Текст книги "Упрямица"
Автор книги: Ширл Хенке
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 27 страниц)
Когда же лицо Ника, чуть приподнявшегося над лошадиной шеей, возникло перед его взором, он в суеверном ужасе побледнел. Выхватив пистолет из прикрепленной на бедре кобуры, он поспешно выстрелил, но, подброшенный вверх неожиданным прыжком коня, безнадежно промахнулся. Его преследователь подобрался еще ближе. Отчаяние заставило Варгаса задержать бег и расчехлить ружье, но, прежде чем он смог прицелиться, враг настиг его.
Они оба рухнули на землю, когда Ник на всем скаку перекинулся со своего коня на лошадь Мариано и вырвал ружье из его рук.
Земля, на которую они упали, была камениста и тверда, причем Ник оказался внизу и принял всю тяжесть падения на свое правое плечо. Варгас откатился в сторону, жадно ловя ртом воздух и шаря испуганным взглядом в поисках утерянного оружия. Но тут, несмотря на переживаемый им ужас, он все же вспомнил, что в пистолете у него еще есть несколько зарядов.
Со злобной гримасой он достал пистолет и выстрелил. Ник перекатился на левый бок, одновременно доставая свой револьвер. Два выстрела слились в один – Варгас промахнулся, Ник – нет.
Исцарапанный и почти бездыханный, с онемевшей после падения правой половиной тела, он, превозмогая нахлынувшее на него свинцовое оцепенение, попытался встать на ноги. Еще выстрел, теперь уже ружейный, прозвучал у него за спиной, и эхо прокатилось по холмам. Он ощутил тупой сильный толчок, знакомый ему после тех многих раз, когда его ранили.
«Это плохое ранение. Самое плохое из всех, какие я получал…»
Вновь падая на каменный панцирь старой испанской дороги, он увидел, как лейтенант Боливар Монтойа берет на прицел и стреляет в Германа Руиса. И убивает наповал. «Парень в самом деле получит повышение в чине после этой авантюры», – успел подумать Ник, теряя сознание.
Ему явилась Мерседес. Ее прекрасное лицо склонилось над ним. Но прежде, чем умереть, он страстно пожелал услышать, как она произнесет его настоящее имя.
– Николас… Ник… Ник…
22
Лусеро остановил коня и оглядел с вершины холма свою старую гасиенду. Обзор владений вызвал широкую ухмылку на его лице.
– Ты оказался трудолюбивым, братец мой.
Стадо тучных коров паслось неподалеку, а кораль был полон отличных на вид лошадей, явное потомство любимых еще дедом Лусеро андалузцев, которые в годы войны одичали.
Даже дом выглядел по-другому, обновленный свежей окраской и недавними пристройками. Хижины пеонов казались уже не такими убогими, их отремонтировали и частично перестроили.
Маленькое, но процветающее королевство – вот на что стало похоже Гран-Сангре.
– Жаль, что хуаристы отнимут все это, как они давно грозятся сделать, – мрачно пробормотал он.
Но это случится еще не сейчас, через год – не раньше. А пока у него есть кров и стол, и надежное укрытие, где можно наслаждаться жизнью пару месяцев до поры, когда Маркес наконец решит вызвать его в столицу.
Он тронул коня и проехал немного вперед, и тут до него донеслись радостные возгласы:
– Патрон вернулся!
Лица мужчин и женщин сияли при виде хозяина.
– Дон Лусеро!
Дети бежали рядом с его огромным черным конем, ожидая, что он поздоровается с ними, назовет каждого мальчика или девочку по имени, как поступал всегда в последний год.
Но он не обратил на них внимания.
«Итак, Ника нет дома, и эти дураки приняли меня за моего братца, который должен возвратиться из какой-то поездки».
Это открытие придало Лусеро еще больше самоуверенности. Его занимала игривая мысль – совершит ли такую же ошибку Мерседес? Заметит ли она разницу? Чертовски увлекательная игра. Интересно также, как сложатся ее отношения с Ником, когда он признается в обмане. И как все будут удивлены, узнав правду о забавном маскараде.
Конечно, Николас Форчун стал здесь хозяином и может вознегодовать по поводу возвращения законного наследника, несмотря на то что они братья и были когда-то товарищами по оружию. А в гневе Николас Форчун опасен. Ссориться с ним не стоит. Но что им делить? Неужели они подерутся из-за Сенси? Вероятно, ей, наоборот, покажется забавным спать с двумя внешне одинаковыми любовниками.
Мерседес услышала крики во дворе и уже была на ногах. Корзинка с рукоделием упала на пол, но она не стала ее поднимать. Отяжелевшая из-за беременности, она большую часть дня проводила теперь дома, слоняясь по комнатам, и часто присаживалась отдыхать. Ангелина уверяла ее, что живот еще вырастет ко времени, когда ребенок должен будет родиться, но Мерседес и так казалось, что он уже слишком округлился.
«Ты не можешь не выглядеть красавицей в моих глазах, потому что ты носишь в себе мое дитя»… Эти слова, когда-то им сказанные, вспомнились ей и смыли прочь все сомнения и страхи, как теплый дождь смывает остатки выпавшего снега.
Мерседес торопилась ему навстречу, и сердце ее билось радостно, и такой счастливой она, наверное, не была никогда.
Но что-то заставило ее остановиться в темной арке парадного входа и посмотреть внимательно, как он спешивается с коня. Со сдержанным сухим кивком он бросил поводья старому Лазаро и зашагал к дому. На лице его было выражение любопытства, но и только.
– Лусеро!
– Скучала по мне, возлюбленная моя? Вижу, что скучала… – сказал он с язвительной иронией и оглядел ее всю – с ног до головы.
Безмолвная, окаменевшая, она словно приросла к месту, не в силах пошевелиться, и волны ужаса накатывались на нее одна за другой. Наконец дар речи вернулся к ней. Она прошептала едва слышно:
– Лусеро…
– Да, Лусеро – твой блудный супруг вернулся к тебе, хотя, как я вижу, Ник с успехом заменил меня в постели в мое отсутствие.
«Ник… Николас! Так вот, значит, как его зовут…»
У нее был готов вырваться вопрос: «А как его полное имя?», но она сдержалась. Со временем Лусеро и это ей откроет, когда найдет на него хорошая минута. Ей не хотелось, чтобы он знал, как отчаянно она полюбила незнакомца со столь похожим на него лицом и с совершенно иной душой.
Когда Лусеро подошел вплотную и поднял руку, чтобы коснуться пальцами золотого локона, покоящегося на ее плече, она преодолела себя и не отшатнулась. Лусеро всегда нравилось дразнить Мерседес, играть в игры, подобные той, что затевает кот с пойманным мышонком.
– Что привело тебя сюда, Лусеро?
Он не стал ей отвечать, а вместо этого, сверкая улыбкой, принялся расточать ей комплименты:
– Что я вижу? Куда подевалась робкая девственница? Ты расправила крылышки, Мерседес. Какой огонь в тебе пылает! Я это чувствую. Я обожаю женщин с огоньком… Без огня любая красота кажется тусклой. И этим превращением я обязан Нику?
Она отбросила протянутую к ней мужскую руку.
– Ты негодяй! Ты послал постороннего человека, незнакомца, представляться моим мужем!
– И, как я заметил, ты все же допустила его в супружеское ложе?
Ее лицо горело, но она смело встретила его насмешливый взгляд.
– Сначала я не догадывалась. Тебя не было четыре года, да и до этого мы были с тобой едва знакомы.
– Однако кое-чем занимались в постели, – с хохотком вставил Лусеро.
– Ты был для меня таким же незнакомцем, как и он, – твердо возразила она.
– А после того, как правда тебе открылась, ты продолжала отдаваться ему, – произнес он вкрадчиво.
Страх ее улетучился, уступив место гневу.
– Он достоин тех прав, которыми ты пренебрег. Он сделал то, что ты, как мужчина, обязан был сделать. – Едва эти слова сорвались с ее губ, как она поняла, что совершила ошибку.
Он стиснул зубы, злым огнем засветились его волчьи глаза. Но внезапно Лусеро резко сменил настроение, откинул голову и расхохотался:
– Ник и впрямь умеет найти подход к женщинам. Интересно, как он поладил с Сенси? Неужто она тоже беременна?
Мерседес догадывалась, что он ждет от нее всплеска ярости. Но теперь уже она рассмеялась в ответ:
– Нет, нет. Он счел ее чрезмерные прелести не слишком для себя привлекательными и отправил на кухню.
Лусеро несколько опешил при этом известии, но тут со двора донесся тоненький детский голосок:
– Папа! Папа! Ты уже дома? Мне сказали, что ты вернулся!
Розалия вбежала под сумрачный портик, где двое взрослых замерли в оцепенении. Ее сопровождал радостно виляющий хвостом Буффон.
Пес прежде девочки почуял неладное. Его бег оборвался еще в ярдах четырех от Лусеро. Его спина выгнулась, вздыбилась холмом. Он издал глухое рычание.
– Не глупи, Буффон, это же папа. Тебе не надо защищать меня от него, – упрекнула собаку девочка.
Люди могли ошибаться, путаться, но у животного была инстинктивная реакция на врага. Мерседес загородила собой Лусеро от разъяренного пса и сурово скомандовала:
– Буффон, прочь!
Собака поджала хвост, повернулась и уныло поплелась вниз по ступеням крыльца.
Лусеро рассматривал девочку, отметив, несомненно, сочетание ее темной кожи с креольской утонченностью черт.
– Что ж, оказывается, я покинул Сенси не без подарка перед отъездом, – произнес он с усмешкой. – Странно, что моя дражайшая мамаша не выставила ее вон вместе с дитем.
Розалия застыла в неподвижности на ступенях, удивленная словами отца. Почему он не подхватывает ее на руки и не кружит по воздуху, как поступал обычно? Что-то произошло нехорошее. Она тут же сунула большой палец в ротик, хотя всем казалось, что от этой дурной привычки она уже давно избавилась.
– Сенси тут ни при чем. Вспомни Риту Херрера. Она умерла прошлым летом в Эрмосильо.
– Да-да… Я совсем забыл, что папа прогнал ее из гасиенды накануне нашего с тобой обручения. Как же ребенок очутился здесь?
Все, что говорил этот странный человек, столь похожий на ее отца, было непонятно Розалии.
– Ты не мой папа, – заявила она, опустив в смущении глаза.
– Твой папа долго отсутствовал, Розалия. Он был очень болен… и сейчас устал. Пусть он отдохнет, а мы поговорим с тобой позже. – Мерседес постаралась разрядить обстановку. Она поспешно направилась в залу, громко зовя Ангелину.
Старая кухарка откликнулась сразу же. Выйдя из кухни, она окинула Лусеро проницательным и встревоженным взглядом:
– С возвращением, дон Лусеро!
Итак, на этот раз истинный Лусеро заявился домой. Странно, но Ангелина не восприняла его как хозяина.
– Я приготовила пирожки с тмином и холодный лимонад для тебя, – обратилась она к Розалии и потянула девочку за руку. – Пойдем ко мне. Ты расскажешь о том, что было на уроке у отца Сальвадора, после того, как покушаешь.
Когда они удалились, Мерседес объяснила Лусеро:
– Ник узнал о смерти Риты и не пожелал оставлять Розалию в приюте.
Как странно было Мерседес называть вслух любимого человека его настоящим именем. Ник… Николас…
Лусеро скривился, саркастически приподнял бровь.
– Никогда бы не подумал, что такой черствый воин, как Николас Форчун, проявит мягкосердечие к детишкам. Может, будущее отцовство повлияло так на его характер. Кстати, где он?
Вопрос Лусеро застиг Мерседес врасплох. Страх вернулся к ней, ледяными пальцами пронизал все тело, несмотря на полуденную жару.
– Он отправился куда-то к границе… покупать племенных быков. Мы ждем его со дня на день.
«Да заступится за нас Господь и Пресвятая Дева! Что предпримет Лусеро, когда вернется Ник… если вообще вернется…»
Лусеро некоторое время молчал, погрузившись в какие-то свои размышления.
– Судя по приему, который был мне оказан, Ник отсутствует уже давно. Вероятно, судьба не была к нему милостива. Будешь ли ты горевать, любимая? Носить траур по человеку, который не был твоим мужем? По отцу твоего ребенка?
– Тебе всегда были безразличны мои чувства. Какого черта ты сейчас лезешь ко мне в душу?
– Потому что ты моя жена, – холодно констатировал Лусеро.
– Ну уж нет! Ты отдал меня в руки чужому человеку. Ты все это задумал и осуществил, не так ли? Ты снабдил его сведениями о семье, гасиенде, о слугах. Ведь он знал про нас почти все.
Хорошее настроение вновь возвратилось к Лусеро:
– Он умный парень. И все же не представляю, как ему удалось так лихо провернуть дельце. Похоже, он одурачил всех, кроме тебя.
– Не всех. Некоторые слуги догадались, и, я думаю, твоя мать тоже.
– Значит, старая карга еще жива. А я-то надеялся, что она испустила дух! Бедный папа опередил ее.
– Он заслужил смерть, – сурово сказала Мерседес. – А донья София скоро за ним последует. В последнюю неделю она стала чувствовать себя совсем плохо. Падре Сальвадор уже причастил ее.
– А! Этот подлый проныра все еще шныряет здесь? Ехидна в рясе. Значит, он взялся воспитывать моего ублюдка, я так понял? Что же растопило его ледяное сердце? Поистине великие перемены произошли с людьми в мое отсутствие. Не думал, что он допустит в свою келью мое отродье, даже если б это был законный ребенок.
– Ты обо всех отзываешься как о подлецах, Лусеро, а на самом деле, подлец – это ты! Что тебе понадобилось здесь? Или, раз у императора дела пошли плохо, ты решил сменить хозяина?
Он засмеялся:
– Если б я мог! Сюда я прибыл, чтобы спрятаться в забытой Богом глуши… ну и слегка поразвлечься в столь веселом городе, как Эрмосильо. Тебе будет приятно узнать, что я не собираюсь задерживаться здесь надолго.
– Прекрасно! Я скажу Бальтазару, чтобы приготовил тебе ванну. Обед в семь. Ты не забыл, как пройти в свою комнату, конечно?
– Конечно, – откликнулся он, словно эхо, в точности повторив ее интонацию, и двусмысленно оскалился.
Задержавшись у подножия лестницы, крутым изгибом уходящей наверх, Лусеро произнес, не оборачиваясь:
– Пусть Бальтазар раздобудет для меня приличного бренди… если хоть что-нибудь осталось в папиных погребах!
Она машинально кивнула, провожая его взглядом. Тошнота вдруг начала подкатывать к горлу. О Пресвятая Дева, как она высидит весь долгий обед за столом напротив него? И как она объяснит Розалии, почему девочке нельзя сесть за стол с папой, как было заведено до его отъезда.
У нее закружилась голова. Мерседес в отчаянии терла себе виски, но все плыло перед глазами. Она все глубже осознавала тяжесть навалившейся на нее беды. А что, если Лусеро, по злобе или просто чтобы унизить ее, заявит о своих супружеских правах?
Она собралась с силами, отправилась в библиотеку и без колебаний открыла оружейный шкаф.
Обед стал адским испытанием для Мерседес. Лусеро сверлил ее взглядом, следил за каждым кусочком, который она пыталась проглотить. Его глаза, так похожие на глаза Николаса, все же были совсем другими.
Любимый ею человек смотрел на нее с обожанием, с нежностью, иногда с сочувствием. Глаза Лусеро излучали лишь ненависть. Улыбался ли он или сидел с каменным лицом – все равно она постоянно ощущала, что перед ней жестокий и опасный зверь.
Не скрывая любопытства, он уставился на округлости ее грудей, потом взгляд Лусеро переместился на живот, и вновь он нагло посмотрел прямо ей в лицо, которое покрылось мертвенной бледностью. Мерседес понимала, что он старается вывести ее из себя. Она взяла нож, вонзила его в жаркое и отрезала большой кусок, а потом стала методично крошить его на мелкие кусочки. Лусеро усмехнулся. Казалось, что все, что бы она ни делала, его забавляет.
– Судя по всему, с увеличением размеров возрастает и аппетит, я не ошибаюсь?
Сделав это глубокомысленное замечание, он поднес бокал к губам. Несмотря на то что благодаря стараниям Ангелины обед был великолепен, Лусеро больше пил, чем ел. Хотя в ванной он уже опустошил графин бренди, вино, которое он пил сейчас, казалось, не производило на него никакого воздействия.
– Будущей матери приходится есть за двоих, – ответила, чтобы хоть что-то ответить, Мерседес.
Он усмехнулся.
– Мне по нраву, что ты рассталась с прежней застенчивостью. Что, интересно знать, послужило тому причиной? – В его вопросе явно прочитывался похабный намек.
– Война, – коротко ответила она и после паузы добавила: – И то, что ты бросил меня и гасиенду на произвол судьбы. Ни достояние, ни само имя Альварадо тебе не дороги.
Он пробежался кончиками пальцев по хрусталю, вызванивая на бокале какую-то мелодию, вероятно, отрывок задорной шансонетки.
– Как ты угадала? Я это имя ни в грош не ставил. Я хотел познать жизнь такой, какая она есть, испытать настоящее приключение. О, дорогая, ты не представляешь, каким захватывающим приключением оказалась война!
Теперь он искренне оживился. В голове его возникали картины боев. Мысленно Лусеро переживал их заново.
«Он наслаждался там, на войне», – с отвращением подумала Мерседес и спросила:
– Тебя и вправду возбуждает пролитая кровь? Неужели тебе нравится убивать?
Она вспомнила, как наглухо замыкался в себе Николас при малейшем упоминании о войне.
Лусеро перегнулся к ней через стол и стал похож на пантеру, изготовившуюся к прыжку.
– А тебя это пугает? – От него так и веяло опасностью.
Мерседес осталась неподвижной, не вздрогнула, не отстранилась.
– Нет, – сказала она спокойно, – но мне это отвратительно. Я достаточно хорошо познакомилась с войной здесь, в Соноре, чтобы понять, какое это грязное дело. Я отстояла гасиенду от набегов и хуаристов, и имперцев. Солдаты! Они так себя называли. Бандиты, мерзавцы – вот кто они на самом деле!
Ее откровенное презрение охладило его порыв.
Лусеро вернулся на место и залпом допил бокал. Но глаза его – о, эти хищные глаза, – они по-прежнему горели, как угли.
– Ты так же тверда в своих убеждениях, как и моя дражайшая мамаша.
– Ее убеждения отличны от моих, и наши мнения ни в чем не совпадают, – возразила Мерседес.
– За исключением вашей общей нелюбви ко мне. Я вам обеим омерзителен.
«Продолжает ли он меня дразнить, или уже перешел к угрозам? Лучше сделать вид, что я не замечаю, как нарастает в нем раздражение», – мелькнула у нее мысль.
– Я не могу отвечать за донью Софию и за ее чувства к тебе. Ты можешь узнать от нее все сам, если почтишь ее визитом. По-моему, тебе следует навестить мать.
– О, я это сделаю непременно, когда сочту нужным, – небрежно откликнулся Лусеро.
Смена его настроения происходила непредсказуемо и неуловимо. В этом было особое коварство.
Мерседес кое-как справилась с едой, положенной на тарелку.
– Если ты великодушно простишь меня, я тебя покину. Женщины в моем положении не только много едят, но и легко устают.
Она встала из-за стола, но он продолжал сидеть, не сделав даже попытки помочь ей отодвинуть тяжелый стул, что диктовалось правилами обычной вежливости.
Ссутулившись над вновь наполненным бокалом, Лусеро равнодушно пробормотал:
– Ангелина огорчится, что ты не отдала должное ее пирогу.
Ясно было, что сказал он это просто так. Мысли его были далеки от огорчений кухарки по поводу нетронутого десерта и прочих домашних дел.
– Я съела гораздо больше, чем ты. Пирог мне уже не по силам. Спокойной ночи, Лусеро.
Кажется, ей удалось расстаться с ним на тихой ноте и вполне мирно, и Мерседес была довольна этим. Она пересекла столовую размеренным шагом, с прямой спиной и высоко поднятой головой.
Он не последовал за ней.
Маленькое сражение, которое она вела за столом с Лусеро, ей удалось выиграть. Странно, как легко срывается с ее губ это имя, когда перед ней настоящий Лусеро. Называя Николаса Лусеро, она постоянно испытывала какое-то таинственное внутреннее сопротивление.
Николас Форчун… Американец? Скорее всего, да. Акцент, с которым он произносил английские фразы, отличался от британского произношения.
«Теперь я знаю его имя, но ничего не знаю о нем самом. Только то, что я люблю его и жду от него ребенка».
Кто он и почему согласился на чудовищную аферу, предложенную Лусеро? Из-за поместья? Она не исключала такого варианта. Лусеро был вполне способен сочинить сказку о несметных богатствах Альварадо. Вероятно, Николас клюнул на эту наживку, рассчитывая пожить хоть какое-то время в роскоши.
Какова же ирония судьбы в том, что истинный хозяин, дон Ансельмо, высосал из Гран-Сангре все соки, истратил последние песо в борделях и игорных домах Эрмосильо, а самозванец Николас тяжким трудом возродил Гран-Сангре. Он полюбил эту землю, он полюбил Мерседес, он неоднократно признавался ей в этом. И она ему поверила.
Озабоченной и измученной Мерседес предстоял еще непростой разговор с Розалией. Как она объяснит девочке внезапную холодность к ней ее отца? Когда Мерседес вошла в детскую, то застала Розалию, стоящую на коленях у кроватки и шепчущую молитвы.
Мерседес молча встала в дверях, не желая прерывать общение девочки с Богом.
– Прости меня, Господи Иисусе! Я, наверное, сделала что-то очень плохое, за что мой папа покинул меня. Я не знаю, кто тот странный человек, который приехал сегодня, но он не мой папа. Когда Ты забрал маму к себе на небеса, то прислал мне взамен папу, чтобы он любил меня так же, как мама. А теперь его нет здесь.
Сеньора Мерседес очень добра ко мне. Если б она была моей мамой, то, может быть, мне не было бы так плохо без папы. Пожалуйста, сделай так, чтобы у меня был хотя бы кто-то один из них. Я обещаю быть хорошей девочкой. О, пожалуйста, позаботься о моем настоящем папе, где бы он ни был… даже если он не может возвратиться ко мне… Аминь!
Мерседес почувствовала, как слезы текут по ее щекам. Где найдешь еще подобного ребенка – трогательного, смышленого, доброго, как Розалия. Лусеро мог бы получить драгоценный дар, но он отверг его, дал понять своей малышке дочери, что он ей чужой…
Словно ожидая в почтительности конца молитвы, Буффон не приветствовал Мерседес обычными изъявлениями восторга. Только когда наступила тишина, хвост его застучал по коврику на полу.
Розалия оглянулась:
– Вы плачете? Это он обидел вас?
– Нет, дорогая. Я плачу не из-за него.
Мерседес присела, обняла Розалию, прижала к себе.
– Я хотела отложить это на будущее, но, вероятно, время уже пришло. Розалия! Я знаю, что ты всегда будешь помнить и любить свою мать, но, если ты не против, теперь, когда ее нет, я бы хотела быть твоей мамой. Ты не против?
Розалия обхватила шею Мерседес в тесное кольцо своих ручек и ласково вдохнула в ухо:
– Конечно, мама…
Слово это было сказано с такой убежденностью, что Мерседес не смогла удержаться от слез, теперь уже слез счастья. Она погладила темные кудри девочки, нежно прижала ее к себе:
– По-моему, тебе пора ложиться в кроватку. Я почитаю тебе на ночь, но после ты немедленно заснешь. Обещаешь?
Розалия утвердительно кивнула. Мерседес сняла с полки книгу, полистав, нашла место, где в прошлый раз остановилась, и принялась читать.
Девочка свернулась калачиком, завернулась в покрывало и внимательно слушала сказку.
Но вот ее глазки закрылись. Мерседес отложила книгу, задула свечу, поцеловала Розалию в лобик и на цыпочках пошла к двери.
Шелест откидываемого покрывала заставил ее оглянуться. Девочка осторожно слезала с кровати.
– Розалия, ты обещала мне сразу же спать!
– О, мама… Я буду спать… Только сначала поблагодарю Иисуса за то, что он выполнил мою просьбу.
Что могла сказать девочке Мерседес? Слезы душили ее. Молча кивнув и послав издали воздушный поцелуй приемной дочери, она тихо прикрыла за собой дверь. О, если б просьба Розалии выполнилась целиком и ее «настоящий папа» возвратился бы домой!
Мерседес спустилась в пустынный холл, пересекла его, вошла в свою спальню. Никаких следов пребывания в доме Лусеро. Слава Богу! Вероятно, он отправился на поиски Инносенсии. Мерседес проверила замок на двери, соединяющей супружеские спальни, опустила засов на двери, ведущей в холл, подошла к гардеробу. К ужину с Лусеро она выбрала специально самое скромное из своих платьев с глухим воротом и длинными рукавами. Теперь она с наслаждением избавилась от него, надела легкий халат, присела за туалетный столик. Едва она опустилась на мягкий стул, как слабость охватила ее. Несколько минут Мерседес сидела неподвижно и смотрела на свое отражение в зеркале, будучи не в состоянии пошевелиться. Затем она все-таки нашла в себе силы вынуть шпильки из волос, распустила их и принялась водить по ним щеткой.
Видение Ника, вставшего у нее за спиной, взявшего щетку из ее руки, возникло непроизвольно. Она словно бы ощутила его прикосновения. Он расчесывал ей волосы так же искусно, заботливо и нежно, как и занимался с ней любовью. Как часто это было прелюдией к любви. Потом они переходили в его спальню и ложились в огромную кровать. Кровать, где будет почивать в эту ночь ее законный супруг! В глазах церковников он, может, и был ее законным мужем, но в сердце Мерседес это место занимал Ник.
– Я должна перестать об этом думать, иначе сойду с ума! – произнесла она вслух, отложив щетку и обхватив руками голову.
И вдруг дверь из соседней спальни начала медленно отворяться.
Мерседес вскочила, выпрямилась, хотя ноги почти не держали ее.
– Как ты?.. – Вопрос так и замер на ее губах, когда он помахал перед ней массивным ключом.
– Мой папаша рассказал мне, что однажды он воспользовался им, чтобы добиться от мамаши удовлетворения своих мужских потребностей. Правда, позже он уже не утруждал себя визитами к ней с подобной целью. Она уже в молодости была холодной стервой. А как у тебя обстоит с этим дело, женушка? Ты осталась ледышкой или Нику удалось расшевелить тебя?
Лусеро бесцеремонно расхаживал по ее спальне, уверенный, что она покорно позволит мучить себя лишь только потому, что он ее муж.
Она наблюдала за ним без всякого страха, как бы со стороны, как смотрят на зверя, упрятанного в надежную клетку, и начала замечать множество мелких различий между ним и Ником. Он был немного меньше ростом и более изящно сложен. На его теле не было шрамов, какие были у Ника. Но не во внешности было дело. Это был не тот человек – плохой человек. У нее никогда не будет близости с ним.
Она нащупала рукоять пистолета в кармане халата и взвела курок. Затем на удивление твердой рукой вытащила пистолет и направила ствол на Лусеро.
– Я успела приобрести кое-какие навыки за время твоего отсутствия, Лусеро. Одного негодяя я убила, другого ранила. Так что можешь не сомневаться – тебя я пристрелю без колебаний!
Ее уверенное обращение с пистолетом и недвусмысленное заявление было таким из ряда вон выходящим событием, что Лусеро, вышагивающий по комнате, тут же застыл на месте.
Однако к нему быстро вернулся прежний апломб. Он скрестил руки на груди и с вызовом взглянул на нее.
– Те, другие, не имели права на твое тело. Я имею.
– Ты растерял все права, когда бросил меня.
Он шагнул к ней, подзадоривая ее:
– Ты не будешь стрелять в безоружного.
– Для тебя я сделаю исключение. Твоя смерть решит все проблемы.
– Твои и Ника? – Он разразился смехом. – Нашли дурачка! Вы даже не сможете пожениться.
– Сможем, если ты умрешь… Попробуй сделать еще один шаг! – пригрозила Мерседес.
– Это будет инцест! – выкрикнул Лусеро.
Ее рука с пистолетом вздрогнула.
– Глупая! Неужели ты еще не догадалась, откуда взялось наше сходство? Почему мы так похожи, как ты думаешь? Откуда у него эти глаза, как у всех Альварадо? Как у моего отца? Как у моей дочки-полукровки? Он мой брат! Ты влюбилась в незаконнорожденного отпрыска Ансельмо Альварадо, каковых он наплодил множество. Мать твоего Ника была американской шлюхой из Нового Орлеана. Он бродяга, оборванец. Всю жизнь он был наемным убийцей. А сейчас ты носишь в животе ублюдка, зачатого ублюдком. Как это совмещается со статусом и моралью благородной леди-гачупино? Ответь мне!
Искры плясали перед ее глазами на фоне внезапно потемневшей комнаты. Мерседес отчаянно заморгала, отгоняя наваждение, но колени ее подогнулись.
– Это ты наемный убийца, а не Николас! – Она пыталась гневом перебороть шок и беспомощность, вызванные потрясением. – Это ты послал собственного брата ко мне и палец о палец не ударил, чтобы предупредить меня.
Лусеро пожал плечами:
– Я не уговаривал его лечь с тобой в постель. Кстати, ко всем его прегрешениям можно добавить и то, что Ник к тому же еще и протестант, еретик. Как ты думаешь, что скажет, узнав обо всем этом, падре Сальвадор?
– Убирайся!
Она приставила пистолет к его груди.
– Я выстрелю, если ты осмелишься и дальше лить на меня грязь!
Ее глаза сверкали, щеки покрылись красными пятнами, но рука вновь обрела твердость. Она, без сомнения, сделает то, о чем предупреждает супруга.
Лусе давно привык слушаться собственных инстинктов, и это помогало ему выжить. Он мог угадать – нажмет враг на курок или нет. А для Мерседес он был врагом, смертельным врагом – он в этом не сомневался. И не сомневался, что она способна застрелить его. Бог мой, что за великолепная женщина стоит перед ним! Какое чудесное превращение робкой, запуганной девчонки в существо со стальной волей и бешеным темпераментом. Именно эти качества он ценил в женщине. Только тогда он возбуждался и испытывал остроту ощущений.
Мерседес видела, что он колеблется. У нее самой в душе происходила борьба. Какая-то часть ее сознания взывала то ли к Богу, то ли к дьяволу, чтобы Лусеро отступил, но другая – желала обратного. Тогда она убила бы его и разом получила бы долгожданную свободу.
Он ухмыльнулся, непристойно, похабно:
– Из-за такой сучки, как ты, не стоит рисковать получить пулю в лоб.
Лусеро повернулся к двери, издевательски помахал рукой на прощание.
– Пойду поищу Сенси. Она обрадуется мне и примет в свою кроватку. Раскроет объятия… ну и ножки тоже раздвинет.
Дверь за ним захлопнулась. Мерседес, вся дрожа, опустилась на стул возле туалетного столика. Рука ее, сжимающая пистолет, побелела от напряжения. В эту мертвую хватку она вложила всю обуревающую ее ярость.
«Ублюдок, зачатый ублюдком… инцест…»
Дитя их любви – плод кровосмесительной связи. С точки зрения церкви свояк – это все равно что брат.
Должна ли она была догадаться сразу? Сходство обоих мужчин с доном Ансельмо было несомненным.
– Да, я догадывалась смутно, но и… отказывалась взглянуть в лицо правде. Я грешна, и нет мне прощения, – шептала она обреченно.
Мерседес закрепила дверь между спальнями ножкой стула. Засов надежно защищал дверь из холла. Открыть ее снаружи ключом было невозможно.
Когда Ник вышиб дверь и вошел… она также направила на него пистолет. Но в ту ночь она знала, что с ее стороны это лишь пустая угроза. Она не смогла бы выстрелить в него, как бы вызывающе грубо он ни вел себя. Лусеро она бы без колебаний убила. И что самое страшное – ей хотелось совершить это убийство!
«Боже, помоги мне! Как мне поступить?»
Даже узнав, что представляет собой Николас Форчун, она продолжала любить его.
