Текст книги "Эмма"

Автор книги: Шарлотта Бронте

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Бывают сны мирные и сны пугающие. Какие именно посещали меня в эту ночь? Я не могу найти ответа на этот вопрос. Знаю только, что до рассвета я бродила то у пурпурных стен, окружавших Груби-Тауэрс, то среди поросших травою холмиков и осыпающихся каменных плит погоста Груби, ища нечто бесконечно ценное, но утерянное мною. Под утро я в изнеможении уснула и проснулась от странных звуков, раздававшихся в соседней комнате.

Вскочив с постели, я поспешила туда и застала Тину, исполнявшую танец дервиша.

– Я праздную возвращение домой, – объяснила она и, сделав заключительный пируэт, бросилась на кровать. – А эти Эммины братья уже уехали?

– После завтрака они с мистером Эллином отправятся туда, где я когда-то жила, в Груби-Тауэрс.

– Зачем?

– Они хотят выяснить, почему Эмма увезла тебя. Ты должна быть добра к ним, Тина, потому что им сейчас плохо. Им горько оттого, что Эмма так нехорошо поступила.

– Хм! – только и ответила Тина, воздержавшись от каких бы то ни было обещаний. – Может быть, и я когда-нибудь стану называть их Лоуренсом и Гаем, как вы.

– Хорошо.

– Но я спущусь к завтраку в последнюю минуту, потому что не хочу их видеть.

Она снова принялась танцевать, а я ушла к себе в комнату, радуясь, что она так скоро пришла в себя после всех злоключений. Пасынки мои, не в пример ей, имели плачевный вид. Было совершенно ясно, что их сны, как и мои, были не из приятных. Я была рада отсутствию Тины, поскольку без нее братья могли рассказать подробно о самой важной причине, побудившей Эмму совершить этот отчаянный поступок, – о страхе всеобщего осуждения. На эту причину мистер Эллин лишь слегка намекнул, говоря об угрозе будущему браку молодой леди; но сейчас, когда мы оказались одни, братья Эммы, до тех пор стыдившиеся рассказать то, что, по их мнению, мне нужно было знать, сообщили следующее: в зрелом возрасте, в тридцать лет, Эмма заключила помолвку. Она не раз бывала помолвлена и прежде, говорили они, и претендентами на ее руку были весьма достойные люди, которые затем, увидев ее дикие выходки или услышав о них, отказывались от своих притязаний. Дедушка и бабушка жаждали видеть любимую внучку замужем за таким человеком, который, как они надеялись, сумел бы обуздать ее капризный нрав, чего еще никому не удавалось. Расстроившиеся одна за другой помолвки привели их в состояние, близкое к отчаянию, как вдруг словно с небес явился новый претендент на руку Эммы в лице графа Орлингтона, владевшего землями на севере Шотландии и подвизавшегося на дипломатическом поприще, что почти постоянно удерживало его за границей.

– Будет очень жаль, если эта история с Мартиной выплывет, прежде чем Эмма получит свою добычу, – произнес Лоуренс: иногда все же сказывалось его долгое пребывание вдали от цивилизации.

– Она помолвлена с Орлингтоном? – удивленно спросила я.

– А, значит, вы с ним знакомы? – ответили они вопросом, удивленные не меньше меня.

– Это мой кузен, – сказала я. – Но мы не виделись с тех пор, как были детьми. Его мать, моя тетушка Генриетта, давно уже умерла, а Хэмиш и его покойный отец после ее смерти редко бывали в Англии.

Их замешательство возросло еще больше – если это вообще было возможно. Как уже было известно мистеру Эллину из рассказа миссис Тидмарш, помолвка была пока неофициальной, но в недалеком будущем должна была быть объявлена, если…

– Мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы не допустить никакого «если», – сказала я им, и в ответ в их глазах блеснула благодарность. Вошла Тина, и наш разговор прекратился.

Помня мои наставления, она достаточно вежливо приветствовала нежеланных гостей, прежде чем занять место за столом, но, усевшись, разглядывала их ревниво и подозрительно. К концу завтрака, однако, ее чувства взяли верх над правилами приличия. Я услышала, к своему огорчению, как она холодно и сурово обратилась к Лоуренсу:

– Надеюсь, вы не собираетесь похитить мистера Эллина, – сказала мисс Тина.

Лучше бы я не говорила столько о Тинином добром нраве! Но Лоуренс ответил достойно:

– Даже не думали. Мистер Эллин, наверное, стал бы сопротивляться посильнее, чем ты.

– Я сопротивлялась изо всех сил, – обиженно возразила Тина, сразу упав духом. На глазах у нее выступили слезы; но она только сморгнула их и откусила кусок хлеба с медом. Я подумала, что она стала относиться к Лоуренсу, как к врагу, заслуживающему уважения: она больше не нападала на него и даже снизошла до того, чтобы вместе со мной проводить братьев до двери, когда за тремя путешественниками прибыл экипаж, который должен был отвезти их на железнодорожную станцию в Барлтон. Не успели мы помахать им вслед, как появился Ларри с просьбой дать ему выходной. Питер, как он объяснил, вполне в состоянии в его отсутствие присмотреть за лошадьми молодых хозяев. Питер был старшим племянником Джейн, которого только что наняли помогать Ларри ухаживать за садом.

Можно было не смотреть, как Ларри направляется к фермеру Джайлсу одолжить коня, и без того было ясно; что он собрался в Валинкур осматривать будущее поле деятельности. Мне искренне хотелось, чтобы ему повезло, и, сделав вид, что ни о чем не догадываюсь, я отпустила его.

Как только Ларри ушел, я услышала подобную же просьбу от Тины – вдохновленная примером Ларри, она попросила освободить ее от уроков, чтобы она могла, по ее собственному выражению, «привести мысли в порядок».

– Ведь они все сделались кверх ногами, тетя Арминель, и мне бы хотелось сесть и привести их в порядок. А вечером я, может быть, вместе с вами схожу в гости к бабушке Джейн и подарю ей шаль. Джейн говорит, она просто до луны подскочит от радости, когда получит такой подарок, да еще с такой романтичной историей. Я-то не вижу ничего романтичного в том, что тебя душат шарфом и суют в сиротский приют, где все девочки ходят стрижеными. Но Джейн, наверное, думает иначе.

В этот день некогда было сидеть и раздумывать. Через две минуты Тина спросила, где ее «Вопросы» Маньяла.

– Мистер Эллин сказал, что он купил для меня эту книгу, – объяснила Тина. – Не могу понять, то ли он шутил, то ли говорил всерьез. Если всерьез, я сразу же начну учить Элинор и Розамунду. В последнее время я их совсем забросила, и сейчас нужно заниматься с ними как можно больше, пока я не выросла и не перестала играть в куклы. Где книга, тетя Арминель, вы не знаете?

– В комнате для шитья, – ответила я, не подумав. Я хотела, чтобы Тина еще некоторое время не знала, как преобразилась комната. Я думала, будет лучше уберечь ее от лишних волнений после того, что она только что пережила – но опомнилась слишком поздно. Тина проворно побежала в комнату для шитья. Оттуда донесся ее удивленный голос:

– Тетя Арминель, что это? Может быть, я сплю? Ведь это классная комната из «Рощи». Кто прислал все эти вещи? Как это случилось?

Я объяснила ей, что мистер Эллин во время пребывания в Грейт-Парборо сумел добраться до «Рощи» и купил там обстановку ее классной комнаты. Возчик привез вещи на телеге, а мы с Гаем расставили их, как сумели.

– Вам помогал Гай? Тогда я все переставлю. Не хочу, чтобы Гай трогал мои вещи и ставил их не так, как нужно.

– Как же нам с Гаем не повезло! – сказала я. – Мы так старались, чтобы тебе понравилось.

– Если вы покажете мне, какие вещи ставили вы, я не буду их трогать. Я хочу только поменять местами все, что ставил Гай, каждую вещь. Мне не нравится Гай. Он один из ваших жестоких пасынков, и нечего ему называть вас «мадре». Джейн говорит, он поживет здесь какое-то время. Не знаю, зачем он приехал, я не хочу, чтобы он тут был.

Да, ревность все еще не унялась в добром сердце Тины. К счастью, ее мысли вдруг изменили направление при виде книги, хотя ею оказались не «Вопросы» Маньяла, а «Фантазмион» Сары Кольридж.[31]31
  Кольридж Сара (1802–1852) – английская писательница, дочь С. Т. Кольриджа.


[Закрыть] Тина схватила ее с радостным воплем:

– Посмотрите, тетя Арминель! Посмотрите! Мой «Фантазмион»! Я думала, что она пропала. Мисс Мэрфи отобрала ее у меня. Она сказала, что это самая невероятная чепуха, какую ей только доводилось видеть, что она потрясена тем, как дочь великого поэта могла написать такую ерунду. Она забросила книжку на верх шкафа, откуда я не могла ее достать, и сказала, что мне нельзя ее читать и всегда будет нельзя. Но ведь сейчас уже можно, тетя Арминель? Разве я все еще должна слушаться мисс Мэрфи?

– Конечно, читай. Я подарила не одну такую книгу своим племянникам и племянницам. Это замечательная сказка, а такие песни и стихотворения могла написать только дочь Кольриджа. Но, боюсь, эта история может встревожить тебя.

– Ничего, мне нравится то, что может встревожить. Ой, как хорошо! – запрыгала Тина.

– Кто ее тебе подарил? – спросила я. Восторги Тины вдруг утихли.

– Гай, – тихонько ответила она.

– Как это случилось?

– Однажды в жаркий день мама взяла меня с собой в Парборо-Холл. Эмма отправила меня в оранжерею, пока они с мамой будут разговаривать. Я была в оранжерее страшно долго и чуть там не изжарилась. Я не плакала, – заметила Тина с достоинством, – но собиралась заплакать. Гай увидел меня сквозь стеклянную дверь, когда отправлялся в деревню. Он принес мне стакан ледяного лимонада и сказал, что идет в книжную лавку и там поищет для меня книжку. И принес «Фантазмион». Гай прочитал мне вслух кусок, в котором прекрасная дева при лунном свете плывет в легком челне по темному озеру. У нее волшебная сеть, которой она ловит радужных рыб, сверкающих, как драгоценные камни. Она пускает рыб в серебряный кувшин и уносит. Когда Гай отдал мне книгу, чтобы я читала сама, я начала с самого начала. Мисс Мэрфи всегда велела мне читать с начала – она говорила, что плохо начинать с середины. Но мама пришла за мной, прежде чем я дошла до того места, где было написано про деву с серебряным кувшином. А как только я появилась с книгой в классной комнате, мисс Мэрфи отобрала ее. Так я и не узнала, что эта дева сделала с рыбами – и не знаю до сих пор.

Ревность растаяла, как утренний туман. Я больше не слышала от Тины, что ей не нравится Гай. Лоуренс тоже оказался в милости, потому что, разыскивая любимые вещи, она обнаружила замечательный нож, который Лоуренс весьма неосмотрительно подарил ей и который мисс Мэрфи тут же запретила когда-либо открывать. Я с ужасом увидела бесчисленное множество лезвий и как можно мягче заметила, что в отношении ножа запреты мисс Мэрфи продолжают действовать. Как счастлива была Тина, как занята целый день! Она то погружалась в «Фантазмион», то перебирала вновь найденные сокровища, то дарила вместе со мною свои шаль и капор слугам, а после радостно встречала своих товарищей по играм, Рэндолфов, которые примчались в «Серебряный лог», как только кончились уроки. Когда настал вечер и Рэндолфы отправились домой, воцарилась благостная тишина. Расставшись с друзьями, Тина пошла следом за мной в комнату Гая, куда я решила отнести еще несколько вещиц, которые, как мне думалось, могут ему пригодиться. Она была озадачена, увидев томик Скелетта «Проповеди», который Лоуренс разыскал в Валчестере и подарил брату из озорства. Тина торопливо положила книгу на место и направилась к двери:

– Никогда бы не подумала, что скелеты могут писать проповеди. Какой ужас!

Оказавшись вместе со мной в маленькой гостиной, она снова захотела узнать побольше о том, зачем мистер Эллин и мои пасынки отправились в Груби-Тауэрс.

– Мне казалось, вы говорили, они поехали выяснить, зачем Эмма похитила меня. Но ведь Эмма не живет в Груби-Тауэрс. Она живет в Парборо-Холл.

– Они хотят повидаться со своим старшим братом, прежде чем встретятся с Эммой.

– Зачем?

– Не могу сказать тебе этого сейчас. Это тайна. Возможно, ты узнаешь ее, когда мистер Эллин вернется.

– А возможно, и нет?

– Возможно, и нет.

– Они вернутся завтра?

– Кажется, да.

– Тайна хорошая?

– Еще не знаю.

Тина вздохнула и перестала задавать вопросы.

– Завтра я буду очень занята, и мне бы нужен еще один свободный день.

– Нет, дорогая, так не получится.

– А я думаю, получится. Завтра мне надо будет решить, какие вещи я отдам. Мне кажется, у меня всего слишком много, и я хотела бы поделиться с друзьями. Я не могу решать это сегодня, наспех.

Мне никогда не казалось правильным, что некоторые родители пытаются научить своих детей не быть эгоистичными, убеждая их и даже заставляя отдавать дорогие для них вещицы другим детям или на благотворительные цели.

Такая щедрость по принуждению, на мой взгляд, совершенно бесполезна. Но когда ребенок отдает что-то от души, добровольно, безо всякого нажима, это поистине бесценный дар. Несмотря на все свои тревоги, я порадовалась этому проявлению Тининой доброты; а на следующий день меня еще больше порадовало то, что она в своей щедрости раздавала не только безделушки, которые не были ей дороги, а, напротив, дарила друзьям вещи, несомненно, для нее ценные. Например, изящные красно-белые шахматы Тина отдала Ансельму, который играл в шахматы со своим отцом, но собственных шахмат у него не было. Сама Тина в шахматы не играла, но каждая фигура для нее обладала индивидуальностью и имела свою биографию, даже у каждой пешки было собственное имя, которое Тина с любовью помнила с дней, проведенных в «Роще». Тем не менее, шахматы должны были достаться Ансельму, потому что это был прекрасный, к тому же самый подходящий для мальчика подарок, кроме, конечно, ножа, который следовало сохранить, на случай, если Лоуренс о нем спросит. Цитра, на которую Элизабет, как показалось, поглядела мечтательно, тут же была ей вручена, а маленькая Анна пришла в восторг, получив кукольный чайный сервиз из тончайшего розового фарфора. Племянники и племянницы Джейн и Элизы тоже не были забыты, а Ларри была вручена полная разных сокровищ коробочка, чтобы он отнес ее домой своей маленькой Шарлотте.

Но день, когда Тина вбежала в бывшую комнату для шитья, и день, когда она раздавала подарки, были разделены второй ужасной ночью, полной снов; в них я снова бродила у пурпурных стен и видела призрачный катафалк, который летел на меня, становясь все ближе и ближе, пока я не проснулась в ужасе.

Проснулась – ради чего? Ради невыносимого ожидания, которое должно было продлиться, по крайней мере, как я полагала, еще три-четыре дня, пока мистер Эллин и мои пасынки не продолжат свое путешествие из Груби-Тауэрс в Парборо-Холл и не вернутся в «Серебряный лог» сообщить об успехе или о провале своей миссии. Что ж, ничего не поделаешь, предстояло, сколько хватит сил, выдержать и это ожидание.

Мои тревоги еще усилил визит мистера Уилкокса, который гостил у своих сестер в «Фуксии» и не мог упустить возможности заполучить то, что газетчики именуют «сенсацией». Перед отъездом мистер Эллин предупредил меня, чтобы я не делала никаких заявлений для прессы. Повинуясь его приказу, я отказалась сообщить мистеру Уилкоксу какие бы то ни было сведения, в то же время проявляя всяческую любезность в надежде заручиться его молчанием. Тщетная надежда! Джейн и Элиза были воплощенная осмотрительность; но человек, который привез мистера Эллина и Тину домой, слышал, как Тина назвала имя миссис Смит и уловил сказанные мистером Эллином на пороге дома слова «сиротский приют в Бельгии». На этом скудном фундаменте мистер Уилкокс воздвиг сложнейшее, от начала до конца вымышленное построение о том, как некая фанатичная католическая дама, подруга покойного мистера Конуэя Фицгиббона и его жены, не могла со спокойной совестью оставить их ребенка в руках протестантов. Впоследствии нам с мистером Эллином довольно сложно было опровергнуть эту нелепую выдумку. Более того, среди наших знакомых есть и такие, кто верит в нее и по сей день. По счастью, я оставалась в неведении относительно того, что зародилось в пылком воображении мистера Уилкокса по окончании совершенно пустой, как мне казалось, беседы!

Никто не разделял моей тревоги. Ларри – который казался на два дюйма выше и шире после своего выходного дня – трудился в саду, с хозяйским видом, подобающим будущему кучеру в Валинкуре, причем до такой степени запугал бедняжку Питера, что я была рада, когда увидела, как ужасный ножик, подарок Лоуренса, исчез в Питеровых карманах – это Тина услышала обвинения, которые сочла несправедливыми, пришла в возмущение и подарила ножик. Энни, чуть подремывая, наслаждалась жизнью. Джейн и Элиза весело болтали в кухне – нетрудно было догадаться, что служило предметом их оживленной болтовни! Тина, среди своих разнообразных занятий снова и снова принималась читать наизусть описание радуги Джеймса Томсона,[32]32
  Томсон Джеймс (1700–1748) – шотландский поэт.


[Закрыть] которое ей велела выучить мисс Спиндлер в это утро. Мне думается, стихотворение захватило ее, поскольку впоследствии я слышала эти строки десятки раз:

 
…И первый – Красный, как огонь,
Что рвется ввысь; Оранжевый за ним;
А после – Бледно-желтый, за которым
Сияет нежной свежестью Зеленый.
Небес осенних тихую печаль
Льет Голубой, сгущаясь постепенно
До состоянья плотной Синевы,
Чтоб, вспыхнув Фиолетовым лучом,
Последним в этой семицветной гамме, —
Угаснуть вовсе…
 

Возможно ли, задавалась я вопросом, что меня ждет переливающееся радугой счастье?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Что же тем временем поделывали мистер Эллин и его спутники? Впоследствии он называл это путешествие самым тягостным из всех, какие ему приходилось совершать. Лоуренс и Гай не говорили почти ни слова; они выглядели настолько подавленными и мрачными, что прочие пассажиры с любопытством их разглядывали. Мистер Эллин искренне полагал, что братьев принимали за не опасных для окружающих душевнобольных, а его самого – за их сопровождающего. По прибытии в Груби мистер Эллин расположился в гостинице, ожидая, что решит Августин, выслушав рассказ братьев.

Спокойный и собранный, на взгляд стороннего наблюдателя, мистер Эллин сидел у окна, выходившего на стены Груби-Тауэрс. Его внимание привлекла одинокая всадница, скакавшая в том же направлении. Когда она подъехала поближе, мистер Эллин отметил ее великолепное умение держаться в седле; что-то в ней напомнило ему рассказ Маргарет о высокой даме в черном, расспрашивавшей ее на морском берегу. Мистер Эллин разглядел лицо наездницы – неподвижное, застывшее, – оно, казалось, было вырезано из алебастра. Прямая, с высоко поднятой головой, она исчезла в зимнем тумане.

Через час явился Лоуренс, бледный и угрюмый.

– Августин согласен, чтобы мы предприняли расследование, которое вы предложили – мы должны совершить его сегодня ночью, чем раньше, тем лучше. Убеждать его пришлось довольно долго, но в конце концов он согласился. Он не видел ни статьи Уилкокса, ни ваших просьб дать сведения о так называемой Матильде Фицгиббон, поэтому все это оказалось для него тяжелым ударом. Не стоит винить Августина, что он сопротивлялся так долго.

Мистер Эллин выразил свое согласие. Он тоже считал, что из-за сильного потрясения Августин не мог сразу принять решение.

– Но Августин поставил два условия. Если сегодняшнее расследование выявит ошибочность ваших предположений, он не допустит никаких дальнейших розысков относительно происхождения Мартины. Больше не должно быть никаких упоминаний о том, что Мартина, может быть, и не дочь Тимона и Гарриет Дирсли. Нельзя будет впрямую расспросить Эмму о причине или причинах насильственного увоза Мартины. Придется согласиться с мыслью, что она сделала это единственно от того, что хотела забрать дочь своей умершей подруги из-под опеки собственной мачехи, которую всегда ненавидела. В ответ на наше обещание скрыть от всех преступный и безумный поступок Эммы, ее заставят поклясться, что она никогда и никоим образом больше не станет вмешиваться в дела своей мачехи. Одобряете ли вы эти условия и принимаете ли их, будучи доверенным лицом миссис Чалфонт?

Мистера Эллина поразило, до какой степени точно Лоуренс воспроизводит заявления Августина: сухой язык законника был совершенно иным, чем речь самого Лоуренса. Сухо и сдержанно представитель миссис Чалфонт дал ответ:

– Я полностью одобряю и принимаю эти условия. Исполнив свою обязанность, Лоуренс тут же стал самим собой:

– Не знаю, вдруг это спутает нам все карты – но моя сестра не в Парборо-Холл. Она здесь, в Груби-Тауэрс.

– Мисс Чалфонт находится здесь? – спросил мистер Эллин, не слишком удивленный этим сообщением.

– Да. Приехала несколько дней назад. Представить не могу, что ее сюда принесло. Она никогда не была в хороших отношениях с миссис Августин. Эмма бывает здесь нечасто – и, как правило, визиты ее завершаются настоящими сражениями.

Мистер Эллин не счел нужным отпускать какие-либо замечания по поводу отношений между невесткой и золовкой.

– Безусловно, это удача, что мисс Чалфонт приурочила своей визит к нашему. Нам не придется ехать в Грейт-Парборо.

– Не знаю, можно ли назвать это удачей, – последовал мрачный ответ Лоуренса. – На мой взгляд, Эмма выглядит подозрительно, словно что-то задумала. Она, по меньшей мере, три раза ездила верхом в Шардли, причем всегда без спутников. Как вам кажется, может ли быть, чтобы она там встречалась с кем-то, кто знает о том, что вы предпринимаете?

Мистер Эллин объявил, что это в высшей степени невероятно. Он никого не знает в Шардли.

– Как бы то ни было, – сказал Лоуренс, она что-то затевает, не одно, так другое – уж мне-то знаком этот ее вид.

Мистер Эллин, имевший некоторое представление о характере Эммы, подумал, что такое предположение весьма похоже на правду. Он спросил, посвятил ли мистер Августин Чалфонт свою жену в то, что должно произойти этой ночью.

– Надеюсь, что нет, если он не хочет, чтобы вся затея сорвалась – тысячу раз нет! Иначе она непременно хлопнется в обморок в самый неподходящий момент. Ей можно рассказать обо всем после, но заранее – ни за что! Неизвестно, к чему это приведет. С женщинами всегда сложности.

В следующие несколько секунд мистер Эллин представлял себе в красках сцены, которые могут разыграться в Груби-Тауэрс, узнай миссис Августин о том, что должно произойти под покровом тьмы. Лоуренс прервал эти кошмарные видения.

– Августин сказал Софии, что наша мачеха поручила своему другу обсудить с нами неотложные дела. Он просил жену распорядиться, чтобы гостевая комната была приготовлена для этого друга, который должен появиться так поздно, что слуг можно отпустить спать. Все было сказано между прочим, чтобы про визит случайно не упомянули при Эмме, которая вряд ли обрадуется, услышав о том, что ее мачеха общается с владельцами Груби-Тауэрс. Не хочу и думать, что она устроит, когда узнает – а она непременно узнает – про наше примирение с миссис Чалфонт. Однако будь что будет: надо думать о том, что нам предстоит сделать сейчас. Как я уже сказал, вид у Эммы подозрительный. Ее вряд ли удивит, что после двух лет за границей мы неожиданно заехали в свой прежний дом, но, услышав о вашем присутствии, она непременно доставит нам какую-нибудь неприятность.

– Каким образом?

– Откуда мне знать?

– Это невозможно.

– Возможно, иначе Эмма не была бы Эммой. Давайте оставим это, лучше я расскажу вам, что решил сделать Августин. Мы не можем совершить задуманное, пока дамы не отойдут ко сну. В это время вам будет поздно покидать «Герб Груби» – там рано ложатся и рано встают. Августин предлагает, чтобы вы поужинали в гостинице и явились в Тауэре часов в девять. Один из нас зайдет за вами и проводит вас в библиотеку, где можно будет подождать, пока Августин не сочтет, что идти на церковный двор вполне безопасно. Он предупредил жену, что наши дела могут затянуться допоздна.

После ухода Лоуренса мистер Эллин был предоставлен самому себе. Он поужинал, попробовал занять себя старой газетой, затем принялся ждать со всем терпением, на которое был способен. Ожидание не было приятным. Мистер Эллин чувствовал, что и его в какой-то мере захватил всеобщий ужас перед Эммой. Он был почти готов к тому, что вдруг может очутиться лицом к лицу с ней самой, преисполненной ярости из-за того, что нашелся человек, осмелившийся противостоять ее воле. Пока внизу слышался веселый смех и гомон, мистер Эллин не ощущал одиночества, но мало-помалу все стихло, дом погрузился в молчание, нарушаемое лишь тиканьем больших стоячих часов в гостиной и криками совы в гостиничном дворе. Мистер Эллин в десятый раз взглянул на часы, но на этом его испытания закончились – появился средний из братьев Чалфонт.

Одно бдение сменилось другим. Они вошли в Груби-Тауэрс через боковую дверь, затем мистер Эллин был препровожден в библиотеку. Там он продолжил ожидание в обществе фамильных портретов – не тех, что висели в галерее, а тех, что располагались в пространстве между солидными дубовыми книжными шкафами, выстроившимися вдоль стен. В ту ночь с мистером Эллином произошло то же, что бывало прежде и со мной: один портрет привлек его особое внимание. Но на этот раз то был не портрет девочки, а портрет молодой, удивительно красивой женщины, неприязненный взгляд которой был устремлен прямо на него. Напрасно он пытался перевести взгляд на другие портреты: вновь и вновь на него смотрели злые глаза. «Я одолею тебя! – говорил этот взгляд. – Я тебя одолею!»

Библиотека – мистеру Эллину это не было известно – находилась в дальнем крыле дома, чтобы ничто не могло помешать чтению. Теперь он был бы рад услышать и тиканье старых часов, и крик совы, но тишина стояла полная, а глаза на портрете продолжали с угрозой глядеть на него. Мистер Эллин вздрогнул, когда открылась дверь, но вошла не Эмма, а три закутанные в плащи мужские фигуры, самый высокий из вошедших нес в руке потайной фонарь.

Мистер Эллин встал и последовал за ними. Выйдя из дома через тот же боковой вход, они оказались в густой аллее. Аллея привела их к воротам парка, через который они прошли насквозь. От выхода серой лентой тянулась дорога. За нею мистер Эллин различил покойницкую и невдалеке за нею смутные очертания церкви. На церковном дворе высилось строение, какого мистеру Эллину никогда не доводилось видеть – и, как он надеялся, больше не доведется. При свете фонаря он разглядел сооружение, всегда внушавшее мне ужас, – фамильную усыпальницу в ложно-классическом стиле с колоннами по обеим сторонам от входа. Рядом росли огромные тисовые деревья, покрытые густой темной листвой.

Августин вставил в замок огромный ключ. Ключ со скрипом повернулся, дверь открылась. Внутри было еще темнее. Они вошли, сразу ощутив запах разложения и смерти. Августин поднял фонарь повыше и осмотрелся.

– Вот он, насколько я помню, рядом с гробом отца. – сказал он. – Подержите кто-нибудь фонарь.

Августин порылся в карманах, ища отвертку, вытащил ее – и остановился.

– Не могу. – сказал он. – Может быть, ты, Лоуренс? Но Лоуренс, этот отважный путешественник, только вздрогнул и отрицательно покачал головой. Взглянув на бледные лица братьев, мистер Эллин подумал, что, пожалуй, ему придется взять на себя то, что должны бы сделать сами Чалфонты. Но тут Гай шагнул вперед, вставил отвертку в щель и поднял крышку. Все, кроме Августина, заставили себя заглянуть внутрь. Их взорам предстала лишь истлевшая детская одежда, которую Гай, мертвенно-бледный, но настроенный решительно, медленно развернул. Из остатков детской рубашечки и фланелевой пеленки выпала книга. Лоуренс издал резкий звук – не то свистнул, не то вздохнул. Остальные молчали. Гай осмотрел остатки одежды. Младенца здесь явно никогда не было.

Лоуренс заговорил первым, хотя это вряд ли можно было назвать речью – слова перемежались взрывами дикого хохота.

– Должно быть, это пропавшая у отца книга, та самая, о которой Тина писала в «Жестоких пасынках». – Он разнял сырые, выцветшие страницы. – Но что это? Что это? Вот это да! «Шведские поэты XVIII века» мистера У. Р. Э. Эллина, да ведь это же вы написали! Подумать только, книга была совсем рядом – а он так и не узнал об этом!

Августин раздраженно перебил его:

– Ты выбрал неподходящее время и место для шуток. Опусти крышку, Гай. Мы должны оставить все в точности, как было.

Лоуренс, изумленно глядя на него, положил книгу.

– Но зачем? Если здесь никогда не был похоронен младенец, что за нужда?..

Августин, как уже убедился мистер Эллин, был аккуратен и педантичен во всех отношениях. Даже понимая, что нет смысла длить обман, он был не в силах оставить гробик открытым, а его содержимое разбросанным. Он сделал нетерпеливое движение. Сначала Гай укладывал обратно в фоб книгу и остатки одежды, потом Лоуренс закрывал крышку, Августин и мистер Эллин стояли в ожидании. Все вышли из усыпальницы. Августин запер дверь и вытащил из замка огромный ключ. Не успели они сделать и нескольких шагов, как увидели вдалеке красноватый огонек приближающегося фонаря.

– В такое время!.. Кто же это бродит здесь? – пробормотал Августин. – Под деревья, быстрее! Нас не должны видеть.

Все повиновались и застыли молча, наподобие изваяний, глядя на приближающийся свет фонаря. После минутного замешательства они поняли, кто это идет.

Свет становился все ближе и ближе, стало возможно разглядеть высокую женскую фигуру, закутанную в темный плащ. Когда она поровнялась с ними, мистер Эллин подумал, что никогда не забудет ее лица, словно вырезанного из мрамора. Как и его спутники, он догадывался – да нет, знал – что заставило ее посетить этот приют смерти в неурочный час, и не мог не дивиться храбрости, которой она превосходила мужчин, храбрости, давшей ей силы сделать то, что она собиралась.

Она достала из кармана ключ и отперла дверь. Без видимых колебаний вошла внутрь. Минуту или две свет перемещался по усыпальнице. Затем она вышла, неся что-то в руках. Но не стала возвращаться тем путем, каким пришла: ей предстояла еще одна задача. Свернув на боковую дорожку, она пошла между могилами и скрылась из вида. Лоуренс первым понял, куда она направляется.

– Колодец! – прошептал он. – Она идет к колодцу! – И, обращаясь к мистеру Эллину, добавил: – Никто даже не знает, какая там глубина. Слушайте!

В тихом ночном воздухе каждый звук усиливался многократно. Крышка колодца скрипнула, как будто ее откинули. Раздались два всплеска: потише и погромче. Затем снова заскрипела крышка. Красным глазком замерцал фонарь в руке той, что пустилась в обратный путь между могилами. Высокая темная фигура появилась на главной дорожке. Когда она дошла до купы тисовых деревьев, путь ей преградили четыре такие же темные фигуры.

– Эмма! – сказал Августин, и этот оклик исторг у нее вопль смертельного ужаса.

Мистер Эллин считает, что она приняла Августина за дух своего отца, а может быть, и за что-нибудь похуже. Но страх ее длился недолго. Возглас Лоуренса «Не бойся, Эмма, это всего-навсего мы!» мгновенно привел ее в себя. Она смотрела на своих обвинителей без страха, в молчании.

– Ты опоздала, Эмма, – сказал Августин холодно. – Мы уже были в усыпальнице, и каждый из нас может засвидетельствовать, что было – и чего не было – в детском гробике, который ты только что утопила в колодце.