Текст книги "Зомби в Якутске (сборник) (СИ)"

Автор книги: Шимун Врочек

Соавторы: Александр Фролов,Андрей Брэм,Кэри Анисимова,Гаврил Калачев,Егор Карпов,Георгий Декаев,Михаил Григорьев,Николай Кирьянов,Маргарита Туприна,Айхал Михайлов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Марина Аржакова
МАЛЬЧИК ПО ИМЕНИ НЭД

1

Когда Нэд родился, он не заплакал. Его мама лежащая на родильной кушетке тут же сжала губы. Сознание ее балансировало на хрупком промежутке между ясностью и провалом в беспамятство. «У меня мертвый сын» – мысль обожгла как кипяток. Палату разрезали два шлепка, после которых, мальчик которого в скором времени назовут странным именем Нэд, заплакал громким и чистым голосом, обрадовавшим слух матери и позволивший ей наконец с откинуться на подушку.

В Якутске начиналась зима. 19 октября, в день когда родился Нэд, выпал первый снег. Лежа в пластиковом контейнере, Нэд смотрел за окно и пока, конечно не понимал, что означают белые хлопья, падающие с низкого, облепленного тучами неба. Не понимал он и что век тому назад, в далеком начале двухтысячных, 19 октября Якутск уже покрывал уверенный слой снега, люди торопились одеться в пуховики и толстые шапки, а лед на озерах был таким толстым, что сотни детишек обувались в коньки и резвились на нем, выписывая невиданные круги.

Нэд был в семье первенцем. Мама и папа его, уже немолодые люди были так рады долгожданному сыну, что уже до рождения не чаяли в нем души.

Свою маму он увидел в тот же вечер. Малыша Нэда принесла робкая медсестра, и уложила в уютные мамины руки. Он смотрел на нее, ощущая на себе любящий взгляд, и впервые улыбнулся. Мама в ответ ему улыбнулась то же, и провела пальцем по крохотному носику. Прикосновение было таким приятным, что малыш заулыбался еще больше.

Имени сына она пока не знала и звала его про себя «мой ребеночек». Поев, ее ребеночек Нэд, закрыл глаза и засопел, боясь разбудить, мама сидела с ним на руках до тех пор, пока та же самая робкая медсестра на забрала его в комнату для младенцев.

После того как сына забрали, она долго лежала без сна, глядя как за темным окном в свете фонаря танцуют снежинки. Время от времени она улыбалась, чувствуя безмерную любовь к сыну. Вдруг, в ее голове ясно прозвучало имя «Нэд». Боясь поверить, она сильнее зарылась в одеяло, но голос продолжал: «Нэд, Нэд, моего сына зовут „Нэд“. Она провела ладонью по животу, в котором еще недавно жил ее сын и уверенно произнесла – Нэд.

Когда на следующий день радостный папа услышал имя сына, он опешил.

– Нэд? – повторил он вслед за женой, уверенный, что услышит нечто другое, ведь со слухом у него давно черти что творилось. Но жена кивнула, и подтвердила:

– Нэд.

Он сделал большие глаза и начал доказывать что имя неправильное. „Как это так Нэд?“ – спрашивал он, то и дело касаясь лба и взъерошивая волосы на макушке – Пусть будет Колей, или Митькой. Мииитя, слышишь как хорошо? Митя Савельев»

Но жена улыбалась одной из загадочных улыбок, за которую он ее любил и повторяла странное имя «Нэд».

Спорить он с ней любил, они даже поженились, поспорив еще в студенчестве. Правда сегодня, глядя на жену в больничной кушетке, ему совсем не хотелось ей перечить. Сославшись на врачебное предупреждение о возможных странностях в поведении жены, после родов, он поспешил перевести разговор на другую тему.

Позже, выйдя из палаты жены, он направился к стеклу, за которым в стерильной палате лежал его Нэд. Упрекнув себя за ошибку, он поправился на нейтральное: «мой сын», но стоило ему взглянуть на ребенка завернутого в одеяльце, как лицо его расплылось в улыбке, и он довольно-предательски произнес: «Нэээд».

Вот так случилось, что Нэд, все-таки стал Нэдом.

Мальчик рос крепким, несмотря на уверения врачей о слабости его здоровья из-за позднего рождения. Поначалу родители и вправду ждали долгих дней в больнице и лекарств вместо конфет, но Нэд с каждым днем крепчал. Ровно в полгода он сел, и довольный этим весело разбрасывал игрушки по комнате, лопоча на известном только ему языке. В девять месяцев он не пошел, а побежал, да так быстро, что отвлекшаяся на рекламу в телевизоре мама, не успела понять, куда это подевался ее Нэд, а после, запечатлевая на миниатюрную камеру его уверенные шажочки, все никак не могла простить себе что пропустила такой важный и счастливый момент в жизни сына.

В год с небольшим Нэд заговорил. Вновь приближалась зима, снег в этом году выпал немного раньше, чем в тот, когда родился Нэд, так что Якутск за окном его спальни напоминал кекс, неровно посыпанный сахарной пудрой.

Мир его заключался в родительской квартире, углы которой он успел разведать, и понять что в кладовой темно, а от этого страшно. Вообще вся квартира пугала его необъятно широким пространством, в котором находились очень странные вещи. Его пугали высокие стеллажи в библиотеке, которые сколько Нэд не запрокидывал голову, не кончались, упираясь в белый потолок. Глядя на них, Нэд думал, что и на этом они не заканчиваются, а протыкают потолок и устремляются «на улицу», куда мама водила его по утрам и вечерам.

Еще Нэда пугала ванная, с кажущейся огромной черной стиральной машиной. Со страхом, он подходил к двери и видел в щель, блестящий бок машинки притаившейся в темноте ванной. Как-то раз, няня сидящая с ним по пятницам, пригрозила что когда-нибудь засунет его туда и зловещая стиральная машина проглотит его с потрохами. Так и сказала: «с потрохами». Нэд запомнил это слово, потому что никогда раньше его не слышал, и очень испугался его хрипящего звучания. Для убедительности няня Нэда взяла плюшевого кенгуренка, и кинула его в распахнутый рот стиральной машины, которая незамедлительно загудела, пожирая несчастную игрушку.

Но больше всего Нэд боялся шкафа стоящего в гостиной. Исполинских размеров, он разевал огромные створки, обнажая висящие в нем пальто и куртки, за которыми крылась тьма. Когда храбрая мама, усадив его в коляску бесстрашно раскрывала шкаф, чтобы достать пальто, он видел как тьма позади вещей отвратительно шевелится, приходя в бешенство от потревожившего его света. Чудища живущие в нем бесшумно отступали, уходя в черную непроглядную бесконечность. Это радовало и успокаивало Нэда днем, но стоило в квартире заиграть сумеркам, а в прихожей потухнуть одинокой лампочке, как малышу тут же представлялись кошмарные монстры выползающие из шкафа, и жмясь к стенам пробирающиеся к нему в спальню. Дело спасал маленький ночник в виде гнома, синим светом колпака разгоняющий темноту. Чудовища дышали за дверью, подглядывали в скважину, но не смели войти, боясь уничтожающего их света.

Так вот Нэд заговорил именно у шкафа. Он сидел в коляске, мама одела ему шапку и хотела было достать пальто, и потянулась к дверце, как оно отворилось само.

Нэд в коляске икнул, ему представились все ужасы готовые хлынуть черной волной на его маму, и он громко, испугавшись звука собственного голоса крикнул:

– Мамоська!

Мама остановилась, и со смехом посмотрела на него.

– Повтори сладенький, ну? Нэдик?

Но Нэд молчал, от удивления позабыв о грозном шкафе, прокручивая в голове момент, когда ему удалось выговорить слово.

2

Когда это случилось, Нэду было десять. Из пугливого малыша он вырос в озорного мальчика, который интересовался всем. Позабыв о детских страхах, он врывался в этот мир беспокойно, грозясь перевернуть его с ног на голову. То он мчался по улицам, приводя в неистовство бабушек злобно пыхтящих ему вслед, то рассекал по школе в компании друзей – забияк, неизменно вызывая в их глазах восхищение собственной храбростью и изобретательностью. Как от него уставала мама не передать. Жалобы от бабушек и учителей, все чаще приводили ее к мысли, что она упускает в воспитании сына такую важную вещь, как дисциплина.

Якутск 2153 года, несильно отличался от Якутска в начале нового тысячелетия. Конечно, он совершил большой скачок, после обнаружения на территории Якутии новых видов полезных ископаемых. Улицы его теперь, сплошь каменные, рассекали новейшие автомобили, по вечерам он горел огнями не хуже городов центральных, да и заметно потеплевший климат сказался во благо, сократив зиму и все чаще даря якутянам, редкое в былое время тепло. Город разросся, включив в свою территорию несколько наслегов, ставших теперь деловыми центрами Дальнего Востока. Но по большей части Якутск остался все тем же городком с островным менталитетом, закрытым для новых явлений, и делением на привычное, и все что за ним.

Так случилось, что Нэд родился в самом центре этого культурного и технологического коллапса. Отец и мать его, были одними из тех, кто двигал Якутию вперед, в лоно всепоглощающей глобализации. Их обвиняли в убийстве традиций и поклонении новым центрам мира, ненавидели и одновременно любили за возможность нового этапа, и перешептывались в газетах, строчивших все новые и новые слухи о последующих шагах интеллектуального центра Якутска, и куда это может привести Якутию в целом.

Впрочем, Нэду было десять лет и его мало интересовали занятия родителей, и уж тем более он не читал изданий, разжигавших распри между последователями основного курса и теми, кто всеми силами держался за привычность. Он был ребенком, его интересовали новые игрушки и он был рад дружить со всеми, кто проявлял хоть мало-мальски, интерес к его личности.

Таким образом, у Нэда было множество друзей, с которыми он искал приключений в свободное от занятий время.

– Эй, Нэд! – обращались к нему приятели, и в их игривых прищурах он видел новую потрясающую задумку – айда на старую птицефабрику?

Его глаза загорались в ответ. Старая птицефабрика считалась в Якутске злачным местом. Снести ее не могли по неизвестным никому причинам, и этим причинам Нэд с друзьями был благодарен. Заброшенных зданий в Якутске было мало, старая птицефабрика давала единственную возможность детворе, испытать зуд под ложечкой, исследуя заброшенные коридоры, в которых, как им казалось, таилась опасность.

Ускользнуть из дома не составляло труда, так как после школы за ним присматривала все та же няня, пугавшая его стиральной машинкой. За десять лет они узнали друг друга с лихвой, и Нэд прекрасно знал, что если успеет вернуться к семи, то о его походе никто не узнает, ведь его няне хотелось и отдохнуть от него, и получать зарплату. Такой договор, на грани света и тьмы его устраивал, хотя он иногда ужасался того, что еле успевает к назначенному времени.

В заброшенном здании было страшно. Так страшно, что даже самый рослый из друзей Нэда, Димка вздрагивал от каждого шороха. Но никто не смел над ним смеяться, потому что Димка мог вмазать, да так, что даже «Аспергель» – лучшее средство от синяков и ссадин, не помогало в течении многих и многих недель. Пробираясь по хрустящим под ногами осколкам и цементу, они с пересохшим дыханием оглядывались вокруг, в надежде увидеть призрака.

Призраков, если верить слухам, на Птицефабрике было множество: и старый охранник, скончавшийся прямо на рабочем месте, да так и не успевший понять этого, и проворовавшаяся директриса, беспокойный дух которой не мог оставить в покое кабинет бухгалтерии, и маленькие, безобидные призраки несушек, кудахтанье которых отчетливо слышали пара ребят постарше.

По мнению Нэда, самым жутким из этого множества, являлось привидение работницы насмерть заклеванной обозленными курами в бройлерной. История эта пугала его своей невероятностью, и документальной достоверностью, в которой он убедился лично.

Как-то раз, он потратил целый день в архиве, пытаясь найти в подшивках подробности о смерти несчастной женщины. Архив был старого типа, и он чуть не исчерпал весь запас подходящих слов, ища нужный заголовок. И вот наконец, всплыла заметка тридцатилетней давности: «Ужасающий случай на Птицефабрике!» – к заметке прилагалась фотография. Молодая женщина смотрела на него, а в глазах у нее было удивление. Нэд тогда над этим хихикнул, а потом долго жалел, дрожа при мысли, что призрак мог услышать этот его смешок.

И вот он на птицефабрике, втайне жаждущий найти место скандального происшествия, но сколько бы он не высматривал, время нещадно уничтожило ориентиры. Краска со стен сошла, верхние этажи были недоступны, а дверей и вовсе не было, в их проемах теперь гулял ветер, несущий за собой смрад и призрачные шорохи.

В тот самый день, все начиналось как и двести раз до этого. Они вошли через окно на первом этаже, прошли по узкому коридору к лестнице, осторожно поднялись по ней на второй этаж, и чуть не упали в обморок от шума взлетевшей птицы.

Придя на место, Димка деловито сплюнул, желая показать бесстрашие, и громко сказал:

– На месте?

…Месте?… Месте?… ответило эхо, и только когда оно вконец утихло, друзья решились перевести дыхание.

– А мы ниче да? – улыбнулся Саша продолжая оглядываться. – Как взаправдышные сталкеры!

Нэд посмотрел на него.

– … то есть не, не как взаправдышные… то есть… – затараторил Саша.

Не слушая его, Нэд начал выписывать круги по новому месту разведки, время от времени прикладываясь рукой к кобуре сигнального пистолета.

– Отчет? – обратился он к секретарю, роль которой исполняла Яна, самая смелая девочка из знакомых ему.

Красиво, так что все залюбовались, Яна вытащила из кармана схему здания, и тыкнула пальцем сбоку.

– Мы здесь.

– Бокс А – прочитал Дима и посмотрел на Нэда.

– Черт… – буркнул тот, как можно более сиплым голосом. – Проверьте еще раз, наши здесь пропали?

Под «нашими» значилась группа разведчиков канувших в неизвестность, пять лет тому назад. Яна вытащив тетрадь, хмуро пробежала глазами по исписанным страницам. Тетрадь они заполняли по очереди, еще до похода на Птицефабрику, в прошлом году.

– Нет командир, – обратилась она к Нэду – они исчезли в боксе В.

Саша хлопнул себя по колену.

– Вот дерьмо! – выкрикнул он. – Вот дерьмо! Кто наметил этот хренов план?

Дима толкнул его в плечо.

– Успокойся мальчик, на операциях разное бывает…

– Но у нас ничего не осталось – чуть не плача сообщил Саша – полегли все! И все из-за этого хренова плана!

– Прекратить истерику.

Дима и Саша тут же прервали диалог, а Яна встревожено посмотрела на Нэда.

– Что-то есть?

Он приложил палец к уху, в котором торчал наушник.

– Помехи… чщщщ… бежим!!!

Ребята ринулись за ним, включаясь в неожиданный поворот игры. На лицах каждого суровая ухмылка сталкера напавшего на след. Командир Нэд мчится впереди, выкрикивая приказы подчиненным. Игра в разгаре. Они сейчас в самом деле не дети, а команда сталкеров пробирающихся через зараженную зону, в поисках пропавших друзей. Их ждет слава и доблесть, ведь они обязательно…!

И тут Нэд пропал. Так резко, что Саша, Дима и Яна остановились как вкопанные, приняв наступивший факт, за уловку бравого командира.

Первым опомнился Саша, с криком:

– Невозможно!

Он ринулся к месту, на котором Нэд исчез, за ним кинулся Дима, затем и Яна. Увидев в полу провал, она засмеялась, а потом закричала. Нэд лежал внизу.

3

А ему казалось, что все будет по-другому, он ожидал туннелей, и голосов зовущих в даль. Он ожидал увидеть кого-то великого, кому его мама молилась по вечерам, а папа глядя на нее критично вздергивал бровь. Он думал, что опустится на зеленый луг, вдохнет запах невиданных цветов, а солнце будет ласково касаться его кожи. Он думал. В эти неизмеримые минуты, а быть может часы или секунды, ему вспомнились все легенды, которые он когда-либо слышал. Ада он не боялся, так как знал, что души детей туда не попадают. Откуда-то взялось слово «лимб». Паря в невесомости, он попытался понять, что оно значит. «Лимб – слово, сказанное ему в раннем детстве мамой – там оказываются неверующие».

Стоило ему вспомнить, как он оказался на чем-то твердом. Боясь открыть глаза, он прошелся ладонью по поверхности под собой, шершавая. Воздух был горячим, Нэд вспотел, и хотел открыть глаза.

– Тыц! – помешал ему голос сверху – не здесь ты еще, не гляди.

От страха Нэд весь сжался, и зажмурил глаза так, что в них тут же заплясали разноцветные огоньки.

– А мальчик хорош! Как звать то?

Нэд молчал.

– Ну да – вздохнул голос – не отвечай, ты все равно не здесь.

«Здесь» – начинало казаться Нэду нехорошим местом. Он испугался что все же попал в ад, и думая обо всех своих прегрешениях, а особенно о побегах на птицефабрику, заплакал.

– Абээ, что такое да?

Кто-то утер ему слезы. Прикосновение оказалось тошнотворно холодным.

– Такой мальчик, а плачешь.

От этих слов Нэд зарыдал сильнее.

– Пахай да пахай! Чэ, марылыы марылыы сыт!

Голос затих, Нэд почувствовал что остался в одиночестве. Приоткрыв левый глаз, он увидел над собой землю, с копошащимися в ней опарышами.

– Фу… – вырвалось у него.

Тут же Нэда дернуло назад. Словно гигантским пылесосом его засосало в шланг и влекло в неизвестность. Выдирая внутренности до последней капли крови, он вернулся на Землю. Какими чувствами он это понял, Нэд объяснить не мог, потому что чувств не было вовсе.

«Может я в памятнике застрял?» – подумалось ему, до того ощущения были непривычны.

Он пробовал пошевелить рукой, ногой или хотя бы мизинцем, но тщетно. Каменноподобное тело чувствовалось чужим и не похожим на его собственное.

Больше происходящего, Нэда расстраивало что он на Земле один. Ни голосов, ни других, даже еле слышимых звуков, и уж тем более никаких прикосновений. Вскоре Нэд перестал понимать как долго он заточен в камне. Вместе с тем уходили воспоминания, прошедшая жизнь виделась сквозь грязное стекло. Душа покидала его, а он этого даже не замечал. С каждым новым «сейчас» все больше и больше Нэд не мог удивляться, бояться или сожалеть о чем бы то ни было. Краски уходили оставляя за собой черно-белый ряд бессмысленных картинок. Вереница ощущений пропала, приложи к нему лед или огонь, он бы не смог отличить одно от другого. Нэд застыл, уставившись в непроглядную тьму, превращаясь в нечто неживое. «Сейчас, – билась в нем последняя мысль – сейчас».

Однажды он перестал воспринимать себя, растекшись в пространстве, он остался никем, повторяющим лишь одну единицу времени. Сейчас. Сейчас. Сейчас. И не было больше картинок, не было лиц друзей, звона их смеха в ушах, не было теплоты маминых рук и блага отцовского уважения, не стало чувства теплого ветра и дыхания, с шумом врывающегося из легких. Все ушло. Все умерло. И если бы он хоть на капельку было прежним Нэдом, он мог бы пожалеть, о маленькой, нелепо потерянной жизни…

4

В 11:30 по Нью-Йорскому времени Яна Смит проснулась от телефонного звонка. Раздававшаяся в огороженной от солнечного света комнате песня древних «Битлов», заставила ее сесть в кровати, она вспомнила на кого поставлена эта мелодия.

В 21:00 в Кабульском кинотеатре у Димы, больше известного здесь как Русский, завибрировал телефон. Высветившееся на дисплее имя, заставило его выбежать из зала, и севшим голосом произнести в трубку: «Алло?»

В 16:30 в Якутске, Саша Алексеев нажал на кнопку «Конец связи». Лоб его покрылся испариной. Смотря на старомодный аппарат, он не мог поверить, что час на стал. Он знал о нем с самого начала, но за десять лет это начало казаться несбыточно далеким. Но время пришло.

В ночь на 24 июля Савельевы не спали. Сидя в комнате отдыха «Центра Научных Технологий», они по очереди смотрели друг на друга. За прошедшие десять лет они стали другими: больше морщин на лице, больше седых волос. Десять лет назад будущее рисовалось им другим, полным приятных тревог и ожиданий, а оно оказалось отравлено ядом ожидания. Ожиданием этого дня.

Все началось с больницы куда привезли их истекающего кровью сына. С глазами полными отчаяния, они смотрели как его тело покидает жизнь. Один раз он пришел в себя, но лишь для того, что бы в последний раз взглянуть на них удивленным взглядом. Когда врачи накрыли его простыней, сердце матери Нэда остановилась вместе с ним, рука мужа лежащая на плече отяжелела. Он то же смотрел на сына, и то же умирал, хороня надежды и мечты, не понимая, как он мог его потерять. А затем в их жизни появилась Виктория. Красивая и уверенная в себе, в те дни она виделась им ангелом сошедшим с небес. Она рассказывала о невероятных вещах, показывала множество схем, а самое главное, счастливых фотографий. Она обещала вернуть им его, вернуть их Нэда.

Этот день настал. Правда теперь все виделось иначе, горе не забылось, но стало не таким ежеминутным. Их жизни обросли множеством нитей заполнивших возникшую пустоту. Главным из них была девочка Катя, которая день за днем проживала жизнь их мертвого сына. Они жили в другой квартире, на другой улице, с другой мебелью, и просыпаясь по утрам не встречались с горечью потери и многочисленными «если бы». Только одностраничный контракт в папке с важными документами напоминал о том, что их Нэд не просто был, а наверно еще будет.

Как легко их оказалось выдернуть из наладившейся гармонии жизни, один звонок, и вернулась боль, вернулись «если бы». Пытаясь заглушить вопросы бушующие в головах, они тут же ринулись в Центр. Напрочь позабыв о Кате, новой квартире и появившихся обязательствах. Они сели ждать, не веря, и ужасаясь мысли что их мертвый сын в одной из соседних комнат.

– А что…

– А?…

– Если…

Молчание. Повисший в тишине страх. И вот за дверью шаги, входит Виктория в белом халате. Рыжие волосы сколоты на затылке, безупречный макияж, если она и волновалась, то умело это скрывала.

– Как самочувствие?

Савельев ответил: «хорошо».

– Где он? – спросила жена.

Виктория замедлила, советы психолога как всегда вылетели из головы. Сама она уже видела мальчика и не раз. Родителям восстанавливаемое тело видеть запрещалось, у компании «NewP» были свои понятия морали и нравственности.

– Вы готовы?

Савельевы закивали и взялись за руки.

Дрожа всем телом, Виктория вновь покинула комнату, за дверью ее ждал мальчик.

– Эй, – она опустилась на корточки – скажешь «мама» и «папа» ладно?

Мальчик кивнул. «Мама и папа» – повторил он про себя.

Виктория взяла его за руку и набрав в легкие воздуха толкнула дверь.

Мальчик увидел мужчину и женщину сидящих на зеленом диване. Они смотрели на него во все глаза. Застывшая в комнате тишина не показалась ему странной, он к ней привык.

– Мама и папа – произнес он.

Слова вывалились изо рта и рухнули на сердца родителей. С плачем, они бросились к нему и начали прижиматься. От неожиданности он не отпускал руку Виктории, «Спаси меня» – хотел сказать он, но тут сознание прорезали расплывчатые образы: женщина и мужчина с ним в парке, он улыбается во всю ширь; женщина и мужчина приносят ему торт с цифрой один, он младенец.

– Мама и папа.

Дотронувшись до сына, мать ощутила чувство обретения, почти как в тот день, когда услышала его плач в первый раз. «Нэд» – прошептала она ему в ухо, не веря в реальность происходящего. Сомнения о правильности их поступка стерлись при виде живого сына. Словно никогда не было в их жизни момента когда он закрыл глаза в последний раз. Теперь он ими вновь смотрел на них, и пусть в них не было полноты жизни, одного лишь присутствия его здесь хватило с полна.

Виктория старалась не смотреть на них. За пятнадцать лет работы в компании, она так и не смогла привыкнуть к моментам встреч. Она и компания упрямо называли возвращение мертвецов «встречами», хотя противопложники их деятельности всегда верно указывали на неуместность этого слова.

Мальчик не отпускал руку, и умоляюще смотрел на нее. Она не должна испытывать к нему чувств, для нее он «Проект Нэд» и завтра, ее ждет завтра прес-конференция на которой, она объявит о первом успешном эксперименте на территории Якутии.

Регион был для компании особо значим из-за климата, благодаря подземным льдам, здесь можно было хранить множество тел, без риска лишних затрат и неустоек. «Неустойки» – Викторию чуть не стошнило при одном только воспоминании, в теплых странах их было несколько, и «NewP» на протяжении трех лет не могла отмыться от скандала. Но Якутск, будет непременно успешным местом деятельности, в этом Виктория не сомневалась, так же как и в себе.

Проводив Савельевых, она в одиночестве прибралась в комнате отдыха, затем встав у окна, сделала то, чего не делала уже много лет – закурила, завтра предстоит тяжелый день.

5

Они отгородили его от всех источников информации, но Нэд все равно чувствовал себя непривычно. Образы появлялись все чаще, он знал как они называются эти штуки – воспоминания, на них он видел себя со стороны, и мог узнавать, что с ним происходило до «отключения». Уютно ему было только в одиночестве, сидя на одном месте, глядя в одну точку, тогда мир уравнивался.

В лаборатории, психолог много часов рассказывала об эмоциях. Он знал, что когда вокруг улыбаются, надо улыбнуться в ответ, а когда люди расстроены, надо хмурить лицо. Он так же долго занимался с группой, и хотя они говорили что у него все отлично получается, но он все никак не мог понять «контраста» и «образности»

Мир же сводимый в одной точке обретал покой и ясность. Но мама и папа не желали оставлять его в покое, Нэду даже начало казаться, что им не нравится когда он сидит спокойно, и поэтому все время заставляли что-то вытворять. В такие моменты картинки особенно помогали. Например, давали ему машинку, в голове тут же проскакивал он, носящийся по комнате с громким: «джжжж уооооооууууу джжжж». Он начинал делать подобное, родители умилялись, девочка Катя, которой в воспоминаниях не было, саркастически улыбалась, а он чувствовал себя полудурком.

Прошла неделя, на улицу он выходил лишь раз. Мама вела его за руку, а прохожие вокруг них оборачивались, и даже снимали на камеры. Нэду это показалась не совсем естественной реакцией, и придя домой, он смотрелся в зеркало, желая найти причину пристального внимания к себе. Выглядел он как все люди, разве что бледнее. Он считал, что в нем многое даже лучше, например, его лицо не искажали проявления чувств, так уродливо деформирующие человеческое лицо. И лишь одно внушало страх, Нэд дотронулся до шрама на затылке, хирург смеясь говорил, что здесь вся его жизнь. Что он имел в ввиду? Ночами, не нуждаясь во сне Нэд думал об этом, он подозревал, что в него что-то вшито. Однажды он спросил у Виктории: «Я киборг?» – было это после того как они вместе посмотрели фильм о подобном существе. Виктория провела рукой по его волосам и объяснила, что бы он не в коем случае не думал так. «Ты человек» – говоря это она не смотрела ему глаза.

Я человек? Вопрос для Нэда был привычен как солнце по утрам. Да человек, уверяли его в Центре. Говорят он находился там долго, но помнил он только последние три года. Самым дорогим существом за это время стала Виктория, просто, в отличии от психолога, отвечавшая на его вопросы, а самое главное он ей верил. Правда в ее убежденности, что он человек Нэд сомневался. Иногда, особенно если часами смотреть в одну точку, в его памяти всплывали неясные воспоминания, в подлинности которых он сомневался. Они были другими, превращающими его в другое существо, ему хотелось от них смеяться, или наоборот плакать. Одним из страшнейших была картина провала в полу, и чувство столкновения с твердым. «Так не бывает – думал Нэд пытаясь уйти от непрошенных картин – на воспоминаниях все видно со стороны». Но тем не менее они были, нарушая «душевный баланс» они врывались в действительность грозясь разрушить его спокойствие. Тогда Нэд ложился под кровать и закрывал глаза. Темнота вновь все упорядочивала, ему бы хотелось провести так вечность, но мама начинала звать его, а не дождавшись принималась искать.

Задавать ей вопросы он боялся. Его вырастили с понятием бережного отношения к маме и папе, перед ними запрещалось демонстрировать непонимание, а уж тем более не подчинятся. «Это может привести к непредсказуемым последствиям» – грозилась психолог. Странностей в жизни хватало, так что Нэд послушно продолжал терпеть неудобства.

Виктория больше не появлялась, сидя за столом, перед не нужной тарелкой с едой, он думал, что она смогла бы все объяснить. Сказать: «Нэд, главное не волнуйся» – он бы ей как всегда поверил. Как-то раз он увидел ее по телевизору, с улыбкой на лице она рассказывала сидящим перед ней людям о каком-то проекте: «Возможно именно сейчас, мы достигли новой вехи в истории человечества – вещала она – компания „NewP“ дает шанс жить вечно. Конечно инструменты еще несовершенны и реконструкция длится достаточно долгое время, но пройдет пара лет практики, и я уверяю, мы сможем возвращать их за месяцы!

– А бог? – спросил кто-то из зала.

Виктория издала смешок.

– Боюсь вы застряли в средневековье…»

Нэд отключил телевизор, если верить психологу то он по ней «скучал».

Дни длились за днями, вскоре подсчет пошел на месяцы. Прохожие все так же тыкали Нэду в лицо, и он почти к этому привык. Мама с папой делали вид что все в порядке. Ему принесли множество старых игрушек, в которые ему было наказано играть. Он играл, механически перебирая машинки и лошадки, не понимая в чем их прелесть. Конечно он несколько раз видел, как дети во дворе возились с подобными вещами, он пробовал к ним подойти, они пробовали с ним играть, но вскоре им надоедало отвлекаться на объяснения и они убегали. «На птицефабрику!» – шептались они. Нэд оставался в одиночестве, и сидел на месте до тех пор, пока спохватившаяся мама не прибегала за ним.

– Наигрался? – радовалась она.

– Да – отвечал он и шел за ней домой.

А затем появились они. Их было трое. Папа представил их как Яну, Диму и Сашу. Люди двадцати лет смотрели на него с трудом сдерживая слезы, Яна, которая сообщила что она теперь Смит и живет в Америке, волновалась особенно.

Нэда усадили перед ними и оставили наедине. Кто вы? Хотел спросить он, но помня напутствия психолога не стал. Трое принялись вытаскивать подарки, растянув на лице улыбку он принял их по всем правилам.

После этого начался кошмар. Картинки стали четче. Дети на них были похожи на сидящих перед Нэдом людей. Их лица смеялись, он сидел напротив двоих и смеялся вместе с ними: «Нэд! – зазвучало в голове – ты хрюкнул!» – новые раскаты смеха.

От обилия образов он упал, трое вскочили с дивана, он отшатнулся от них и неровным шагом направился к двери. Они? А как же он? Зеркало в гостиной усугубило ситуацию. Он снова увидел себя, таким же, как и в воспоминаниях, и увидел их, таких не похожих на себя, но все же их! Нэд с трудом справился с замком и выбежал на площадку, затем по лестнице на улицу. Сзади раздавались крики, он бежал, ноги с неимоверной скоростью мчали его вперед, трое остались далеко позади в голове мелькали картинки, в них он тоже бежал.

Дорога привела его к зданию. Заброшенное оно стояло на отшибе, жизни в нем не было и этого оно виделось Нэду прекрасным. Проникнув во внутрь, он добрался до самого верхнего этажа. Далось ему это с трудом, на лестницах зияли дыры, некоторые из них со скрипом качались на остатках арматуры, одна, даже успела рухнуть после того как Нэд сошел с нее. Но он не обернулся, слово «опасность» внушаемое психологом забылось. В нем осталось только желание найти темноту. Он нашел его в одной из комнат с сохранившейся надписью «Бройлерная», шкаф находившийся там надежно захлопнулся защищая Нэда от света. Прижавшись к стенке, он закрыл глаза, обретая долгожданное успокоение.