Текст книги "Фредерик Дуглас"

Автор книги: Шерли Грэхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 23 страниц)

А в Вашингтоне тем временем принимались меры к тому, чтобы добиться назначения Джона Дюргэма специальным консулом в Порт-о-Пренс, «учитывая его особую пригодность для данной деятельности». Президент Гаррисон и на этот раз кое-кого разочаровал, направив Дюргэма в Санто-Доминго Сити. Тогда в Вашингтоне и в Нью-Йорке стали распускать слухи, что в Гаити третируют Фредерика Дугласа и его жену. Стефен Престон слышал эти разговоры перед отплытием на родину. У него были свои подозрения насчет источников этих слухов, но он решил промолчать, пока не достигнет Порт-о-Пренса.

– Фредерик, – сказала как-то Эллен Дуглас, – такая жизнь доконает меня! Это безделие просто позорно! Я только и делаю, что меняю туалеты: то для приема, то для званого обеда. А эта пища! – в голосе ее слышалось отчаяние. – Я начала толстеть!

Он рассмеялся.

– Что ж, сударыня, могу посоветовать вам верховую езду. Я-то чувствую себя превосходно.

Она покачала головой.

– Ты – другое дело! Но я же не могу скакать по горам, как ты.

А что он скакал, это было действительно так. Не зная точно даты своего рождения, Фредерик Дуглас считал, что ему уже за семьдесят. Тем не менее он проводил каждый день по многу часов в седле.

– Только так и удается повидать Гаити!

Они поехали пароходом в Кап Аитьен, где Эллен осталась в обществе гостей в большом белом доме на горе, окруженном тропическим садом, а Дуглас в сопровождении нескольких мужчин забрался верхом на вершину Bonne-à I'Evéque. Все, что оставалось внизу, становилось меньше и меньше; вот уже островерхие скалистые края горы, напоминающие звериные клыки. Теперь подножье горы похоже было на джунгли. Говорили, что землетрясение 1842 года очень серьезно расшатало цитадель, но Дуглас, оглядывая эту могущественную крепость западного полушария, подумал, что вряд ли какая-нибудь человеческая армия при всех своих современных орудиях разрушения оказалась бы в состоянии захватить ее. Кристоф воздвиг свою крепость на высоте двух тысяч шестисот футов над уровнем моря как чудо техники, столь гармоничное во всех ее частях, что, хотя, вероятно, цитадель была построена на костях тысяч и тысяч туземцев, казалось, что все это сделано не человеческой рукой.

Дуглас стоял возле огромного камня, под которым покоились останки самого властного негра, какого когда-либо знала история.

«Если бы можно было измерять величие нации по ее замечательным воинам, – думал он, – то маленькая Гаити со своими Туссеном-Лувертюром, Жан Жаком Дессалином и Генри Кристофом, безусловно, заняла бы одно из первых мест!»

На следующий день Дугласа повезли на высокую скалу, возвышающуюся над Молом Сейнт-Николас.

– Вы, вероятно, слышали, что Рейнол назвал это место Гибралтаром Вест-Индии, – заметил один гаитянец, наблюдая за выражением лица Дугласа.

– Вот смотрите, – указал хлыстом второй спутник Дугласа, – гавань почти со всех сторон окружена сушей. Ширина ее всего лишь четыре мили, но глубина такая, что самые крупные суда могут подходить вплотную к берегу. Двести ярдов от земли, и вы не достанете дна лотом в восемьдесят саженей!

Дуглас недоверчиво смотрел вниз. Залив с его зеркальной гладью казался большим озером. Справа подымалась крутая скала, на которой стоял сейчас Дуглас со своими спутниками. Напротив был отлогий лесистый берег. В самом конце гавани виднелась группа зданий, а между ними – голубая лента воды.

– Да, человеку далеко до такого совершенства! – пробормотал Дуглас.

Снова заговорил первый гаитянец:

– А знаете, весь европейский флот мог бы поместиться здесь, укрываясь от любых бурь.

– Да неужели? Это кажется невероятным! – заметил Дуглас.

Его собеседник отвернулся, делая вид, что собирается вскочить на лошадь.

– Сильная нация, – сказал он небрежным тоном, – владеющая этой гаванью, могла бы легко контролировать не только Караибское море, но и даже Южную Америку.

– Зато дружественная состоятельная нация, – с полной искренностью возразил ему Дуглас, – пользуясь этой гаванью, могла бы принести богатство всем островам Караибского моря!

– Ce soit possible![15]15
  Возможно (франц.).


[Закрыть]

Дуглас не настолько понимал по-французски, чтобы уловить сарказм своего собеседника.

Спускаясь по узкой тропе вниз, они уже не обсуждали ничего, кроме красот природы.

В ноябре военный корабль Соединенных Штатов «Янтик» причалил к Молу Сейнт-Николас, и Дуглас в своем донесении сообщил правительству, что частое упоминание в американской печати о стремлении

Америки добиться баз в Караибском море вызывает беспокойство среди народа Гаити. Как ни странно, Дуглас обнаружил, что он является объектом нападок прессы. Газеты утверждали, что он не пригоден для своего поста.

Некоторое время спустя Дуглас писал: «Беда с моим характером заключалась в том, что я не мог никому позволить использовать меня или мое служебное положение для того, чтобы помогать каким бы то ни было лицам осуществлять их эгоистические устремления как за счет Гаити, так и за счет репутации Соединенных Штатов».

События развертывались довольно стремительно. Ознакомившись с некоторыми фактами, Дуглас сообщил государственному секретарю Блэйну в марте 1890 года, что определенные деловые круги США осуществляют давление на Гаити. В то время Дуглас не знал ничего о докладе Навигационного бюро от января 1890 года, гласившем:

«Стратегическое значение этого острова с навигационной точки зрения огромно, и оно растет в прямой зависимости от тех миллионов, которые американские граждане вкладывают в постройку канала Никарагуа. Соединенные Штаты должны дать понять народу Гаити совершенно ясно, что они имеют твердое намерение не позволить никакой державе обосноваться в этом месте или создать протекторат над островом».

Вернувшись летом в Америку, Дуглас сделал доклад о Гаити перед большой аудиторией в Балтиморе. Он подчеркнул, что последнее время все газеты подвергают его острым нападкам.

– Я полагаю, что печать в основном примирилась с фактом моего пребывания в Гаити, за исключением тех кругов, которые выдвигают своих кандидатов на этот пост, – заявил Дуглас. – Они-то и распускают слухи, что я собираюсь подать в отставку. Им я хочу ответить старинной поговоркой: «Умирают лишь немногие, и добровольно никто не уходит». Я возвращаюсь в Гаити.

Сам Дуглас так освещал события следующей зимы – статья его появилась в сентябре 1891 года в журнале «Норт-Америкен ревью»:

«26 января 1891 года контр-адмирал Герарди, прибыв в Порт-о-Пренс, направил одного из своих младших офицеров на берег, в посольство Соединенных Штатов, чтобы пригласить меня на борт флагмана «Филадельфия»… Я явился по его просьбе и там впервые узнал, что должен буду принять участие в переговорах относительно угольной базы Соединенных Штатов в Моле Сейнт-Николас, – так сообщил мне контр-адмирал Герарди. Он заявил мне с особой многозначительностью, что он назначен специальным представителем Соединенных Штатов, и миссия его заключается в том, чтобы заручиться базой для американского морского флота в Моле Сейнт-Николас. По его словам, мистер Блэйн и мистер Трейси, а также президент Соединенных Штатов высказали пожелание, чтобы я содействовал ему в достижении этой цели. Адмирал дал мне понять, насколько важна его миссия, что я и сам не преминул заметить.

Собственно говоря, я уже знал о назначении адмирала Герарди за некоторое время до его появления на дипломатической арене. Порт-о-Пренс посетил один господин, представитель некой солидной нью-йоркской фирмы, который был лучше, чем я, осведомлен о тайнах государственного департамента в Вашингтоне, в частности, он знал о назначении адмирала Герарди и старательно раструбил о его предполагаемом прибытии во всех политических и деловых кругах, куда только имел доступ. Он заявлял везде и повсюду, что Вашингтон лишил меня полномочий и что, собственно говоря, я уже снят с моего поста и отозван, а адмирал Герарди назначен на мое место. Не приходится говорить, что, это ставило меня в незавидное положение как в глазах жителей Порт-о-Пренса, так и в глазах правительства Гаити».

В книге Рейфорда Логана «Дипломатические связи Соединенных Штатов в Гаити» приведены подробные, обстоятельные материалы, касающиеся этих переговоров. Не оставляет сомнений, что Дуглас старался выполнить пожелания своего правительства, в то же время пытаясь сохранить «славную репутацию Соединенных Штатов». Он откровенно сожалел о некоторых моментах переговоров:

«Не малой причиной нашего неуспеха явился, пожалуй, тот угрожающий тон, которым мы вели эти переговоры. Для чего понадобилось выставить в такой момент в Гаити военную эскадру, сотню орудий и две тысячи солдат морской пехоты? А цель была такая: намекнуть Гаити, что если республика не проявит рассудительности и не примет по доброй воле наши требования, то мы осуществим их силой. Мы предстали перед народом Гаити и перед всем миром, держа в одной руке перо, а в другой – меч. Это не было дружественным актом со стороны великого государства, желающего получить концессию у маленькой слабой страны, какой является Гаити. Это было несвоевременно и не соответствовало пропорциям самого требования. Это было также предпринято при полном непонимании характера народа, с которым нам предстояло иметь дело. Нам следовало знать, что каковы бы ни были жители Гаити, во всяком случае, они не трусы и посему их не так легко напугать».

На Фредерика Дугласа сваливали всю вину за провал этих переговоров. Летом 1891 года он подал в отставку.

Логан пишет: «Я придерживаюсь того мнения, что Дуглас искренне желал защитить интересы народа, принадлежавшего к его расе. В то же время он старался выполнять пожелания своего правительства и поддерживал честь этого правительства. Скорее его неуспех можно объяснить тем, что общественное мнение Америки не требовало этого порта, а президент не был готов применить силу… Ведь Панамского канала тогда не существовало и Соединенные Штаты еще не освободились от договора Клейтона-Балвера, дабы иметь возможность самостоятельно строить канал. С употреблением силы против Гаити пришлось подождать до окончания строительства канала, до того момента, когда Соединенные Штаты превратились в мировую державу, до того момента, когда непрерывные революции в Латинской Америке усилили недовольство государственного департамента, и, наконец, до того момента, когда внимание общественности, прикованное к мировой войне, позволило осуществить военную оккупацию Гаити, не возбудив излишних протестов в Соединенных Штатах».

В 1893 году правительство Гаити назначило Дугласа своим представителем на Всемирной выставке в Чикаго, а в 1899 году республика внесла первую тысячу долларов в фонд памятника Фредерику Дугласу, который ныне стоит в одном из парков Рочестера. В своей речи в 1932 году посол Гаити в Соединенных Штатах Дантес Беллегард высказал уверенность, что, будь сейчас жив Фредерик Дуглас, он «был бы одним из тех, кто горячо поддерживал бы доктрину международной морали… Политика уважения прав малых наций, которой придерживался Дуглас, являясь послом Соединенных Штатов в Гаити, есть единственная политика, благодаря которой такая могущественная нация, как Соединенные Штаты, способна заслужить подлинную и глубокую симпатию со стороны государств Латинской Америки».

Дуглас уже доживал свой восьмой десяток. Но он не уходил на покой, не оставлял общественной деятельности. Его стройную, по-прежнему красивую фигуру, увенчанную пышной копной белоснежных волос, можно было видеть всюду, где только собирались люди потолковать о том, как сделать нацию сильнее и благороднее, как создать взаимопонимание между народами. Он был полон неистребимой веры в свою страну и ее предначертание, и это делало его терпимым, позволяло относиться ко всему с легким юмором. Всюду, где только он ни появлялся, его окружали группы людей, жадно подхватывавших все его рассказы и тонкие остроты, которые потом передавались из уст в уста. Соседи по Анакостиа с гордостью рассказывали, сколько народу специально приезжало даже издалека, чтобы посмотреть на дом Дугласа.

15 февраля 1895 года в Вашингтон прибыла Сюзен Антони, чтобы открыть вторую сессию Национального женского совета, созываемую раз в три года. Это был день семидесятипятилетия Сюзен Антони, и Фредерик Дуглас с женой нанесли ей визит и поздравили.

Сессия открылась 20 февраля. Дуглас присутствовал при этом, и под гром аплодисментов председатель совета миссис Сьюол пригласила его в президиум. Он прошел на трибуну, поклоном поблагодарил публику за приветствия, но выступить отказался.

В этот день было очень холодно; Дуглас приехал домой перед самым ужином. Он был в отличном расположении духа. Снимая калоши и отряхивая с себя снег, он с оживлением вспоминал события дня.

– Мисс Антони показала себя во всем блеске, – рассказывал он, грея перед камином руки.

– Я немного устал, – признался он, поднимаясь после ужина наверх и задержавшись, как показалось его жене, возле портрета Джона Брауна, висевшего на площадке лестницы.

Эллен была в это время в гостиной и сразу обернулась: эти слова были так необычны для Дугласа.

И в эту секунду он упал. Он был уже мертв, когда его внесли в комнату.

Все знаменитые деятели выступали на его похоронах. Сюзен Антони прочла траурную речь Элизабет Кейди Стентон о человеке, который один из всех поддержал ее требование о женском равноправии еще на первом съезде в 1848 году.

Память об этом человеке запечатлена в мраморе и бронзе, в стихах и песнях. Но камень и бронза мертвы, и только книга может заставить слова звучать как живые. Из глубины десятилетий мы слышим голос Фредерика Дугласа:

«Хоть я главным образом связан с одним только классом обиженных, угнетенных и порабощенных людей, я не могу оставаться равнодушным к несправедливости и страданиям, которым подвергают каких бы то ни было членов великой семьи человеческой. Я не только американский раб, но я и человек и как таковой обязан употребить все свои силы на благо великого рода людского… Я уверен, что чем скорее мир узнает о зле, совершаемом в семье человеческой, тем скорее это зло будет уничтожено».

ЭПИЛОГ

В апреле, в середине воскресного дня, я впервые поднималась на Анакостиа-Хайтс.

– Здесь есть ступеньки на гору, – предупредили меня.

Но я знала об извилистой тропинке, по которой хаживал он, и решила избрать ее. Теперь она заглохла и заросла местами, но я дошла по ней до сада, разбитого на склоне холма, и там, где тропа пересекается гудронированной дорожкой, увидела, как ожидала, цветущий куст сирени.

Типичный старинный дом, какие можно встретить в Виргинии, – с верандой, каретным сараем и флигелем для слуг. Ныне этот дом и участок вокруг него охраняются Негритянской межклубной женской ассоциацией по увековечению памяти Дугласа. Я постояла возле солнечных часов, пытаясь по ним угадать, который час, заглянула в колодезь, посидела немножко на каменной скамейке под изгородью, увитой цветущими растениями.

Казалось, что я вижу ясно их всех на террасе и в комнатах, залитых солнцем, с каминами и удобными скамейками под окнами. Со всех сторон на меня глядели портреты: вот Сюзен Антони, Уильям Ллойд Гаррисон, молодой красавец Чарльз Самнер, Уэнделл Филиппс, Авраам Линкольн.

Погрузившись в мечты, я долго сидела за его письменным столом, перебирая его записные книжки и пожелтевшие листы, испещренные цифрами, на которых он пытался подытожить свой жалкий банковский счет. Вдоль стен кабинета высились до самого потолка полки с книгами в истрепанных переплетах, с исписанными на полях страницами. Он явно предпочитал всем остальным те книги, в которых говорилось о людях. На втором этаже висели портреты членов семьи Дугласа, тут и там были разложены принадлежавшие им мелкие вещи.

А в спальне Дугласа в запертом шкафу стояли флаг и заржавленный мушкет.

По моей просьбе шкаф открыли, и я прижалась лицом к складкам флага Джона Брауна. Да, это он, и в 1946 году он все еще стоял в комнате Фредерика Дугласа и не был развернут!

Вероятно, я оставалась в этих комнатах немало времени, ибо вдруг обнаружила, что темнеет и я одна. Стеклянная дверь была открыта настежь, и я вышла на балкон, на крохотный балкончик, где можно сидеть в одиночестве и предаваться размышлениям. Не раз, надо полагать, выходил сюда в такие весенние вечера Дуглас. Устремив свой взор на сгрудившиеся у подножья холма домики, он видел, как и я, сверкающую ленту реки, а дальше – сказочно раскинувшийся как на ладони Вашингтон. В его время не было еще остроконечного, уходящего в небо обелиска Вашингтона, но круглый купол Капитолия существовал и тогда. Дуглас видел это здание – предмет его гордости, видел и затейливую сеть улиц своего любимого города, столицы государства, которому он так верно служил.

И вдруг совершенно невольно, стоя на этом балконе, я поняла, почему на закате жизни был так спокоен взор Фредерика Дугласа. Не потому, что он был обманут иллюзией величия, не потому, что считал свою цель достигнутой, и не потому, что верил, будто все человечество уже пошло по пути прогресса. Но, стоя здесь, на этом балкончике, и устремив свой взгляд на небо поверх купола Капитолия, он видел ее – всегда и неизменно изливающую яркий свет надежды – путеводную Полярную звезду.

От автора

В этом повествовании о борьбе человека за свободу многое может показаться невероятным. Но здесь, в этой книге, – все правда. В ряде случаев я цитировала непосредственно из автобиографических книг Фредерика Дугласа. Собственные его слова, прямые и ясные, воссоздают портрет этого человека.

Книга «Жил-был раб…» была впервые опубликована в Соединенных Штатах в 1947 году. В то время я вынуждена была несколько сократить свою рукопись для печати. Нынешней зимой, готовя в Москве свою книгу к изданию на русском языке, я получила возможность включить во вторую половину важные исторические факты. Я выражаю глубокую благодарность издательству «Молодая гвардия», позволившему мне, таким образом, дать моим новым читателям лучшую книгу. Приношу также свою искреннюю благодарность В. Лимановской и И. Левидовой, немало и добросовестно потрудившимся над переводом книги. Хочу особо отметить, что в своей работе я пользовалась среди других источников книгами: «Негритянский народ в истории Америки» Уильяма Фостера, «Черная реконструкция» и «Джон Браун» Уильяма Дюбуа, «Сюзен Антони» Айды Харперс, «Дипломатические связи Соединенных Штатов в Гаити» Рейфорда Логана, журналом «Вестник негритянской истории» под редакцией Картера Вудсона и, разумеется, всеми автобиографическими книгами самого Фредерика Дугласа.

Шерли ГРЭХЕМ

Москва, апрель 1959 г.