Текст книги "Роковая сделка"

Автор книги: Шерил Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

9

Кровь большинства американцев в наши дни процентов на пятьдесят состоит из кофеина, поэтому сети «Старбакс», пожалуй, стоит объединиться с Красным Крестом и оборудовать свои многочисленные кофейни креслами для переливания крови, где, удобно развалившись, посетитель может выбрать, какой кофе закачать прямо в вены при помощи капельницы. Одновременно можно поболтать с друзьями, сделать пару ни к чему не обязывающих звонков или набрать в ноутбуке сердитые вирши.

Но таких достижений технической мысли пока не существует, и мне ничего не оставалось, как побыстрее проглотить обжигающий кофе, надеясь, что мне удастся насытить кровь кофеином. Трисия с тревогой наблюдала за мной, понемногу отхлебывая латте, – ей, в отличие от меня, удалось сохранить душевное равновесие. Она показывала клиенту образцы тканей и таким образом оказалась неподалеку от моей редакции, вот ей и пришло в голову, как всегда удивительно кстати, вытащить меня выпить кофе. Сочувственно выслушав мой рассказ об этом безумном дне, она запретила девушке за стойкой бара готовить мне капучино покрепче, чтобы я не дошла до точки кипения.

– Почему за все, чего больше всего хочешь, приходится дорого платить? – спросила я.

– Наверно, все дело в первородном грехе, – предположила Трисия. – Ну, вся эта история с древом познания. Как говорится, «запретный плод сладок».

– А тебе не кажется, что змий выразился как-то иначе?

– Издержки перевода.

– Я хочу разобраться во всем до конца, Трисия.

– Знаю. А еще я знаю, что ты непременно докопаешься до сути, нужно просто проявить терпение. В этом замешано много людей, у каждого из них свои интересы, но в конце концов ты поймешь, что к чему.

– Скажи, из-за чего бы ты скорее совершила убийство – из-за любви или из-за денег?

– Непременно надо выбирать? – спросила моя подруга, которую вообще невозможно представить убийцей.

– Мне кажется, что если Гвен убила Гарта ради наследства, Ронни не мог об этом не знать. А если она это сделала из-за любви, он, возможно, и ни при чем. Тогда это больше похоже на убийство в состоянии аффекта.

– По-твоему, визит к без пяти минут бывшему мужу с пистолетом в сумочке тянет на состояние аффекта?

– Может, она с ним не расстается. А вместо зонтика у нее гранатомет.

– Думаешь, в отеле бы этого не заметили?

Голова слегка закружилась: то ли в нее ударила первая доза кофеина, то ли там зрела новая, пока не совсем ясная мысль. Выпрямившись на стуле, я спросила:

– Что, по-твоему, могли заметить в отеле? Судя по первым протоколам, видеокамеры в вестибюле ничего подозрительного не зафиксировали.

– Ты еще не была в отеле?

– Я звонила в службу технической поддержки; они подтвердили, что видеокамеры ничего не дали. Кроме того, установлено, что дверь в номер открыл сам Гарт. Это не подтверждает, но и не исключает виновность Гвен.

– Пора ехать туда и все разнюхать.

– И что я им скажу? Какое отношение может иметь мой визит к статье о Гвен?

– Прекрати! Ты уже забыла мои слова о том, что честность не всегда бывает уместной? – воскликнула Трисия.

– А я-то надеялась, что благодаря моему официальному статусу мне больше не придется ни лгать, ни выкручиваться, – сказала я, когда мы устраивались на заднем сиденье такси, чтобы ехать в отель «Карлайл».

– Это не ложь, а избирательно изложенная правда, – убежденно заявила Трисия.

– Но мне хочется гордиться тем, что я делаю, а не выдавать себя за кого-то другого.

– У тебя это классно получается, – промурлыкала Трисия. – И это качество я особенно в тебе люблю.

– Да-да, дорогая, я тоже тебя люблю.

Громкое сопение на переднем сиденье заставило нас вздрогнуть. Таксист, огромный краснощекий ирландец с непокорной рыжей шевелюрой, выбивавшейся из-под бейсболки с эмблемой ирландской футбольной команды католического университета Нотр-Дам, смахивая слезу, смотрел на нас в зеркало заднего вида.

– Вы не должны стыдиться своего естества, – сказал он, – и не надо лгать ни себе, ни людям. Самое главное – вы любите друг друга. Что такое наш мир без любви – бескрайнее пространство, где человек так одинок!

Трисия попыталась было объяснить, что он ошибается, но я сжала ей локоть и сказала, глядя на него в зеркало:

– Как же вы правы! Влюбленные – настоящие глупцы!

Он кивнул.

– Целуйтесь сколько угодно. – Он широко улыбнулся. – Я только за.

– Мы, знаете ли, не выставляем свои чувства напоказ, – сказала Трисия. – Кстати, мы не возражаем, если вы будете следить за дорогой.

Я подмигнула ему в зеркало и взяла Трисию за руку. Она попыталась ее отнять, но я не отпустила. Чтобы не смотреть на меня, она уставилась в окно, едва сдерживая смех. Так мы и доехали до отеля, где наш таксист со слезами на глазах пожелал нам долгой и счастливой совместной жизни. Я могла бы держать Трисию за руку до самого входа, но она уже приготовилась начать другую игру. Вопрос лишь в том, в какой игре мы выиграем больше.

После недолгой рекогносцировки в роскошном фойе, где полы сверкали так ослепительно, что казалось, идешь по воде, я высмотрела подходящую жертву. Долговязый юнец-посыльный, воплощение то ли гостиничного бизнеса, то ли синдрома гиперактивности, не находил себе места в ожидании очередного клиента, которого нужно проводить в номер. Чувствуя себя Шерлоком Холмсом, я указала на него, заметив, что столь усердный молодой человек, возможно, не прочь подзаработать.

Быстро посовещавшись, как нам себя вести, мы подошли к нему. Он деловито сновал вокруг вазона с цветами почти с него ростом.

– Простите, – обратилась к нему Трисия, – вижу, вы очень заняты, но, может, у вас найдется для нас минутка?

Он вытянулся по стойке «смирно», но сделал это как неловкий бойскаут, а не как заправский военный, на которого хотел походить.

– Да, мэм. Меня зовут Джимми. Чем могу служить?

– У нас не совсем обычная просьба, – сказала она тоном заговорщицы так тихо, что ему пришлось к ней наклониться. Я тоже подалась вперед, и мы замерли, сблизив головы, как три котенка над миской с молоком.

– Хотите, я позову портье? – так же тихо спросил Джимми.

– Нет, лучше обойтись без начальства, – сказала Трисия, и он задумчиво наморщил прыщавый лоб.

– Мы хотим вступить в одно тайное общество, – зашептала я, – поэтому не можем рассказать вам всего, но одно из условий приема в его ряды – посетить место нашумевшего преступления на Манхэттене.

– Конечно-конечно, – сказал наш юный друг, как ни странно, нимало не удивившись, словно ему была хорошо известна такая организация, хотя, могу поклясться, я ее только что выдумала. – Хотите взглянуть на тот номер, где члена городского совета арестовали с кучей девочек, или на тот, где этот наш рок-музыкант чуть не утопил в ванне свою подружку?

Я на мгновение замолчала, потрясенная многообразием проявлений человеческой сущности.

– Вообще-то нас интересует номер, где убили Гарта Хендерсона.

Джимми еще больше сморщил лоб, и я пояснила:

– Тот парень из рекламного бизнеса, которому выстрелили в лоб и пах.

– Ах да, помню-помню, – произнес он так, словно вспоминал любимого учителя в начальной школе. – Случай совсем свежий и пока не пользуется широким спросом. Вы хотите туда попасть и… того… типа развеяться там, порезвиться? – Он нам подмигнул, а я попыталась понять, что такое в нашем с Трисией поведении заставляет всех вокруг думать, что нас связывают интимные отношения. Впрочем, пусть себе думают, если это поможет нам достичь цели.

– А вы действительно можете нас туда провести?

– Если номер не занят, это легче легкого. Вот если там кто-то живет, придется немного повозиться.

– Сколько? – спросила я, вспомнив, что давно не заглядывала в банкомат, и на ходу соображая, есть ли у меня наличность.

Трисия оказалась проворнее и уже опускала ему в карман двадцатидолларовую купюру:

– Посмотрите, есть ли там кто-нибудь, а потом поговорим.

Джимми слегка ей поклонился и бодрым шагом отправился в разведку.

– Ловко у тебя получается!

– Заставлять мужчин делать то, что мне нужно?

– Меня всегда поражало, как ты на них действуешь, но сейчас я о том, как легко и элегантно ты сунула ему деньги.

– Мама всегда говорила, что по жизни нужно идти с двадцатью долларами в одной руке и бокалом мартини в другой. Она и сейчас убеждена: чего не добьешься одним, можно добиться вторым.

– И тем не менее ты вроде выросла хорошим человеком.

– Хорошие няни.

– Я должна тебе двадцать баксов.

– Счетчик включен, а приключения только начинаются, дорогая. – Вдруг ее взгляд посерьезнел: – Ты сегодня разговаривала с Кэссиди?

– Она звонила как раз в разгар заварухи с Даглассом, и мне пришлось сказать, что я ей перезвоню. Но потом я ей так и не дозвонилась – все время попадала на голосовую почту. Я даже не поняла, зачем она мне звонила.

– На нее не похоже.

– Совсем.

– Мне тоже не удалось с ней поговорить. Может, она на заседании суда и забыла нам об этом сказать? Это по крайней мере можно понять, хотя тоже не в ее стиле.

– Когда начинаем переживать?

– Я, например, всегда переживаю и за нее, и за тебя, – сказала довольная собой Трисия. – Ты хочешь сказать, когда мы ее отыщем, чтобы призвать к ответу за преступное неперезванивание и убедиться, что она не валяется где-нибудь на темной улице?

– Только не это.

Трисия бросила взгляд на часы, потом показала на Джимми, который спешил к нам.

– Сначала посмотрим, сколько времени мы проведем здесь.

Джимми подскочил к нам, подхватил под руки и с энтузиазмом потащил к лифтам.

– Сейчас моя знакомая убирается на этаже, так что мы сможем войти в номер. – Он нажал на кнопку лифта и выжидающе улыбнулся.

Я уже вытаскивала из сумки кошелек. Получилось не столь искусно, как у Трисии, но, кажется, степень мастерства в этом деле теперь значения не имела.

– Вы работали в день убийства? – спросила я, порадовавшись, что наличные у меня все-таки есть. Обычно кошелек у меня забит чеками банкоматов, визитками и разноцветными стакерами. Чтобы не взвинчивать цены, я начала с двух двадцатидолларовых купюр, одну из которых выдала Джимми. Тот благосклонно принял деньги и пропустил нас впереди себя в лифт.

– Да, – сказал он, нажимая на кнопку седьмого этажа, – в тот вечер была как раз моя смена. Сколько здесь работаю, ни разу такого переполоха не видел. Вы не поверите, сколько здесь толпилось копов. А постояльцы! Одни хватались за сотовые и фотоаппараты, другие бились в истерике – дурдом, честное слово! Нам всем пришлось давать показания. Это очень трудно, потому что людям всегда есть что скрывать. Еще несколько дней все здесь так и бурлило.

– Что скрывать? – встрепенулась Трисия.

– Здесь бывают разные люди, и кое-кто из наших типа с ними сотрудничает. Не очень-то, знаете, хочется распространяться об этом в присутствии полиции.

– А кто заходил сюда в тот вечер, кроме девочек по вызову? – спросила я.

Двери лифта открылись на седьмом этаже, и парень повел нас по коридору.

– В том-то и дело. Никто не вспомнил ничего необычного. Вообще ничего. К нему вечно приходили сотрудники. Они постоянно тут шныряли. Но в тот вечер – никого. Пока не пришла жена и не подняла шум, ей открыли дверь – и вот вам нате!

Я не совсем поняла, относилось ли последнее восклицание к обнаруженному трупу или к номеру с табличкой «734», перед которым мы сейчас стояли. Он постучал условным стуком, и прежде чем я успела задать очередной вопрос, дверь открылась.

– Знакомьтесь, это Ронда, – представил нас Джимми.

Я ожидала увидеть перед собой легкомысленную девицу, но перед нами выросла огромная, потная, неулыбчивая тетка. Не глядя в глаза, она взяла у меня из рук предложенную банкноту по тому же тарифу.

– На кровати не садиться, цветы не трогать и, ради бога, не пользоваться туалетом, – распорядилась она и, издав утробный кашель, добавила, – не курить. – Тяжело ступая, она медленно удалилась.

– Тетка зашибись! – улыбнулся Джимми. – Но она права, у вас не очень много времени.

Когда мы вошли, я с трудом удержалась, чтобы не раскрыть рот от удивления. До того как я перебралась в Нью-Йорк, пределом моего воображения были гостиницы средней руки, но чуть выше среднего по качеству услуг – «Холидей-инн», поэтому комфорт и дороговизна шикарных номеров завораживают меня до сих пор. Этот номер не стал исключением, хотя я была разочарована, увидев, что он сверкает чистотой: все следы совершенного здесь преступления давно исчезли. Конечно, глупо ожидать, что я замечу здесь что-то особенное: администрация очень старается, чтобы люди забыли о происшествии. И все равно мне стало грустно – вот так с человеком происходит несчастье, от которого вскоре не остается ни следа.

Джимми показал на письменный стол и кресло перед окном.

– Его нашли в этом кресле. Ну не совсем в том же, потому что то кресло было все в крови и его выбросили. Горничные просто выбились из сил: ужас сколько кровищи! Но гляньте, как они все вылизали – ни следа не осталось. Это не испортит вам все впечатление?

– Нет, конечно, – заверила я его, – важно, что мы оказались в самом этом пространстве. – Мы с Трисией прошлись по комнате, хотя сама она значения не имела – все здесь теперь было стерильно. Мы оставались лишь ради красочных комментариев юного посыльного.

– Значит, вы с другим посыльным наблюдали за девушками мистера Хендерсона и его сотрудниками?

– Вообще-то да. По ним можно было определять день недели. Франческа приходила по понедельникам, Хелен – по вторникам…

Гарта убили в пятницу.

– Кто приходил в пятницу?

– Никто. Представляете, он решил оставить этот день для светских мероприятий. По субботам у него бывала Линдси, а по воскресеньям – Венди. Бедняга, он слишком много работал, но с такими красотками это ведь одно удовольствие. Можно и попотеть.

Теперь меня преследовал один вопрос. Была ли в тот вечер в номере Гарта Хендерсона одна из его девиц? И тут пришла Гвен и их застукала? Верность для Гвен, кажется, понятие довольно растяжимое, раз она изменяла мужу с Ронни Уиллисом, но даже она могла прийти в ярость, застав супруга в объятиях одной из его протеже.

– Когда его нашли, кровати были заправлены?

– На подушках лежали шоколадки.

Вряд ли он до этого додумался, чтобы успокоить разбушевавшуюся супругу. К тому же Гарт, судя по всему, из тех мужчин, которые щеголяют своими победами, а не пытаются их скрывать.

– А кто-нибудь еще к нему заходил?

– Не-а. Он заказал ужин на двоих, но еда и выпивка остались нетронутыми. Вот и все. И никого рядом.

– Но кто-то ведь в него выстрелил. Причем дважды, – заметила Трисия.

– То-то и оно.

– А что говорит персонал отеля? Кто, по-вашему, это сделал?

– Чак из отдела обслуживания номеров принимает ставки. В основном ставят на жену – верняк.

– А кто идет под вторым номером?

– Этот его новый партнер по бизнесу. Мэр.

– Мэр?! – воскликнула Трисия оскорбленно – по целому ряду причин, в том числе потому, что с мэром вел дела ее отец.

Джимми пожал плечами:

– Вообще-то Дарнелл, бармен из «Бемельмана», всегда делает на него ставку, о чем бы мы ни спорили. Говорит, это его политическая позиция.

Я попробовала представить, как Гвен, глядя на Гарта, вдруг понимает, что у нее нет выбора, и нажимает на спуск. Дважды. И потом у нее хватает духу вернуться в отель, чтобы «обнаружить» труп.

– Значит, все ставят на нее, но никто не припоминает, что видел ее в тот вечер, пока не нашли труп? – сказала я, отчасти размышляя вслух, отчасти чтобы услышать мнение Джимми.

– Ага, мне это тоже непонятно. Но может, мы просто привыкли, что она здесь часто бывает, вот и не отложилось в памяти. А может, именно поэтому она и знала, как пройти незамеченной?

К сожалению, это имело смысл. Само собой на ум приходит уравнение: злость, помноженная на любовь, поделенная на развод, плюс пистолет – равняется труп.

Если, конечно, я не ошибаюсь.

Последняя мысль поразила меня своей холодной липкой определенностью – такое же отвратительное чувство возникает, когда хлопаешь дверью машины, в последнюю секунду понимая, что ключ остался в зажигании.

Разве что дело совсем не в отношениях Гарта с каким-то другим человеком. Переменная величина в моем уравнении, возможно, не жена, а причина, по которой он от нее ушел. Другой человек, любивший Гарта так сильно, что смог его убить, тоже часто к нему приходил, так что отлично знал и здешние порядки, и его распорядок дня.

Вдруг его убийца – кто-то из Гарема?

10

Дорогая Молли!

Почему так трудно признавать свои ошибки? Причем это касается только определенных вопросов. Вообще-то мне не так уж сложно признать свою неправоту, если речь идет о фактах, но когда дело касается чувств, я не отступлюсь ни за что на свете. В чем тут дело – в моей горячности или упрямстве? А может, я бываю не права гораздо чаще, чем готова признать, или я так часто оказываюсь права, что когда ошибаюсь, не могу в это поверить? Как мне с этим справиться так, чтобы не страдать самой и не испортить отношения с любимым?

Объективно-субъективная

Когда я осознала, что могу и заблуждаться насчет Гвен, мне вдруг захотелось выйти на воздух. Словно я осквернила память Гарта, напрасно заподозрив ее в убийстве, в той самой комнате, где он встретил смерть. Мои подозрения против Гвен и Ронни были совершенно умозрительными, но от той мысли, которая теперь закралась мне в голову, меня буквально затошнило: так бывает при сильной головной боли или от чувства вины.

– Значит, в тот вечер никто не видел никого из его девочек? – на всякий случай переспросила я у Джимми.

– Не-а. – Он мотнул головой и посмотрел на часы. Трисия оторвала взгляд от ковра возле кресла, ставшего смертным одром Гарта, и строго посмотрела на меня. Каким-то образом она догадалась, что у меня появилась новая версия.

– К чему ты клонишь?

– Просто уточняю.

– Нет, не просто. У тебя родилась другая версия, а я не понимаю, какая. Поделись.

Не хотелось обижать Джимми, который был так услужлив и старался нам помочь, но пускаться при нем в рассуждения все же не стоило.

– Пока нечем делиться.

Трисия скривила губы, готовая возмутиться, но потом взглянула на Джимми и сдержалась.

– Нечем так нечем.

Тут в комнату с грохотом ворвалась знакомая Джимми.

– Уборка номера, – рявкнула она автоматически, потом уставилась на нас и добавила: – Вам пора.

– Так быстро? – Трисия одарила ее милой улыбкой.

– Вы нашли то, что искали? – заботливо поинтересовался Джимми, словно мы собирались бывать здесь регулярно и он хотел сгладить грубость горничной.

– Возможно, – сказала я, не уточняя, что нас больше интересовал его рассказ, чем место преступления.

– Как насчет сувениров? – рявкнула Ронда.

– Каких сувениров? – Голос Трисии прозвучал оскорбленно – так ответил бы человек, который ни в жизни не взял бы в гостинице даже шампунь, не говоря уж о полотенцах или халате.

– Вам же надо представить доказательства, что вы здесь действительно побывали. – Ронда схватила со стола листок и показала мне. Это была анкета с оценкой сервиса в отеле «Карлайл». Корявым, но твердым почерком она написала на ней номер комнаты, подписалась своим именем и отдала мне. Я поблагодарила. – Ей-богу, лучше бы вы марки собирали или брали уроки танцев, – заключила она, выпроваживая нас в коридор.

Джимми проводил нас до вестибюля и поинтересовался, не нужно ли нам еще что-нибудь. Мне хотелось одного: чтобы он вспомнил, не побывал ли в тот вечер в отеле кто-нибудь из Гарема. А раз он не мог вспомнить, нам оставалось только уйти. Мы поблагодарили его за помощь, а он пожелал нам успехов в нашем тайном обществе, и мы выпорхнули на улицу.

На площадке перед входом мы задержались. Точнее, Трисия схватила меня за руку и отказывалась отпускать, пока я не отвечу на ее вопросы:

– Что такое пришло тебе в голову?

Я пустилась в объяснения:

– Меня все мучил вопрос: зачем Гвен было его убивать, раз она все то же самое получила бы после развода. Чтобы поддаться чувствам, мол, «не доставайся же ты никому», она слишком прагматична.

Трисия задумалась и отпустила мою руку.

– А зачем кому-то из Гарема понадобилось его убивать?

– Как раз пытаюсь понять. Не возражаешь, если я продолжу в такси?

– Не возражаю, только сначала заедем к Кэссиди. – Трисия кивнула швейцару, и тот махнул в сторону очереди из желтых машин.

– А то, что я не возражаю, по-твоему, само собой разумеется? – пробормотала я, следуя за Трисией к машине. – Думаешь, надо поехать к ней домой?

– Раз она не отвечает ни по рабочему телефону, ни по мобильному, хорошо бы убедиться, что ее не свалил грипп или еще какая напасть. Слишком долго она не звонит.

Трисия права. Кэссиди из тех подруг, которые могут позвонить вам, просто чтобы сказать «привет», если ни на что другое нет времени. Даже во время судебных заседаний она шлет нам эсэмэски с ехидными комментариями по поводу происходящего. Утром я не могла разговаривать из-за следователя, причем не из-за Кайла, – и она потом мне даже не перезвонила, чтобы узнать, в чем дело. Ясно, с ней что-то не так.

В машине мы обсудили мою новую гипотезу. Все вокруг восхищались необычайной работоспособностью и преданностью Гарема. Нетрудно себе представить, что кто-то из этих женщин особенно дорожил своей работой. Так сильно, что не мог думать ни о чем другом. Роман с шефом лишь подхлестнул ее беззаветную преданность, а потом он чем-то оскорбил эту женщину… Но чем? Он вот-вот должен был развестись, то есть стать свободным. Что, если она захотела большего?

– Они не боялись за свое будущее в связи с этим слиянием? – спросила Трисия.

– Насколько я поняла, нет. Ронни Уиллис вообще говорил, что добивается слияния главным образом ради них. А учитывая, куда стреляли, я склонна думать, что дело все-таки в ревности и аффекте.

– Насколько опасно спать с начальником? – Трисия смотрела на меня выжидающе.

– Понятия не имею.

– А как же Роджер Лири?

– Я с ним не спала! – Роджер Лири, бездарный придурок, мнил себя Казановой. Он как-то пробился в редакторы «Сенсаций», на редкость наглого еженедельника, представлявшего собой смесь сплетен, слухов и новостей мира моды. В его пользу говорит только то, что первую приличную работу в журнале я получила благодаря ему, однако, учитывая его сволочную натуру, этого недостаточно, чтобы причислять его к лику святых.

– Нет, спала.

– Нет, не спала.

– Тогда почему ты так долго не уходила от этого урода?

– Потому что рассчитывала затащить в постель его заместителя, Мэтта Гроувзнора, но ничего не вышло. Неужели ты думаешь, что если бы я спала с Лири, вы бы об этом не узнали?

– Вполне возможно. Даже у самых близких подруг есть тайны, которые всплывают только через много лет.

– Вроде твоей истории с Сэмом Бернеттом? – Ловкий и не очень чистый на руку Сэм Бернетт был активистом Республиканской партии. Когда мы заканчивали школу, он вместе с отцом Трисии участвовал в какой-то политической кампании. В то время Трисия тоже собиралась посвятить свою жизнь политике.

– Вот именно.

– Серьезно?! Вообще-то я просто так спросила, хотя догадывалась и раньше. И долго ты с ним тесно общалась?

– Всего три раза.

– И из-за чего вы расстались?

– Перед первичными выборами его отправили в Нью-Гэмпшир, чтобы разогрел избирателей, и я вдруг поняла, что ничуть без него не скучаю.

– Да уж, не бог весть какое страстное увлечение.

– Ты о работе или о нем? Могу поспорить, твоя девица была увлечена и тем и другим.

Я согласилась. Оставалось выяснить, которая из девушек проявила инициативу и убила шефа, нарушившего ее планы.

Но сначала нужно разобраться с еще одной предприимчивой особой. Мы вышли из такси перед красивым старым домом, где жила Кэссиди. Швейцар вежливо поздоровался с нами, позвонил Кэссиди по телефону и предупредил о нашем приходе. Когда мы вышли из лифта, она встретила нас на пороге в джинсах и хлопчатобумажной спортивной рубашке.

Мне чаще случалось видеть Кэссиди вообще без одежды. Дома она предпочитает носить свободные холщовые брюки и футболку. Но еще большее удивление вызывали огромные буквы у нее на груди – «МТИ». Я не могла вспомнить никого, кто бы имел отношение к Массачусетскому технологическому институту.

– Нужно было привезти тебе бульона, – посетовала Трисия.

– Я вполне здорова. – Кэссиди прислонилась к дверному косяку и смотрела на нас с загадочной улыбкой. – Сегодня я решила поработать дома.

– А нам почему не сказала?

– Я бы сказала Молли, если бы не ее разборки с полицией.

– Потом я тебе перезванивала, но ты не ответила, – сказала я в свою защиту.

– Ну хорошо, я была неправа, – сказала Кэссиди и сладко потянулась, как кошка, собравшаяся перебраться на более солнечное местечко.

Услышав ее низкий довольный голос, мы с Трисией остановились как вкопанные.

– Ты одна? – спросила я, поражаясь, что эта мысль пришла мне в голову только сейчас.

Кэссиди указала в глубь квартиры, словно водила нас по выставке машин.

– Можете войти.

Оказавшись внутри, подальше от соседских ушей, мы дали волю эмоциям.

– Мы за тебя волновались, – сказала Трисия искренне.

– Согласна, надо было вас предупредить, что у меня все нормально и я просто занята. Приношу извинения, – сказала Кэссиди, чмокнула Трисию в щеку и направилась в кухню. – Для коктейлей рановато. В каком виде и в каких дозах предложить вам кофеин, пока не пробьет пять?

– Скажи, твой физик учился в МТИ? – спросила я, решив покончить хотя бы с одной из накопившихся тайн.

– Да. И учился, и работал в общей сложности лет тридцать, судя по количеству дипломов, степеней и наград.

– Значит, он немолод? – спросила Трисия, опустившись на диван.

– Да, они с Молли почти ровесники, – отозвалась Кэссиди из кухни. Между прочим, я старше Кэссиди всего на три недели, но эти три недели – ее любимое время года. – Но он такой умный и жутко образованный, что кажется еще старше.

– Что такое ты нашла в этом седовласом ученом? Чем он так тебя увлек, если ты решила остаться дома и даже отключила телефон? – спросила я.

– У него невероятное чувство юмора.

Мы с Трисией почти одновременно издали тяжкий вздох, отработанный за долгие годы наблюдений за романами подруги. Почему-то ее самые большие любовные разочарования всегда начинались с этой глубокомысленной фразы: «У него невероятное чувство юмора». Не то чтобы мы с Трисией не ценили в мужчинах это качество, просто Кэссиди очень трудно рассмешить, и она готова закрывать глаза на самые серьезные недостатки – плохие манеры, долги, наличие жены – и оставаться с шутником куда дольше, чем допускает благоразумие. Очередной разрыв приводит лишь к тому, что ее требования только растут, так что следующему ухажеру приходится изрядно поднапрячься, чтобы завоевать место в ее сердце.

– Когда ты нас с ним познакомишь? – спросила я.

– Не знаю.

– С чего вдруг? – фыркнула Трисия. – Мы недостойны подобной чести?

– Вовсе нет. Просто он очень стеснительный, а мне не хочется, чтобы вы на него накинулись. Такого напора он может и не выдержать.

– Как ты думаешь, это комплимент? – повернулась ко мне Трисия. Кэссиди как раз вернулась из кухни с подносом, на котором теснились кофейник, лед, сливки, сахар, три вида итальянского сиропа и бокалы. Она поставила поднос на стол, и мы принялись колдовать над своими емкостями, давясь от смеха, как дети, которым попал в руки набор юного химика.

– У Аарона тонкая, ранимая душа, и мне нужно подумать, как лучше вас представить друг другу.

– Он орхидея или все-таки физик? – спросила Трисия.

– Вот вы, например, помните принцип неопределенности Гейзенберга? – спросила Кэссиди безо всякой логики.

– Не тот ли самый, по которому я никогда не знаю наверняка, какие туфли надеть с новым платьем? – предположила я.

– Нет-нет, по этому принципу чем больше мужчина тебе обещает, тем непонятнее, чего он на самом деле добивается, – сказала Трисия.

– Суть его в том, – пустилась в объяснения Кэссиди, которая на уроках естествознания спала больше, чем мы с Трисией, вместе взятые, – что наблюдение за элементарной частицей мельче атома влияет на ее движение, поэтому невозможно определить ни ее направление, ни скорость.

Мы обе не нашлись что ответить, и Трисия неопределенно заметила:

– Почему-то мне это кажется очень печальным.

– Нет, – возразила Кэссиди с той же таинственной улыбкой, – это лишь означает, что поскольку я все еще пытаюсь определить направление и скорость…

– Хочешь сказать, что ты не покажешь его нам, пока не поймешь, в каком направлении и с какой скоростью ты двигаешься? – предположила я.

– Вот именно.

– Но это может продлиться целую вечность, – надулась Трисия.

– Давай-ка придерживаться научной терминологии. Рассмотрим прецеденты: когда это Кэссиди требовалась вечность, чтобы понять, как она относится к мужчине? – спросила я.

Трисия протестующе замахала руками:

– На этот раз ее прошлый опыт ни при чем: прежде она никогда не прогуливала работу и не надевала чужие вещи.

Кэссиди расхохоталась.

– Потерпите еще чуть-чуть. Самую малость.

– Разве только до пятницы. Покажешь его нам на гала-представлении Эмиля Требаска, идет?

Кэссиди потянула носом воздух:

– Нюхом чую, что ты что-то задумала.

– Вовсе нет. Мне поручили решить, кто будет сидеть за нашим столом, а мне, естественно, хотелось бы, чтобы вы обе пришли с кавалерами, которых выберете сами. Для нас с Трисией это отличный повод познакомиться с Аароном. К тому же твой физик объяснит нам, как в результате дефиле Эйлин в мире моды появится черная дыра.

Я изобразила, как Эйлин пройдется по подиуму, насмешив Кэссиди. Трисия откинулась на спинку стула, задумчиво позвякивая кубиками льда в своем бокале.

– Значит, ты с Кайлом, Кэссиди с Аароном, а я… гм…

Кэссиди красноречиво выгнула бровь дугой.

– Твой список претендентов наверняка длинный и разнообразный.

Трисия покачала головой:

– Скорее он скучный. Вы-то придете с теми, кто вам нравится, а мне придется мириться с тем, кого я в силах вытерпеть.

Кэссиди вскочила на ноги:

– В таком случае пора на охоту. Что скажете, девочки? Заглянем в наши заповедные угодья и посмотрим, не водится ли там кто-нибудь поинтереснее!

– Тебе надо работать, – покачала головой Трисия, – а у Молли назначена встреча. Не волнуйтесь, я что-нибудь придумаю.

– В конце концов, всегда можно пойти в дорогой отель и поискать там достойного кандидата, – предложила я.

Мы ввели Кэссиди в курс дела, и я объяснила, в чем щекотливость сегодняшней встречи с Донованом. Теперь, когда у меня появилась новая гипотеза, мне еще больше не терпелось с ним увидеться.

– Ты с ним поделишься? – спросила Кэссиди.

– Наверное, пока у меня нет улик, это было бы безответственно.

– Разве ты с ним не заодно?

– Поосторожнее со словами. Я собираюсь с ним встретиться, и мы обменяемся информацией. Все исключительно по делу.

– Может, Молли понадобится поддержка? – обрадовалась Трисия.

– Тебе нужна наша помощь, – с готовностью отозвалась Кэссиди.