немаловажную роль в осаде крепостей. Людовик VIII подкупом склонил к сдаче удерживаемую англичанами крепость Ла-Рошель в 1224 году. Около 1342 г. Бертран дю Геслен с небольшим отрядом захватил у англичан замок Фужер при помощи хитроумной уловки – французы притворились дровосеками, которые принесли в замок хворост. Этот эпизод иногда преподносят и так, будто Геслен вместе с товарищами переоделся в женское платье и в таком облачении проник через ворота. Подобными уловками пользовались весьма часто. Среди других хитростей – имитация похорон (при этом в гроб укладывали рыцаря в доспехах и с оружием) или процессий духовных миротворцев; эти люди устраивали нападение на стражу у ворот и потом открывали их, чтобы впустить вооруженный отряд нападающих.

Блокада являлась наиболее длительной по времени операцией и по своим мрачным последствиям была сравнима со штурмом. Осады, тянувшиеся долгие месяцы, лишь усугубляли мрачный настрой осаждающих, вынужденных терпеть лишения, голод, болезни, переживать гибель товарищей и долгую разлуку с родным домом. Горечь и гнев приобретали еще более уродливые черты, если им было во что выплеснуться. Условия, в которых пребывали осажденные, были не лучше. Как мы вскоре увидим, их вынужденное заключение также приносило бесчисленные беды. Грандиозная и героическая оборона Рочестерского замка в Кенте в 1215 году завершилась, когда у защитников кончились припасы. Прикончив последнюю лошадь, они спустя некоторое время вынуждены были сдаться. Голод вынудил Фаэнцу сдаться Фридриху II в 1242 году после восьмимесячной осады.

Согласно наблюдениям Гийома Бретонского в 1220-е гг., « один лишь голод побеждает доселе неуязвимых и сам по себе способен брать города».

Гарнизоны могли попытаться прорвать осаду или блокаду путем дерзких вылазок. Здесь предпочтение отдавали кавалерии, при этом осаждающие могли держать наготове и собственную конницу на случай такого развития событий. Полномасштабные вылазки производили впечатляющий эффект, что, например, доказал Симон де Монфор в 1213 году при осаде Муре. В той же мере подобные вылазки могли оказаться и провальными, как случилось при Тельбуре, на западе Франции, в 1179 году, когда осаждающее войско Ричарда I обратило в бегство отряд защитников, совершивший вылазку, и вместе с отступающими ворвалось в город через раскрытые ворота. Вылазки чаще преследовали более скромные цели: раздобыть провизию для осажденных, чтобы дать им возможность дольше продержаться.

Затраты на осадную операцию всегда были велики, зачастую настолько, что требовали определенного напряжения национальной экономики. Генрих III собрал огромные материальные ресурсы для осады Кенилуорта в Уорикшире в 1266 году, в т. ч. осадные машины, построенные в Дин-Форесте <sup>[20]20
  Дин-Форест – королевский лесной удел в Англии, графство Глостер, занимает площадь в несколько тысяч кв. км. Население занято горными работами в угольных копях и железных рудниках; свободно от налогов и пользуется другими старинными привилегиями.


[Закрыть]</sup> , и башню белфруа из Глостера; семьдесят тысяч тяжелых арбалетных стрел из Лондона, Линкольна и других городов; триста связок стрел из Суррея и Сассекса; четырнадцать повозок для вина и, помимо прочего, даже кита для обеспечения войска мясом. Всего же затребованные материалы и провизия для обеспечения осады истощили доходы десяти графств, шерифы которых оказались неспособны внести какие-нибудь средства в государственную казну в 1267 году. За время длительного правления Генриха этот год оказался едва ли не самым худшим в финансовом отношении. Подобная концентрация усилий (в вышеупомянутом случае – на полгода) вполне могла вызвать настойчивые требования осаждающих к достойной компенсации их лишений. Обе стороны при Кенилуорте оказались настолько истощены осадой, что гарнизон довольно легко отделался: после согласования условий сдачи крепости ему разрешили беспрепятственно уйти.

Осады довольно часто принимали большой размах, как в случае с Кенилуортом. Осада Шато-Гайара (1203–1204) продолжалась почти шесть месяцев; осада Кремы (1159–1160) – семь месяцев; Милана (1161–1162) – десять месяцев; а Монтрей-Белле (1149–1151) – почти три года. То, что осады могли превратиться в столь суровые и затяжные кампании, не просто свидетельствует, насколько велика была ставка на них в военно-политической стратегии эпохи, но также отражает непростую дилемму кастеляна, поставленного перед трудным выбором. Если он станет держать замок слишком долго, то его риски удвоятся: нежелание поскорее договориться с осаждающими могло закончиться суровым заточением или смертью в случае захвата замка, а слишком быстрая сдача могла навлечь обвинение в государственной измене и, следовательно, неминуемую казнь. В 1453 году герцог Норфолк заявил: « Во многих землях и королевствах мы увидели, что за сдачу городов и замков без осады командиры, сдавшие их, погибли, обезглавлены и лишены имущества». Забота о замке или городе являлась обременительной обязанностью, и сдача его врагу без серьезных попыток к сопротивлению являлась нарушением клятвы верности. Эта ответственность была максимальной: в 1356 году лорда Грейстока приговорили к смерти, поскольку замок Берик, которым командовал его подчиненный, был захвачен шотландцами, несмотря на энергичную оборону. Сам же Грейсток служил у короля Франции (в 1358 году он был помилован). В августе 1417 года французский гарнизон в Туке сдался Генриху V даже без попытки сопротивления. Один из видных граждан города был позднее обезглавлен французскими властями за такую покорность, хотя сам дофин так и не выслал никакого подкрепления (посланник – и тот был повешен за то, что принес плохие новости).

Контроль за городами и замками, распространение власти на обширной территории – вот в чем состояла конечная цель военной стратегии. Как уже упоминалось в предыдущей главе, Ордерик Виталий приписывает Нормандское завоевание Англии тому, что англичанам не хватало замков: « Укрепления, которые французы именуют „замками“, у англичан встречались редко, и поэтому, несмотря на то, что англичане были воинственны и храбры, в своем сопротивлении врагу они были слабее». Вильгельм Завоеватель окончательно утвердился в стране, когда построил здесь большое количество замков. Как символы власти и могущества, замки начинали осуществлять свою военную функцию еще до начала боевых действий. Император Фридрих II был типичным богатым правителем, стремящимся произвести впечатление на современника своими постройками. Он привез враждебных ему миланцев посмотреть могущественный замок в Фоджии на юго-востоке Италии, рассчитывая, что они возвратятся в Милан и сообщат о могуществе Фридриха, убедив тем самым город сдаться. Замки и в самом деле являлись, по мудрому определению Уильяма Ньюборо, «скелетом королевства».