Текст книги "Жертвенник"

Автор книги: Ширли Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 18 страниц)

Потом этот туннель сменился более узким и извилистым, а тот, наконец, открылся в небольшую пещеру.

С потолка, оказавшегося неожиданно низким, свисало очень много паутины, как старой, плотной, уже посеревшей, так и совсем новой, почти прозрачной. Некоторые полотнища слабо колыхались – наверно, в пещеру откуда-то проникал воздух. Марта повернула голову в одну сторону, потом в другую, но, казалось, кроме этих полотнищ, в пещере больше ничего и никого не было. Эрритен прошагал куда-то в угол и остановился перед одной из белоснежных занавесок. Прошла минута, другая… Наконец, чья-то черная рука отодвинула полотнище, и мы увидели Королеву Моок.

Ее вид просто поразил меня – она выглядела такой маленькой, такой… жалкой. Может, прежде я ее и видел когда-то, но воспоминаний об этом не сохранилось. Ничего удивительного – Моок была ужасно стара и редко выходила из дома. Но я о ней слышал, конечно. Знал, что пауки подчиняются ей беспрекословно, и боялся этой Королевы больше, чем остальных. Раз она у них самая главная, это

ведь не просто так, рассуждал я? Наверняка это происходит потому, что Моок самая огромная, самая свирепая, с самыми злющими черными глазами, с самыми острыми, истекающими ядом клыками. В общем, во всех смыслах самая, самая, самая…

А тут…

Она оказалась маленькой, сморщенной и какой-то кособокой или, скорее, горбатенькой. С ума сойти – она была даже ниже меня. Мех поблек и местами вылез, обнажая ужасно противное на вид, розовато-серое, в черных пятнах тело. Одна лапа висела как плеть, другая вообще была наполовину обломана. Большие верхние глаза были затянуты мутными пятнами, похожими на бельма, а нижние подслеповато щурились. Левый клык отломился почти у основания, правый выглядел тонким и неестественно кривым.

Подумать только, и от такой вот ссохшейся каракатицы зависела жизнь не только множества людей, но и всех ее молодых, несравненно более сильных и могущественных собратьев! С какой стати они так с ней носились, интересно? Просто из уважения к ее возрасту? Или все же она обладала какими-то скрытыми достоинствами, к примеру, особенным, выдающимся умом? Или сверхъестественно сильной воли?

Моок пристроилась в самом углу пещеры среди множества висящих и даже разложенных на полу полотнищ паутины. Эрритен низко поклонился ей, отошел в сторону и вдруг, странно дернувшись всем телом, застыл с выпученными глазами и приоткрытым ртом.

– Она собирается использовать его, как когда-то Фиделя, – пробормотал Антар.

И точно.

– Устами этого человека говорю я, Королева Моок, – сказал Эрритен. – Зачем ты пришла сюда, младшая самка из гнезда Королевы Мэй, подло убитой людьми вместе с другими Детьми Богини?

– Меня зовут Марта, и я пришла сюда, потому что хочу задать тебе вопрос, – она замолчала, словно ожидая, что Моок как-то прореагирует на ее слова, или, может быть, просто собираясь с духом. Однако старая паучиха – в смысле, Эрритен

– хранила молчание. – Вопрос такой: не считаешь ли ты, что пора остановиться? Мои мысли открыты для тебя. Значит, ты понимаешь, что я имею в виду.

Негромкий, нежный голос Марты напомнил мне звон колокольчика, который хранится у нас в Доме Удивительных Вещей. Я поразился тому, как спокойно он звучал. Ведь она не может не понимать, что ее жизнь висит на волоске. Неужели ей не страшно?

Молчание затягивалось, тишина становилась все более и более гнетущей.

– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, – медленно произнес Эрритен или, точнее, Королева Моок. – Ты, наверно, удивишься, но я отвечу тебе так: да, я согласна, что было бы неплохо остановиться.

– Вот это да…– прошептал кто-то рядом со мной.

– Подумаешь! – презрительно фыркнул Антар.

– Она то же самое говорила, когда мы отправились выручать Алена. И что из этого вышло?

– Нет, я не удивлена, – ответила Марта. – Ты мудра, это всем известно. Именно поэтому я и пришла…

– Да, я сказала – было бы неплохо остановиться, – перебила ее Моок. – Но, к сожалению, это невозможно. Бесчестно пролитая людьми кровь наших дорогих покойников вопиет, взывая к отмщению. А потому…

На этот раз Марта не дала ей договорить.

– Так же, как и кровь наших, не менее дорогих покойников. Тех людей, которых вы долгие годы «подвергали заслуженному наказанию», и тех, которые погибли за последние дни. Тебе известно, что, если хорошенько посчитать, наших получается больше, гораздо больше? Но дело даже не в этом. Дело в том, что, если мы и дальше будем продолжать в том же духе, просто не останется никого, ни людей, ни пауков. Неужели ты думаешь, что наши дорогие покойники, во имя которых все это совершается, радуются, глядя с небес, как мы убиваем друг друга? Неужели ты сама хочешь такого конца?

На этот раз «Моок» ответила сразу же.

– Ошибаешься, такого конца не будет. Вам нас не одолеть.

– Это ты ошибаешься, Королева, – со спокойно силой в голосе возразила Марта, и я уже в который раз восхитился ее смелостью. – Покопайся у меня в голове, и ты поймешь, что я права. Да, раньше мы были перед вами беззащитны, но теперь все изменилось. Ты рассчитываешь на Алена, которого вы превратили в свое орудие? Напрасно. Если до наступления ночи мы не найдем его, то просто вывезем всех людей с острова. Наши летающие лодки позволяют сделать это. А когда люди окажутся в безопасности, мы станем совершать налеты на тех же летающих лодках и убивать вас одного за другим. Если понадобится, взорвем Каменный Город и похороним вас под его развалинами – так, как это произошло на лесной дороге. Да, я понимаю, что некоторые из нас погибнут в этой борьбе, однако из вас не уцелеет никто. Неужели ты этого хочешь? Я – нет, и большинство наших людей тоже. Но пойми, если ты не согласишься с моими доводами, у нас просто не будет другого выхода.

– А это неплохая мысль – вывезти людей с острова, если не удастся найти Алена… – буркнул Антар.

Внезапно картина на экране изменилась. Это выглядело так, как будто Моок подскочила вверх и влево, но я тут же понял, что с ней-то как раз все в порядке. Она осталась там, где была. Просто Марта пошатнулась и, по-видимому, едва не упала. Во всяком случае, сейчас мы видели лишь часть туловища паучихи с двумя сухими лапами, белую занавеску и темно-красные штаны Эрритена.

– Эта дрянь что-то с ней сделала… – прошептал Мбау.

Господи, неужели это правда?

– Разве кто-нибудь сомневался, что именно так все и кончится? – насмешливо спросила Лала.

– Заткнись!

Я покосился на Антара – это он оборвал ее – и поразился тому, какое сделалось у него лицо: печальное и застывшее, точно маска.

Я зажмурился. Не хотел смотреть, как будет умирать Марта.

– Сядь, – произнес голос Эрритена. – Я знаю – тебе тяжело стоять.

Я открыл глаза, увидел руку чернокожего и край маленькой деревянной скамейки. Послышался негромкий стук, и в поле зрения снова появилась Моок, но теперь Марта смотрела на нее с гораздо более низкой позиции.

– Ты – совсем молодая, но на удивление храбрая… девушка, – продолжала «Моок». – Так, кажется, люди называют своих юных самок? И ты действительно не жаждешь нашей крови, я это чувствовала с самого начала. Но… Так думают далеко не все. Проклятый Богиней и его товарищи не оставят нас в покое…

– Проклятый Богиней? – еле слышно переспросила Марта.

– Так мы называем Антара.

– В нашем городе главный не Антар, – резко и чуть громче ответила Марта.

– А кто же?

– Аликорн.

– А, этот, из гнезда Королевы Тамбу.

– Да. Очень уважаемый человек, – голос Марты окреп и звучал теперь почти как прежде. – Для нас Аликорн то же, что ты для… Детей Богини. Антар не пойдет против него, никто не пойдет против него, а он согласен со мной. Да, он согласен со мной, даже несмотря на то, что сегодня вы с помощью Алена убили его единственную дочь. Ты прямо сейчас можешь сама поговорить с Аликорном. Он

прилетел вместе со мной и ждет в спи… в летающей лодке, которая стоит посреди долины…

– Там нет никакой летающей лодки! – резко оборвала ее «Моок».

– Нет, есть, – возразила Марта. – И ты сама можешь в этом убедиться.

– Сейчас она активирует Ключ и свяжется с Дереком! – вырвалось у меня.

И правда, спустя несколько мгновений Марта сказала:

– Дерек, отключи «защиту». На минуту, не больше… Ну, теперь ты видишь, Королева, летающую лодку? Понимаешь, на что мы способны? Да, я не могу читать твои мысли, как ты мои. Но зато я могу разговаривать с тем, кто от меня далеко, и сделать летающую лодку невидимой, и многое, многое другое. Так каков будет твой ответ? Может, ты сначала хочешь поговорить с Аликорном? Вы могли бы подробно обсудить все детали, а потом заключить мирный договор.

– Да, в чем-то Хив оказался прав, – задумчиво произнесла «Моок». – Жаль, что Проклятый Богиней убил его.

– Хив? Кто это?

– Один из нас. Брат Эрритена, из гнезда Королевы Лии. Он постоянно твердил, что люди – совсем не такие, как мы их себе представляем, и достойны лучшего отношения.

– Если это так, то мне очень, очень жаль, что он погиб, – сказала Марта. – По правде говоря, я никогда даже не предполагала, что среди вас есть те, кто так думает.

– Хорошо, я согласна поговорить с Аликорном, – словно внезапно приняв решение, лаконично сказала Королева. – Может быть, мы и впрямь сумеем с ним договориться. Но предупреждаю тебя. Есть одно условие, без выполнения которого никакие переговоры между нами невозможны. И это мое слово последнее.

Она замолчала. У меня почему-то сжалось сердце.

– Какое? – не выдержав, спросила Марта.

– Проклятый Богиней должен навсегда покинуть остров.

-9-

ЛУМПИ

(ОТРЫВОК ИЗ ДНЕВНИКА)

15 июня 1 года Свободы 8 часов вечера.

Я сел перед Компиком, приготовился говорить. Вот уже, наверно, полчаса сижу, тупо глядя перед собой, а на экране так и не появилось ни строчки. То есть, они появлялись, но тут же снова исчезали. Не сами собой, ясное дело,– это я их стирал.

Да, никогда не думал, что когда-нибудь такое может случиться, что вдруг придет момент, и у меня просто не будет хватать слов, чтобы выразить то, что со мной происходит. Не потому, что не о чем говорить, совсем наоборот. Потому, что, как я теперь понимаю, о некоторых вещах очень трудно писать, их почти невозможно выразить словами. До сих пор эти самые слова низвергались из меня водопадом без малейших затруднений, а тут… Что ни напишешь, все не то и не так, все как-то мелко, даже глуповато и… В общем, получается совсем не то, что испытываешь на самом деле.

А может, я действительно немного того… поглупел, как недавно намекнул Цекомп, когда я несколько раз подряд совершенно разгромным образом проиграл ему в «Охоту на снарка»? А может, от той «болезни», которой я сейчас «страдаю», люди действительно глупеют? Тогда что же, все нормально, все так, как и должно быть. Может быть. И все же почему-то это мало утешает. И все же…

Да разве могу я не высказать мыслей своих? Деревья и травы, которым души не дано,– и те не молчат на ветру…

Да, Лумпи, дело плохо. Если ты уже начинаешь цитировать стихи, значит точно, дело плохо. А куда деваться? Узнав, что Она к ним неравнодушна, я сначала призадумался, потом попробовал их почитать, плюнул, отложил книгу, снова открыл ее, снова пробежал глазами по строчкам, снова захлопнул книгу, но уже без плевков. Так повторялось раз за разом, и вдруг в какой-то момент мне стало интересно… Нет, тут нужно употребить совсем другое слово. Что-то затронуло меня, коснулось, но не разума, а какой-то другой части, скрытой глубоко внутри, о существовании которой до сих пор я знал только понаслышке. А спустя пару дней, проснувшись поутру и лежа в полудреме вообще безо всяких мыслей, с одним лишь необъяснимым ощущением счастья и горя одновременно, я внезапно поймал себя на том, что в голове у меня звучат стихи, и они как нельзя лучше выражают мое состояние.

Ну, раз уж я упомянул о Ней, то, наверно, созрел для того, чтобы попробовать перейти, наконец, к делу.

Значит, так. Наконец-то это произошло – я влюбился. Думаю, вряд ли то, что я испытываю, называется как-то иначе.

До сих пор было так: девушки, девчонки и даже большинство взрослых женщин (за исключением разве что древних старух и то далеко не всех) безумно раздражали меня. Своими визгливыми голосами, своими повадками, неискренностью, капризами и прочими бросающимися в глаза «достоинствами». Ну, в крайнем случае, если набор этих «достоинств» был не слишком велик и разнообразен, они были мне совершенно безразличны.

Я даже и представить себе не мог, что когда-нибудь буду трепетать при звуках Ее голоса, прислушиваться, не раздадутся ли Ее шаги, и блеять, точно тупоумный баран, если Она заговорит со мной. Я даже дошел до того, что подобрал маленький такой вышитый платок, который Она обронила. Вместо того, чтобы вернуть его хозяйке или даже просто выбросить, я ношу этот платок в нагрудном кармане, поближе к сердцу, время от времени достаю и прижимаю к лицу. Мне кажется, он хранит Ее запах – легкий, нежный, немного похожий на запах голубых цветов, которые растут по берегам ручьев. В общем, я то и дело совершаю такие поступки и испытываю такие эмоции, которым нет никакого разумного объяснения.

Клянусь, я пытался сбросить с себя это наваждение. Все равно ведь без толку – что я для Нее? Хотя по возрасту мы ровесники, на самом деле Она старше. Добрее, мудрее, отважнее. Какая Она смелая, а? Одна, без какой-либо защиты, безо всякой надежды уцелеть, если дело обернется плохо, отправилась Каменный Город, в самое логово пауков, в тот момент, когда они клокотали от ненависти к нам. Мне кажется, я бы так не смог. Да что там кажется – я просто уверен в этом. А Она смогла. В общем, Она во всех отношениях гораздо лучше меня. Это не говоря уж о внешности. Она – красавица, хотя кое-кто, я знаю, думает иначе. Ну, дураков, как известно, всегда хватает.

Да, Она красавица, а я… Я даже дошел до того, что сегодня долго разглядывал себя в зеркало, намочил и пытался разгладить свои дурацкие кудри, мелкие и жесткие, как у дикарей, и всерьез обдумывал, не постричься ли мне у робота-парикмахера. И чем больше я на себя пялился, тем больше меня тоска брала. Нет. На такого урода Она, конечно, и не взглянет. То есть, взглядывать-то Она каждый день взглядывает, потому что добрая, а я не могу удержаться и верчусь у Нее под ногами, но это совсем не тот взгляд, который я имею в виду. Точно таким же взглядом Она смотрит на какую-нибудь птичку или бегущие по небу облака. Вот на Скалли Она смотрит иначе – с любовью и нежностью. Я даже дошел до того, что завидую ему. Но, завидуй не завидуй, а мне до Скалли далеко.

Клянусь, я пытался убедить себя, что все это глупости. Я же человек разумный, так? Рациональный, как говорит Цекомп. А раз так, значит, должен понимать. Да, в мире есть вещи, на которые приятно смотреть, есть звуки, которые приятно слышать, но это вовсе не повод, чтобы сходить с ума.

Сегодня ты видишь или слышишь их, а завтра нет, но все равно спишь спокойно и не мечешься в ожидании, когда это произойдет снова. В мире ведь столько интересного. Нет одного, займешься другим. Какой смысл в том, что днем и ночью мечтать непременно хотя бы раз в день встретиться именно с этим человеком, а не с каким-нибудь другим? Просто постоять рядом, послушать голос или, если повезет, сделать что-то для него. Да, соглашался я сам с собой. Смысла – ни малейшего, но… До чего же волнующе и приятно.

Все это и многое другое я говорил себе снова и снова, а потом оказывалось, что я стою там, куда вовсе и не собирался идти, и высматриваю, не покажется ли Она.

В общем, я влип. Но зато, по крайней мере, теперь мне известно, что это такое. Сладкая отрава. Незримая цепь. Горе и радость вперемежку.

Кстати, о цепях. Я даже дошел до того, что не знаю, радоваться мне или огорчаться, что завтра утром мы отправляемся в свое первое путешествие. Я так мечтал об этом – и вот, пожалуйста. Ну, не безумие ли?

Нет, определенно, нужно как-то немного… успокоиться, что ли? Жизнь-то продолжается. И какая! Все, все, все, хватит ныть. Попробую поговорить о чем-нибудь другом.

Мы летим на остров Керна, так он называется на старых географических картах. Антар уже летал в те края на разведку и говорит, что вроде бы на самом этом острове никого нет, хотя он видел какие-то древние развалины. Он рассчитывает устроить на острове Керна нашу временную базу. Дело в том, что оттуда рукой подать до атолла Пальмира, а именно он – главная цель этого нашего похода. Им мы и займемся после того, как обследуем остров Керна.

Мы – это, конечно, отряд Антара. Теперь нас осталось всего семь человек. С Бруно Антар решился, наконец, распрощаться. И правильно, я считаю. Ну, как можно отправляться в рискованный поход с человеком, которому не доверяешь? Антар поступил с Бруно очень даже благородно. Не стал поднимать шума, никому ничего не рассказал. Просто предложил Бруно самому уйти. Хотя ребята, конечно, догадываются, что тут дело не чисто. Лала не раз пыталась у меня выпытать, что произошло, но я, понятно, молчу как рыба. Слово Антару дал, да и сам понимаю, что о таких вещах не болтают.

Бедняга Ален тоже не летит с нами. Он превратился в несмышленого ребенка, который заново учится самым простым вещам – ходить, есть и говорить. Зато теперь он ничего не помнит о случившемся, и это хорошо, иначе не представляю себе, что бы с ним стало. Легко ли осознавать, что ты погубил двенадцать ни в чем не повинных человек? Пусть даже и не по собственной воле, не отдавая

себе в этом отчета? Легко ли смотреть в глаза их родным и друзьям? А в таком состоянии, как сейчас, он может смотреть в глаза кому угодно, ничуть не смущаясь и не чувствуя за собой никакой вины. И взгляд у него такой открытый, такой детский.

После того, как господин Аликорн заключил с Королевой Моок договор о мире, она приказала Эрритену найти и «освободить» Алена. Так она выразилась. Если кого мир между людьми и пауками совсем не обрадовал, так это Молчуна. Узнав о том, что произошло, он весь прямо перекосился от злости. Однако не решился осмелиться ослушаться свою Королеву. Когда закончился тот достопамятный разговор между Нею и Королевой Моок, а потом между той же Королевой и господином Аликорном, Молчун полетел в город вместе с ними. Едва спидер опустился на землю, он уверенным шагом направился к скале Веревка. Как будто каким-то непонятным образом был связан с Аленом и знал совершенно точно, где тот находится.

Самое интересное, что я хорошо помнил то место, где, как выяснилось, спрятался Ален. Я сам там был, когда мы его искали, но ни я, ни кто-нибудь другой из нас не обратили внимания на узкую щель, через которую, казалось, человеку-то и пролезть невозможно. А вот Ален сумел. Эта щель вела в крошечную пещеру, где он и уснул. Молчун остановился перед щелью и сделал знак – дескать, полезайте. До разговоров с людьми он так ни разу и не снизошел. Ну, наши вытащили Алена из пещеры – даже это не заставило его проснуться – и положили на пол у ног Молчуна. Тот достал из сумки небольшой шарик, положил его на прижатые друг к другу ладони, уставился на Алена и вдруг…

Я сам там не был, другие рассказывали. Причем, что интересно, все по-разному. Как будто вспыхнул нестерпимо яркий свет, совершенно беззвучно (или ударила молния и грохнуло так, что скала затряслась), и на какое-то время все ослепли. А когда снова смогли видеть, шарик на ладонях Молчуна стал гораздо больше и теперь излучал серебристое сияние (красноватое, голубоватое).

Видно, он жег Молчуну руки, потому что тот кривился, точно от боли, и перекатывал его с одной ладони на другую. Сияние постепенно слабело, но когда Молчун достал из сумки кувшин и бросил туда шарик, от кувшина тоже стало исходить похожее сияние, хотя и едва заметное. Молчун заткнул кувшин костяной пробкой, убрал его в сумку и направился к выходу, даже не взглянув на Алена.

Тот, между тем, уже проснулся, приподнялся на локтях и удивленно таращился по сторонам. Выглядел он ужасно. Изо рта текла струйка крови, ресницы, брови и часть волос опалило, да и все лицо выглядело так, точно он упал головой в костер. Рубаха превратилась в почерневшие лохмотья, на груди багровело пятно, похожее на след от подошвы. Ален никого не узнавал и ничего, совсем ничего не помнил.

Его отнесли домой. Вдова Жанна вместе с двумя своими ребятишками перебралась к нему, так что сейчас есть кому за ним ухаживать. Антар возил Алена на остров Пятницы, где его осмотрел робот-врач. Он сказал, что для Алена существует

только один вариант – начать жизнь сначала, заново пройти путь от ребенка до взрослого. Если, конечно, сумеет. Пока Ален если и отличается от сыновей Жанны, то лишь в худшую сторону. Как будто он их младший брат. Не столько ходит, сколько ползает, ест ужасно неаккуратно и не говорит. Ну, почти не говорит, несколько слов он все же освоил. Жанну называет «мамой», так же, как и мальчишки. Он очень похудел, но выглядит вполне довольным жизнью. И все же – жуткое зрелище, по правде говоря.

И еще с нами не летит Трейси, сестра Антара. Она вступила в отряд только ради того, чтобы убивать пауков, путешествия ее не интересуют. Ну, а раз война закончилась, Трейси и вернулась домой. Если честно, я предпочел бы, чтобы осталась она, а не Лала. У этой не язык, а нож острый. Или даже змеиное жало. И все подмечает, все, даже то, что ее совершенно не касается. А как закатывает глаза, как ехидно поджимает губы… Тьфу!

Пару раз Трейси навещала Кайла, того самого, которого какой-то паук парализовал своим ядом. Кайл лежит в больнице на острове Разочарования и уже начал идти на поправку, но дело продвигается медленно. Говорит он невнятно, движется неуверенно, с трудом. И все равно, вид и у него, и у Трейси на диво довольный. Я теперь частый гость на острове Разочарования и однажды видел, как они сидят в плетеных креслах во дворике больницы, разговаривают и смеются или просто смотрят друг на друга, на океан, на небо, а потом опять друг на Друга…

Теперь, когда я сам «болен», распознать знакомые симптомы для меня не составляет труда.

Стоило мне вспомнить о моей «болезни», как возникло нестерпимое желание увидеть Ее. Сейчас, сейчас я допишу и полечу на остров Разочарования. Мы погуляем со Скалли, Она будет читать мне свои любимые стихи, рассказывать о виртуальном мире, о своем друге Чипе, который там обитает. А я…

Я, в основном, буду молчать, и таять, точно восковая свеча, и терзаться мыслью о том, что завтра меня уже здесь не будет. И послезавтра, и еще много-много дней подряд.

При одной мысли об этом меня такая тоска берет, просто ужас. Может, остаться?

И не увидеть своими глазами другие острова, иную жизнь? Упустить возможность принять участие в новых приключениях? Лумпи, дружище, ты точно спятил.

Не забыть сделать Ее голопортрет. Тогда я смогу увезти с собой кристалл, и в любой момент, как только пожелаю, Она предстанет передо мной, точно живая.

Если самое худшее, что со мной может случиться, это любовь, я и впрямь везунчик, как предсказывала прабабка Алис. Так что – вперед, Лумпи! Все еще только начинается.