Текст книги "Фредерик Дуглас"

Автор книги: Шерли Грэхем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

Джек Хейли застал миссис Ройял и Эмилию в их домашней типографии, за работой. Эмилия смертельно побледнела, услышав его рассказ. Миссис Ройял даже уронила на землю верстатку и в испуге взглянула па свою помощницу.

– Она больна!

Но Эмилия отрицательно повела головой. Прислонившись к столу, она пыталась заговорить; бледное лицо ее постепенно освещалось радостью, в голубых глазах заиграли яркие огоньки.

– Вы говорите, что его зовут Фредерик, не правда ли? А сколько ему лет, по-вашему?

– Что такое? – спросила миссис Ройял.

– Сколько лет? – переспросил Джек.

– Ну да! – нетерпеливо отвечала Эмилия. – Тому человеку… Рабу, о котором вы рассказывали… Я совершенно уверена, что знаю его!

– Ох, боже мой, Эмилия! Эго невозможно! – нахмурившись, сказал Джек, а миссис Ройял насмешливо фыркнула.

– Опишите мне его, Джек, – настаивала Эмилия, – опишите очень подробно.

Пока Джек без особой охоты выполнял эту просьбу, Эмилия утвердительно кивала головой. Но Джеку все это казалось пустой тратой времени.

– Не могло быть в ваших краях такого необыкновенного раба. Мы бы, конечно, услышали о нем! – сказал он в заключение.

Эмилия только усмехнулась.

– Я помню, как он шагал в тот день по дороге; пыль вздымалась столбом! Тогда он был совсем еще мальчик. Теперь стал мужчиной. Но это он, я уверена.

И Эмилия поведала о том памятном утре, когда, высунувшись из окна своего чердака, она увидала, как молоденький невольник бросил вызов объездчику рабов; как он одним пинком заставил надсмотрщика со стоном отлететь в сторону; как он повалил на землю своего хозяина. Она рассказывала об этом впервые в жизни, но рассказывала очень хорошо.

– Его звали Фредерик – он был такого же цвета, у него были такие же сильные, широкие плечи и крупная голова.

– Но этот человек выглядит старше и потом ведь он образован! Если бы вы только слышали его!

Эмилия улыбнулась.

– Я узнала позже, что даже тогда он уже умел читать и писать. Он помогал мистеру Коуви вести счета.

– И все же это невероятно! Не может этот человек быть с восточного побережья Мэриленда! – изумленно оказал Джек.

– Молодой человек, – назидательно заметила миссис Ройял, – когда вы доживете до моего возраста, то узнаете, что именно невероятные вещи делают жизнь замечательной.

А Эмилия добавила:

– Не может быть на свете двух таких Фредериков!

ГЛАВА 8
ПО ОБЕ СТОРОНЫ АТЛАНТИЧЕСКОГО ОКЕАНА

Многие люди вместе с Джеком отказались бы поверить истории, рассказанной Эмилией. С течением времени Массачусетское общество борьбы с рабством оказалось перед сложной дилеммой. Комитет общества знал все факты, касающиеся Фредерика, и принимал все меры для его безопасности: название штата и округа, откуда он был родом, имя его хозяина и прочие подробности, которые могли бы привести к поимке Фредерика, тщательно скрывались от публики. Даже при этих условиях аболиционисты все время были начеку. Однако многочисленные слушатели, собиравшиеся на выступления Фредерика, начали поговаривать, что этот человек ие может быть «беглым рабом».

Первые три-четыре месяца речи Фредерика почти полностью сводились к воспоминаниям о его жизни в неволе.

– Давайте нам только факты, – говорил ему секретарь общества Коллинс. – О философии мы сами позаботимся.

– Расскажите свою историю, Фредерик, – шептал ему Гаррисон, когда его подопечный поднимался, чтобы выйти на платформу.

И Фредерик, преданно улыбнувшись учителю, старался точно выполнить его наказ.

Но Фредерик мужал и набирался знаний. Перед ним широко распахнулись двери библиотек, принадлежавших ученым людям. У Теодора Паркера было шестнадцать тысяч томов; библиотека занимала весь третий этаж его дома.

– Приходите в любое время, Фредерик. Книги, мой мальчик, пишутся для того, чтобы их читали.

И Фредерик упивался Томасом Джефферсоном, Карлейлем, Эдмундом Берком, Томасом Пейном, Джоном Квинси Адамсом, Джонатаном Свифтом, Уильямом Годвином. Книги пьянили его как вино; шатаясь, с красными глазами, брел он поздно вечером домой и валился на кровать. Он углублялся в чтение бесчисленных газет, которые Гаррисон выписывал для редакции «Либерейтора» со всех концов страны; он постоянно бывал на выступлениях крупнейших ораторов того времени– Уэнделла Филиппса, Чарльза Редмонда, Теодора Паркера и других. Нередко, жуя сэндвич, он слушал, как читает свои стихи Джон Уиттьер. За Гаррисоном молодой беглец следовал неотступно, жадно впитывая в себя каждое его слово, черпая из источника его мудрости, ловя каждую интонацию любимого голоса.

Речи Фредерика становились все примечательнее по своему содержанию, логике и манере изложения.

– Фредерик, если так пойдет дальше, люди перестанут верить, что вы были когда-либо рабом, – предупреждал Коллинс.

Но Гаррисон решительно сказал:

– Оставьте его в покое!

На севере и западе страны нарастала расовая вражда белых к неграм. Хулиганье выгнало восьмерых негров из Портсмута в штате Огайо. В течение трех дней шайка головорезов держала в своих руках власть в Цинциннати, она изгнала из города всех свободных негров. Беззащитные негры подвергались нападениям в собственных жилищах, и многие из них спасались бегством из города. В 1839 году, во время расистского погрома в Питсбурге, был почти полностью сожжен и разрушен негритянский квартал города. В Филадельфии три белые женщины насмерть забили камнями негритянку. Из-за жестокой экономической депрессии, охватившей этот город, многие белые жители оказались без работы и винили в этом негров. Толпа безработных сожгла только что выстроенный Африкан-холл, негритянскую церковь, негров избивали на улицах. Пришлось в помощь полиции, безуспешно пытавшейся навести в городе порядок, вызвать войска штата.

Темпераментного Гаррисона не удовлетворяла программа Американского общества борьбы с рабством. Члены общества усердно трудились, чтобы добиться немедленного уничтожения рабства, но Гаррисону их деятельность казалась недостаточно энергичной. Они не желали признать за женщинами равные с мужчинами права в этой работе, не смели критиковать двусмысленную позицию церковников в вопросе о рабстве. После филадельфийских волнений Гаррисон и его приверженцы решили взять в свои руки деятельность Общества борьбы с рабством. На съезде, состоявшемся в следующем году, старания их увенчались успехом. Лукреция Мотт,

Лидия Чайльд и Мари Чэпмен – давние и активные участницы движения против рабства, были избраны в исполнительный комитет общества. В результате часть делегатов покинула съезд, заявив, что отныне аболиционизм фактически поглощен женским движением за равноправие. Это не помешало, однако, съезду открыть очень широкую кампанию, для завершения которой потребовалось полгода. Исполнительный комитет разработал планы проведения в разных районах страны сотни собраний и конференций и предписал Фредерику Дугласу объехать штаты Нью-Йорк, Пенсильванию, Огайо и Индиану.

Первое собрание произошло в Миддлбери. В этом городке аболиционисты натолкнулись на яростное противодействие жителей. Штат Вермонт гордился тем, что в его пределах «и один раб еще не был выдан своему хозяину, однако в множестве городков и поселков люди не желали, чтобы их замешивали в «агитацию».

Это сопротивление, в известной мере характерное для Вермонта – «штата зеленых гор», как его называли, – оказалось, к несчастью, еще более характерным для Нью-Йорка – следующего штата, указанного в маршруте Дугласа. Вдоль всего канала Ири, от Олбани до Буффало Фредерик встречал апатию, безразличие, а порой и сталкивался с хулиганскими выходками. Сиракузы отказались предоставить помещения для митингов; аболиционистов не пускали ни в церкви, ни на площади, ни в общественные здания. Мистер Стефан Смит, в доме которого разместились аболиционисты, едва не заболел от огорчения. Фредерик стоял у окна, устремив взгляд на раскинувшийся недалеко от дома парк с молодыми деревцами.

– Не беспокойтесь, мой друг, – сказал он грустному хозяину, – мы все же проведем наш митинг.

На следующее утро Фредерик облюбовал себе место под деревом в юго-восточном уголке парка и обратился с речью к аудитории, состоявшей из пяти прохожих. После полудня его слушало уже не менее пятисот человек. Вечером ему нанесли визит представители церкви индепендентов и предложили воспользоваться старым деревянным зданием, которое раньше занимала церковь. Здесь съезд аболиционистов продолжался три дня.

В Рочестере, растущем городе, прием оказался более радушным. Несколько сот человек собралось в большой зале, чтобы услышать рассказ Дугласа о его жизни в неволе. Они встретили аплодисментами его призыв сплотиться, чтобы избавить страну от этого страшного зла. Председательствовал на этом собрании эксцентричный, ученый и богатый Джеррит Смит, с которым Дугласу предстояло поближе познакомиться в дальнейшем. Джеррит Смит был настроен еще более воинственно, чем Гаррисон. Он требовал использования избирательной системы в борьбе за уничтожение рабства и настаивал» а том, чтобы аболиционисты выступали против всех законов, поддерживающих рабство.

Из Рочестера Дуглас и Уильям Брэдбери, приятель Смита, направились в Буффало, также быстро развивавшийся город, где деловая жизнь кипела вовсю и пароходы ежедневно подходили к пристани.

Местным квакерам удалось достать для них только одну комнату в полуразвалившемся заброшенном доме на глухой окраинной улочке; раньше здесь помещалась почта. Явившись туда в назначенный час, Дуглас и Брэдбери увидели в комнате лишь несколько извозчиков; в грубой мятой одежде, с кнутами в руках, сидели они на лавках, оставив перед домом запряженные экипажи.

Брэдбери был возмущен. Потратив час на пустую, как ему казалось, болтовню, он ушел и в тот же вечер уехал пароходом в Кливленд. Но Фредерик остался. Почти всю неделю он ежедневно приходил на старый почтамт и говорил перед аудиторией, которая становилась все больше и больше. Затем перед ним раскрылись двери баптистской церкви. В ближайшее воскресенье он выступал уже под открытым небом, в парке, где собралось несколько тысяч человек.

В Ричмонде, штат Индиана, митинг аболиционистов был сорван, а ораторов забросали тухлыми яйцами. В Пендлтоне, в том же штате, программа выступлений Фредерика была неожиданно нарушена.

В городе невозможно было найти здание, и поэтому на самой окраине, в лесу, поставили платформу для ораторов. Вокруг нее собралось множество народу, и Фредерик, а также сопровождавший его на митинг Уильям Уайт были в очень приподнятом настроении. Но едва лишь забрались они на эту трибуну, как буйный отряд, состоявший примерно из шести десятков всадников, вооруженных дубинками, кирками и кирпичами, выехал из лесу, спешился и двинулся на них с явным намерением «убить черномазого».

Это была яростная, но неравная схватка. Квакеры старались прикрыть Фредерика, однако они и сами были беззащитны. Уайт, не покинувший своего поста, пытался умиротворить хулиганов и получил свирепый удар по голове – удар, от которого он упал, обливаясь кровью. Фредерик завладел палкой и отбивался изо всех сил, но враги одолели его, избили и оставили лежать на земле, думая, что он уже мертв. Затем все эти молодчики взобрались на своих коней и ускакали по направлению к Андерсену, где жило большинство из них.

Фредерик, весь окровавленный, в беспамятстве, лежал на опушке леса. Квакер Нил Харди перенес его в коляску и доставил к себе домой. Там Фредерика перевязали и заботливо ухаживали за ним. Правая рука его оказалась сломанной и навсегда утратила природную силу и гибкость. Но уже через несколько дней Фредерик поднялся и отправился в дальнейший путь – с правой рукой на перевязке, но в остальном, как писал он позже, «целехонек».

Следующей зимой вопреки советам друзей Дуглас решил начать действовать самостоятельно.

– Ваши слова подвергают сомнению, – сказал он Гаррисону и Филиппсу, – этого я не могу вынести. Меня называют обманщиком. И я решил, что подробно напишу о всех событиях и обстоятельствах моей жизни в рабстве, изложу точные факты, сообщу все имена и названия местностей.

– Это будет необычайно сильная повесть, – задумчиво сказал Гаррисон, глядя на тлеющие в камине угли.

– Настолько сильная, – раздраженно ответил Теодор Паркер, – что вся эта свора немедленно явится сюда, чтобы увезти его. И ни законы, ни жители Массачусетса не смогут его защитить.

– Вы с ума сошли! – Мелодичный голос Уэнделла Филиппса сейчас звучал резко. – Как только эта рукопись будет закончена, я посоветую вам тут же бросить ее в огонь!

Но Гаррисон только усмехнулся.

– Джентльмены, – сказал он, – мы найдем выход Господь не допустит потери такого человека, как Фредерик Дуглас!

Собеседники долго глядели на Гаррисона; он сидел, окутанный сумерками, слабый свет камина озарял его спокойное лицо. Иногда немногословная вера Гаррисона ошеломляла этих ученых богословов.

И выход действительно был найден. В мае 1845 года появилась «Повесть о жизни Фредерика Дугласа», которой были предпосланы письма Гаррисона и Филиппса. Книга стоила пятьдесят центов и была издана большим тиражом. В августе Дуглас сел на британское судно «Кэмбрия», направляющееся в Англию; в кошельке его лежало двести пятьдесят долларов, собранных друзьями в Бостоне; вместе с Фредериком ехали аболиционисты и певцы – супруги Хатчинсоны и Джеймс Баффем, вице-президент Массачусетского общества борьбы с рабством.

Анна стояла на набережной и махала рукой на прощанье. Она улыбалась, хотя из-за набежавших слез уже не могла различить очертания корабля и дорогое лицо стоявшего на корме Фредерика. Оглушительный гудок парохода заставил маленького Фредди в тревоге ухватиться за мать и спрятать лицо в складках ее юбки. Ему хотелось домой. Рядом с Айной прямо и невозмутимо стоял шестилетний Льюис, держа за руку свою плачущую сестренку Розетту. «Заботься о матери и малышах, сынок. Я на тебя полагаюсь» Льюис повторял про себя прощальные слова отца. Теперь он – мужчина в доме. Девчонкам, конечно, поплакать можно. Льюис пристально глядел на лицо матери.

Прозвучали последние возгласы, в последний раз взвились в воздух платочки, раздались чьи-то приглушенные рыданья, и вот уже родные и друзья уехавших начали расходиться с набережной. Анна почувствовала легкое прикосновение к своей руке.

– Пойдемте, миссис Дуглас, – перед ней стояла жена Уэнделла Филиппса, – мы отвезем вас домой.

Анна улыбнулась. Она сама хотела, чтобы Фредерик уехал, чтобы он был вне опасности. Она не могла больше выносить смертельного страха, который постоянно владел ею с той самой поры, когда Фредерик вернулся из своей поездки по Западу. Муж не придавал особого значения «случаю в Индиане», но ведь сломанную руку не скроешь. Каждый раз, когда он после этого покидал дом, Анна знала, что может случиться. И поэтому она убедила его уехать, поэтому она улыбнулась и сказала: «Не тревожься о нас, Фредерик. Ты должен ехать!»

– Мое жалованье будут выплачивать тебе.

– Я управлюсь. Теперь, когда мы в своем доме, все пойдет легко.

Он не услышал от нее ничего, кроме слов одобрения и уверенности в нем и себе.

Прошлым летом они купили участок земли в Линне – массачусетском городке, вместе обдумали, каким должен быть их дом, и осенью – в промежутках между поездками – Дуглас с помощью нескольких друзей выстроил себе коттедж.

Анне страшно не хотелось оставлять Нью-Бедфорд – «город друзей», как она его называла.

– Но, понимаете, – грустно объясняла она своим близким знакомым, – семейство Дугласов так разрослось, что этот маленький домик просто трещит по швам. Нам нужно больше места.

Их выбор пал на Линн; оттуда Фредерику было удобно отправляться в свои поездки, кроме того, там было активное Общество борьбы с рабством. Наступил день, когда они перебрались в свой собственный коттедж. Анна мыла окна и полы, а Льюис, неотступно следуя за отцом, помогал ему конопатить щели, чтобы, когда наступят холода, в домике было тепло и уютно.

По высохшей, хорошей дороге, освещенной мягким майским солнцем, священник Уэнделл Филиппс вез семейство Дугласов домой в своей коляске.

– Как вы думаете, мистер Филиппс, сколько времени ему придется там пробыть? – Они уже приближались к дому, когда Анна осмелилась, наконец, задать этот вопрос. Уэнделл Филиппс подстегнул лошадь и помедлил с ответом.

– Трудно сказать, миссис Дуглас. Мы уверены, что там, среди людей, которые не знают по-настоящему ужасов американского рабства, он окажет неоценимые услуги делу освобождения. А мы тем временем постараемся сделать все возможное, чтобы возвращение его было безопасным.

– Будем просить бога, чтобы это произошло поскорее! – Миссис Филиппс положила ладонь «а руку своей спутницы.

Вскоре они подъехали к калитке и распрощались. Дети проворно вылезли из коляски и побежали по дорожке в дом. Анна двигалась медленнее. Она улыбнулась, увидав на руках у соседки толстощекого, пускающего пузыри Чарли. Это был их младший сын. Бедняжечка! Сердце Анны сжалось. Он-то даже и не знает, что отец его так далеко уехал.

– Ни разу не заплакал! – сказала соседка, которая присматривала за Чарли во время отсутствия семейства. – Так что я успела сварить вам горшок супа. Он на плите, горячий. Вы небось проголодались все.

Растроганным голосом Анна поблагодарила добрую женщину. Та ободряюще потрепала ее по руке и заторопилась домой.

Малыш Чарли чувствовал себя превосходно, и Анна, оставив его с другими детьми, вошла в комнату, которую занимала вместе с мужем. Комната была очень тесна. Когда открывали шкаф, то дверца его стукалась об умывальник, придвинутый вплотную к кровати. Анна сняла шляпу, положила ее на полку и закрыла дверь. Механическим жестом выплеснула из таза остатки воды и повесила на место старую люстриновую куртку, которую Фредерик в последнюю минуту решил не брать с собой. Неподвижно постояла посреди комнаты, размышляя.

Анна не сказала мужу, что ждет еще одного ребенка – он мог бы не уехать, узнав об этом. Но она знала, что на его маленькое жалованье семье не прожить. Оставить детей и поступить на работу нельзя. Надо придумать себе какое-то другое дело. Она должна справиться. И вдруг лицо Анны осветилось. В городе Линне существовало одно ремесло, которое в начале сороковых годов XIX века получило большое распространение. Линн стал походить на средневековый английский город с ремесленными гильдиями, и в этот вечер Анна решила заняться делом, которым занимались там многие семьи, – шить обувь.

Со временем она стала заправским сапожником.

Между тем судно, увезшее Фредерика, выходило в открытое море. И плавание с самого начала оказалось не слишком спокойным.

– Нам надо было ехать на французском корабле, пусть даже они идут дольше! – возмущенно говорила миссис Хатчинсон, укоризненно глядя на сконфуженного корабельного эконома.

– Я сейчас же иду к капитану. – И Джеймс Баффем энергично отправился на его поиски.

Дело было в том, что Фредерику Дугласу не отвели каюты. Хотя билеты у всех были одинаковые, путешественников разделили: Хатчинсонов и Баффема направили в каюты, а Фредерика Дугласа – на палубные места.

Сам Дуглас не принимал участия в гневных спорах, сопровождавших это происшествие. Для него все это было такой старой, знакомой историей. Негры, которые опрометчиво пускались в поездку по Соединенным Штатам Америки, всегда и везде подвергались оскорблениям и унижениям. В проливе между Нью-Йорком и Стонингтоном ни одному цветному пассажиру не разрешалось заходить в носовую часть корабля. Во все времена года, в жар и холод, сушь и ненастье, единственным местом для него была палуба. Дугласу приходилось участвовать во многих стычках, его не раз колотили проводники и кондуктора. Он с усмешкой вспомнил сейчас, как однажды понадобилось шесть человек, чтобы извлечь его из вагона поезда на Восточной железной дороге между Бостоном и Портлендом. Фредерик ухитрился при этом оторвать от стенок несколько сидений и разбить несколько окон.

Но в это утро, когда «Кэмбрия» осторожно выходила из залива, держа курс на Старый Свет, который столько людей покидало в поисках свободы, Дуглас только пожал плечами.

– Неважно! – сказал он. – Ведь все мы приедем в Англию в одно время. Если мне нельзя заходить в каюты, то вы можете навещать меня на палубе.

– Нет, нет, мистер Дуглас! – быстро вмешался капитан Джадкинс. – Требуется только формальное приглашение. Вы можете в любое время навещать своих друзей в их каютах.

– Благодарю вас, сэр, – серьезно ответил Дуглас с вежливым поклоном.

Однако миссис Хатчинсон никак не могла успокоиться.

– Это нелепость!

Муж ее вздохнул и взял Фредерика под руку.

– Давайте лучше пойдем сейчас на палубу и постараемся получше устроить нашего друга, – сказал он.

Все они направились на палубу. И там, к пользе и удовольствию палубных пассажиров, отныне проводили почти все свое время. Но, как всегда бывает в маленьком мирке, весть о Дугласе быстро разнеслась по кораблю, и на палубе стали бывать другие пассажиры первого класса.

Хатчинсоны, широко известные исполнители, пели самые свои любимые песни, а на грубом настиле возле полубака постоянно собирались группы людей, оживленно беседовавших с Фредериком Дугласом.

– Я всегда считал, что аболиционисты малость помешаны, – хмуро заметил пассажир из Индианы.

– Никогда бы не подумал, что какой-нибудь… э… э… негр может так разговаривать! – Человек родом из Делавэра, произнесший эти слова, действительно не знал ничего подобного.

– Этот человек… не негр. – Слабый иностранный акцент, прозвучавший в этих словах, заставил американцев, которые сидели вокруг, резко поднять головы.

Быть может, этот безукоризненно одетый, смуглый пассажир родом из Квебека? Житель Вашингтона смерил его ледяным взглядом и поднялся.

– Все равно, он черномазый! – с этими словами он отошел от группы.

После его ухода все замолчали. Но вскоре несколько пассажиров обратилось к капитану с просьбой, чтобы оя предложил необычному пассажиру прочесть лекцию в салоне. Капитан Джадкинс, который был очень смущен и расстроен историей с Дугласом, охотно согласился. Он сам ходил на нижнюю палубу и долго беседовал с бывшим рабом. Манеры этого темнокожего совершенно пленили его.

Лекция была объявлена. По кораблю пошли толки о визите капитана на полубак. Однажды вечером в одной из самых роскошных кают сидели трое молодых людей. Они буквально дрожали от ярости.

– Клянусь богом, сэр, – произнес один, стукнув по столу кулаком, – мы этого не потерпим!

– Приглашен в салон! – подхватил другой.

– Самим капитаном! – Балованный сынок плантатора из Луизианы с такой злостью рванул свой шелковый галстук, что порвал его. – Выставлять напоказ этого пса, этого беглого раба! – молодой человек задохнулся от возмущения.

Кузен его с готовностью поддакнул:

– Дурацкого капитана следует выдрать! – Светловолосый юноша из Джорджии осушил свою рюмку коньяка и замахал рукой; он был совсем пьян.

– Одну минуточку, джентльмены. Не спешите! У меня есть план… есть, значит, план…

– Какой там план, ко всем чертям планы! – Смуглое лицо луизианца зловеще налилось кровью. – Мы просто швырнем черномазого за борт, пусть только вздумает показать в салоне свою наглую физиономию!

– Да, – согласился его кузен, – мы покажем этим проклятым янки.

Они не могли поверить, что он действительно придет. Но ведь они не знали Фредерика Дугласа.

В назначенный вечер салон рано заполнился пассажирами. Мало кто из дам отважился побывать на нижней палубе, и теперь цветные оборки и пушистые локоны трепетали, пока их возбужденные обладательницы поудобнее устраивались на мягких диванах. Точно в указанный час в дверях появилась внушительная фигура. По знаку капитана, вставшего со своего стула, Дуглас направился к приготовленному для него месту.

Тут-то и началось. К упоминавшимся уж трем молодым людям присоединились еще двое; теперь их стало пять. При появлении Дугласа двое, находившиеся в салоле, вскочили и сейчас же в комнату вбежали остальные, которые ждали этого знака на палубе.

– Заткни ему глотку!

– Хватай черномазого!

– Бросай его за борт!

Дамы завизжали, мужчины повскакали с мест, однако Дуглас стоял неподвижно и ожидал приближения противников. Может быть, он был готов к чему-либо подобному. Во всяком случае, лицо его не изменилось. Шум и смятение нарастали, ибо хулиганы с проклятьями и руганью обрушивались на всех, кто пытался им помешать. Но они не подумали о капитане. Громовым голосом старый британец отдал какой-то приказ. Немедленно в салон вбежали матросы. И не успели заносчивые южане опомниться, как их схватили дюжие британские моряки; крепко держа барахтающихся молодчиков, они ждали дальнейших приказаний капитана.

Капитан Джадкинс был вне себя. Он свирепо уставился на совершенно ошеломленных этим поворотом событий драчунов, которые бессвязно пытались выразить ему свое неудовольствие. Но капитан предпочитал оставить без внимания все, кроме одного очевидного факта:

– Надеть на этих пьяных молокососов кандалы, пока они не протрезвятся! – И капитан отвернулся от них, предоставив опытной команде выполнение приказа.

Луизианец побелел. Он тупо озирался вокруг, ожидая, что пассажиры возмущенно вступятся за арестованных. Но этого не произошло. Лица вертелись словно в каком-то бреду перед его глазами, когда он, спотыкаясь, выходил с матросами из салона. Позже он услышал доносившиеся с верхней палубы аплодисменты.

На следующий день показалась земля. Серая дымка между небом и океаном стала зеленой, превратилась в очертания берега. Человек, стоявший на палубе возле Фредерика, крепко сжал поручни пальцами с обломанными ногтями.

– Ирландия, – еле слышно произнес он, и в голосе его была боль и страстная тоска.

В эту ночь Фредерик не спал. Он провел ее вместе с другими пассажирами, не уходившими с палубы. Сбившись в кучку, они разговаривали вполголоса, ловили глазами вдруг вспыхнувшие вдали огоньки, напрягали слух, пытаясь услышать что-нибудь. Некоторые из этих людей потерпели неудачу в ошеломляющем Новом Свете и теперь возвращались на родину. Другим повезло больше и теперь они ехали за своими родителями, женами, детьми.

У Фредерика было иное. Он переплыл океан! Он переплыл небо! Америка, и все, что с ней связано, осталось далеко позади. Как-то примет Европа темнокожего беглеца из страны рабства?

Корабль вошел в Ливерпульский порт, однако какие-то формальности помешали пассажирам немедленно сойти на берег. Ни Балтимор, ни Нью-Бедфорд, ни даже Нью-Йорк не шли в сравнение с Ливерпулем. Этот город быстро разрастался, превращаясь в какого-то чудовищного паука английской торговли, протягивая свои цепкие щупальца в самые дальние уголки земного шара, собирая в свою паутину все богатства, которые дает человеку земля в самых далеких уголках света.

Выросший на узкой полоске земли близ устья реки Мерсей, которая постоянно очищалась от наносов ила морским прибоем, Ливерпуль служил некогда спокойной гаванью для рыболовецких судов, регулярно возивших товары в Ирландию. Моряки средневековья не уделяли особого внимания песчаным холмам, возвышавшимся над болотистым берегом. Потом река Ди, в которую входили океанские суда, покрылась илом. Тем временем стала развиваться торговля с Америкой и выяснилось, что Ливерпуль расположен чрезвычайно удобно и может сыграть большую роль в новых условиях. Часть речной заводи была приспособлена для плавучих доков, заболоченные места высушены и засыпаны грунтом, в холмистом песчанике без труда проложили железнодорожные тоннели. Британская империя расширялась.

Теперь в порту сновали разнообразные торговые суда, груженные железом и солью, строительным лесом и углем, зерном, шелками, шерстью, табаком и, чаще всего, необработанным хлопком из Америки.

Фредерик видел, как разгружали хлопок и высокими кипами укладывали его на пристани. Он знал, что хлопок этот предназначен для ланкаширских ткачей. А знают ли эти ткачи, как его сеют, выращивают и собирают?

Совершенно неожиданно в городе стало известно о существовании Фредерика Дугласа.

Молодые южане, которым столь невежливо помешали осуществить задуманную расправу с Фредериком, по прибытии в Ливерпуль отправились в полицию, требуя ареста «беглого раба» и капитана Джадкинса. Они, однако, не были подготовлены к невозмутимости британского правосудия. Все же, ничуть не сомневаясь в исходе дела, американцы побывали в редакциях газет, везде они подробно рассказывали о «возмутительном обращении» с ними на корабле, обвиняли капитана и всю его команду и ругали как могли дерзкого подстрекателя этого «преступления против общества».

Нелегко пробудить любопытство англичан. Но и пресса и городские власти были задеты выражениями молодых джентльменов. Поведение наглых американцев им не понравилось. Представители полиции и газет навестили капитана Джадкинса. Кратко, энергично и недвусмысленно изложил он суть дела. Полиция осведомилась, не желает ли он, чтобы этих молодчиков посадили в тюрьму. Капитан хладнокровно обдумал это предложение и решил, что эти субъекты его, пожалуй, не интересуют. Он, безусловно, поведет свою супругу послушать черного американца: это доставит ей очень большое удовольствие. «А теперь, если у инспектора больше нет вопросов, разрешите откланяться – миссис Джадкинс ждет», – и капитан торопливо зашагал прочь своей раскачивающейся морской походкой, а репортеры решили, что им надо побывать у «черного американца».

Достопочтенный Уильям Гладстон, который приехал из Лондона в Ливерпуль на несколько дней, сидя в одиночестве за поздним завтраком, еще раз перечитал одно место в утренней газете. Вновь назначенный министр колоний проводил большую часть своего времени в Лондоне, однако домом его по-прежнему оставался Ливерпуль. Гладстон жил в великолепном особняке, выстроенном в пригороде. Здесь, подальше от грязи и шума причалов и товарных складов, в стороне от проезжей дороги, отгородившись высокими заборами и пышной зеленью, располагались резиденции самых влиятельных представителей британского купечества. Гладстон с двадцатитрехлетнего возраста представлял своих соседей в правительстве, сначала в качестве вице-председателя, а потом и председателя торговой палаты. Теперь, в тридцать шесть лет, он занял пост министра колоний. Чтобы заправлять делами, связанными с Египтом, Австралией и сказочно богатой Индией, нужен был человек, хорошо знающий торговлю, понимающий, какие меры способствуют ее развитию.

Гладстон нахмурился и скомкал газетный лист.

– Невинс! – позвал он.

– Что угодно, сэр?

– Невинс, вы были в городе на этой неделе?

Невинс ответил не сразу. В этих делах требуется точность.

– На этой неделе не был, сэр.

– А слышали вы какие-нибудь толки о собрании Общества Британской Индии?