Текст книги "Жертвенник"
Автор книги: Ширли Рейн
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
Мы привезли Алена в город, и все встречали нас, как героев. Отец чуть в обморок не хлопнулся, когда узнал, во что я ввязался на этот раз, а мать ничего, только пальцем у виска покрутила. Вообще-то она молодец, всегда меня защищает, когда я что-нибудь затеваю. Другие, чуть что, сразу шум поднимают. Ах, Лумпи такой, Лумпи сякой, озорник, безобразник, неслух. Ну, и прочее в том же духе. И только одна она понимает, что у меня на уме вовсе не баловство.
Дед вцепился в меня, точно клещ. Без конца выпытывал подробности и ворчал, что, дескать, мы все делали неправильно. Надо было так, а не эдак. Известное дело, задним умом все крепки. Знаю я его – сейчас ворчит и ругается, а потом, пыжась от гордости, будет рассказывать дружкам, какой у него замечательный внук. Ну, прямо весь в деда, то есть, в него.
Ближе к вечеру господин Аликорн созвал всех на площадь около церкви и сообщил, что пауки предлагают нам мир, а пока Антар заключил с ними перемирие на неделю. Даю вам сроку три дня, сказал он, чтобы хорошенько обдумать, будем мы заключать с ними мир или нет. Как все решат, так и поступим. И кто считает, что да, будем, те подготовьте свои предложения насчет того, как этот мир надежно обеспечить и защитить. Какие, значит, условия включать в договор.
Выступали и другие. Большинство не хотят воевать, но сомневаются, можно ли паукам верить.
Еще господин Аликорн сильно возмущался тем, что некоторые без охраны покидают город, а когда люди пропадают, ему не сообщают об этом. Никогда не видел его таким сердитым. Перемирие перемирием, сказал он, но никто не должен выходить за пределы просеки. Это приказ. Мы пока не знаем, хотят пауки на самом деле мира или это просто какая-то хитрая уловка с их стороны. Раз вы избрали меня, значит, извольте слушаться. Если же и дальше будет продолжаться так, как сейчас, я сложу с себя обязанности мэра, потому что в таких условиях не могу обеспечить вашу безопасность.
Не пойму, с чего бы это господин Аликорн так разволновался? Ну, Ана где-то пропадает вот уже второй день, так ведь она опытная охотница, во всяких передрягах не раз бывала. Наверняка с ней все в порядке. Ну, Кайла какой-то паук подкараулил в лесу за просекой, впрыснул ему яд и затащил в кусты; так ведь это произошло еще до перемирия. Теперь, я думаю, ничего подобного не случится. Теперь они будут сидеть за ущельем Вздохов и носа к нам не покажут. Зачем им это, раз они сами предложили перемирие? Вряд ли господину Аликорну стоит беспокоиться о том, как бы кто-то не вышел за пределы города. Пустая трата времени. Лучше бы думал, как правильнее составить договор с пауками. Где будет проходить граница, как ее охранять, что делать, если кто-то нарушит ее, и все такое прочее. Тут есть над чем голову поломать.
Антар, по счастью, вовсе не собирается распускать свой отряд, как я поначалу опасался. Напротив, хочет воспользоваться перемирием, чтобы как следует натаскать нас. С завтрашнего дня мы будем усиленно тренироваться и изучать все, что есть в подземной лаборатории – компьютер, остальную технику, историю и многое, многое другое.
Это хорошо, это правильно. Мало ли как дело повернется? Одно мне не нравится – что в отряде есть девушки. Какой от них прок? Только и умеют, что насмехаться да капризничать. Ладно, переживем как-нибудь.
И вообще, это все пустяки. Я, конечно, имею в виду не то, о чем говорил господин Аликорн, тут дело серьезное, кто спорит. Я про девушек.
Вот теперь я, наконец, добрался до сути того, что меня по-настоящему волнует. Случилось еще кое-что, о чем мне даже думать неприятно, не говоря уж о том, чтобы рассказать Антару или еще что-то предпринять. Но никуда не денешься. Я понимаю – просто промолчать было бы неправильно и даже опасно. Черт, на этот раз мне, кажется, и в самом деле «повезло».
Вскоре после того, как мы прилетели сюда, Цекомп показал мне голозапись, которую он сделал через мои «глазки». Не всю, конечно, я тогда для этого слишком устал. Ничего, решил я, потом посмотрю как следует. От начала до конца и, наверно, не раз. Кстати, потрясающая штука. Маленькие фигурки движутся, точно живые, и все остальное тоже видно отлично; все, на что смотрел я сам. При желании можно увеличить изображение и разглядеть любую деталь.
Но сейчас речь не об этом. Когда я просматривал голозапись, Цекомп обратил мое внимание на тот момент, когда мы тянули жребий, кому оставаться в спидере. Тогда, рассчитывая на свою везучесть, я хотел первым попытать счастья. Однако Бруно, почти оттолкнув меня, вытянул шарик раньше всех, посмотрел на него и бросил обратно, скорчив недовольную рожу. Все мы, ясное дело, решили, что ему достался черный. Я ничего такого особенного при этом не заметил, ни тогда, когда все это происходило на самом деле, ни потом, просматривая запись. Не то что Цекомп. Он остановил и увеличил изображение в тот момент, когда Бруно смотрит на свою ладонь, в которой лежит шарик. И вот тут стало отчетливо видно, что Бруно держит в руке вовсе не черный, а белый шарик! Я просто глазам своим не поверил. Забормотал что-то невразумительное, вроде того, что, может, Бруно просто ошибся? А потом, как дурак, спросил Цекомпа, что, по его мнению, все это означает.
– Ты не понимаешь? – удивился он. – Это может означать только одно. Что Бруно…
И тут до меня, наконец, дошло. Клянусь, я аж весь взмок.
– Что Бруно трус, ты хочешь сказать? Или, хуже того, предатель?
– Ну, предатель, это, наверно, слишком сильно сказано. Да предатель и действовал бы по-другому, – ответил Цекомп. Тут я и сам понял, что он прав.
– Скорее, первое.
– Но как такое может быть? У меня просто в голове не укладывается. Ведь Бруно по доброй воле вступил в отряд, никто его туда силой не тащил, не принуждал…
– Откуда тебе это известно? – спросил Цекомп. – То есть, наверняка принуждение в прямом смысле этого слова места, конечно, не имело. Но, может быть, все происходило как-то так, что Бруно было просто неловко отказаться? Знаешь, как это бывает? Приятель затевает что-то интересное, но опасное и говорит, дескать, пошли со мной. Или тебе слабо? Ну, кто откажется, услышав такое? А потом, когда доходит до дела, тут-то и выясняется, кто сильный духом, а у кого, извиняюсь, кишка тонка.
– Все знают, что Бруно ненавидит пауков, – продолжал настаивать я. – Они ни за что, ни про что сожрали его мать и деда…
– Так-то оно так, но страх, знаешь ли, обладает той особенностью, что может перевесить все другие переживания, каким бы сильными они ни были. Если человеку удается справиться с собой и преодолеть его, тогда все в порядке. Если же нет… Причем учти. Страх – это не столько недостаток, сколько болезнь.
– Скажешь тоже, болезнь, – фыркнул я.
– Да, да, именно болезнь, – продолжал Цекомп. – Для нее даже есть специальное название или, точнее, целый класс названий – фобии. Я знавал нескольких прекрасных людей, которые ничего не могли поделать со своими фобиями – страхом высоты, к примеру, или боязнью замкнутого пространства. Тут борись, не борись, толку не будет. Страх оказывается сильнее тебя. Но вернемся к нашему случаю. Очень часто человек даже не подозревает о том, что он трус, пока не столкнется с угрозой для своей жизни. Не какой-нибудь пустяковой, конечно, а по-настоящему серьезной и совершенно реальной – вроде, скажем, той, которая нависла над вами в этом походе. Угрозы оказаться в лапах у пауков и, возможно, быть даже сожранным ими заживо…
Цекомп, наверно, и дальше разглагольствовал бы на эту тему, но внезапно у меня возникло чувство… недоверия, что ли? Слишком уж складно у него все получалось.
– Откуда тебе все это известно, Цекомп? Ты-то сам ведь не… – я замолчал, почему-то не в силах произнести последнее слово.
– Не человек, ты хочешь сказать? А замолчал, потому что боишься обидеть меня? Напрасно. Тут нет повода для обиды. А вот чего я терпеть не могу, так это глупых вопросов. Стыдно, Умник, с твоей-то головой. Ну, подумай сам. Меня спроектировали и создали люди, меня обучали люди. Я служу людям и за свою долгую жизнь общался со столькими людьми, что было бы странно, если бы я не знал о них все, что можно и даже что… нельзя. Я и сам стал почти человеком; разница лишь в том, из чего и каким способом я сделан. Но эта разница не столь уж существенна, по-моему. Для мыслящего существа. Как ты считаешь?
Я пожал плечами. Внезапно на меня навалилась ужасная усталость.
– Что же делать, Цекомп? Этого ведь нельзя просто так оставить, верно?
– Сейчас тебе нужно прежде всего поспать, друг мой. А потом… Болезнь там или не болезнь, но сражаться или даже путешествовать бок о бок с человеком, на которого нельзя положиться, дело очень рискованное. По-моему, у тебя есть только два выхода. Или рассказать обо всем Антару…
– Ты что, спятил? Я не доносчик!
–… или набраться духу и поговорить с самим Бруно. Если начнет артачиться, продемонстрировать ему голозапись. И предложить под каким-нибудь благовидным предлогом уйти из отряда добровольно, пообещав, что в этом случае ты никому ничего не расскажешь… Все, все, все, ложись, дружок. Нет никакой необходимости ломать себе над этой задачкой голову именно сейчас. У тебя еще будет время все хорошенько обдумать и принять решение.
Ну, я и вправду лег и уснул. Проснулся уже ближе к ночи, и первая моя мысль была о Бруно. Сел, записал все это. Думал, может в голове прояснится, и я смогу на что-то решиться. Ни черта подобного.
Не хочется обижать Бруно. Не хочется причинять ему боль. А ему, конечно, будет и больно, и обидно, когда он поймет, в чем его обвиняют. Да еще кто? Какой-то сопляк, мальчишка.
Не хочется, чтобы он считал меня своим врагом. А это тоже обязательно так и будет – он никогда, никогда не сможет забыть, что я знаю. И, скорее всего, потеряет покой, станет все время опасаться, что я разболтаю другим о его позоре. Несмотря на все мои обещания.
Еще меньше хочется рассказывать обо всем Антару. Действовать за спиной у Бруно. Доносить. Как ни крути, это именно так и называется.
Это с одной стороны. Но с другой… Цекомп, как всегда, прав. Если я промолчу, и все останется, как есть, в следующий раз дело может обернуться гораздо хуже, и не для меня одного.
Что же делать?
Не помню, чтобы я когда-нибудь вот так раздумывал и колебался, не в силах принять решения. Черт, может у меня теперь тоже какая-то фобия?