Текст книги "Пальцы женщины"

Автор книги: Шепард Ривкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

– Входите же, мистер...

– Инспектор Санчес.

Услышав мое имя он нахмурил брови.

– На практике равноправие зависит от должности, – пояснил я. – Все с вами очень любезны, когда они в меньшенстве и в определенные моменты.

Я вошел и закрыл за собой дверь перед носом опечаленного Мак Клемана. Он еще долго будет ходить недовольным. Я лишил его подарка к Рождеству, который ему собирался сделать Хенли. И он знал это.

Я переложил свой .38 из кармана пиджака в плечевую кобуру.

– Большая проблема стоит перед жителями Нью-Йорка со стоянками для машин: сразу же начинают придираться, если вы поставите машину даже за километр от пожарного депо.

– Да, в Нью-Йорке здорово издеваются над владельцами автомашин, нельзя не признаться.

Он шел впереди меня. Под ногами у нас был ковер, в котором тонули ноги и который должен был стоить не менее семи тысяч долларов. Семь тысяч долларов: мне это казалось огромной суммой денег. Совсем как и малышу, которого спросили, что он считает большой суммой денег. Он ответил: "Восемьдесят семь долларов, это все деньги, которые существуют на земле". Мебель у него была антикварная, с изображенными черными лилиями на белом фоне. На старинном маленьком столе стояла серебряная ваза, наполненная цветами цитрусовых деревьев, которые отражалисьна отполированной поверхности стола. Все вместе взятое производило впечатление большого богатства и роскоши.

– Вы хотите выпить что-нибудь?

– Охотно.

– Он улыбнулся.

– Я думал, что полицейский не должен пить, когда он находится при исполнении своих служебных обязанностей.

– Я нарушаю регламент.

Этот ответ ему не понравился: он подходил к его собственной философии. Я чувствовал, как его враждебность по отношению ко мне, уменьшилась. Он взял хрустальный графин и наполнил два стакана.

– Лучший сорт Бурбона без прикрас, – сказал он. – У меня в Тенессее есть пациент и он каждый год присылает мне это вино. Без федеральной таксы. Совершенно нелегально. Возражений нет?

– Мы находимся в Нью-Йорке. Тем хуже для федералов.

Это замечание ему очень понравилось. Я сел.

– Вам нравится этот стул?

– Очень красивый.

– Это Чепандел из красного дерева, – с гордостью проговорил он. – А влт стол, который я подобрал ему под стать в краю Ермег.

– Ермег?

– В Ирландии. Это дом моих предков, – сказал Хенли, – многое здесь сделано из вишневого дерева в ХVIII веке. – Он погладил поднос, который блестел, как шелковый. – Десять пластов красок, наложенный один на другой, чтобы дерево хорошенько пропиталось и все от руки. Вот потому то так хорошо и просматривается дерево. Я кончиками пальцев погладил дерево.

– Можно подумать, что это шелк, – сказал я. И тем же тоном прибавил:

– Где находится доктор Лион?

Иногда неожиданно заданный вопрос может застигнуть врасплох подозреваемого. Но не такого парня.

– Дорогой друг, откуда я могу знать, где она находится.

– Судя по тому, что я слышал, вы достаточно крепко связаны между собой.

– Да. Было время, но она стала слишком надоедливой. Я порвал с ней.

– Как это?

– Вот так. Я могу вам налить еще?

– Ну разумеется.

Он налил еще, на этот раз двойную порцию.

Я медленно тянул свое виски. Вне всякого сомнения у него был хороший товарищ в Тенессее. Я снова быстро осмотрел помещение: иногда поведение спокойное и молчаливое невольно начинает действовать на нервы собеседника. На лбу у него выступает пот, цвет лица часто меняет окраску, от красного до совсем бледного. Он начинает облизывать губы и пьет много воды.

Но его лоб оставался сухим. Лицо не изменяло своей окраски и он не облизывал свои губы. Это не означало того, что он не был виновен. Он просто не испытывал ни малейшего угрызения совести или сожаления о том, что он сделал. Этот парень был крепкий орешек.

Я оттолкнул свой стакан.

– Вы позволите мне бросить взгляд на помещение.

– У вас, без сомнения, имеется мандат на производство обыска с целью обнаружения того, что вы ищете.

Он знал, что у меня не было мандата. Я сказал ему об этом.

– Нет мандата. Гммм...

Он посмотрел на меня: легкая улыбка блуждала на его губах. Он создавал впечатление, как будто у меня расстегнулся гульфик на брюках и я не замечал этого.

– Знаете, я могу попросить вас об уходе.

– Нет, вы не можете. Не забывайте, что вы сами пригласили меня войти. Но совершенно верно, я не могу обшаривать ваше помещение.

– А-а, если вы хотите просто бросить взгляд на мое жилище, то конечно не я, добрый гражданин своей страны, буду вам в этом препятствовать.

Я встал. На этот раз я был настороже. Здесь мне было нечего смотреть, но в надежде, что он может совершить хоть маленькую ошибку, я открыл ящик. Я искал коробки, оберточную бумагу и веревки, подобные тем, в которых были упакованы присланные пальцы. Я искал скальпель, которого не хватало на "Веселом". Я искал предметы, могущие доказать, что он спрятал ее где-нибудь. Ничего.

Он следовал за мной шаг за шагом, указывая на маленькие ящички, которые я пропускал.

Я открыл их все. Я мог найти в них письма докторши, но это не дало бы мне право задержать его.

Сигареты, спички, вата. Никаких писем. Ничего. А к чему бы они ему? Это был блестящий человек человек, но без сомнения был намного умнее и интеллегентнее меня.

Ничего в шкафах. Я чувствовал, что краснею под его наблюдательным, вежливым и немного насмешливым взглядом. Никакого доктора Лион в глубине мешка для грязного белья. Никаких платьев, которые могли бы ей принадлежать. Но даже, если бы я их и нашел, это все равно бы ничего не означало. Ведь лна провела немало дней и ночей у него в доме.

Я вернулся в гостиную и остановился около охотниьего столика, по которому я провел рукой. Дерево было прохладным, гладким, приятным на ощупь, какими должны быть бедра герцогини.

– Это замечательная мебель, не правда ли?

Он стоял позади меня, немного в стороне. Он говорил спокойно и сдержано, отлично владея собой. Я опустил глаза на поднос, отполированный как зеркало, лежащий на столе. В нем отражалось его лицо. Он смотрел мне в спину и совершенно не думал о том, что я могу видеть его лицо.

Я никогда не мог бы себе даже представить такую страшную ненависть, которая отразилась на его лице, а я повидал немало людей. Но что меня совершенно поражало, это контраст между его спокойным голосом и дикостью выражения ненависти. Этот тип был непостижимым для понимания. Никто другой не смог бы так владеть мускулами своего горла, чтобы разговаривать так небрежно и спокойно и вместе с тем позволить им так исказить его лицо от лютой ненависти.

Подобный человек был способен каждый день отправлять начальнику полиции по одному пальцу женщины. Он мог заставить вытатуировать змею на пальце женщины. Он отлично мог произвести все эти операции. Он был способен на все.

Отдав себе отчет, что я нахожусь от него на расстоянии пятидесяти сантиметров, я почувствовал, как заломило у меня поясницу. Всадит ли он в меня скальпель. Он безусловно знал нужное место для этого. Он также мог неожиданно схватить меня за горло своей левой рукой, в то время как правой отобрать у меня пистолет. Он был намного сильнее меня.

Но это было бы не разумно с его стороны. Не теперь. Я никаким образом ни в чем не мог упрекнуть его и он это знал. Но независимо от этого, этот разительный контраст между его голосом и выражение лица, заставлял меня быть очень осторожным. Я отошел подальше, немного приподняв руку, готовый дать ему отпор, если он нападет на меня.

Но он ничего не сделал.

– Это тигровые лилии.

– Они дорого стоят?

– Не особенно. Я меняю их каждые два дня.

– Может быть, я тоже куплю себе их. Они дороги?

– Довольно дешевы для этого квартала. Если вы их купите, то поставьте в вазу из меди. Лилии отлично контрастируют с цветом меди.

Мы еще обменялись несколкими мнениями относительно обстановки, убранства комнат и об его картинах.

– Спасибо за внимание.

– Не могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

Да. Ты можешь мне сказать, где ты прячешь доктора Лион, мерзавец.

– Нет, это все на данный момент.

Заставить его нервничать. Дезориентировать его. Может быть у него вырвется какая-нибудь нужная мне реакция. Знать больше его и заставить его проговориться.

Я спустился вниз на лифте.

– До свидания, – сказал я швейцару.

Он повторил мои слова и добавил: "сэр". Может быть, в один прекрасный день он будет вежлив с людьми, не имеющими бляхи.

Я болтался в течение двадцати минут. Я зашел во все цветочные магазины квартала. Их было девять. Ни один из них не продавал никогда и раньше не продавал тигровых лилий.

– Почему? – спросил я у последнего продавца.

– Почему? Потому что на них нет спроса, вот почему.

– Жаль. Это такие красивые цветы.

– Да, парень. Согласен с вами. По правде говоря, я нахожу их красивее орхидей. Но они растут на севере в диком виде во всех возможных местах, а то что растет вокруг дома, люди не покупают. Это так как на Амазонке: там не покупают орхидей. Всюду одинаково.

Хороший повод для размышления. Я переваривал все это в своей голове, направляясь в ночной клуб, в котором Хенли и доктор Лион публично повздорили.

22

Я медленно проследовал перед "У Бруно". Большинство обитателей Манхеттена не признают пригородных ночных клубов. Они считают их жалкими и грязными, в которых показывают плохонькие ревю и пианисты там пятого сорта. Не то, что "У Бруно".

Широкая стоянка для машин почти полна. При входе в нее находится маленькая будка для служащего парка: соответствующее заведение вежливо предлагает вам воспользоваться услугами служащего, чтобы поставить машину. Разумность этого предложения была очевидна. Он получил распоряжение экономить место и машины стояли вплотную друг к другу. Я сделал круг вокруг дома. Это у меня такая старая привычка. Я всегда рассматриваю фасад, фланги и задний фасад, все места, откуда парню при надобности можно смыться. Когда дело доходит до того, чтобы взять ноги в руки, позно тогда заниматься топографией местности.

Дверь черного входа была открыта. Я бросил взгляд на кухню. Стены были выкрашены лакированной белой краской, пол был выложен метлахскими плитками, а персонал носил специальную форму из белой ткани. Я мог спокойно обедать в этом учреждении. Я вернулся к стоянке для машин и служащий любезно сказал мне, что поставит мою машину. Я сделал жест, как будто собираюсь достать свой бумажник и дать ему долаар. Я привык к этому жесту, когда работал тайно и не хотел, чтобы знали, что я полицейский и когда не хотел привлекать к себе внимания. Но теперь, ведь я был на деле и мне было совершенно беразлично, будут ли знать, что я флик, или нет. Этот доллар я должен заплатить из своего кармана. Я убрал обратно бумажник. Улыбка служащего погасла. Я показал ему свою бляху. Его лицо еще больше вытянулось.

– Полиция, – сказал я. – Поставьте ее спереди, чтобы я смог быстро уехать.

– Чем раньше тем лучше, – пробормотал он, скользнув за руль.

– Я думаю, что плохо расслышал.

– Да, м-р. В первом ряду.

В коробке я увидел красный бархатный канат, гирляндами прикрепленный к блестящим столбикам, страшно респектабельного метрдотеля, в вестибюле служащую с необъятным бюстом, одетую в шелковое синее, обливающее ее платье с огромным декольте.

Метрдотель стоял около подобия кафедры, на которой лежала большая книга в красном кожаном переплете. Он заствил меня вспомнить о хорошо воспитанном льве, но голодном и жаждавшем поесть. Пока я подходил к нему, он обследовал мою персону, мои одежды, мой вид и походку и причислил мою особу к определенному рангу. Вряд ли это была блестящая аттестация. Над раскрытой книгой горела специальная лампочка. Он спросил меня, заказал ли я заранее столик. У них было сколько угодно свободных столиков.

– Нет, – ответил я, – я не заказывал заранее столика.

Он принял задумчивый вид и стал стучать карандашом по своим зубам. Вот в такой-то момент какой-нибудь догадливый завсегдатай клуба сунул бы ему в карман пять долларов. Так как я не принадлежал к завсегдатаям клуба, я и не сделал соответствующего жеста по направлению к своему бумажнику.

– Гммм. – Сделал он. – Он открыл регистрационную книгу, нахмурил брови, покачал головой и снова закрыл ее. – Гммм, – сделал он снова.

У него даже был какой-то особенный акцент. Акцент очень своеобразный.

– Нет места, а? – спросил я.

– Невозможно занять столик, м-р – ответил он.

Он поднял глаза к люстре. Смотреть на мою ничтожную персону ему было неприятно, у него начинал болеть живот.

Я взял регистрационную книгу и открыл ее раньше, чем он успел мне помешать. У него совершенно точно были заказаны два столика на сегодняшний вечер и оба на после полуночи.

– Этот регистр, м-р, не для клиентов.

– Тысяча извинений, – возразил я. – Столик, прошу вас.

Он поклонился.

– Не здесь, м-р.

По тому тону, каким он назвал меня "м-р", можно было подумать, что он называет меня прохвостом. Он направился к небольшому столику стоящему около вращающихся дверей, ведущих на кухню. Я был наказан.

Я выбрал себе столик на полпути к тому. Около него, за соседним столиком сидела красивая девушка и она была одна и это тоже послужило причиной, что я остановился здесь. Когда я усаживался, то понял, что она безусловно не останется одна, только компаньон ее задерживался. Метрдотель заметил, что потерял меня по дороге. Он вернулся ко мне, он был очень сердит.

Он заявил мне, что этот столик уже заказан. Я возразил ему, что я хочу только быстро проглотить бифштекс и уйти. Он стал повышать тон. Персонал понемногу подтягивался, на случай, если бы произошло бы столкновение.

Неожиданно позади меня раздался голос:

– Что здесь происходит?

– М-р Бруно, этот господин не заказывал столика. Но я хотел провести его...

М-р Бруно не был м-ром Бруно. Это был Винцент Салфажио, джентльмен со 114 улицы и Первой авеню. Четыре года тому назад я задержал его за продажу героина, за ношение без разрешения оружия и нападение. Когда он хотел пустить в ход свой нож, я бросился на него и прижал его руку к стене. Нападение выражалось в том, что он ударил меня ногой в живот, но у меня еще хватило сил ударить в свою очередь и отшвырнуть его. Он ударился головой о пол и потерял сознание. Потом ему попался очень мягкий судья. А помощник прокурора, тогда был только что выпущенный из стен университета юнец. Вот он и вылез из беды.

– М-р Санчес! Вы можете занять какой вам будет угодно столик! Каждый раз, когда м-р Санчес придет сюда, вы дадите ему все самое лучшее, что есть в доме! И угощение будет за мой счет! Согласны, м-р Санчес?

Девица, сидящая за столиком рядом казалась очарованной всей этой сценой. У нее была очень красивая грудь, я смотрел на нее и она мне улыбалась. Она была рыжая, а у меня слабость к рыжим. Правда к брюнетками и блондинкам, тоже. Но все надежды завязать с ней знакомство разлетелись прахом, когда из туалета возвратился ее кавалер.

– Как дела, Винни? – спросил я.

– Бруно. – М-р Санчес, я прошу вас, называйте меня Бруно. Это теперь мое имя. Я прошу вас об этом как о личном одолжении. – Согласен.

– Как дела, Бруно?

– Хорошо. Очень хорошо. Я покончил с перевозками. Конец промыслу. Я руковожу этой коробкой совершенно легально. Официант!

Официакнт галопом поскакал к нам. Я заказал филе из кроваваого мяса, жаренный картофель и салат.

– А что вы делаете в этом квартале? – спросил Бруно тоном, который он хотел сделать небрежным.

– Я нахожусь здесь по делу. Боже мой, Бруно, спокойнее. Это ничего общего не имеет с вашим делом. Я находился в этом районе и я не знал, что вы руководите этой коробкой, и я прошу вас, перестаньте так вертеться.

Он не поверил ни одному моему слову. Я объяснил ему, что пришел, чтобы получить сведения об одной ссоре между одним мужчиной и докторшей, которая произошла несколько месяцев тому назад. Что он об этом знает?

– Я, ничего. Но я могу спросить у Лиги. Лиги! Подошел Метрдотель.

– Это настоящий князь, – с гордостью заявил Бруно. – Его предки владели замком в Тоскане. Вы отдаете себе отчет? Старина, я, бедный крестьянин из Катании, отдаю приказания настоящему итальянскому князю! Мне все еще это кажется диким назвать его по имени, но это он настаивал на этом. Лиги, м-р Санчес хотел бы, чтобы вы ответили на несколько его вопросов.

– С удовольствием, м-р.

Лиги внимательно рассматривал вторую пуговицу моего пиджака. Петля разболталась и пуговица свободно висела. В свою очередь я посмотрел на него.

– Значит вы не возражаете, Лиги, – сказал я. Такое вступление не очень понравилось Бруно. Он был шокирован.

– Послушайте, м-р Санчес, – прошептал он мне на ухо, – ведь он действительно настоящий князь!

Если бы он знал, как я недавно обошелся с настоящей герцогиней!

– Лиги, – вежливо начал я, – несколько месяцев тому назад, один господин и дама здесь поссорились. Мужчина был красивым, лет сорока человеком, с короткими серыми волосами остриженными под щетку: он хирург в "Генеральном Грине". Дама, докторша, около тридцати пяти лет, не очень красивая. Она также работает в том же учреждении. О чем они говорили?

Лиги посмотрел на мои ногти. Я обстригал их ножницами когда вырастали и никогда не делал маникюра. Но я держал их в полной чистоте. Плохо ухоженные ногти вероятно вызывали в нем чувство тошноты.

– Кто вы такой? – спросил он.

Бруно закрыл глаза. Я показал ему мою бляху. Он был не слишком воодушевлен этим.

– Лиги, нервно проговорил Бруно.

– Нет, – ответил Лиги. – Никаких воспоминаний.

– Никаких?

– Никаких.

– Они пришли откуда-то поблизости, – сказал я. – И они поругались.

– Нет, м-р. Я абсолютно ничего не помню.

– А, может быть, ваши люди помнят?

– Нет, боюсь, что нет.

– А как вы можете это сказать, если вы об этом их не спрашивали?

Лиги безусловно лгал. Любой метрдотель всегда в курсе всех происшествий, а особенно таких ссор. Такие вещи быстро распространяются среди служащих.

– М-р Бруно, – сказал Лиги.

– Что-о?

– Закон вынуждает меня отвечать на эти вопросы?

Бруно повернул глаза в мою сторону. Он тяжело дышал.

– Ну нет, что вы, – сказал я. – Я конечно мог бы дейсвтовать совершенно иначе, но это очень усложнило бы мне жизнь, выписывание этих бумаг и прочее. Вы тогда будете вынуждены отправиться в Манхеттен, где могли лгать или говорить правду. Я тотчас же опросил бы всех ваших людеей и кончил бы тем, что произошло. Но конечно, это заняло бы определенное время. А небольшой разговор, который мог бы у нас состояться здесь, сделал бы лишним ездить в Манхеттен, не говоря уж о последствиях всего этого.

Я давал ему эти объяснения самым любезным тоном и самым доброжелательным тоном, тогда как мне очень хотелось ударить его ногой в определенное место. Но это, в общем, ошибка, показывать себя доброжелательным с аристократами. Они видят в этом вашу слабость по отношению к ним, избранникам господа бога, со всеми их титулами, и совершенно игнорируют демократический строй страны.

– А! – выдавил Лиги. – А почему бы не заполнить все эти необходимые бумаги? Я охотно проведу несколько часов по своим делами в Манхеттене, после нашего небольшого разговора перед трибуналом.

Он рассчитывал увидеть, что я рассержусь.

Но я удовольствовался тем, что очень вежливо спросил:

– Брукс Бразер?

Он согласился коротким кивком головы.

– Вы знаете, Лиги, – продолжал я, – я думаю, что Клейн будет еще лучшим местом для вас.

У него не было никакого чувства юмора и у меня уже не было времени забавляться. Я вынул свою записную книжку и встал.

– Благодарю, Лиги, – сказал я.

Я потребовал от Бруно правила. С обеспокоенным видом он вынул их из ящика стола, а я перешел на кухню и стал измерять расстояние между входной дверью и плитой. Я измерил диаметры мусорных ящиков и расстояние, которое их разделяло до холодильников. Я записывал все цифры. Я измерил расстояния между кухонными столами и между экстинкторами.

Если бы выполнялись все правила, предъявленные гигиеной, а также правила пожарной безопасности города Нью-Йорка, восемьдесят из ста ресторанов, должны были бы закрыться.

– Сколько у вас мусорных ящиков? – спросил я Бруно, который все больше расстраивался.

– Пять, а?

Я наморщил брови и нацарапал несколько слов в своей книжке. Я обследовал расстояние до металлического колпака над кухонным очагом. Бруно все время следовал за мной. Я не имел ни малейшего представления о всех этих правилах, но можно довести человека до кризиса нервов, проделывая все, что я делал и записывая что-то в памятную книжку, морща при этом брови.

– Бруно?

– Да, м-р Санчес?

– Я уже отметил четыре серьезных нарушения. Я знаю, что вы руководите респектабельным учреждением. Мне будет жаль, если его придется закрыть.

– М-р Санчес...

Я поднял руку.

– Я могу предупредить инспектора по гигиене и он будет здесь через три четверти часа. И мне потребуется еще меньше времени, чтобы оповестить инспектора по пожарной охране. Мы вынуждены будем закрыть ваш ресторан по причинам невыполнения санитарных норм и пожарной безопасности. Вы это знаете?

По всему его виду было заметно, что он это отлично знал. Я поздравил себя с тем, что он недостаточно хорошо знал свое дело. И у меня не было ни малейшего желания встретить его на темной улице теперь, когда он получил новую причину ненавидеть меня.

– Да, конечно, я знаю, что вы можете заставить меня закрыть, но Лиги настоящий.

– Я знаю. А я, настоящий детектив. У меня нет охоты разбудить его завтра в одиннадцать часов утра и отправить его в его шелковой пижаме...

Бруно улыбнулся.

– Откуда вы знаете, что у него шелковая пижама?

– Все князья носят шелковые пижамы. Когда я привезу его в комиссариат, я буду вынужден быть с ним грубым. Это ему совсем не понравится. Я вернусь в зал и буду есть этот превосходный бифштекс в то время, как вы будете обдумывать этот вопрос.

Я вернулся к своему столу и пообедал. Отличный пианистиграл мелодии из Гершвина. Штекс был десяти сантиметров толщиной и был так же мягок, что я мог есть его без помощи ножа. Бруно руководил заведением первого класса и мне начинало становиться стыдно, что я так бесцеремонно шарил по его кухне и рассказывал ему разные небылицы, чтобы добиться своего.

Девица, сидящая за соседним столиком, продолжала бросать на меня заинтересованные взгляды, когда кавалер ее отсутствовал. У этой рыжей было велоколепное шасси и если бы я не был занят своей работой, я бы пожертвовал одним долларом, который дал бы девушке у дамского туалета, чтобы она передала ей мою записку.

Я был на половине своего обеда, когда к столику подошел Лиги.

Маленькое красное пятно пылало на каждой его щеке.

– Садитесь.

– Спасибо, я предпочитаю стоять, – ответил он, глядя куда-то поверх моей головы.

Я пожал плечами. Так трудно заставить понять себя.

– Они приходили сюда раз или два раза в неделю. Она держала его за руку. Он позволял ей это. Она обеими руками держала его руку, она была очень влюблена, эта женщина. Это было видно, это было написано на ее лице. Мы особенно хорошо помним этих двоих, потому что он всегда оставлял очень жидкие чаевые, как многие богатые люди, которые знают, что деньги не растут под деревьями. Она заставляла его прибавлять чаевые. Она говорила и видела только его, а он зевал и смотрел на других женщин. Он скучал. Он скучал ужасно и не слушал ее, или слушал одним ухом. Я, когда мне надоедает женщина, сразу обрываю связь. Пфф, и все! Но тут, это продолжалось все время. До самой этой ссоры здесь прошлой осенью.

Об этом видимо мне и говорил Морисон.

– Она обвиняла его, что он интересуется другими женщинами. Она немного выпила лишнего. Она стала кричать немного истеричным голосом. Он ударил ее по щеке и она осталась неподвижной, побледневшая и ошеломленная. Потом он встал и ушел. Через некоторое время она последовала за ним, ни слова не говоря. Они всю зиму больше не приходили сюда.

А потом, в марте, они снова появились. В течение месяца они были здесь три или четыре раза. Все происходило также как и раньше, за исключением того, что у нее было теперь обручальное кольцо... на правой руке.

– А вы уверены, что это было на правой руке? – Да. Абсолютно уверен. Метрдотели всегда замечают такие вещи. Это наша работа, как детективов интересоваться тем, что в цивилизованных странах называется личным дело. Я не прерывал его. Бруно видимо очень серьезно поговорил с ним там, на кухне.

– Это было очень интригующе, эта ситуация, – продолжал он. – Не только потому, что она носила обручальное кольцо, но потому, что носила его одна она. Они не производили впечатление женатых людей.

Она опять пропала на некоторое время, а потом, дней десять тому назад, они снова появились. Теперь она носила обручальное кольцо на левой руке. Очень широкое кольцо. – Мне не приходится на этот раз сомневаться в его словах. – Я подумал, что она связалась с другим человеком и что она хотела ясно показать, что не свободна. Так мне, по крайней мере показалось, но правды я не знаю.

– Ничего больше? – вежливо спросил я, не думая, что я смогу узнать еще что-нибудь новое, чего мне не говорил доктор Морисон.

– Нет. Была эта ссора.

– Другая ссора? – Морисон видимо ничего не знал о второй ссоре. Ресторан Бруно видимо служил ареной для ссор обоих врачей. – А по какому поводу они ссорились на этот раз?

– Она хотела быть вместе с ним на судне. А он сказал ей, что ему осточертела навигация, осточертели места, где он плавал. Ему осточертел госпиталь, страна и осточертела она.

– Как это вам удалось услышать все это?

– В сущности, я восстановил весь разговор по рассказам официантов и по тому, что услышал сам, потому что мой стол находится совсем близко от их излюбленного столика. А потом, так как он слишком много пил, он говорил громко, даже если думал, что говорит шепотом. Продолжать?

– Да.

– Он сказал, что хочет продать судно, а она спросила его, что он будет делать летом без судна. Он ответил, что ему совершенно наплевать, простите меня за выражение, что она собирается делать, но что сам снял дом, в котором он не собирался принимать ее.

– А он сказал, где этот дом?

– В этот момент она встала и кинула ему свой стакан в лицо.

– А потом?

– Если бы они были одни, он вероятно убил бы ее. Я видел его лицо.

Я внимательно слушал.

– Он держал в руке вилку в тот момент, когда она бросила ему стакан в лицо. Я видел как он поднял эту руку, вооруженную вилкой. В течение секунды я думал, что он пронзит ею ее лицо. Но он забрал себя в руки и положил вилку. Рука его дрожала.

– А потом?

– Потом он достал из бумажника билет в двадцать долларов. Счет был на четырнадцать долларов. Он ушел, не ожидая сдачи. Это самые большие чаевые, которые он когда-либо оставлял. Вот потому все люди так хорошо запомнили этот случай. Она стучала пальцами по столу, когда этот человек уходил. Она вызывала жалость. Потом она заказала кофе и выпила его. У нее была своя гордость. Потом она нагнулась, чтобы подобрать осколок стекла, который официант не заметил. Она положила его на стол, потом ушла. Я больше никогда их не видел с тех пор.

– Вы видели его лицо?

– Да. Когда она бросила ему свой стакан в лицо, а ей это не легко далось, я понял, что женщина доведенная до крайности, может стать опасной. Это была очень умная женщина. Мне тогда стало жалко его. Я был уверен, что она отомстит ему ужасным образом.

У него было желание прочитать мне лекцию о женщинах. Он заявил мне, что женщины думают при помощи задницы и по этой причине мужчина и поступает с ними нужным образом.

Я поблагодарил его за сведения, которые он сообщил мне. Когда я выходил на улицу, ко мне подошла одна женщина:

– Добрый вечер, – сказала она. – Вы мне нравитесь. – Я обернулся. То была моя соседка за столиком. – Друг, с которым я сегодня была, в настоящий момент выводит машину из стоянки, – быстро проговорила она. – Я скажу ему, что у меня мигрень и таким образом он не поднимется ко мне. Через полчаса приходите. Мы сможем послушать пластинки и поболтать.

– Отличная идея.

Я почувствовал, как мне в руку сунули кусочек бумаги, потом около нас остановилась машина. Она вошла в нее, сказала несколько слов своему кавалеру, потом поднесла руку ко лбу.

На бумажке было написано: "Апрт 3А,1716 Мезон". Очень удобно. В десяти блоках отсюда в трех блоках от госпиталя "Генеральный Грин". О том, чтобы звонить в агентства по сдаче в наем помещений относительно их жильцов раньше девяти часов завтрашнего дня, не могло быть и речи. Эта дама попалась очень удачно. Мне было очень приятно при мысли, сделать ей визит. Я стал представлять ее себе в раздетом виде.

Усовершенстовать свои знания будет не лишним.

Моя машина стояла впереди всех остальных, как я об этом и просил. Садясь, я приветствовал рукой служащего сидящего в своей будке. Он держал около своего уха транзистор, который выдавал какую-то музыку. Зачем ему было надо так близко прижимать транзистор к уху, было непостижимо; вероятно в его ушах скопилось много серы. С видимым удовольствием он направил свой взор к потолку.

Ольдс отказался дальше ехать. Бензин был, батареи не сели. Я открыл капот. Там были оборваны все провода, ведущие к свечам. А кто может разобраться во всем этом? Во всяком случае, только не я. Я соединил их наугад и снова попробовал отъехать. Никакого результата. Я направился к будке служащего. Он вышел.

– С моей машиной произошел странный случай, – сказал я.

– Ах, да? Что? – спросил он с заинтересованным видом.

– Все провода сразу порвались.

– Ах, да? – удивленно протянул он.

– Как паутина весной.

– Да?

Он показался мне слишком удивленным, чтобы играть роль. Если бы он был в такой степени способен изображать удивление, с его пустым взглядом и открытым ртом, он не был бы вынужден служить на стоянке для машин, а играл бы в драматическом театре на Бродвее. И жил бы себе припеваючи.

Лиги или Бруно? Разве настоящий князь, предки которого владели замком и располагали жизнями сотен крестьян, способен сделать подобное? А почему бы нет? Борджии проводили свое время, забавляясь тем, что отравляли людей окружавших их и совершенно не считали себя виноватыми.

Кроме того, мне не верилось, чтобы Бруно решился на такой мелкий поступок, к тому же легко обнаруживаемый. Он мог подпилить на половину стойку руля, чтобы тот сломался в моих руках, когда я повернул бы его немного резче. Этот жест мог быть своего рода местью со стороны Бруно, который позволил бы ему заснуть с удовлетворенным сознанием выполненной пакости. А оборванные провода, это не было в характере Бруно.

Должен ли я вернуться в ресторан и заняться опросами служащих? Небольшая победа немного облегчила бы мне мое пониженное настроение. Лиги будет отрицать. Бруно будет отрицать, а эти проклятые провода знающий человек сможет привести в порядок в течение пяти минут.