Текст книги "Жертвенник"

Автор книги: Ширли Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Никогда не слышал, чтобы господин Аликорн говорил так ядовито; похоже, он опять был очень сердит. Ана, наверно, тоже почувствовала это, потому что густо покраснела. Ей было неловко, честное слово!

Ну, дела…

– Да ладно уж, чего там, – сказала она и снова задергала ногой. – Что я, не понимаю?

– Насколько близко ты подобралась к селениям чернокожих? – спросил Антар.

– Я была… – Ана смущенно откашлялась, – совсем рядом. Даже слышала, о чем они говорят.

– О чем же, интересно? О перемирии?

– Нет, об этом никто из них ни словечка не сказал. Иначе я, конечно, так не влипла бы. Все больше о каких-то глупостях… Ну, личных. Да, еще о Молчуне говорили. Что, дескать, он не успокоится, пока всех женщин в селении не переберет. Хорошо еще, что ему нравятся только молоденькие, – она почему-то быстро взглянула на меня и снова покраснела. – Что такое?

Мы с Антаром недоуменно переглянулись. Господин Аликорн нахмурился.

– Не понял. Ты имеешь в виду Эрритена? – спросил Антар.

Ана непонимающе уставилась на него.

– Ну, конечно, кого же еще? Разве у нас есть… то есть, был… другой Молчун? А в чем дело?

– Дело в том… – медленно начал Антар, но вдруг замолчал. И добавил после паузы. – А ты случайно его самого не видела?

– Видела, а как же. Сподобилась. Ходит среди чернокожих, важный такой, прямо что твой петух. А уж разодет! Никогда его таким не видела. Штаны и рубаха белые-белые, понизу все цветными нитками расшитые, а на груди побрякушки всякие висят…

– Ана, ты уверена, что видела именно Эрритена? И если да, то вспомни поточнее, когда это было? – строго спросил господин Аликорн.

– А в чем дело-то? – Ана обвела всех удивленным взглядом. – Ну, конечно, я его видела, кого же еще? – она фыркнула. – Что я, Молчуна не знаю? Его ни с кем не спутаешь. Когда? Постойте-ка… Ну да, вчера ближе к вечеру, – Тебе не показалось, что он… ранен? Или болен? – спросил Антар.

Она замотала головой.

– Здоровый, что твой конь. Нет, я не понимаю. Почему вы спрашиваете-то? Может, объясните, наконец? Хватит меня за дуру держать! – и она возмущенно притопнула ногой.

Ответить ей, однако, никто не успел. Дверь распахнулась и в комнату влетел запыхавшийся Тонг.

– Господин… Аликорн! – воскликнул он, с трудом переводя дыхание. – Там… Найлу нашли! Она утонула.

-3-

ДЕРЕК

Еще одна попытка добраться до Чипа тоже окончилась неудачей. Тогда Дерек решил зайти с другого конца. Подвел курсор ко второй фигурке, изображающей светловолосую девушку в свободных голубых штанах и рубашке. И с облегчением почувствовал, что на этот раз система начала втягивать его в себя.

Он летел над разворачивающимся внизу миром – огромным, пестрым, немного сказочным, но от того не менее, а может быть, даже более прекрасным. Летел с такой скоростью, с какой в реальной жизни это было бы ни при каких обстоятельствах невозможно. Система быстро направляла его точно к обозначенной цели. Только что на горизонте возник огромный город, а спустя считанные мгновения Дерек оказался уже прямо над ним и начал снижаться. Его стремительно несло к тому, что издалека напоминало подсвеченное закатом облако, а на поверку оказалось маленьким летающим домиком.

Он выглядел, как старинный двухмачтовый корабль с раздуваемыми ветром белыми парусами, медленно плывущий чуть повыше самых высоких небоскребов, в окружении настоящих облаков.

В последние десятилетия пребывания человечества на Земле такие летающие домики широко вошли в моду. Считалось, что отсюда, сверху, и вид лучше, и воздух здесь чище, и, главное, давление на психику меньше. Вид с такой высоты и вправду открывался потрясающий, в особенности, на рассвете и на закате. Что касается воздуха, то вообще-то в те времена он уже везде был чист, потому что с вредными выбросами в атмосферу давно покончили. А разговоры о давлении на психику, от которого якобы страдают жители больших городов, по-прежнему оставались бездоказательными. Но, тем не менее, то возникали, то затухали с завидной регулярностью – почти как эпидемии гриппа, с которым человечество так и не научилось справляться.

И все же… Мода есть мода, а все попытки объяснить ее – от лукавого. Некоторые – впрочем, не очень многие – жили в таких летающих домиках, но только за пределами города. Над ним их разрешалось использовать исключительно в качестве общественных заведений. Как кафе, концертные или просто обзорные площадки, как места лечения и отдыха для особо отягощенных воздействием на свою психику большого скопления людей вокруг. Вид такие домики имели самый причудливый. Одни походили на облака, другие на цветущие сады, третьи на драконов с золотисто-зеленой или разноцветной чешуей. Были и такие, которые вообще ни

на что не походили. В общем, каждый создатель летающего чуда изощрялся как мог.

Создавая свой виртуальный мир, Дерек тоже не удержался, соорудил несколько летающих домиков; но среди них не было того, на который он сейчас опускался!

На палубе из светлого дерева, под тентом в белую и красную полоску, стоял большой, заваленный бумагами стол, а за ним сидели Марта и несколько незнакомых Дереку мужчин. И вот еще чудо – у ног девушки лежал электронный двойник Скалли. При виде Дерека он поднял голову и приветливо замахал хвостом.

Марта улыбнулась и в знак приветствия подняла руку.

– Здравствуй, Дерек. Выглядишь просто отлично. Говорят, тебя немножко помяли? Я рада, что теперь все в порядке.

Дерек опешил. Что значит – «говорят»? Он и только он создал этот виртуальный мир, и, кроме него, извне туда не было доступа никому.

Правда, существовало одно-единственное исключение – сама Марта, но она, в отличие от него, не могла свободно перемещаться из реального мира в виртуальный и обратно. Да и вообще, Марта – исключение из правил, явление почти невероятное и наверняка неповторимое.

Какой отсюда следовал вывод? А такой, что какие-либо новости обитатели виртуального мира могли узнавать только от самого Дерека. А между тем, Марта явно была в курсе того, что с ним произошло, хотя после своей «болезни» и благополучного «излечения» он появился здесь впервые. Непонятно. Странно. Удивительно.

Однако эту мысль тут же вытеснила другая, гораздо более настоятельная и тревожная. Он обвел взглядом лица сидящих за столом. Чипа среди них не было.

– Где Чип? – не отвечая на приветствие, спросил Дерек.

– А-а, вот что тебя беспокоит. Могла бы и догадаться – Марта легонько постучала себя кончиками пальцев по лбу. – То-то я смотрю, ты какой-то… взъерошенный. Не волнуйся, с Чипом все в порядке. Он нашел себе подружку и теперь… как бы это сказать… провожает ее. Дело, сам понимаешь, важное, вот он и просил не отвлекать его, – глаза Марты, голубые, словно океанские воды, смеялись. – Скоро появится. Садись.

Маленький голубой робот уже притащил еще один стул, и Дерек опустился на него, испытывая невыразимое чувство облегчения. Ну, какой же он дурак, право слово! Ведь понимал же, понимал, что с Чипом здесь просто в принципе не может случиться ничего плохого. Даже гибель от несчастного случая ему не грозила – специальная подпрограмма восстанавливала электронного мальчика, что бы с ним ни произошло. Подпрограмма, написанная не кем-нибудь, а самим Дереком! И все равно… Да. Может, и в самом деле отключить эмоциональный блок? Или хотя бы подрегулировать его, чтобы поменьше дергаться по всяким пустякам?

Дерек снова, уже более внимательно, пробежал взглядом по лицам и фигурам тех, кто сидел за столом. С виду все они выглядели как самые обычные, ничем не примечательные люди, и это, пожалуй, поражало больше всего. Потому что ни Марта, ни Чип не обладали достаточным умением, чтобы создавать такие совершенные в своем человекоподобии персонажи. В этом Дерек уже имел возможность убедиться, и ему не верилось, что за прошедшие несколько дней они внезапно и в таком совершенстве овладели этим искусством. Заметив его недоуменный взгляд, один из сидящих за столом усмехнулся.

– Времени у нас немного, – продолжала Марта, – поэтому давай я сразу объясню тебе, чем мы тут занимаемся. Или, точнее говоря, чем они занимаются, – она повела рукой, указывая на остальных, – потому что, по правде говоря, я в их делах ничего не смыслю. Нет, сначала давай я тебя со всеми познакомлю. Вот это Чарли, он у нас биолог.

Она сделала жест в сторону высокого худощавого блондина в джинсовых брюках и легкой футболке, того самого, который усмехался, заметив растерянность Дерека.

Продолжая насмешливо улыбаться, он слегка наклонил голову.

– Это Хак, специалист по глубинной магии, – продолжала Марта. – Понятия не имею, что это такое, но звучит здорово, правда? Что-то связанное с компьютером, программированием. Ну, и все такое прочее. По-моему, он просто волшебник.

Теперь Дереку с улыбкой поклонился краснощекий человек средних лет, с лохматой шевелюрой и маленькими блестящими глазками.

– А вот наш врач, его зовут Паст. Считается, будто он знает абсолютно все о том, что творится у человека в голове. Правда, что касается меня, тут я пока ничего вразумительного от него не услышала. Но он клянется, что рано или поздно сумеет объяснить, почему я… не такая, как все, – в голосе Марты послышались грустные нотки, но она тут же беспечно тряхнула головой и немного вымученно улыбнулась, словно хотела показать, что, мол, ерунда, все в порядке.

Еще один мужчина, с удивительно неприметной внешностью, но в сером с искрой, на удивлении щегольском костюме, без улыбки наклонил голову.

– А это… Может, попробуешь догадаться сам, а, Дерек? Мы поспорили, сумеешь ты это сделать или нет. И учти, я на тебя поставила.

Только сейчас он заметил, что два оставшихся молодых человека разительно походят друг на друга – точно один был зеркальным отражением второго. Без сомнения, братья и, скорее всего, притом близнецы. Среднего роста, щуплого телосложения, с бледной кожей, серыми глазами и коротко остриженными волосами, настолько светлыми, что они отливали серебром. Брови и ресницы тоже были белесые, почти неразличимые, черты лица правильные и приятные. Кого-то эти двое Дереку напоминали, кого-то уже почти забытого, из той, совсем другой жизни, которая осталась далеко позади и теперь существовала лишь в его памяти. Его и…

– А вы какого черта здесь делаете? – воскликнул он и даже привстал от возмущения. – Кто вас-то сюда звал?

Марта захлопала в ладоши.

– Догадался, догадался! Я же говорила! – братья улыбнулись и совершенно одинаковыми жестами развели руками. – И нечего сердиться, Дерек. Они здесь по моему приглашению.

– Ты их пригласила? Зачем?

– Нам с Чипом пришла в голову одна идея. Сделать так, чтобы животные стали разумнее, чтобы мы могли с ними по-настоящему общаться, – Марта нежно погладила жесткую кудрявую шерстку Скалли, который теперь сидел, положив голову ей на колени. – А что? Цекомпы говорят, – она кивнула на близнецов, – что такие работы уже велись, и у них вот тут, – Марта пальцем постучала себя по голове, – все это хранится. Ну, теперь понимаешь, зачем они нам нужны? Без них мы бы ни за что не справились, даже нечего было и браться. Да и вообще, они такие забавные. С ними гораздо интереснее.

Цекомпы ухмылялись. Все остальные «ученые», каждый из которых, ясное дело, был просто персонифицированной базой данных по той или иной проблеме, почерпнутой из памяти тех же Цекомпов, кто с улыбкой, а кто серьезно смотрели на Дерека. Он, в свою очередь, переводил взгляд с одного на другого, пытаясь осмыслить все, что только что услышал.

Это Цекомпы, конечно, создали столь совершенное обличье для каждого из сидящих за столом. И для Скалли тоже.

Это Цекомпы унесут с собой в реальный мир то, что может стать плодом их совместных усилий, чтобы затем, когда та, реальная Марта очнется, передать ей свою разработку для реализации ее на практике.

И это Цекомпы рассказали Марте о том, что произошло с Дереком. А может быть, и многое другое.

Они сотворили этот чудесный летучий корабль, медленно дрейфующий над призрачным городом в лучах закатного солнца.

Они могут сделать так, чтобы Чип не проваливался в небытие, точно выключенная игрушка, а продолжал жить в виртуальном мире и после того, как Дерек с Мартой будут покидать его. И сам виртуальный мир они могут сделать еще богаче, интереснее, сложнее, прекраснее.

Почему он раньше так сопротивлялся тому, чтобы допустить сюда Цекомпа, который не раз набивался к нему в «гости»? Потому что все в нем протестовало при одной мысли о подобном вторжении в ту область, которую он ощущал как нечто исключительно свое, личное. При этом Дерек как бы напрочь забывал о том, что Чип ведь и впрямь живет тут, живет по-настоящему, и никакой другой жизни у него нет.

Да, создатель Дерека был очень хорошим человеком, но именно – человеком, со всеми присущими людям достоинствами и недостатками. Дерек получил от него в дар и то, и другое; в том числе, похоже, и эгоизм.

Он не стал ни каяться, ни извиняться, ни пытаться что-либо объяснить. Он вообще не сказал ни слова. Просто протянул над столом слегка расставленные руки ладонями вверх, и братья положили на них свои – один правую, другой левую. Теперь Дерек, наконец, вспомнил, кого они ему так сильно напоминали. Тома Неджвила, вот кого. Когда-то Том был одним из сотрудников подземной лаборатории. Дерека с ним связывали самые теплые отношения, а Цекомп не раз говорил, что у Тома на редкость «светлая» голова. В его «устах» это звучало почти как признание в любви. Нет, Цекомп явно недаром принял облик Неджвила; словно тем самым хотел напомнить Дереку – есть многое, что известно только им двоим и одинаково дорого обоим.

Но на этом сюрпризы не кончились.

– Вот и хорошо, – сказала Марта, с довольным видом переводя взгляд с близнецов на Дерека и обратно. – Вот и отлично. Видишь ли, Дерек… – она посмотрела сначала на темнеющее небо, на котором начали проступать крупные звезды, потом на раскинувшийся внизу город, уже сияющий огнями, и вздохнула. – Здесь очень хорошо, очень. Здесь просто замечательно. Но… Время пришло. Мне пора возвращаться.

-4-

ЛУМПИ

(ОТРЫВОК ИЗ ДНЕВНИКА)

10 июня 1 года Свободы 7 часов 40 минут вечера.

(продолжение)

Врач осмотрел Найлу и не обнаружил никаких следов того, что ее ударили, или удушили, или сотворили с ней еще что-нибудь в этом роде. В общем, все выглядело так, как будто это самый обыкновенный несчастный случай. Ну, бывает же – пошла девушка купаться и утонула. Вот только…

Сам не понимаю, почему после того, как я увидел мертвую Найлу – а я заставил себя посмотреть на нее, ради воспитания воли хотя бы – у меня в голове или, может, в душе что-то зазвенело. Тревожно так – точно колокол во время пожара или какого-нибудь другого бедствия.

Я давно заметил, что звук у колокола бывает разный, хотя вроде бы так не должно быть. Если пожар, или кто-нибудь умер, или еще что-нибудь скверное приключилось, колокол звенит тревожно, даже как-то… угрюмо, что ли? Мрачно? А если праздник или просто очередная Встреча, то звук получается совсем другой – радостный и легкий. Почему? Не знаю. Но мне всегда так казалось.

Вот и сейчас я услышал внутри себя тревожный звон, от которого меня прямо озноб пробрал. И, главное, это ощущение, которое с каждым мгновением становилось все сильнее, было каким-то образом связано не только с погибшей Найлой, но и с тем, что Ана рассказала об Эрритене. Хотя, казалось бы, что между этими событиями общего?

На обратном пути к острову Пятницы мы с Антаром оба не произнесли ни слова. По правде говоря, тогда я этого даже не заметил, потому что всю дорогу ломал голову, пытаясь понять – что же такое меня беспокоит? Пытаясь рассуждать «логически», как учит Цекомп.

Ну, Эрритен, это да. Если Ана не ошибается – а с чего бы ей ошибаться? Слава богу, не слепая и Эрритена знает как облупленного – значит, он и вправду жив и здоров. Получается, что пауки обманули нас?

После того, как мы вернулись из Каменного Города, Герк рассказывал очень подробно обо всем, что видел в той пещере, куда его притащили. По его словам, Эрритен лежал на полу в луже крови, а рядом валялось копье. Он был накрыт тряпкой, которая прикрывала все тело, но не голову, и Герк хорошо разглядел его лицо – желтоватое, осунувшееся, с заострившимся носом; лицо покойника,

как ему показалось. Или, может быть, лицо тяжело раненого человека?

Ничего себе, тяжело раненого. Как же, в таком случае, спустя всего день или два Эрритен запросто расхаживал по селению и при этом выглядел совершенно здоровым? Ну, может, у него была внутренняя рана и не такая уж серьезная? Или ихние знахари такие искусные?

Нет, не верится. Что-то тут было не так.

Дальше, Найла. Конечно, утонуть может всякий, но не просто же так, ни с того, ни с сего? Скажем, утонуть ничего не стоит даже здоровому, полному сил мужчине, если сильное волнение в океане, или человек, который полез туда, пьян, болен, не умеет плавать. Но как раз в ту ночь океан был на редкость тих и спокоен. И Найла – не какой-нибудь пьяница или калека, а самая обыкновенная, здоровая девушка, которая, как и большинство из нас, отлично умела плавать.

Можно еще, конечно, нырнуть слишком глубоко или зацепиться за что-нибудь на дне. Или испугаться… до смерти…

Зацепиться. Это слово что-то включило у меня в голове, и я почувствовал, что в моих рассуждениях есть что-то, за что можно зацепиться. А-а, вот оно.

Мгновенье назад у меня мелькнула мысль – в ту ночь океан был на редкость тих и спокоен. Почему, интересно, я решил, что Найла утонула именно ночью? Потому что никто не видел, как это произошло? И с чего бы ей вдруг вздумалось купаться ночью, да еще в полном одиночестве? Я и сам не раз ходил купаться ночью. Это здорово. Можно раздеться догола, видно, как вода светится. Да и вообще, в ночном купании есть что-то… особенное. Но я всегда делал это в компании с другими ребятами. Что за интерес одному?

Да, так что меня заставило подумать, будто Найла утонула именно ночью? Я представил, как все было. Прибежал Тонг, и мы – господин Аликорн, Антар и я – пошли к Найле домой.

Она лежала в зале на лавке, в длинной белой рубашке, с которой на пол натекла большая лужа. Голова повернута на бок, в мокрых волосах запуталась тина, кожа белая-белая, даже какая-то чуть зеленоватая и странно блестящая. Может, от воды? И лицо, такое застывшее, такое… мертвое. Точно маска. Жуть. Ужасно не люблю смотреть на покойников – прямо в животе все переворачивается. Поэтому я и заставил себя подойти поближе.

Там, как водится в таких случаях, была целая куча народу – родственники всякие, знакомые, соседи – но я запомнил только мать Найлы, которая стояла рядом с лавкой и гладила дочь по волосам. У меня еще мелькнула мысль (стыдно, наверно, так думать, но что было, то было) – неужели ей не противно? Я бы, кажется, в жизни по собственной воле не дотронулся до покойника, кем бы он мне ни приходился. Так вот, мать Найлы плакала и, не смолкая, бормотала что-то. Что?

И тут я вспомнил – не все, конечно, а как раз то, что мне было нужно.

– Доченька моя, птичка… Это я виновата… Всегда заходила к ней на ночь, крестила, чтобы она спокойно спала. А в этот раз так умаялась, так

умаялась, что легла раньше нее и заснула как убитая…

Точно. Вот оно. Вот почему я подумал, что Найла утонула ночью. И рубашка на ней была слишком длинная. В таких женщины спят, а не купаются.

Ладно, Найле вдруг вздумалось окунуться ночью, она встала с постели в чем была и отправилась к океану. Странно, конечно, но что все это означает? Какой в этом смысл? И как все случившееся связано с тем тревожным звоном, который все не умолкал у меня внутри? Я не знал.

Тут мы как раз прилетели. Антар выключил двигатель и угрюмо спросил:

– У тебя есть та голозапись? – я кивнул. – Принеси.

Я и в самом деле сдублировал запись нашего похода, даже сам не знаю, зачем. Ведь с помощью Цекомпа можно и так в любой момент ее просмотреть. Просто интересно стало, как все это делается.

Ну, я отнес Антару кристалл, ушел к себе и решил записать все, что случилось сегодня. Снова понадеялся, что, может, при этом в голову мне придут умные мысли, и я пойму, отчего так тревожно на душе и что делать дальше.

Ни черта подобного. Беспокойство лишь усилилось, а ясности ничуть не прибавилось. Может, посоветоваться с Цекомпом?

Пожалуй, так и сделаю.

-5-

АЛЕН

В очередной раз Ален проснулся, когда наступил вечер. В комнате было почти совсем темно, лишь окно едва-едва светилось. Кто-то сидел около постели, но он не понял, кто именно. Перед глазами все расплывалось, вместо лица маячило лишь бледное пятно. Женский голос произнес как будто издалека:

– А-а, проснулся. Ну, наконец-то. Пить хочешь?

Да, почему-то каждый раз при пробуждении Алену ужасно хотелось пить. Губы и язык пересыхали, делались шершавыми, и возникало такое отвратительное ощущение, будто рот набит овечьей шерстью.

Ален кивнул или, может быть, только подумал, что сделал это. Как бы то ни было, его губ коснулся край чашки. Пить лежа было трудно, он с трудом приподнялся и сел, чувствуя, как ему помогают заботливые руки. Жадно выпил полную чашку «лимонной водички» и попросил еще. В глазах прояснилось.

Теперь он узнал женщину, которая хлопотала около его постели. Жанна, так ее звали. Лет тридцати, с круглым миловидным лицом и толстой русой косой, обернутой вокруг головы. Несколько лет назад пауки подвергли ее мужа «неотвратимому наказанию» за какой-то мелкий проступок и с тех пор она одна растила двоих мальчишек-погодков.

Жанна никогда не кокетничала с Аленом и не строила ему глазки, как делали многие другие, но при встречах всегда ужасно смущалась, краснела и буквально слова не могла произнести; так, лепетала какие-то глупости. Другой бы, конечно, быстро сообразил, в чем дело, но только не Ален. Он в упор не замечал и гораздо более ярко выраженных признаков проявления внимания к себе, чего уж говорить о таких мелочах.

Почему-то тот факт, что сейчас Жанна находилась здесь, в его доме, и ухаживала за ним, не вызывал у Алена никаких вопросов. Почему-то сейчас это казалось совершенно неважным, как и многое другое. Он смутно припоминал, что видел тут не одну Жанну. Наверно, женщины дежурили около его постели по очереди. Кажется, когда он проснулся в прошлый раз, это была не Жанна. Или все же она? Какая разница? Это не имело значения. Ничто теперь не имело значения.

Почти все время бодрствования Ален пребывал в состоянии вялого безразличия ко всему, что творилось вокруг. Однако даже эта, столь нехарактерная для него реакция, сейчас не вызывала у него ни удивления, ни беспокойства. Кое-что, правда, его все же волновало, по крайней мере, в данный момент. Ему очень хотелось помочиться.

Он встал, Жанна помогала ему. Ноги держали его крупное тело не слишком твердо, но все же идти он мог. Вышел во двор и направился в сторону маленькой дощатой уборной, заросшей диким плющом.

Жанна все время находилась рядом. Посреди двора он остановился, чтобы передохнуть, и тяжело навалился на ее плечо, даже не заметив этого. Он не испытывал никакого смущения из-за того, что, в общем-то, эта совершенно посторонняя женщина знает, куда и зачем он идет, и помогает ему в таком сугубо интимном деле. Организм требовал того, чтобы Ален облегчился; следовательно, нужно было добраться до уборной. Все. Остальное скользило мимо его сознания.

Покончив с этим неотложным делом, Ален нетвердыми шагами вернулся к дому, но заходить в него не стал, а присел на крыльце. Жанна опустилась рядом, настойчиво уговаривая его съесть хоть что-нибудь, хоть кусочек курочки, хоть лепешку, они свежие, она совсем недавно их испекла, ему понравится. Ален слушал ее вполуха и, как всегда в последнее время, отказался. Вот уж чего ему не хотелось совершенно, так это есть. Его просто мутило при одной мысли об этом. Кажется, он не ел ни разу с тех пор, как вернулся домой, но это тоже не вызывало недоумения.

Поняв, что ничего от него в этом смысле не добьется, Жанна горестно вздохнула и спросила, не хочет ли он умыться и переодеть рубашку. В ответ Ален лишь покачал головой, а она все продолжала и продолжала что-то говорить. Голос у нее звучал жалобно, надрывно, горько. Это было неприятно и Ален перестал слушать. Но внезапно его ушей коснулось:

– Может, стоит позвать врача?

Словно пробудившись, он удивленно взглянул на женщину.

– Врача? Зачем? Со мной все в порядке.

– Какой же это порядок? Что ты? Такой молодой, сильный мужчина, – тут Жанна мучительно покраснела, но Ален, как обычно, не заметил этого, – и почти все время только и делает, что спит? И ничего, совсем ничего не ест? Это, по-твоему, порядок? – она покачала головой. – Может, пауки тебя чем-то опоили, и этот яд никак не выйдет из организма? Врач даст какой-нибудь травки, чтобы вывести эту пакость…

Голос ее постепенно как будто удалялся, становился все тише и вскоре стал совсем не слышен. Алена окутала плотная, непроницаемая тишина.

Он сидел, положив руки на согнутые колени, свесив голову и прикрыв глаза. И внезапно с потрясающей яркостью вспомнил свой сон, такой удивительный и к тому же такой необыкновенно живой, что, может быть, именно по сравнению с ним реальная жизнь сейчас казалась ему смазанной, плохо различимой, словно он смотрел на нее сквозь сетку густого дождя.

Он действительно очень много спал после того, как побывал в плену у пауков, а потом вернулся домой. Естественно, спал ночью, как положено. Но этим дело не ограничивалось. Ален спал и днем, просыпаясь лишь совсем ненадолго, вот как сейчас. Главным образом, похоже, под воздействием некоторых неотложных потребностей организма. Не будь их, он, возможно, вообще не просыпался бы, такое у него было чувство. Однако как только эти самые неотложные потребности оказывались удовлетворены, Ален очень быстро начинал ощущать, что его снова неудержимо клонит в сон. Ну и что? Он не раз слышал от стариков, что сон – лучшее лекарство. Тело знает, что ему нужно. Только не мешай ему, и оно само исцелит себя.

Однако ночной сон существенно отличался от дневного. Разница состояла в том, что днем Ален спал не так крепко и беспробудно, как ночью, время от времени все же просыпался и совсем не видел снов. Днем он как будто не столько спал, сколько проваливался в бескрайнюю, вязкую серую пустоту, а когда выбирался из нее под воздействием тех самых неотложных потребностей, когда ненадолго открывал глаза и оглядывался по сторонам, то такой же серой и пустой оказывалась окружающая его действительность.

Зато ночью…

Ночью он видел сны. И какие!

Вот хотя бы сегодня. Алену снилось, как будто он проснулся в своей постели. Внезапно, словно его кто-то с силой тряхнул за плечо или очень громко позвал по имени.

– Вставай, Але-е-ен… – звенело в ушах, медленно, очень медленно затихая.

Его познабливало и как-то странно… ломало, что ли? А в груди, с той стороны, где сердце, словно застыл ледяной комок. Но сна больше не было ни в одном глазу.

В комнате было почти совсем темно, лунный свет пробивался лишь с краю неплотно задернутой занавески. Он напрягал слух, стараясь понять, что же его разбудило, и все больше склоняясь к тому, что ничего, просто показалось. Как вдруг на него накатило.

Он почувствовал… Нет, на этот раз то был не призыв и не мольба. Просто ощущение смертной тоски; и исходило оно не от него самого, в этом он не усомнился ни на мгновенье. Более того, Ален внезапно каким-то непонятным образом совершенно определенно понял, чей оклик заставил его пробудиться совсем недавно и кто сейчас плакал и терзался в ночи, посылая ему свой безмолвный призыв.

Сердце сжалось от такой мучительной боли, что по щекам хлынули слезы.

Итиль, его дорогая, бесценная Итиль, так и не найденная, не погребенная, не успокоившаяся, томилась, страдала, тосковала в темной, мрачной глубине океана. Бедная девочка! Одна, совсем одна, навсегда, без хотя бы искры надежды на освобождение, на то, что душа ее когда-нибудь обретет вечный покой.

– Я с тобой, девочка моя. Я иду… – прошептал Ален.

Рядом с постелью, накрывшись легким светлым покрывалом, спала в кресле женщина – в точности так, как если бы все происходило не во сне, а на самом деле. Но были и отличия. К примеру, сейчас Ален поднялся с постели легко и быстро, без малейшего труда. Не то что наяву, когда ему еле-еле удавалось переставлять ноги. Он двигался совершенно бесшумно, словно тень или призрак, и спящая женщина даже не шелохнулась. Вышел из дома и сначала зашагал, а потом побежал к океану. Туда, куда его неумолимо притягивала неведомая сила – словно кабанчика, которого, обвязав веревкой, тащат на убой. Город спал, и спала спокойная темная вода, на которой серебрилась уходящая в бесконечную даль лунная дорожка.

Добежав и, что удивительно, почти нисколько не запыхавшись, Ален замер на берегу, устремив взор на океан в безумной надежде, что вот сейчас случится чудо, и воды отпустят свою без вины виноватую жертву хотя бы на время, дадут ей небольшую передышку.

Накатывающее со стороны океана ощущение смертной тоски с каждым мгновением становилось все сильнее. Оно окутывало Алена, вбирало его в себя, заставляя трепетать каждую клеточку тела. Казалось, сердце вот-вот не выдержит и разорвется. Ощущение было такое давящее, такое тяжелое, такое мощное, что на мгновенье Алену и в самом деле захотелось, чтобы сердце у него разорвалось; тогда, по крайней мере, все кончится.

Но нет, этого не произошло. И ему тут же стало нестерпимо стыдно. Как он мог желать смерти? Что же тогда будет с несчастной Итиль? По щекам снова заструились слезы, перед глазами все расплылось.

Ален крепко зажмурился, смаргивая влагу, а когда снова распахнул глаза, чудо и впрямь свершилось. Прямо перед собой, всего метрах в трех от берега, он увидел Итиль.

Точнее, Ален увидел светлый, словно сотканный из густого тумана силуэт. Однако, вот странность, ему почему-то никак не удавалось разглядеть деталей. Нет, не так. Как раз детали, стоило на них остановиться его взгляду, то и дело проступали очень отчетливо. Однако они то появлялись, то исчезали, сменяясь другими, и совершенно непонятным образом почему-то никак не складывались в цельную картину.

Вот мелькнула и тут же снова утонула в туманной дымке чуть приподнятая тонкая рука; на пальце блеснуло подаренное Аленом колечко.

Вот на мгновенье стали явственно различимы маленькие босые ступни, стоящие на темной, как будто внезапно обретшей каменную твердость воде.

Вот Ален пораженно заметил длинные, рассыпавшиеся по плечам и доходящие до колен призрачной фигуры волосы. Казавшиеся серебряными в лунном свете, они как будто жили своей собственной жизнью. Шевелились, то свиваясь кольцами, то снова распрямляясь, то вздымаясь, точно раздуваемый ветром плащ; это при том, что он не ощущал на своем лице ни малейшего движения воздуха.