Текст книги "Ночные откровения"
Автор книги: Шерри Томас
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Пока они не сели за стол, и этот рот не начал извергать слова… Чем дольше мужчина говорил, тем меньше становилось смысла в его речах. И чем сильнее Элиссанда огорчалась, тем более заинтересованный вид она принимала и тем ослепительнее улыбалась – от выработанной годами привычки невозможно отказаться в одночасье.
Он был ее надеждой, ее шансом. Девушке отчаянно хотелось, чтобы беседа наладилась, чтобы глупые промахи маркиза оказались следствием временной нервозности. Но просьба побольше рассказать об Эджертонах оказалась ужасной ошибкой с ее стороны. Элиссанда полагала, что разговор о хорошо знакомых и симпатичных лорду Виру людях может помочь. Он же вместо забавных семейных историй разразился тошнотворным путаным перечислением рождений, браков и смертей.
Но девушка продолжала надеяться, что все наладится, до тех пор, пока Лайонел Вулсли Эджертон не отдал богу душу в третий раз. Вслед за несчастным и ее надежды также испустили дух.
Элиссанда улыбнулась маркизу. А почему бы и нет? Что еще ей оставалось делать?
– А я называл девиз Эджертонов? – подергал кончик носа Вир после секундной паузы.
– Кажется, нет.
– « Pedicabo ego vos et irrumabo» [11]11
« Pedicabo ego vos et irrumabo» – нецензурное выражение на латыни, смысл которого автор нам открывает только в конце романа, и то очень деликатно. Это первая (она же последняя) строка знаменитого стихотворения под номером шестнадцать римского поэта первого века до нашей эры Гая Валерия Катулла.
[Закрыть].
Сидевший по другую руку от Элиссанды лорд Фредерик поперхнулся и зашелся давящим кашлем.
Как ни в чем не бывало, маркиз поднялся, подошел к брату и несколько раз гулко стукнул того между лопаток. Раскрасневшийся лорд Фредерик пробормотал слова благодарности, и Вир неторопливо вернулся на место.
– «Мы тоже пускали стрелы» [12]12
« Мы тоже пускали стрелы» (англ. We too have scattered arrows.) – девиз семейства Родон-Гастингс (Rawdon-Hastings). Самый известный его представитель – Фрэнсис Родон-Гастингс, 1-ый маркиз Гастингс (1754 – 1826), британский политик и военачальник. Принимал участие в войне с английскими колониями (Война за независимость США). Был близким другом принца-регента, благодаря чему в 1813 году стал вице-губернатором Индии, а в 1824 году был назначен генерал-губернатором Мальты.
[Закрыть]. Их девиз ведь это означает – да, Фредди?
– Я… я думаю, да.
– Ну вот, мисс Эджертон, – почесывая подмышку, удовлетворенно кивнул лорд Вир. – Я рассказал вам все, что знаю об Эджертонах.
Элиссанда была даже рада тому оцепенению, которое вызвали в ней генеалогические изыскания гостя. Пока она не в состоянии мыслить, не удастся в полной мере осознать весь ужас страшнейшей в ее жизни ошибки.
Но маркиз еще с ней не закончил.
– Мне только что пришло в голову, мисс Эджертон: это ведь неприлично, что вы в одиночку принимаете у себя стольких джентльменов?
– Неприлично? Когда леди Кингсли наблюдает за каждым нашим шагом? – широко улыбнулась ему Элиссанда, одновременно энергично распиливая на тарелке кусок оленины. – Конечно же, нет, милорд, не беспокойтесь. Кроме того, моя тетя также находится в доме.
– Правда? Извините, я, наверное, запамятовал наше знакомство.
– Ничего страшного, сэр. Вы с ней не виделись. У тети слишком хрупкое здоровье, и она не принимает гостей.
– Понятно, понятно. Значит, вы со своей вдовой тетушкой живете одни в таком огромном доме?
– Моя тетя не вдовствует, сэр. Мой дядя жив.
– Да? Простите меня за ошибку. А у него тоже хрупкое здоровье, исключающее посетителей?
– Нет, он в отъезде.
– Вот оно что… Вы скучаете по нему?
– Конечно, – просияла Элиссанда. – Он душа нашего семейства.
– Я даже завидую, – вздохнул лорд Вир. – Как бы мне хотелось, чтоб когда-нибудь моя племянница тоже назвала меня душой семейства.
Именно в этот момент Элиссанда была вынуждена признать, что лорд Вир не просто идиот, но идиот в превосходной степени.
– Не сомневаюсь, ваша мечта сбудется, – выдавила она ободряющую улыбку. – Уверена, вы станете, если до сих пор не стали, замечательным дядей.
– Дорогая мисс Эджертон, у вас божественная улыбка, – захлопал ресницами маркиз.
Улыбки были ее щитом. Рубежом обороны. Но, разумеется, такой человек, как маркиз, не мог уловить этого нюанса.
Поэтому Элиссанда одарила его еще одной.
– Благодарю вас, милорд. Вы очень любезны, и мне чрезвычайно приятно принимать вас в гостях.
Наконец-то лорд Вир отвернулся и заговорил со своей второй соседкой, мисс Мельбурн. Элиссанда отпила глоток воды, чтобы успокоиться. Ее ум все еще пребывал в оцепенении, но ощущение ухнувшего вниз желудка и без размышлений было гнетущим.
– Я как раз рассматривал эту загадочную картину, мисс Эджертон, – обратился к ней лорд Фредерик, промолчавший большую часть ужина. – Никак не могу определить автора. Вы, случайно, не знаете?
Элиссанда устало посмотрела на него. Помешательство, кажется, наследственное заболевание? Однако лорд Фредерик задал вполне разумный вопрос, и как бы девушке ни хотелось забраться под одеяло, приняв лауданум, не было причин оставить его без ответа.
– Боюсь, я никогда этим не интересовалась. – Картины (а их было три на одну и ту же тему) существовали, сколько она себя помнила, и Элиссанда очень старалась их не замечать. – А каковы ваши предположения?
– Думаю, это кто-то из символистов.
– А кто такие символисты, позвольте спросить?
Поскольку символистов нельзя было рассматривать изолированно – они, хоть и отдаленно, относились к движению декадентов, которое возникло в противовес романтизму и его абсолютному единению с природой, – Элиссанда скоро усвоила, что лорд Фредерик очень хорошо разбирается в искусстве, особенно современном.
После все более абсурдных речей лорда Вира было невероятным облегчением и удовольствием вести разумный и дельный разговор. Получив примерное представление об идеях и основных мотивах символистов, Элиссанда задала лорду Фредерику вопрос:
– Так что же вы думаете о символах в этой картине?
Лорд Фредерик отложил нож и вилку.
– У нее имеется название?
– «Предательство ангела».
– Любопытно, – задумался лорд Фредерик и откинулся на спинку стула, чтобы лучше рассмотреть полотно. – Вначале я подумал, что это Ангел Смерти. Но отнимать человеческую жизнь – его предназначение, получается, это предположение не соотносится с темой предательства.
– А вы не допускаете, что погибший, возможно, заключил сделку с Ангелом Смерти, а тот ее нарушил?
– Интересная мысль. А может, человек и не догадывался, что это за ангел. Вероятно, он посчитал его одним из тех кротких созданий с арфами.
– Но разве в таком случае у него были бы не белые крылья и белое одеяние? – размышляла Элиссанда.
– Да, белые, – обхватил подбородок лорд Фредерик. – А может, ангел изменился? Если бы я писал эту тему, то показал бы момент превращения, когда крылья и одежды улетающего ангела наливаются чернотой.
«Если бы я писал…»
– Так вы художник, сэр?
Лорд Фредерик схватился за столовые приборы и наклонился над тарелкой, явно стесняясь обсуждать свои таланты живописца.
– Я люблю рисовать, но не думаю, что вправе причислить себя к художникам. Мои картины никогда не выставлялись.
«Он очень милый», – подумала Элиссанда. Лорд Фредерик не был отмечен божественной красотой своего брата, но обладал приятной внешностью и любезными манерами, не говоря уж о том, что, по сравнению с маркизом, казался гигантом мысли.
– Разве Шекспир не был поэтом до того, как опубликовал свое первое сочинение?
– Вы слишком добры, мисс Эджертон, – улыбнулся лорд Фредерик.
– А вы пишете портреты, картины на исторические темы или, может, библейские сюжеты?
– Я написал пару портретов. Но мне больше всего нравится изображать людей на природе, когда они забавляются на пикнике, гуляют или просто мечтают, – в тихом голосе слышалось смущение. – Примитивные жанровые сценки.
– Звучит замечательно, – искренне восхитилась Элиссанда. Почти всю свою жизнь она провела в этом доме, словно в заключении, поэтому те простые занятия, которые лорд Фредерик считал само собой разумеющимися, были для девушки венцом желаний. – Почла бы за честь увидеть когда-нибудь ваши работы.
– Что ж, – зарумянившаяся от солнца кожа собеседника стала еще краснее, – возможно, если вы когда-нибудь приедете в Лондон…
Эта трогательная робость еще больше расположила к нему Элиссанду. Внезапно ее осенило: лорд Фредерик вполне годится на роль мужа.
Он хоть и не маркиз, но сын и брат маркиза, а это ничем не хуже, учитывая влиятельность семьи и обширные связи.
К тому же, она могла рассчитывать на его понимание деликатной ситуации. Когда явится дядя, нет никаких сомнений, что лорд Вир покивает и согласится, что да, разумеется, леди Дуглас очень соскучилась по дому, а вот, кстати, и она, и не подсадить ли болезную в карету? Лорд Фредерик, как более проницательный человек, разгадает злобную сущность ее родственника и поможет Элиссанде устроить безопасное будущее тети Рейчел.
– О, я постараюсь, – ответила она. – Я очень постараюсь.
Глава 5
Ни одно пребывание в гостях не обходилось без того, чтобы Вир не спутал собственную комнату с чьей-то чужой. Выбор был огромен: мисс Мельбурн будет громче всех визжать, мисс Бошам громче всех хохотать, а Конрад громче всех выражать недовольство.
Само собой, он выбрал спальню хозяйки дома.
Вир уже побывал там: когда дамы после ужина перешли в гостиную, маркиз оставил джентльменов под предлогом необходимости захватить особую колумбийскую сигару и воспользовался возможностью набросать план комнат с указанием их обитателей. Но на самом деле ему требовалось хоть на минуту остаться одному. Вир простоял эту минуту в пустом коридоре, прислонившись спиной к двери своей спальни и закрыв лицо руками.
Он ничего не потерял – как можно потерять то, что на самом деле никогда не существовало? Тем не менее, он лишился всего. Маркиз не мог больше представлять свою верную спутницу прежней: мягкой, чуткой, отзывчивой. Сейчас он видел только мисс Эджертон с ее хищной красотой и фальшью, сияющей в глазах подобно тому, как солнце блестит на зубах крокодила.
Теперь Вир наконец-то понял, почему мальчишки иногда бросаются камнями в красивых девочек – от невыразимого гнева, от боли разрушенных надежд.
Он пришел бросить камень в мисс Эджертон.
Девушка сидела перед туалетным столиком в профиль к двери и медленными, рассеянными движениями расчесывала волосы. Когда она приподняла руку, короткий и широкий рукав ночной рубашки скользнул вниз, обнажив плечо и – на останавливающую сердце долю мгновения – изгиб груди.
– Мисс Эджертон, что вы делаете в моей комнате? – окликнул Вир с порога бесшумно открытой двери.
Элиссанда, подняв глаза, охнула, вскочила со стула и поспешно набросила халат, потуже завязав пояс.
– Милорд, вы ошибаетесь. Это моя комната.
– Так все говорят, – склонив голову набок, осклабился Вир. – Но вы, милейшая мисс Эджертон, еще не замужем, так что эти шуры-муры не про вас. Давайте-ка быстренько отсюда.
Девушка уставилась на маркиза, разинув рот. Что ж, по крайней мере, на ее лице не было улыбки.
Оттого, что всю оставшуюся часть вечера хозяйка дома не приближалась к нему, а играла в карты с Фредди, Уэссексом и мисс Бошам, чересчур часто улыбаясь, Вир не стал ни капельки счастливее. Глупая, нелогичная часть его души по-прежнему жаждала этих улыбок, более того, он испытывал некое чувство собственности по отношению к девушке.
Маркиз прошел в комнату и уселся в ногах кровати, очутившись лицом к лицу с картиной, висевшей на противоположной стене. На холсте размером три на четыре фута пышно цвела одна-единственная кроваво-алая роза с острыми, как лезвия, шипами. На краю изображения виднелось плечо и рука мужчины, лежащего лицом в снег, а рядом с его безжизненной рукой – длинное черное перо. Картина, несомненно, перекликалась с полотном, висевшим в столовой.
Вир стянул с себя галстук.
– Сэр! – намертво вцепилась Элиссанда в отвороты халата. – Вы не можете… Вы не должны раздеваться тут!
– Ну конечно, я не стану раздеваться догола, мисс Эджертон, пока вы здесь. Кстати, почему вы все еще здесь?
– Я ведь уже сказала вам, сэр – это моя комната.
– Ну, если вы настаиваете, – вздохнул Вир, – я вас поцелую. Но ничего большего делать не стану.
– Я не хочу, чтобы вы меня целовали!
– Вы уверены? – ухмыльнулся он.
К удивлению Вира, девушка залилась румянцем. А его неожиданно бросило в жар.
Маркиз прищурился на Элиссанду.
– Прошу вас, уйдите, – дрожащим голосом взмолилась она.
– Пенни! Пенни, ты ошибся комнатой! – Фредди, старина Фредди окликал его из открытой двери.
– О, благодарю вас, лорд Фредерик, – бросилась к спасителю Элиссанда. – Я никак не могла втолковать лорду Виру, что он заблудился.
– Нет-нет, я докажу вам обоим, – громко провозгласил Вир. – Смотрите, я всегда кладу под покрывало сигарету, чтобы пару раз затянуться перед сном.
Маркиз прошествовал к изголовью и под сдавленный вскрик Элиссанды сдернул покрывало. Конечно же, подтверждения не нашлось.
– Мисс Эджертон, вы что же, выкурили мою сигарету? – округлил глаза маркиз.
– Пенни! Это на самом деле не твоя спальня!
– Ну, ладушки, – сдался Вир, поднимая руки. – Провались ты… А мне здесь понравилось.
– Пойдем, – потянул его брат. – Уже поздно, я провожу тебя в твою комнату.
Вир уже почти вышел, но у двери Фредди схватил его за руку:
– Пенни, ты ничего не хочешь сказать мисс Эджертон?
– Да, конечно, – обернулся маркиз. – Уютная у вас спальня, мисс Эджертон.
Брат толкнул его в бок.
– И прошу меня простить, – добавил Вир.
Девушка с некоторым усилием отвела взгляд от лорда Фредерика.
– Вполне объяснимая ошибка, сэр – наши комнаты почти рядом.
Они и вправду были рядом – наискосок через коридор. Комнаты ближайших соседей, Фредди и леди Кингсли, находились каждая на две двери дальше. Еще один признак тщательного расчета: чтобы почаще сталкиваться с маркизом, которого интриганка желала заполучить.
И словно показывая, что она не держит зла на недотепу за нечаянный промах, девушка послала ему такую же безмятежную и любезную улыбку, какие расточала весь сегодняшний день.
– Спокойной ночи, милорд.
К этому времени Вир уже хорошо понимал, что ее улыбки ничего не значат. Знал, что она подделывает их так же, как фальшивомонетчик – хрустящие двадцатифунтовые банкноты. Но все равно не мог сдержать прилив прежнего страстного влечения.
– Спокойной ночи, мисс Эджертон, – отвесил поклон маркиз. – И еще раз примите мои извинения.
* * * * *
Вначале Элиссанду испугала высота. Настоящая гора, настолько вознесшаяся над далекими равнинами, что девушка стояла, словно на балконе у самого Зевса. Воздух был разрежен, яркое солнце ослепляло. Высоко в небе кружила черная точка. Элиссанда попыталась поднять руку, чтобы прикрыть глаза от света.
Но рука двинулась не больше, чем на пару дюймов. С внезапным страхом девушка опустила взгляд и сморгнула. Темный наручник охватывал запястье. От него тянулась исчезавшая в глубинах горы цепь, каждое звено которой было величиной с кулак.
Элиссанда перевела взгляд на другую руку – то же самое. Прикована, подобно Прометею. Она дернула запястье. Стало больно. Дернула сильнее – еще больней.
Паника заливала ее, словно паводок – подвал дома. Сердце бешено колотилось. Дыхание вырывалось частыми неровными вздохами. Нет, пожалуйста. Что угодно, только не это.
Только не это.
Громкий крик прорезал воздух. Черная точка росла, стремительно приближаясь – готовый напасть орел с острым, как нож, клювом. Девушка принялась неистово вырываться. Из запястий засочилась кровь, но освободиться было невозможно.
Орел, нацелившись на нежное тело, издал еще один клекот. В смертной муке жертва не могла даже кричать, только дико металась.
Продолжая метаться, Элиссанда проснулась.
Понадобилось несколько минут, чтобы липкий страх отступил. Все еще дрожащими пальцами девушка зажгла свечу и добыла из бельевого ящика путеводитель по Италии.
– К западу от деревни почти отвесной стеной поднимается меловой утес, который отделяет приподнятую возвышенность Анакапри от восточной части Капри, – негромко начала она читать вслух. – Прежде единственным путем на Анакапри были восемь сотен поднимающихся с берега ступеней, грубо вырубленных в скале, возможно, еще в давние времена римского правления. Теперь на Анакапри ведет искусно спроектированная гужевая дорога. Виды, открывающиеся с нее, чрезвычайно живописны...
* * * * *
Вир занялся делом Дугласа по просьбе леди Кингсли. Не то чтобы маркиз не хотел – он задолжал даме услугу за ее помощь в деле Хейсли – но не был полностью уверен в виновности подозреваемого. Тот оба раза останавливался в гостинице «Браунс» – туда же приводил след добытых вымогательством бриллиантов. Он также ездил из Лондона в Антверпен каждый раз, когда там подвергалась шантажу группа торговцев.
Но владелец копей располагал совершенно законными основаниями бывать как в Лондоне, так и в Антверпене – крупных центрах торговли бриллиантами. И даже леди Кингсли, уверенная, что их цель – именно Дуглас, не могла объяснить, для чего человеку, имевшему алмазов в избытке, нужно еще больше.
– А вдруг он не столь зажиточен, как думают – найденное состояние могло быть преувеличено, – шепнула леди Кингсли маркизу после трехчасовой проверки бумаг в кабинете Дугласа. – Ходили слухи, эта алмазная жила была столь богата, что каждое ведро породы обеспечивало достаток на всю жизнь. Но в действительности, вряд ли такое возможно.
Вир понес ящик с документами обратно к шкафу:
– Могли быть хищения со стороны управляющих.
– Это никогда не исключается. Но даже если Дуглас так думал, то лично проверять не ездил. По крайней мере, ни старший управляющий, ни счетоводы нигде не упоминают о визите.
Леди Кингсли подняла фонарь повыше, чтобы Виру было лучше видно, куда ставить следующий ящик.
– А что со счетами по усадьбе?
Леди Кингсли обладала особым талантом к проверке деловых документов; маркиз этим вечером выступал в роли подручного, главной задачей которого было носить тяжести и стоять на страже. Но даме потребовался отдых от чтения при тусклом свете – другого они не могли себе позволить. Так что Вир воспользовался возможностью просмотреть отчеты по хозяйству.
– При доме мало земли: почти никакого дохода и довольно много расходов, – доложил он. – Но все же траты не чрезмерны. Ничего, что давало бы мотив для преступной деятельности.
– Некоторые нарушают закон ради острых ощущений.
– Но не большинство. – Вир задвинул ящики в исходное положение. – Не попадалось упоминания об искусственных алмазах?
– Нет, абсолютно ничего.
Дело Эдмунда Дугласа возникло совершенно случайно: один из задержанных бельгийской полицией по совершенно другому поводу похвастался, что пощипал перышки антверпенским торговцам бриллиантами по поручению какого-то англичанина. Бельгийская полиция не посчитала для себя важным расследовать этот случай, полагая признание мошенника обычным бахвальством, хотя, по мнению Вира, в такой незаинтересованности определенную роль сыграл тот факт, что упомянутые торговцы принадлежали к еврейской общине Антверпена.
Несмотря на бездеятельность бельгийской полиции и такое же безразличие Скотланд-Ярда, а также упорное молчание предполагаемых жертв Дугласа, это дело каким-то образом привлекло внимание Холбрука и волею случая нашло горячего поборника в лице леди Кингсли. Ее отец покончил жизнь самоубийством, когда не смог больше удовлетворять аппетиты шантажиста.
Леди Кингсли с упорством ищейки занималась расследованием долгие месяцы, собрав обширное досье. Кое-что в этом досье сильно озадачивало Вира: как указывала бельгийская полиция, основанием для шантажа служило то, что торговцы бриллиантами выдавали искусственные алмазы за настоящие.
Насколько маркизу было известно, с того дня, когда французский химик Анри Муассан [13]13
Анри Муассан(фр. Henri Moissan, 1852 – 1907) – французский химик, лауреат Нобелевской премии, первооткрыватель фтора. На основании факта находок алмазов в метеоритах пришел к выводу, что образование алмаза из угля может происходить при очень быстром охлаждении и высоком давлении. В 1890 г. Муассан приступил к опытам по синтезу искусственных алмазов. Чтобы добиться чрезвычайно высоких температур, он сконструировал печь с электрической дугой, где температура нагревания достигала 3500°С. Расплавленный в дуговой печи, перенасыщенный углеродом чугун мгновенно охлаждали водой. Таким способом ученый сумел получить мелкие твёрдые кристаллы (по виду, пылинки сажи), которые современники долгое время считали алмазами, т.к. они резали стекло и не растворялись в кислотах. В 1893 г. Муассан сделал сообщение о синтезе искусственного алмаза. Позже этот способ подвергся критике и сомнению: результат объявили карбидом кремния. Кстати, обошедшимся гораздо-гораздо дороже алмаза той же суммарной каратности. Тем не менее, эта теория получения алмаза не угасла, а наоборот, вдохновила многих учёных на дальнейшие исследования. Руссо в 1894, Майоран в 1897 получили свои партии карбида кремния.
Особняком стоит Баллантин Хэнней из Глазго, который в 1880 году предъявил дюжину камней (в 1/13 карата каждый), будто бы полученных путем сжатия парафина, костяного масла и металлического лития. Одиннадцать из них в 1943 г. оказались алмазами. Но успешный опыт повторить не удалось, несмотря на подробнейшие записи Хэннея.
[Закрыть]заявил об успешном синтезе алмазов при помощи печи с электрической дугой, больше никто не сумел повторить его достижение. Искусственные алмазы пока так и не стали реальностью.
А если бы и стали, то миру не грозила опасность, что настоящие вскоре иссякнут. И ни лондонским, ни антверпенским торговцам не было никаких причин связываться с самоделками.
Леди Кингсли покинула кабинет первой. Вир выждал несколько минут, прежде чем направиться к лестнице для прислуги. Дверь с лестничной клетки вела в восточное крыло, где находились хозяйские покои.
У двери спальни хозяина дома Вир прислушался, затем проскользнул внутрь. Комнату регулярно посещали слуги: застелить постель, почистить каминную решетку, привести в порядок одежду и вытереть пыль. Не похоже было, чтобы Дуглас прятал здесь что-либо важное, но Вир надеялся хоть немного проникнуть в его внутренний мир.
Достав из кармана ручку, маркиз аккуратно развинтил ее. Чернил хватило бы, чтобы написать пару абзацев, но большую часть ручки занимали сухая батарея и крошечная лампочка, вмонтированные на месте емкости для чернил [14]14
Первый карманный электрический фонарик был создан в 1890 году в Нью-Йорке Конрадом Губертом, иммигрантом из России. А уже в 1896 году компания National Carbon приступила к массовому производству первых в мире сухих элементов питания.
[Закрыть].
Вир провел по помещению тонким светлым лучом. Это было гораздо удобнее, чем свеча или фонарь, хотя света хватало ненадолго – батарея быстро разряжалась. Луч выхватил фотографию в рамочке, стоявшую на прикроватном столике Дугласа. Других фотокарточек Вир в этом доме пока не видел, поэтому подошел посмотреть.
Перед ним был свадебный снимок удивительно красивой пары. Женщина обладала какой-то неземной, сказочной прелестью; мужчина, среднего роста и стройного сложения, тоже имел утонченную внешность. На рамке были выгравированы слова: «Как я тебя люблю? Люблю без меры» [15]15
« Как я тебя люблю? Люблю без меры.» – Строка из сонета Элизабет Барретт Браунинг (англ. Elizabeth Barrett Browning), английской поэтессы Викторианской эпохи (1806-1861). Цикл «Сонеты с португальского» – ее самое значительное произведение, посвященное мужу, поэту Р.Браунингу.
[Закрыть].
Лицо невесты казалось знакомым. Он видел ее где-то, и совсем недавно. Но где и когда? У Вира была хорошая память на имена и лица. Но в любом случае, такую женщину невозможно забыть.
И тут его осенило: странная картина в столовой. Лицо ангела!
Невеста – миссис Дуглас? Если да, то жених, очевидно, сам Дуглас. Было бы странно ставить у своей кровати чужую свадебную фотографию. Но маркизу было трудно совместить облик элегантного, изящного мужчины на снимке с тем, что ему было известно об Эдмунде Дугласе.
Разве тот не должен выглядеть несколько массивнее? Если верить осведомителям, Дуглас некогда был боксером. Допустим, в легком весе, но где его шрамы и сломанный нос?
В комнате миссис Дуглас стоял сильный запах лауданума. Женщина спала. Ее грудь вздымалась еле заметно, и тщедушная фигурка выглядела почти плоской.
Вир посветил рядом с ее лицом. Человеческая красота по природе своей недолговечна, но вид миссис Дуглас просто ошеломил маркиза. Она казалась высохшей пародией на прежнюю себя: поредевшие волосы, ввалившиеся глаза, полуоткрытый в забытьи рот. Этим лицом можно было пугать маленьких детей.
Увы, такова жизнь. Все бриллианты Африки не могут гарантировать мужчине, что его жена со временем не превратится в пугало.
На ее ночном столике также стояла фотография: изображение крошечного младенца в гробике, убранном кружевом и цветами – напоминание об утрате. Подпись гласила: «Наша возлюбленная Кристабель Юджиния Дуглас».
Вир поставил снимок и приподнял фонарик. Увиденное дальше заставило его замереть. Это был третий вариант «Предательства ангела» – промежуточный между первыми двумя. Большую часть холста занимало изображение неподвижно лежащего в снегу мужчины. Рядом с ним, там, где, должно быть, брызнула кровь, пышно цвела темная роза. В верхнем правом углу виднелся только изгиб черного крыла и краешек окровавленного меча ангела.
Кончиками обтянутых перчатками пальцев Вир ощупал края рамы. Вот он, отодвигающий механизм! Картина отъехала в сторону, открыв встроенный сейф. В этом был смысл: слабое здоровье миссис Дуглас служило основанием для ограниченного доступа слуг, и ее комната как нельзя лучше подходила для тайника.
Из внутреннего жилетного кармана маркиз вытащил отмычки и, держа фонарик в зубах, приступил к делу. Через пару минут, щелкнув замком, Вир распахнул сейф – только для того, чтобы обнаружить внутри вторую дверцу, на сей раз с американским кодовым замком.
В коридоре за дверью послышались шаги. Вир мягко закрыл сейф, вернул на место картину и отступил к изголовью, запихивая в карман выключенный фонарик.
Дверь отворилась. Шаги направились прямиком к кровати. Маркиз вжался в стену позади полузадернутого полога, надеясь, что женщина – а легкая поступь была явно женской – не подойдет ближе.
Она остановилась с другой стороны кровати и замерла там на нескончаемую минуту. Виру было трудно дышать бесшумно – ее присутствие волновало его.
– Вы же знаете, я не сдамся, – странно бесцветным голосом произнесла Элиссанда.
Только пропустив один удар сердца, Вир понял, что девушка обращается не к нему, а к своей полубессознательной тетке.
– Это ведь возможно, правда? – спросила она безучастную миссис Дуглас.
Что именно возможно? Чего она хотела?
Девушка наклонилась, поцеловала больную и вышла.
* * * * *
Утром хозяйка велела подать завтрак в комнаты всем гостям, кроме лорда Фредерика. Затем она спустилась в утреннюю гостиную и стала дожидаться, когда тот придет, и они смогут, не торопясь, насладиться обществом друг друга.
Элиссанда попросит его рассказать ей больше об искусстве и, возможно, о Лондоне. Она будет внимательно слушать, кивать и время от времени изящно отпивать чай. А потом… что? Ей нравится лорд Фредерик. Очень нравится. Но она не чувствует природного понимания, как соблазнять его, в отличие от…
К чему отрицать? С лордом Виром Элиссанде не было нужды задумываться о способах обольщения. Единственное, что требовалось – сократить расстояние, ведь она всей душою жаждала быть ближе к этому мужчине.
До тех пор, пока всей душою не отвратилась от него.
Но ведь, когда маркиз галантно предложил ее поцеловать…
Нет, даже тогда она не почувствовала от этого неуместного заигрывания ничего, кроме досады и отвращения.
В дверях появился лорд Фредерик. Отлично, ее план сработал. Элиссанда улыбнулась, но ее улыбка тут же застыла: следом за братом в гостиную ввалился лорд Вир. Лорд Вир, чьи сапоги были по колено в грязи, а из волос торчала солома!
– О, приветствую, мисс Эджертон! – радостно воскликнул маркиз. – Я выходил погулять. А когда возвращался, встретил на лестнице Фредди. И вот мы здесь – наш аппетит и наше приятное общество к вашим услугам.
Элиссанде следовало пожалеть лорда Вира: он ведь не виноват в собственном слабоумии. Но единственным ее чувством было жгучее раздражение.
Присутствие маркиза рушило все тщательно выстроенные планы.
– Как любезно с вашей стороны, – выдавила она. – А то я здесь совсем одна. Прошу, наполняйте тарелки и присаживайтесь.
Как же спасти завтрак? Ей следует забросать лорда Фредерика вопросами о живописи и, в частности, о его творчестве, едва тот сядет за стол.
Но лорд Вир и тут помешал ей, начав свой монолог еще возле буфета, где накладывал на тарелку яичницу, жареную селедку и намазанные маслом булочки. Темой его рассуждений явилось животноводство: недавно маркиз побывал на паре-тройке сельскохозяйственных выставок и числил себя знатоком.
Он пространно изложил все достоинства и недостатки шропширской мясной овечьей породы, затем сравнил ее с мясошерстной саутдаунской, оксфордской и, наконец, с гемпширской мясной породой, самцы которой, по мнению маркиза, обладали выраженными римскими профилями.
Элиссанда, хоть и выросшая в сельской местности, ничего не знала об овцах. Она могла только догадываться, какие грубейшие ошибки допускал маркиз. Девушке все еще хотелось встряхнуть болтуна за плечи и спросить, как могло оказаться «Изведение Святого Петра» кисти Рафаэля в ее столовой, будучи фреской в Ватиканском дворце – причем в покоях самого Папы!
Тут лорд Вир перешел от овец к крупному рогатому скоту. Он горел желанием рассказать Элиссанде, что не только посещал выставки, но и видел оценочные карточки участников.
– Просто с ума сойти, какому придирчивому осмотру подвергают этих милых животных: голова, туловище, передние ноги, задние ноги! А вы знаете, какой самый важный пункт в оценивании молочной коровы?
– Право, не знаю, милорд, – ответила Элиссанда, яростно вонзая нож в булочку.
– Развитие молочных желез, мисс Эджертон – оно дает больше трети от общего числа очков! Вымени полагается быть большим и упругим. Соски тоже должны быть правильного размера и ровно расположены. Молочные вены – хорошо развиты, молочные колодцы – глубокие.
Маркиз больше не смотрел Элиссанде в лицо – он пялился на ее грудь.
– Теперь, когда я вижу это животное, я не просто говорю себе: «О, корова!» Я рассматриваю ее вымя и соски в соответствии с принципами животноводства – ну и конечно, просто для удовольствия.
Элиссанда не могла поверить собственным ушам. Она шире обычного раскрыла глаза и гораздо энергичнее кивнула. Затем бросила взгляд на лорда Фредерика, уверенная, что тот хмурится, пытаясь намекнуть брату, что его речи перешли все границы приличий.
Но лорд Фредерик ни на что не обращал внимания. Уставившись в тарелку, он неторопливо жевал, пребывая мыслями явно в другом месте.
Маркиз между тем продолжал тему вымени и сосков, не сводя глаз с бюста Элиссанды. В порыве увлеченности он сбросил со стола две вилки и ложку, опрокинул свою чашку и, в конце концов, уронил на себя яичницу, отчего вскочил, с грохотом перевернув стул. Яйцо шлепнулось с его брюк на пол, но успело оставить замечательно круглый след от желтка как раз в том месте, куда не принято смотреть.
Поднявшаяся суматоха наконец вывела лорда Фредерика из задумчивости.
– Пенни, что за…
– О, боже, – воскликнула Элиссанда. – Вам лучше поскорее переодеться, милорд, иначе одежду не спасти.
Наконец-то лорд Вир сделал разумный шаг – удалился. Элиссанда медленно расцепила стиснутые под столом руки. Только спустя несколько секунд ей удалось овладеть собою настолько, чтобы улыбнуться оставшемуся мужчине.
– А вы как себя чувствуете сегодня, милорд?
* * * * *
Поднос с завтраком в собственной комнате и отсутствие такового в комнате Фредди подтвердили Виру все, что он хотел знать: мисс Эджертон намеревалась завтракать наедине с его братом.
Маркиз не мог порицать ее выбор: Фредди был лучшим из мужчин. Но она, со своими неиссякаемыми улыбками и коварными замыслами, и близко не заслуживала его брата. Ничего, пусть попробует – Вир пресечет, расстроит и уничтожит ее происки все до единого.
А пока нужно переговорить с леди Кингсли. Он просунул ей записку под дверь. Пятью минутами позже дама присоединилась к маркизу на повороте парадной лестнице, где никто не мог подобраться к ним незамеченным.
– Я попросил Холбрука прислать Ная, – сообщил Вир.
Най был медвежатником. Покинув комнату миссис Дуглас, маркиз переоделся, написал на первый взгляд бессмысленное сообщение, которое Холбруку не составит труда расшифровать, и отправился в деревню как раз ко времени открытия телеграфа. По дороге обратно Вир славно вздремнул после бессонной ночи на попутной телеге с сеном и прибыл в Хайгейт-корт аккурат в ту минуту, когда Фредди спускался к завтраку.
– А где же сейф? Да, у вас солома на голове.
– В комнате миссис Дуглас, за изображением мертвого человека, – ответил Вир, проводя рукой по волосам. – Выяснили передвижения слуг?
– Они не заходят в комнату миссис Дуглас без вызова. Дважды в неделю мисс Эджертон усаживает тетку в инвалидную коляску и катает по коридору. В это время слуги убирают, перестилают постель и все такое. А так в комнату не входит никто, кроме мисс Эджертон и самого Дугласа.
