Текст книги "Снежное пламя"
Автор книги: Ширли Грин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)
– Да, я сейчас вам верю. Не понимаю, почему вы рассердились. Вы только что дали мне серьезные основания, чтобы верить вам.
– Почему-то мне не потребовалось уймы фактов и подробных доказательств, чтобы поверить вам, мистер Магнуссон. Я почти сразу увидела в вас порядочного человека, на которого можно положиться. А вы до последней минуты и не думали доверять мне, я для вас по-прежнему оставалась неразборчивой в средствах журналисткой, которая пробралась в ваш дом с риском для собственной жизни, чтобы заполучить сенсационный материал. Вы не верили, что я…
– О, да, конечно! Зато мы оба теперь можем успокоиться и радоваться тому, что узнали друг друга. Теперь мне известно, что Роджер – ваш двоюродный брат…
– Я же вам доверяла!.. – твердила обиженным голосом Кристина.
– Не надо больше сердиться, – сказал он умиротворяюще, – может быть, вам просто не пришлось испытать в жизни столько разочарований, как мне.
Но все еще рассерженная Кристина опустила взгляд на шахматную доску и быстро двинула вперед ферзя.
– Шах!
Джастин взглянул на доску и закрыл короля конем.
– Моя жизнь не была сплошным праздником, мистер Магнуссон.
Кристина сделала ход слоном.
– Шах, – повторила она. Он ладьей съел ее слона. Она же теперь играла очертя голову, сама не зная почему. Кристина понимала одно: сидеть с ним рядом и хладнокровно переставлять фигуры, взвешивая каждый ход, ей не по силам Его близость сводила ее с ума. Она начала метаться: то ей хотелось отодвинуться от него как можно дальше, то наоборот, приникнуть к нему, ощутить его сильное, литое тело.
Не отрывая взгляда от доски, она сделала ход пешкой. Джастин решительно двинул своего коня.
– Шах!
Кристина вгляделась в расстановку фигур:
– Да, все правильно, вы выиграли.
– Я не сказал «мат». Я сказал «шах».
– Глупая игра. Я сдаюсь. Джастин взглянул на нее и улыбнулся.
– Сдаетесь?
Кристина огорчилась. Она предвидела его комбинацию, но это не имело никакого значения. Ей не хотелось играть, она была слишком взвинчена. Кристина не могла внимательно следить за передвижением фигур на доске, чувствуя, как смотрит на нее Джастин.
А она не могла оторвать взгляда от его освещенной груди. Огонь, пылающий в камине, освещал обнаженный торс мужчины, к которому ее неудержимо влекло. Это было какое-то изнуряющее душу и тело наваждение.
– А вот теперь действительно мат, – сказал он торжествующе.
– Да, вижу.
– Не хотите ли сыграть еще партию? – спросил Джастин.
Глаза его в отсветах алого пламени казались необычно яркими. Его гладкая кожа отливала темной бронзой.
– Нет.
Всем своим существом Кристина ощущала исходящее от него тепло и наслаждалась этим чувством. Джастин же внимательно наблюдал за ней, за каждым ее движением.
– Не хотите ли посмотреть фильм? – от растерянности Джастин не знал, что еще предложить.
– Нет!
Он как-то стыдливо улыбнулся. Глаза его отливали синевой и казались немного грустными.
– А может быть, хотите заняться любовью? – спросил он неуверенно.
Кристина онемела: с такой обескураживающей простотой было сделано это рискованное предложение…
Улыбка Джастина оставалась печальной, но глаза умоляли… Дрова в камине по-прежнему трещали.
Ей следовало сказать «нет». Это было бы так просто.
Но ей хотелось того же. Это была ее мечта, которая томила ее почти с того самого мгновения, как она увидела Джастина, очнувшись в его спальне.
Отставив в сторону шахматную доску, Джастин поднялся. Не отводя от нее глаз, приблизился к ней, осторожно ступая по мягкому ковру.
Положив руки на ее плечи, он опустился на голени и зарылся лицом в ее волосы, и потом она почувствовала, как его губы мягко касаются мочки ее уха.
– Не волнуйтесь, – сказал он тихо, – За вами еще остается право сказать «нет».
Право сказать «нет»… Этого она не скажет, подумала Кристина.
Она почти не знала Джастина, и он ей признался, что его до сих пор подозревают в убийстве.
И тем не менее, она ему верила. И она желала его…
Горячие, нежные поцелуи осыпали ее шею, дразнили мочку уха… Зачарованная Кристина сидела неподвижно, не сопротивляясь его ласкам.
– Кристина! – прошептал он севшим от волнения голосом.
Она крепко обвила шею Джастина руками. Он приподнял ее лицо и заглянул в глаза.
– Да! Именно этим я хотела бы заняться, – сказала она. – Именно этим!
Новый поцелуй – дерзкий, страстный, вызывающий в ней доселе неизведанные сладострастные ощущения.
Она не встречала в своей жизни мужчин, подобных ему, никогда ни в ком не ощущала такой неудержимой, полыхающей страсти.
И весь этот вихрь чувств разбудил в Кристине один его поцелуй. Его губы играли с ней, то удаляясь, то снова прижимаясь к ее губам, каждый раз даря ей новое, неведомое ранее наслаждение.
Белый бархатный халат упал с плеч, открывая все тело для поцелуев, когда она осталась обнаженной, распростертой на белом бархате. Джастин поднял ее на руки.
Глаза их встретились.
– Пойдем наверх, – не допуская никаких возражений, сказал Джастин. – Не хочу, чтобы в самый первый раз мы любили бы друг друга на полу.
– Какое это имеет значение? – удивилась Кристина, которой было все равно, где он будет обладать ею.
– Имеет. Для меня.
По-видимому, и в самом деле имело. Он нес ее по лестнице, а она не отрываясь смотрела в бездонную синеву его глаз. И верила ему! И была права. Она хотела знать о нем все, и ничто не могло бы поколебать ее веры в Джастина.
В спальне он положил ее на черные атласные простыни, ласкающие кожу. Это необычное черное шелковое ложе еще больше возбуждало ее.
Она услышала звук расстегиваемой молнии, джинсы оказались на полу, а сам он – рядом с ней. Он сомкнул ее в объятиях, и они переплелись как лианы на сбившихся темных как ночь простынях. Он опять начал осыпать ее поцелуями, тело Джастина прижалось к ее телу, он неистово ласкал ее, и Кристина почувствовала, как она тонет в черноте атласа. Его покрытая мягкими кудрями волос грудь дразнила своим прикосновением ее упругие груди, их бедра тесно сомкнулись, и между ними она ощутила трепещущую мощь его мужского естества.
Но и теперь он продолжал целовать ее – бесконечно и ненасытно. А потом поцелуи прекратились, и взгляд остановился на ее обнаженной фигурке, и он чуть отстранился от нее. Он провел пальцем непрерывную линию от изгиба ее губ по высокой тонкой шее и ниже – по всему стройному телу, он гладил ее груди с набухающими от его прикосновений сосками, к которым он жадно припадал ртом… Он гладил ее спину, подтянутый живот, медленно приближаясь к темному треугольнику между бедер… И вот она уже задохнулась от его желанной и все же неожиданной смелости, подавленная новой волной сладостных ощущений, постепенно впадая с ним в единый ритм томительных движений.
Она уже не шептала его имя – оно громко срывалось с ее уст, и вдруг он приподнялся над ней и увидел глаза Кристины – любящие, подернутые поволокой и все еще что-то вопрошающие…
Он сжал ее в объятьях изо всех сил, нежно шепча: «Кристина!». Джастин застонал от переполнявших его чувств, припал губами к трепещущей жилке на шее, и снова начал повторять ее имя.
Кристина в ответ заключила его в свои объятия, прижимаясь все сильнее и ближе. «Пожалуйста…» – молила она, зарывая пальцы в его волосы, соскользнув на спину… такую обвораживающую… даже если просто к ней прикасаться.
Его руки снова опустились, касаясь мягких влажных лепестков ее сокровенного лона, бережно лаская их. Поймав ее жаждущие соития глаза, он овладел ею. Она содрогнулась от счастья полного соединения с ним, и весь мир перестал для нее существовать…
За окном выла метель, и падал снег. А их сжигало чистое пламя страсти.
Кристина тонула в шелке, погружалась в его черноту неудержимыми порывами его тела… наступил момент, когда у нее уже не было сил ни двигаться, ни касаться его, а только смотреть и смотреть в синие глаза…
А потом их сплетенные тела, казалось, охватило внезапной новой неудержимой волной страсти. Она с готовностью откликалась на каждое его движение, ее бедра чутко двигались в лад с его телом, задыхаясь, она повторяла его имя. Джастин схватил ее руки, их пальцы соединились, его тяжелое тело возносилось над ней, все глубже проникая в ее женское естество.
Кристина почти теряла сознание от этих сладостных мук. Вдруг он словно взорвался внутри нее, и мириады звезд вспыхнули на черном бархате зимнего неба. Буря острейших ощущений и чувств заполнила ее существо… а потом все вокруг покрылось непроницаемым мраком.
Кристина закрыла глаза, отдаваясь последним содроганиям. Она боготворила мужчину, подарившего ей небывалое наслаждение земной любви.
Джастин лежал рядом с ней, и когда она открыла глаза, мир все еще оставался черным. Мир черного шелка. Ощущение, которое Кристина не забудет до конца своих дней.
Джастин коснулся ее подбородка, и она подняла свой взгляд к нему. Он нагнулся, легко касаясь ее губ своими. Синие глаза с восторгом пробежали по ее прелестному телу.
– Это было куда лучше, чем играть в шахматы, – только и мог сказать Джастин.
Увидев, как щеки Кристины залил румянец смущения, он засмеялся и поцеловал ее еще раз.
– Джастин… – обратилась к нему обессиленная, но счастливая женщина.
– Я тебе сказал, что ты ослепительно красива, а? – спросил он с нежностью.
Кристина улыбнулась, смущенно опуская ресницы. Он и в самом деле оказался редким по своей предупредительности и гостеприимству хозяином. Даже сейчас, после всего, что произошло, он старался, чтобы она чувствовала себя как можно лучше. Но она и без его усилий чувствовала себя особенно уютно, потому что оказалась в одной постели с ним по своей воле – скорее, непреодолимому желанию.
– Ты знаешь, – сказал восторженно Джастин, – что ты прекрасна на этом черном атласе?
– Я знаю, что ты неотразим на фоне черного шелка, – ответила она, успев соскучиться по его прикосновениям и ласкам.
Он был так божественно гармоничен, что это приводило ее в состояние какого-то экстаза… Развитая, играющая мускулами, с кудрявой порослью грудь, такая восхитительная на ощупь. Стройные сильные ноги – мускулистые, с железными икрами. Прекрасной формы руки – с удлиненными тонкими пальцами. Видно, природа особенно постаралась, создавая такого совершенного мужчину.
– Твои темно-синие глаза на черном фоне волшебны, – вновь заговорила Кристина.
– В самом деле?
– Да.
– Ты невероятная женщина!
Он казался очень серьезным. И, главное, искренним. И это было так важно для нее.
– Ты часто… говоришь так? – спросила она.
Она хотела только искренности, чтобы они до конца могли быть близки, без единого намека на сомнения. Но быть ближе, чем только что… Это казалось почти невозможным.
– Никогда и никому прежде, клянусь тебе! – ответил Джастин.
– Никогда и никому? – переспросила Кристина.
– Никогда и никому, – торжественно повторил Джастин.
Подняв ее руку, он поцеловал самые кончики ее пальцев, прошелся по ним языком, и она, кожей рук почувствовав его дыхание, содрогнулась от нового приступа страсти.
– Согласись, – взмолился он, – что это куда лучше игры в шахматы.
– Это в миллион раз лучше игры в шахматы, – подтвердила она.
– Отлично, – сказал Джастин, медленно опускаясь на ее хрупкое, разомлевшее тело. – Хочешь сыграть ее одну партию?
– В шахматы?! – с притворным возмущением спросила Кристина.
Джастин не ответил, но она хорошо знала, что не о шахматах идет речь. Потому что он уже целовал ее…
А значит «игра», на которую он намекал, уже возобновилась…
Глава 5
На следующее утро отключилось электричество.
Благодаря маленькому, работающему от батареек телевизору, Джастин и Кристина могли воочию убедиться, как неистовствует разыгравшаяся стихия. По всей Новой Англии бушевала снежная буря, занося дома и дороги. Даже старожилы не могли вспомнить такой свирепой и продолжительной метели.
– Еще несколько дней тебе здесь придется задержаться, – заметил, не скрывая своей радости, Джастин.
Кристина рассмеялась, довольная не меньше его. Гнев Божий, обрушившийся на побережье, для нее обернулся даром небес, оставив ее здесь наедине с мужчиной, желанней которого трудно было и вообразить.
Страна вечного блаженства, рай для прекраснодушных, шутила она про себя. Никогда в жизни она не была столь опрометчивой и легковерной: начиная с того, что без памяти влюбилась в почти незнакомого человека, ничего, по существу, о нем не зная. Но Кристина чувствовала себя счастливой. Она благословляла этот сладкий снежный плен. Ей хотелось, чтобы он длился вечно…
Они проснулись чуть ли не одновременно и бросились освежиться в верхний бассейн, где, поплавав, сидели, беспечно болтая ногами, а потом снова предавались любви… Скоро они проголодались, но их слишком захлестывали чувства, и наскоро полакомившись фруктами и сыром, они опять очутились у камина в гостиной. И там опять она со страстью отдалась ему.
Через какое-то время они вернулись в спальню к черным атласным простыням и там уснули как убитые. Проснувшись, Кристина увидела, что Джастин давно не спит и любуется ею. С нежностью погладив ее изящно очерченные губы, он удивленно спросил:
– Как это могло случиться, что ты до сих пор не была замужем? Мне кажется, толпы юношей должны были на всех перекрестках стреляться от неразделенной любви к тебе.
Кристина печально улыбнулась:
– Я была замужем. Три года. С тех пор прошло много времени, а мне кажется – целая вечность, не меньше.
– А в чем же было дело?
– Я бы сказала не «в чем», а «в ком», – с горькой иронией ответила Кристина. – Я была тогда молода и наивна, на все смотрела сквозь розовые очки: собиралась поступить в колледж, но мой будущий муж уже учился там, средств для супружеской жизни у нас не было. Я устроилась на работу с ночными сменами, а у него появилось много свободного времени для развлечений. Долгое время я простодушно верила ему, но однажды мне удалось вернуться с ночной смены немного раньше. Придя домой, я нашла его развлекающимся с незнакомой мне девицей – в нашей квартире. В нашей постели!
– И что ты сделала?
– Я покинула квартиру в два часа ночи. И прошла пешком пол Бостона, и больше не вернулась к нему. – Легкая тень грусти промелькнула по лицу Кристины. – Я ушла к матери. У меня чудесные родители. Никаких вопросов – раз пришла, возвращайся в свою прежнюю комнату и живи на здоровье. Я так благодарна им за это.
– Неужели все так просто? Никаких объяснений, естественных в подобных случаях попыток помирить дочь с мужем?
– Они сразу все поняли. В них сильно развита родительская интуиция и чуткость, – ответила Кристина. – Я пережила сильное потрясение. Обсуждать было нечего – все предельно ясно. Никогда больше я не смогла бы ему доверять. А если ты не доверяешь близкому человеку, то о каком счастье можно мечтать? – Она сурово нахмурилась, рассеянно поглаживая атласную простынь. – Не знаю, может быть, мы никогда и не любили друг друга, просто не умели любить. Иногда мне кажется, что мы влюбились в самую мысль о существовании влюбленности.
– И после этого разочарования ты мне поверила! – удивился Джастин.
Услышав эту реплику, Кристина посмотрела ему в глаза и сказала:
– У меня ни разу не возникало искушения чернить весь мир только потому, что мне не выпало счастье в браке. Мне повезло в жизни: я чаще сталкиваюсь с людьми порядочными и честными, чем с подлецами и предателями.
– Что ж, тебе и вправду повезло, – с непонятным для Кристины ожесточением произнес Джастин, – у нас с тобой несопоставимый жизненный опыт.
– И ты никому не веришь?
– Люди вечно ищут выгоды только для себя. И для достижения цели не гнушаются никакими средствами. Особенно женщины… и служители прессы.
Чувство вины сжало сердце Кристины. Она должна сказать Джастину всю правду о себе. Но для этого нужно уловить подходящий момент, так, чтобы не задеть его, по-видимому, еще не зажившие раны. Кристина догадывалась, что в прошлом он пережил трагедию. Скорее всего, его обвинили в том, чего он не совершал. Но с этим позорным клеймом ему приходится жить в своем вынужденном неприступном одиночестве.
Она-то ему поверила – вопреки страхам, вопреки обстоятельствам, которые складывались далеко не в его пользу.
Подперев голову рукой, Джастин продолжал рассматривать ее.
– После развода ты вернула себе прежнюю фамилию?
– Что? – рассеянно переспросила Кристина, углубившаяся в свои мысли.
– После развода ты вернула себе девичью фамилию?
– Да. Для меня это был вопрос принципа. Я бросила прежнюю работу, какое-то время мне помогали родители, я стала верующей. Возможно, я пыталась тем самым стереть все прошлое из памяти…
– К вашему сведению, мисс Кеннеди, вы, пожалуй, чересчур доверяете неизвестным персонам, подобным мне, – заметил Джастин.
– Доверяю, но отнюдь не первому встречному.
– Ты рискнула довериться мне! И это после того, как я пытался застрелить тебя из лопаты.
Кристина засмеялась и просто сказала:
– Я тебе верю, и ничего с этим сделать уже нельзя.
– Ты однажды уже ошиблась.
– С той поры моя интуиция крайне обострилась, и я больше всего полагаюсь на нее.
Джастин довольно рассмеялся и крепко сжал ее в своих объятьях.
* * *
Ночь прошла, на дворе утро, на душе – праздничное ощущение медового месяца. Позавтракав у камина приготовленными тут же тостами, Кристина и Джастин лежали, обнявшись, на диване, и лениво наблюдали за игрой огня в камине, как умиротворенно мигают свечи (день вновь выдался сумрачный), и не думали о времени. Им было спокойно, тепло и хорошо вместе. Отставив в сторону чашку из-под кофе, Кристина положила голову на плечо Джастина и подумала, что хотела бы никогда отсюда не уезжать.
И это притом, что она до сих пор ничего о нем не знает.
– Ты умудрилась не задать мне ни одного вопроса, – заметил Джастин.
– Разве я могу осмелиться! Ты оторвешь мне голову и вместе с нею закопаешь в ближайший сугроб.
– Ага, значит, я, по-твоему, все-таки способен на это! – шутливо заметил он.
– Да! – прямо сказала Кристина.
– Итак, ты поверила мне на слово. И это после всего случившегося, – недоумевал Джастин, погрузившись в глубокую задумчивость.
– Не знаю, что произошло в твоем прошлом, вероятно, тебе страшно до сих пор даже вспоминать об этом. Но почему обвинение пало на тебя?
– Ты в самом деле не знаешь, кто я? – спросил он.
– Нет, конечно. Ты хочешь сказать, что Джастин Магнуссон вовсе никакой не Джастин Магнуссон?
– Нет, я Джастин Магнуссон, – с трудом выдавил он. – Но в миру я известен под другим именем. В театральном и околотеатральном мире, скажем так.
– И кто же ты в театральном и околотеатральном мире?
– Там я известен как Джон Маунтджой.
Кристина в изумлении отшатнулась от него, но мгновенно в ее взгляде появилось выражение сочувствия и сострадания.
Джон Маунтджой…
Постепенно воспоминания всплыли в ее памяти: мелкие подробности она, естественно, забыла, но история с давним шумным скандалом запомнилась надолго. Не каждый день известнейшего драматурга арестовывают по обвинению в убийстве жены, особенно, если жену зовут Майра Бреккенридж, и она – популярнейшая современная звезда театра и кино.
«Убийство в загородном особняке!» – гласил один из крупных заголовков. И это – тот самый загородный особняк, где он, по одной из версий следствия, совершил убийство.
– О Господи! – произнесла Кристина.
– Ты и теперь продолжаешь верить мне? – спросил Джастин.
– Да, верю!
– Невероятно! Неужели такое может быть? – сказал он еле слышно, благоговейно касаясь ее пушистых волос.
Кристина была растрогана. Она чувствовала, как ее переполняют любовь и нежность.
– А разве может быть иначе? – проникновенно ответила она.
– Я так часто и жестоко обжигался в жизни…
– И я тоже, но, конечно, не так опасно, как ты…
– О, нет! Это несопоставимые испытания, – сказал он.
Джон Маунтджой…
Если бы она постаралась сопоставить некоторые выразительные детали, она, пожалуй, догадалась бы, кто был хозяином загородного дома. Обычно драматурги не столь часто привлекают внимание светской прессы – иное дело кинозвезды.
Но Джон Маунтджой и без того был любимцем журналистов и театральных критиков. Его первая пьеса, сразу ставшая бестселлером, была поставлена на Бродвее, когда ее талантливый автор еще только учился в Колумбийском университете. Каждая следующая его постановка получала не только восторженные отзывы профессионалов, но и встречала горячий прием у публики. Кристина припомнила один из отзывов об очередной пьесе, прочитанный ею лет пять-шесть назад: «Мистер Маунтджой дарит зрителю всю гамму человеческих переживаний. Вслед за актерами мы смеемся, плачем, боремся, потому что перед нами не ходульные персонажи, рвущие в клочья надуманные страсти, а живые люди из плоти и крови с их реальными проблемами и неистребимым чувством юмора».
Кристина видела его фотографии – в лучшем случае вполоборота: Джон Маунтджой избегал фотокамер и телеобъективов. На торжественных приемах в Бродвее по случаю премьеры новой пьесы на нем всегда был элегантный смокинг.
В джинсах и фланелевой рубашке, а тем более обнаженным, она его на снимках, разумеется, не видела.
А кроме того, Кристина была уверена, что он гораздо старше.
Она припомнила, как Джон Маунтджой торопливо, закрывая лицо руками, проходил в здание суда или выходил из него в ослепляющем свете софитов, нахальном блеске фотовспышек. Он ни разу не ответил ни на один вопрос многочисленных журналистов, чем выводил их из себя. В ответ на такое поведение последовал разнузданно-агрессивный тон прессы, освещавшей все запутанное дело прославленного драматурга.
Зато Майра Бреккенридж в их публикациях представала безукоризненным человеком, поразительной актрисой и редкой красавицей.
И она действительно была необычайно красива, не могла не согласиться Кристина.
– Если я не ошибаюсь, вы в недоумении, мисс Кеннеди? – с нескрываемой иронией спросил Джастин.
Одетый в одни джинсы, голый по пояс, босой, он сидел на диване, привычно поджав ноги, сложив руки между колен. Он казался спокойным и умиротворенным, но Кристина не могла отделаться от ощущения, что это безмятежное состояние было напускным. Он явно чувствовал себя в неловком положении и каждую секунду ждал любой неожиданной выходки с ее стороны.
– Вспомнили? – спросил он.
– Да. Еще бы. Я всегда любила твои пьесы, а больше всего «Силки для ночных птиц». К сожалению, я не успела посмотреть «Снежное пламя»…
Она вдруг испуганно замолчала: премьера «Снежного пламени» совпала со смертью Майры Бреккенридж, а поскольку актриса играла там главную женскую роль, пьесу сняли с репертуара сразу же после ее убийства.
Губы Джастина нервно дернулись, и Кристина глубоко пожалела о своей оплошности.
– Я не спрашивал, как ты относишься к моему творчеству, – сказал он равнодушно. – Не сомневаюсь, что если бы не скандал, ты бы едва ли вспомнила сейчас о драматурге Джоне Маунтджое.
Задетая за живое, Кристина оскорбилась.
– Только не надо обвинять меня в невежестве, – сказала она с обидой.
Джастин соскочил с дивана и нервно начал расхаживать по комнате. У камина он остановился, оперся локтем об его гранитную облицовку и, глядя на причудливо извивающиеся языки пламени, небрежно спросил:
– Ты любишь театр?
– Как можно не любить театр?
Наступила пауза, после чего Джастин раздраженно обратился к Кристине;
– Не очень-то ты испугалась. Почему? Меня ведь обвинили в том, что я задушил шарфом собственную жену.
Голос Кристины был таким же спокойным, как и ее взгляд.
– Тебя оправдали.
– За недостатком улик. Для подавляющего большинства людей это вовсе не оправдание.
– Это уже в далеком прошлом. Минуло целых четыре года…
– Пять, – поправил Джастин.
– Тем более, – заметила Кристина. – И вообще, все это не имеет значения, ведь ты сказал, что не убивал жены.
– Ты с такой легкостью готова поверить мне на слово? – тихо спросил он.
Да, именно так она и поступила, едва оказавшись здесь. Проснулась в чужой постели, на черных атласных простынях, голая, в полном смятении… И вопреки всему безоглядно поверила Джастину, почувствовав себя в полной безопасности. И вот сейчас он говорит о том, что, по убеждению многих, он своими руками задушил Майру. Своими руками…Сильными, крепкими руками (которые она теперь слишком хорошо знала) с длинными артистическими пальцами и широкой, мозолистой, доброй ладонью.
И обладатель этих честных, чистых рук – убийца? Кому только в голову могла прийти такая ересь!
– Ты не хочешь рассказать подробнее, что же произошло на самом деле?
– Если ты не собираешься ничего писать об этом, то хочу.
Боже мой! У нее и в мыслях не было ничего подобного! Но тут ее опять кольнуло чувство вины, но она едва сдерживалась от улыбки. Обязательно надо обо всем ему рассказать, и чем скорее, тем лучше… Но не сейчас. Она сделает это чуть попозже, думала Кристина.
– Я тебе уже рассказала о себе все, – с упреком заметила она.
Джастин помолчал.
– Развод – не убийство, – ответил он вызывающе.
– Да, совершенный пустячок! – обиделась Кристина, задетая его тоном, – Ты, однако, знаешь себе цену. Тебе никто не говорил, что ты законченный эгоист?
Она вдруг почувствовала, что нервы ее на пределе. Ей захотелось оказаться сейчас же как можно дальше от него. Эти неожиданные вспышки не оправданного ничем гнева начали пугать ее. Ведь только недавно они были исполнены такой нежности и доверчивости друг к другу.
Но как она могла осуществить свое желание, вызванное гнездившимся в ней страхом? Уйти в метель, в снежные сугробы и заносы? Отступать некуда, даже если случится самое неприятное, и он узнает, чем его гостья зарабатывает свой хлеб насущный. Поверит ли он тогда, что их встреча – чистая случайность?
– Не надо. Ничего не надо! – раздраженно, со слезами в голосе ответила Кристина. – Мне не интересны твои злосчастные тайны!
Кристина бросилась прочь от него… Но куда? Она и сама не знала.
– Кристина!
Она уже бежала наугад к лестнице, так что полы белого халата разлетались, точно крылья. Он поймал ее за рукав и заставил повернуться лицом к себе.
– Я все расскажу…
– Нет! – Она нервно смотрела на его руку, не пытаясь, однако, вырваться.
– Послушай, да какой бес в тебя вселился?
– Не хочу, чтобы ты был рядом! – заявила она. – Не хочу быть рядом с тобой, – вот и все!
Пальцы Джастина судорожно разжались, и Кристина, почувствовав, что она свободна, ринулась вверх по ступенькам, вбежала в спальню, села на кровать по-турецки, и без единой мысли стала смотреть на пламя в камине.
А потом без сил упала на черные простыни. Джон Маунтджой…
Кристина вздрогнула. Да, это была грандиозная сенсация месяца – если не года. Во многом потому, что она совпала с громким успехом «Снежного пламени». Закрыв глаза, Кристина попыталась восстановить в памяти хронологию событий. Премьера состоялась в канун Рождества – одна из новых телепрограмм усиленно рекламировала участие в ней Майры Бреккенридж, бесподобной Майры, красавицы Майры…
И в самом, деле – красавицы. Высокая, стройная, золотоволосая блондинка с огромными голубыми глазами. Она и Джастин были без памяти влюблены друг в друга…
Лицо Кристины помрачнело. Как раз в эти дни она официально оформила свой развод – перед самой премьерой «Снежного пламени».
Вздрогнув от нервного напряжения, она запахнула халат, встала и, приблизившись к огню, погрела ледяные руки. Затем подошла к зеркалу и пристально взглянула на свое отражение: серые глаза в обрамлении черных ресниц, правильный овал лица, черные волосы и – ни следа косметики. Идет ли все это «скромное великолепие» хоть в какое-то сравнение с блистательной Майрой Бреккенридж?
– О Господи! – воскликнула Кристина, осознав, что она ревнует к тени, пытается состязаться с призраком.
Чтобы как-то успокоиться, она стала расхаживать по комнате.
Почему она убежала сюда? Из страха? От того, что узнала, кто он? Что же должен почувствовать Джастин, когда узнает всю правду о ней? Но почему он не может довериться ей чисто по-человечески, не пытаясь узнать все подробности ее биографии?
– Кристина!
Двери спальни распахнулись, перед ней, стиснув руки, стоял Джастин. По его напряженной шее и опущенной голове видно было, как он расстроен.
– Кристина! – повторил он, на этот раз тише и мягче.
Она какое-то время молча глядела на него и внезапно, забыв обо всем на свете, кинулась к нему и замерла в его крепких, надежных мужских объятиях.
«Я люблю тебя…»
Эти слова чуть не слетели у нее с языка, когда она, счастливая, с облегчением прижалась к Джастину. Но разумно ли признаваться в любви человеку, которого, можно сказать, совсем не знаешь?
Джастин еще сильнее обнял ее, оторвал от пола, покачал на руках и медленно, необычайно бережно опустил на ковер.
– Если ты меня боишься – хотя бы чуть-чуть, я немедленно уйду и больше никогда тебя не потревожу.
– Я тебя не боюсь.
– Тогда почему ты убежала?!
– Я тебе как на духу поведала всю свою жизнь, – сказала Кристина. – А ты все воспринял так, будто это сущие пустяки…
– Я вовсе не говорил, будто твоя жизнь хотя бы на каплю представляется менее ценной, чем моя. Но признаться в неудачном браке и признаться в совершении убийства – не одно и то же.
– Не совершал ты никакого убийства, – сказала она.
– Ты полагаешь, что я его не совершал? Кристина улыбнулась.
– Не полагаю, а знаю.
– Откуда ты можешь знать?
– Я чувствую тебя, этого достаточно.
– Действительно, я не убивал. Тебе интересна эта история?
– Если тебе действительно важно рассказать о ней.
– Пожалуй, важно, – сказал он раздумчиво. – Кристина, извини меня, но когда я впервые увидел тебя, то не в силах был владеть собой. Я действительно ненавижу репортеров – всех без исключения. И пока ты не упомянула имени Роджера… Видишь ли, я не способен, по-видимому, доверяться кому-либо безраздельно, только лишь потому, что человек наделен обаянием. Я все это время продолжал считать тебя той настырной корреспонденткой, которая бестактно домогалась по телефону встречи со мной. Понимаешь, Кристина, когда против меня выдвинули такое страшное обвинение, пресса осаждала меня без всякого сожаления. Я бросил свою квартиру на крыше небоскреба в Манхэттене и прочно обосновался здесь. Но армада репортеров всех мастей ринулась за мной в эту глушь. И один расторопный репортеришка – из весьма уважаемой газеты – так спешил опередить других, что впопыхах задавил моего пса. После этого вся эта алчная стая газетчиков бесславно исчезла, но для бедняжки Джага все уже было кончено. – Глаза Джастина сделались стальными, но в глубине их Кристина видела затаенную боль. – Так что после всего этого мне трудно вести себя, как подобает здравомыслящему человеку, умеющему владеть собой, и ты это, к моему глубокому сожалению, испытала на себе.
Кристина была очень смущена. Ей надо было признаться ему всего лишь в одном – кто она по профессии, но теперь она боялась, что не осмелится назвать свою специальность.
