355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Шарлотта Бронте » Эмма » Текст книги (страница 12)
Эмма
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 01:47

Текст книги "Эмма"


Автор книги: Шарлотта Бронте


Соавторы: Констанс Сейвери
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Поддержка Лоуренса в первый день, как, впрочем, и потом, оказалась невелика. Спустя час после прибытия в «Серебряный лог» он начал исследовать окрестности и вернулся лишь в сумерки, причем обнаружилось, что он зачем-то заехал в Валинкур и оказался, как он выразился, во владениях «старой тигрицы». В дальнейшем выяснилось, что, привлеченный видом прекрасного строевого леса, «явно требующего хозяйской руки», он поехал – по привычке ездить в других странах, куда хочется, – произвести осмотр «логова тигрицы». Саму ее он встретил, когда она, опираясь на палку, ковыляла по лесным угодьям своего покойного мужа. Дрожащей рукой подняв эту самую палку, она злобно осведомилась, что ему здесь надо. Ответ Лоуренса не удовлетворил ее – да и могло ли быть иначе? – и дерзкому нарушителю границ приказали покинуть чужие владения. Совершенно по-другому провел день Гай. Узнав о визите мистера Эллина в «Рощу» и его последствиях, Гай вызвался помогать мне приводить в порядок жилище Тины. Это оказалась довольно трудной задачей. Кроме ценных книг и игрушек, родители Тины завалили девочку огромным количеством бесполезных пустяков, блестящих побрякушек, аляповато раскрашенных клоунов. Большая часть их лежала в коробках нетронутой. Очевидно, Тине была не по душе безвкусица, судя по подаркам, приводившая в восторг старших Дирсли: гримасничающие куклы, отвратительные маски, книжки со страшными картинками, купленные, как мы решили, во время заграничных путешествий. Когда все было приведено в порядок, и я принесла из оранжереи зимние цветы и горшки с разноцветными растениями, мы с удовлетворением взглянули на плоды своих трудов: ни одна девочка не пожелала бы лучшей комнаты для игр.

Все утро мы разговаривали о столах, стульях и других столь же прозаических предметах, но когда настало вечернее затишье и был зажжен свет, пришло время доверительных разговоров. Робко и просто Гай рассказал мне, как однажды ночью, когда они стояли лагерем неподалеку от разрушенного города, затерянные в лесной глуши, его, еще не избравшего свое поприще, призвала Святая Церковь. Он услышал Голос, но не слова… услышал и повиновался. Гай пробовал, когда представлялась возможность, подготовиться к новому поприщу, предаваясь размышлениям, молясь и изучая Писание; но оказавшись вновь дома, он надеялся получить дальнейшие наставления какого-нибудь духовного лица, имеющего опыт приготовления молодых людей к святому служению. Перед тем, как покинуть Южную Америку, Гай написал кембриджскому другу, настроенному таким же образом, с просьбой прислать ему список людей, к которым он мог бы обратиться. Ответ друга дожидался его дома среди других писем.

– Но я не могу вступить на этот путь, прежде чем не попытаюсь еще раз заслужить ваше прощение, – сказал Гай. – Мистер Эллин приехал в Парборо до того, как у меня появилась возможность написать вам снова. Он сообщил вам, что два года назад я написал письмо, которое до вас не дошло?

– Нет, он ничего не писал. Жаль, что я этого не знала.

– Я писал от своего имени и от имени Лоуренса.

– Гай, дорогой! И вы напрасно дожидались ответа? Не думайте больше об этом.

Мы обменялись рукопожатием. Не успели мы заговорить вновь, как доложили о приходе мистера Рэндолфа. Он пришел задать все тот же вопрос: «Что слышно о Мартине?» Но сообщил и кое-какие новости, это было уже после того, как я представила Гая – о приезде моих пасынков мистеру Рэндолфу было известно, – думаю, что все в Клинтон-Сент-Джеймс только и делали, что обсуждали, как и почему это случилось.

– Мистеру Сесилу предложили приход, – поделился он с нами поразительной новостью. – Не знаю, что я буду делать без своего дорогого коллеги; но я рад, что его будущее обеспечено.

Намек, сдержанный, как того требовали обстоятельства, был мною понят: это предложение будет способствовать браку мистера Сесила и мисс Мейбл Уилкокс. Обратившись к Гаю, я объяснила, что мистер Рэндолф и помогавший ему мистер Сесил в течение нескольких лет готовили молодых людей к рукоположению, знакомя их с теоретическими и практическими сторонами предстоящего им поприща.

– У вас сейчас трое или четверо учеников? – спросила я мистера Рэндолфа.

– Трое у меня в доме – больше я не мог там разместить, – ответил он, – и еще двое квартируют в деревне. Все они надеются стать священниками в ближайший рождественский пост; а в новом году, если Бог даст, я начну занятия с пятью новыми.

– Я знаю, что эти труды радуют вас, – заметила я.

– Эта работа мне по сердцу, – ответил мистер Рэндолф, тепло прощаясь с Гаем. Ему явно было приятно сознавать, что мои пасынки в трудную минуту оказались рядом со мной. После его ухода Гай показал мне письмо своего кембриджского друга. Список возглавлял мистер Рэндолф, чья характеристика была выдержана в самых теплых тонах. Гай признался, что собирался обратиться к священнику, чье имя стояло в списке следующим.

– Почему же вы пропустили мистера Рэндолфа, Гай? Я уверена, никто не мог бы стать вам лучшим наставником. Он не понравился вам?

Гай улыбнулся с некоторой грустью.

– Понравился он мне или нет, не имеет значения. Вам не захочется, чтобы я жил совсем рядом с вашим домом.

– Я нисколько не возражала бы против этого. Нисколько. Я буду рада, если вы измените свой выбор.

Гай благодарно взглянул на меня.

– Но я не думаю, что мистер Рэндолф возьмет шестого ученика, особенно сейчас, когда его покидает этот… Седрик, Сирил, не помню его имени.

– Мистер Сесил? Но он же не уйдет немедленно, к тому же я предполагаю, что его место будет пустовать недолго. Шестеро или пятеро – это не так важно для мистера Рэндолфа. И ему не придется искать, где бы поселить вас, Гай, разве что вы предпочтете самостоятельность. Здесь, в «Серебряном логе», как вы знаете, много места, и я буду рада предоставить вам комнату.

– Мадре, неужели это возможно?

– Конечно, дорогой.

Он принялся так горячо благодарить, что я была вынуждена ему напомнить, полушутя, полусерьезно, что он лишь бегло познакомился с мистером Рэндолфом. В воскресенье ему представится возможность убедиться, что его выбор в таком серьезном деле правилен. На что Гай ответил, что может довериться моему суждению и мнению своего друга. Я, однако, подумала, что, в конце концов, он составит и собственное мнение.

Воскресенье оказалось прекрасным. Прекрасным еще и оттого, что стало легче на душе от предчувствия, что мистер Эллин либо уже нашел, либо вот-вот найдет Тину. Два молодых человека, идущие рядом, дали мне силы встретиться с прихожанами, хотя я не могла отделаться от ощущения, что у каждого из молящихся в церкви глаз не меньше, чем у Аргуса. Гаю пришлась по душе служба, я чувствовала, что он стал смотреть на мистера Рэндолфа как на своего будущего учителя и наставника. В понедельник он отправился к ректору и, вернувшись через несколько часов, сообщил, что с нового года начнет посещать занятия.

Лоуренс, выразив, хотя и сдержанно, одобрение по поводу решения Гая, провел день, нанося визиты друзьям, которых хотел привлечь к участию в экспедиции. Его уговоры ничего не дали, и он вернулся в «Серебряный лог» разочарованным и угнетенным, но не настолько, чтобы во вторник не поехать вместе с Гаем в город Валчестер, где был кафедральный собор. Мистер Рэндолф посоветовал Гаю поискать необходимые для занятий книги в старых и новых книжных магазинах, которыми изобиловал город. Они вернулись, привезя столько увесистых томов, сколько могли нагрузить на своих коней. Среди книг были «Законы Церкви» Хукера,[23]23
  Хукер Ричард (1554–1600) – англиканский богослов.


[Закрыть]
«Храм» Герберта,[24]24
  Герберт Джордж (1593–1633) – английский поэт-проповедник, представитель «метафизической школы». Посмертно изданный сборник «Храм» содержит стихотворения, посвященные церковным службам, праздникам, храму как архитектурному произведению.


[Закрыть]
«Изложение веры» Пирсона, «Ногae Paulinae» Пейли[25]25
  Пейли Уильям (1743–1805) – английский богослов и философ.


[Закрыть]
и еще многие другие. В среду почтальон вручил мне письмо от миссис Мориарти.

Послание было официальным и педантичным, в нем она выражала – в безупречно построенных фразах – огорчение по поводу постигших Тину несчастий и надежду, что девочка вскоре возвратится под опеку своей доброй покровительницы. Она высказывала сожаление, что не в состоянии дать каких-либо сведений, могущих пролить свет на происхождение Мартины. В Грейт-Парборо, однако, живет одна пожилая дама, миссис Тидмарш, которой истории большинства семейств по соседству известны во всех подробностях. Миссис Чалфонт и мистер Эллин, возможно, сочтут, что к ней стоит обратиться.

Я дала прочесть письмо своим пасынкам. Гай рассмеялся, дойдя до упоминания о миссис Тидмарш, которая знает, как он сказал, о каждом даже больше, чем есть на самом деле. Лоуренс не смеялся. Он нахмурил брови и пробормотал себе под нос нечто весьма нелестное, а потом вслух довольно грубо сказал, что миссис Тидмарш – самая отъявленная старая сплетница и что чем скорее она освободит землю от своего присутствия, тем лучше. Размашистым шагом он вышел из комнаты и направился в конюшню, собираясь скакать в Барлтон, где предстояло купить письменный стол и книжные полки, чтобы поставить в комнату, выбранную Гаем для занятий. Гай был несколько обескуражен вспышкой брата, но объяснил его поведение тем, что тот не может простить миссис Тидмарш написанного много лет назад письма их отцу, в котором она сообщала, что Лоуренс чуть не искалечил ее внука, с которым подрался в школе. В тот момент мне показалось, что давняя затаенная злость убедительно объсняет его негодование. Позднее я усомнилась в этом. Уезжая, Лоуренс все еще был мрачен, мрачность не оставила его и по возвращении. Беспрерывно занимаясь домашними делами, я сумела отогнать страхи, связанные с мистером Эллином, двухнедельное отсутствие которого истекало в этот вечер; теперь я не могла дождаться минуты, чтобы продемонстрировать, как я усовершенствовала комнату для занятий Гая, куда я принесла несколько предметов, рассчитанных на то, чтобы сделать ее хоть сколько-то похожей на монастырскую келью: чернильный прибор, мой собственный любимый старинный стул с высокой спинкой и песочные часы, которые могли оказаться полезны Гаю, когда он станет рассчитывать время проповеди. Гай восхитился всеми этими вещами, но в совершенный восторг его привело то, что из окна, прелестно увитого пестрыми побегами плюща, видно уединенную тропинку на землях ректора, а по ней прохаживается один из учеников мистера Рэндолфа, погруженный в раздумья. Но Лоуренс, подойдя к тому же окну, произнес целую речь о том, какое безрассудство давать зловредному ползучему растению, которое он берется, если на то будет разрешение, изничтожить немедленно, разрушать стену дома.

Я разрешила. В течение часа он рубил и уничтожал мой прекрасный плющ с такой страстью, будто в каждом листе таилась миссис Тидмарш. Это занятие вернуло ему хорошее настроение, но не его всегдашнюю веселость. Даже к вечеру он все еще не пришел в себя. Я заметила, что Гай тоже не мог понять, в чем дело.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Мистер Эллин, любивший во всем порядок, сначала отправился в Лондон и получил в министерстве иностранных дел бумаги, дающие ему право на розыски и возвращение домой мисс Мартины Дирсли, десяти лет, которая была незаконно разлучена со своей опекуншей, миссис Арминель Чалфонт из Клинтон-Сент-Джеймс, графство …шир, Англия. Мистер Эллин много лет проработал в министерстве, и оформление бумаг прошло гладко, теперь оставалось терпеливо дожидаться парохода, который дважды в неделю отправлялся из Дувра в Остенде. Прибыв в Бельгию, он первым делом посетил Отдел регистрации иностранцев в Брюсселе, чтобы заявить о цели своего визита. К его огромному неудовольствию – ибо он был убежден, что гораздо лучше справится со своей задачей без посторонней помощи, – к нему приставили двух полицейских чиновников, получивших приказ сопровождать его и, что хуже всего, руководить поисками.

Подобное развитие событий любого другого человека привело бы в ярость, но мистер Эллин всегда старался следовать правилу, гласящему, что криком и угрозами делу не поможешь. Он покорился судьбе и лишь констатировал впоследствии, что они отправились к цели кружным путем.

Он с самого начала полагал, что Тину поместили в сиротский приют, но оба полицейских настаивали на том, что девочка находится в руках кого-нибудь из тех, кто уже прежде был замешан в похищении детей. Лишь после того, как эти подозрительные личности были допрошены, а их заявления о полной непричастности к делу тщательно проверены, чиновники позволили мистеру Эллину обратиться в приюты. Но мало этого, поначалу они направили мистера Эллина не в самые близкие, а в наиболее удаленные от столицы приюты, и возвращаться пришлось ни с чем. На обратном пути они заехали в маленький городок, расположенный в нескольких милях от Брюсселя. Это случилось в субботу днем – за день до того, как одолевавшие меня дурные предчувствия внезапно рассеялись. Настроение мистера Эллина, шагавшего меж уродливых домов под низким хмурым небом, было не столь радужным. Его внимание привлекла высокая длинная стена монастыря. Напротив нее возвышалась приходская церковь, в которой, судя по освещенным окнам, шла служба.

Когда мистер Эллин и его провожатые подошли ближе, служба закончилась и из дверей, в сопровождении нескольких монахинь, вышла процессия сирот в черных накидках и передниках. Позади всех шла маленькая девочка, державшаяся очень прямо. Не успел мистер Эллин подумать, что в ее позе есть что-то знакомое, как Тина, издав пронзительный вопль, бросилась к нему в объятия.

Монахини мгновенно окружили их, как стая встревоженных голубок. Тина подняла лицо. С непередаваемой болью мистер Эллин увидел перед собой не ту веселую проказницу, которая выбегала к нему навстречу в «Серебряном логе», а горестно сжатые губы и отсутствующий взгляд воспитанницы «Фуксии», наполнившие его сердце жалостью.

– Все хорошо, детка, – сказал он. – Теперь ты в безопасности.

Она не плакала. Крепко прижавшись к нему, она стянула капюшон с коротко остриженной, как у других сирот, головы. Пока двое полицейских давали пространное объяснение матери-настоятельнице, Тина лихорадочно пыталась расстегнуть пуговицы накидки и передника.

Не прошло и получаса, как процессия направилась к зданию монастыря, а спасители и спасенная – в кабинет настоятельницы. Показывая ей свои бумаги и просматривая полученное от нее странное сопроводительное письмо, которое передала ей женщина, приведшая Тину в монастырь, мистер Эллин ни на секунду не снимал руки с плеча Тины.

На отвратительном французском языке там было написано, что Матильда Фицгиббон является сиротой. Добрых сестер просят взять ее на воспитание, пока она не достигнет четырнадцати лет и не сможет зарабатывать себе на жизнь достойным образом. Ей следует запретить сношения с ее английскими знакомыми, на что имеются веские причины. К письму прилагались сто фунтов в бельгийских франках. В постскриптуме указывалось, что следующие сто фунтов поступят в монастырь через два года, когда Матильде исполнится двенадцать.

Мать-настоятельница была убеждена, что женщина, сопровождавшая Матильду, не могла написать это письмо. Хотя та и была хорошо одета, в ее необразованности не приходилось сомневаться: она не понимала ни слова по-французски и даже не сумела подписаться тем именем, которое выдавала за свое собственное. Несомненно, она действовала по поручению другого лица.

Мистер Эллин и полицейские согласились с матерью-настоятельницей, и мистер Эллин прибавил, что догадывается, кто это мог быть. Вернувшись домой, он тщательно расследует это постыдное дело. А пока хочет выразить свою признательность матери-настоятельнице и сестрам за заботу о его подопечной, чье настоящее имя не Матильда Фицгиббон, а Мартина Дирсли.

Он почувствовал, что при звуках этого имени Тина вздрогнула. Не выказав ни малейшего удивления, мать-настоятельница невозмутимо записала в толстой регистрационной книге, что Мартина Дирсли, она же Матильда Фицгиббон, с этого дня выбывает из приюта. Она согласилась принять от мистера Эллина плату за врача и сиделку, так как почти все время Тина провела в изоляторе, страдая, по-видимому, от затянувшейся морской болезни, осложненной слишком большой дозой лекарств. Затем она с сожалением в голосе спросила, что делать с полученными монастырем ста фунтами.

– Оставьте их себе, достопочтенная матушка, оставьте их себе. Употребите на ваши добрые дела, – радостно воскликнули бельгийские чиновники.

У монахинь имелось для продажи кое-что из детской одежды и целый ворох ярких полосатых шалей. Мистер Эллин попросил упаковать для его подопечной все, что может понадобиться в путешествии, которое продлится до следующей среды. Услышав это, Тина потянула его за рукав.

– Моя голубая накидка украдена. Та женщина взяла ее и сунула к себе в мешок. Она сказала, что мне такая роскошная вещь больше не понадобится, а за нее можно выручить хорошие деньги.

Мистер Эллин купил Тине теплый шерстяной капор, но так как накидок у монахинь не оказалось, ему пришлось приобрести одну из ярких шалей. Заметив напряженный взгляд той, кому предназначался этот экстравагантный наряд, он поспешил ее успокоить:

– Ничего не поделаешь, Тина. Тебе нельзя без теплой одежды. А когда мы вернемся домой, ты сможешь отдать шаль старой Энни.

Магическое слово «дом» немного успокоило Тину: горькие складки вокруг рта разгладились, отчужденность во взгляде исчезла. Мистер Эллин тихонько тронул Тину за плечо, и она поблагодарила за заботу мать-настоятельницу, а затем, повернувшись к сопровождавшим мистера Эллина бельгийцам, произнесла не совсем уверенно, но внятно: «Je vous remercie, messieurs».

Доблестные мужи были крайне растроганы этой сценой. Они приложили к глазам носовые платки, благосклонно улыбнулись Тине и вместе со своими подопечными отправились в Брюссель. Как верные сторожевые псы, следовали они за мистером Эллином и Тиной и вместе с ними явились в Отдел регистрации иностранцев, чтобы отрапортовать начальству об успешном завершении своей миссии.

Последовали комплименты, энергичный обмен рукопожатиями и поздравления, во время которых один из начальников шепнул что-то клерку, который, выбежав из здания, возвратился с огромной коробкой конфет, обтянутой белоснежным атласом и перевязанной белыми лентами. Мистеру Эллину пришлось самому поблагодарить любезных бельгийцев от Тининого имени: после всего пережитого она могла лишь улыбнуться и сделать реверанс.

– Почему они подарили мне конфеты? – спросила она по пути в гостиницу, где мистер Эллин собирался провести две оставшиеся ночи.

– Потому что, Мартина, теперь ты важная персона. Не всякая юная леди удостаивается чести быть похищенной.

– Похищенной? Так, по-вашему, меня похитили?

– Вот именно.

– А она не станет снова меня похищать?

– Кто? Женщина, которая привела тебя в монастырь?

– Нет, не она. Ее я не боюсь. Она сделала это, потому что ей заплатили. Она получила сто фунтов, билет до Австралии и одежду. Вдобавок она стащила у меня голубую накидку. Я имела в виду Эмму.

– Эмму?

– Мама называла ее Эммой, поэтому я всегда думаю о ней как об Эмме. Когда я говорила с ней, я называла ее мисс Чалфонт. Это падчерица тети Арминель.

Мистер Эллин не мог точно сказать, когда впервые стал подозревать Эмму, но твердо знал, что поверил в ее виновность ровно через две минуты после того, как впервые увидел Гая. Теперь его подозрения подтвердились.

– Клянусь тебе, Тина, мисс Чалфонт больше не посмеет этого сделать. Я сам позабочусь об этом!

Послышался облегченный вздох.

– До ужина все разговоры прекращаются. Гляди, вот и гостиница.

Яркий свет, огонь в камине и нарядная мебель выгодно отличались от голых стен и каменного пола монастыря. Тина ела с аппетитом, и на ее щеки вернулся румянец. Теперь она могла продолжить свой рассказ о похищении, но сначала ей хотелось задать один вопрос:

– Вы дважды назвали меня по имени и фамилии: первый раз в приюте, а второй в том месте, где мне дали подарок за то, что меня похитили. Откуда вы знаете, что меня зовут Мартина Дирсли?

– Мартина, кто здесь задает вопросы: ты или я? Твое имя я узнал, прочитав одну из маленьких книжек, которые ты писала для кукол. Из нее стало ясно, что ты знакома с мисс Чалфонт и леди Сибил Клаверинг. Поэтому я отправился в Грейт-Парборо с письмом от тети Арминель, в котором она просила мисс Чалфонт помочь в наших поисках. Мы надеялись, что ей, может быть, известно, кто мог тебя увезти – например, кто-то из родственников. Мистер Гай Чалфонт принес ее ответ в гостиницу, где я остановился. Она писала, что ей ничего не известно о мисс Матильде Фицгиббон. Но пока я разговаривал с мистером Чалфонтом, он увидел твой портрет, узнал тебя и сказал, как тебя зовут. А потом я отправился в Бельгию.

– Это Бельгия? – Да.

– Я думала, Франция. А почему вы решили, что я в Бельгии?

Мистер Эллин в нескольких словах пересказал, что говорила миссис Тидмарш, пока они ждали карету на вокзале в Наксворте.

– Я знаю миссис Тидмарш. Эмма как-то раз назвала ее старой болтливой сорокой. Я слышала, как она говорила это маме. Но почему вы подумали, что Эмма отвезла меня в Бельгию?

– Это была не более, чем догадка. Вот почему я никому не сказал, куда я еду.

– Даже тете Арминель?

– Даже ей. О моем путешествии знают лишь несколько человек в Лондоне, которые умеют хранить тайну. Они помогли мне получить необходимые полномочия, чтобы я смог привезти тебя назад, когда найду. Но мы должны быть очень осторожны, чтобы не обвинить невинного человека в таком ужасном преступлении. Ты уверена, совершенно уверена, что это сделала мисс Чалфонт?

– Да, это она, она! Я совершенно уверена! – взволнованно воскликнула Тина. – Она правила лошадьми. Сейчас я расскажу, как это случилось. Мне принесли записку, в которой говорилось, что тетя Арминель хочет поехать со мной за покупками. Я тут же помчалась к ней, потому что я обожаю ездить с ней за покупками.

– Нисколько в этом не сомневаюсь, – сказал мистер Эллин.

– Когда я увидела коляску, не ту, которую тетя Арминель обычно нанимает у старого мистера Тодхантера, а другую, закрытую, на козлах которой сидел высокий человек в черном плаще и низко надвинутой шляпе, я не заподозрила ничего дурного – ведь у меня не было на то никаких причин. Хотя при виде этого человека по спине у меня побежали мурашки, сама не знаю почему. Я вскочила в коляску. Внутри было темно, и в ту же минуту мне замотали рот толстым шарфом, кучер хлестнул лошадей, и мы помчались. Я изо всех сил старалась вырваться, но женщина, которая меня держала, была очень сильной, к тому же из-за этого ужасного шарфа я чуть не задохнулась: от него отвратительно пахло. Так мы ехали много миль – не могу сказать, сколько именно, – и наконец очутились на покрытой вереском равнине, где не было ни одного дома. Тут женщина размотала шарф, я кричала не переставая, но никто не пришел на помощь, потому что вокруг никого не было. Но я все кричала и кричала, пока совсем не охрипла. Я не могла издать ни звука, так у меня болело горло. Тогда женщина сказала:

– Ну что, наоралась? Веди себя смирно, и я тебя не трону. Я не собираюсь тебя убивать. Леди, которая тебя приютила, больше не желает тебя видеть, она дала мне денег, чтобы я определила тебя в школу, где ты останешься до тех пор, пока не сможешь кормиться своим трудом. Там тебе будет хорошо, будешь играть с другими девочками. Будь умницей и перестань визжать, как резаная, а то у меня чуть барабанные перепонки не лопнули.

– Я не поверила ни одному ее слову. И тут у меня в голове мелькнула мысль, что человек на козлах – это Эмма, переодетая кучером. Я не знала, почему она меня увозит, но я великолепно помнила, как папа однажды сказал, что Эмма – его смертельный враг и мой тоже и что она может отправить его на виселицу. Мне стало так плохо, словно я умираю и… и… – она запнулась, умолкла и задрожала. – Ах, я забыла, забыла! Я не должна была этого говорить.

Мистер Эллин утешил ее, напомнив, что мистер Дирсли теперь находится вне досягаемости Эммы, как, впрочем, и сама Мартина. Она сбивчиво досказала свою историю.

– Ноги и руки у меня стали ватными, голова кружилась. Наверное, так чувствует себя медуза, когда ее вытащат на берег. Миссис Смит – она велела называть ее так, но я уверена, что это не настоящее ее имя, – вынула флягу из большого мешка у себя за спиной и дала мне что-то выпить. Что было потом, я не помню. Когда я наконец очнулась, мы с миссис Смит садились в поезд, и она говорила всем, чтобы они не заходили к нам в купе, потому что я чем-то больна, а чем, она не знает. Я не могла ничего сказать, потому что шарф, закрывавший мне рот, душил меня. Только когда мы остались одни, она призналась, что «некая особа» – она поняла, что я все равно не поверю, будто это тетя Арминель, – не поскупилась и, как она сказала, заплатила ей по-царски. Ее муж и сын много лет назад отправились в Австралию, и она давно пыталась наскрести себе денег на дорогу, чтобы приехать к ним, когда у них кончится срок. Я спросила, почему мистер Смит с сыном отправились в Австралию без нее, с их стороны было очень жестоко оставлять ее одну. Мои слова ей почему-то не понравились. «Беднякам, – сказала она, – не приходится выбирать. – Им пришлось поехать, вот и все». Я не поняла, что она имела в виду, но догадалась, что она не хочет дальнейших расспросов. Тогда я стала умолять ее написать вам и тете Арминель, как только она доберется до Австралии, и сообщить, где я нахожусь. Но она не обещала. Она сказала, что если с ней поступают честно, то и она поступает честно, – так написано в Библии и мне следовало бы это знать.

– В твоей или моей Библии ничего подобного нет, – заметил мистер Эллин. – Прошу тебя, продолжай.

– Не помню, что произошло потом, – сказала Тина. – У меня в голове все перепуталось. Кажется, миссис Смит снова дала мне что-то выпить. Когда я проснулась, мы плыли по морю. Нас сильно качало, и все женщины в каюте страдали от морской болезни, кроме Эммы.

– Эммы? Ты видела мисс Чалфонт? Ты уверена, что это была она?

– Да, да, да! Совершенно уверена. Это единственный раз, когда я видела ее лицо. Я быстро закрыла глаза, чтобы она не заметила. Она уже не была в костюме кучера. Она успела переодеться в женское платье. Миссис Смит тоже укачало, но все же не так, как других женщин, и она все время пыталась сделать так, чтобы я перестала кричать. Мне кажется, Эмма подошла, поглядела на меня и дала какие-то пилюли, которые миссис Смит заставила меня проглотить. После этого я словно целую вечность плавала в тумане.

– Ты все время звала меня, – сказал мистер Эллин. – Вот почему тебе дали пилюли.

– Но… но вас не было. Откуда вы знаете, что я вас звала?

– Это очень просто, Тина. Когда я плыл из Англии, я спросил горничную, не видела ли она похожую на тебя девочку. Поначалу она ничего не смогла мне ответить, но потом припомнила, что как-то ночью в сильный шторм все дамы на корабле изнемогали от морской болезни, кроме одной надменной молодой леди, которая сидела особняком и даже пальцем не шевельнула, чтобы помочь плакавшим и стонавшим бедняжкам, причем одни причитали, что корабль вот-вот пойдет ко дну, а другие, всхлипывая, отвечали, что чем скорее это случится, тем лучше! Горничная была очень удивлена, когда бессердечная леди вдруг решила помочь маленькой девочке, которая совсем обезумела от качки. Она дала сопровождавшей ее женщине несколько пилюль, чтобы успокоить малышку; жалобным голосом она все время звала кого-то по имени Эллин – сестру, как подумала горничная.

– И вовсе не сестру, а вас! – воскликнула Тина. – Я звала и звала. Вы догадались, что бессердечная женщина была Эмма?

– Неважно, догадался я или нет, – осторожно заметил мистер Эллин. – У меня не было доказательств.

– А теперь есть?

– По-моему, да.

– Когда я проснулась, мы ехали на поезде. Перед глазами у меня все плыло, я не могла держаться на ногах. Хуже всего было то, что Эмма находилась рядом, снова переодетая кучером. Я больше уже не видела ее так ясно, как на корабле, но она время от времени появлялась и снова исчезала из виду. Я пыталась сказать пассажирам и станционным служителям, что меня украли, но никто меня не понимал, потому что я не знала, как по-французски «похитить». У мисс Спиндлер есть книга, французская грамматика, и мы с Элизабет каждый день заучивали из нее по четыре вопроса и ответа. Но ни от одного из этих вопросов не было никакого толка. Они такие глупые: «Есть ли у вас удобный диван с желтыми подушками? Есть ли у вас сочный кочан капусты? Есть ли у вас свежее яйцо?» И множество других, таких же глупых. Неужели французы на самом деле говорят так, как в книге мисс Спиндлер?

– К счастью, нет, – ответил мистер Эллин.

– В конце концов миссис Смит ужасно разозлилась. Она сказала, что знает одного человека, который упрячет меня туда, откуда я никогда уже не выберусь. Мне показалось, что этим она хочет сказать, что, если я не перестану, Эмма убьет меня. Я очень испугалась и решила терпеливо ждать, пока тетя Арминель не пошлет вас за мной. Наконец мы приехали в город с яркими огнями. Наверное, это был Брюссель. Там мы пересели на другой поезд. В темноте мы позвонили в колокольчик у дверей монастыря. Эмма в одежде кучера пряталась у стены, она не знала, что я ее вижу. Не помню, что было потом. Я оказалась в комнате, где стояло много кроватей. Других больных там не было, одна я. Монахини были добрые. Они не говорили по-английски, но когда они коротко остригли мне волосы, я каким-то образом поняла, что таково правило для всех сирот. Они принесли мне то, что Элиза называет «питательным супом» и дали Библию с картинками. Когда голова у меня перестала кружиться, я стала ночевать в большой спальне с другими девочками и ходить вместе с ними в школу. Я не могла делать уроков, но монахини-учительницы говорили только «Pauvre enfant!» Я молилась и ждала, ждала, ждала. И вы пришли.

Мистер Эллин объяснил причины своей задержки. Тина милостиво приняла его объяснения.

– Я понимаю, вы делали все, что могли. Но каждый день тянулся без конца!

Вскоре и мистер Эллин с полным правом мог повторить эти слова. Заботиться о ребенке, который вздрагивал при каждом звуке, со страхом глядел на двери, ожидая появления врага, и ни за что не соглашался заходить в тенистые аллеи даже при свете дня, было нелегко. К счастью, в каждой из гостиниц, где они останавливались, ему удавалось найти добросердечную горничную, которая за некоторое вознаграждение соглашалась присматривать за Тиной днем и спать в ее комнате ночью.

В воскресенье Брюссель проснулся под звуки проливного дождя. Вялая и скучная Мартина согласилась провести утро на диване у окна, то погружаясь в дремоту, то слушая колокола и с некоторым интересом наблюдая толпы горожан, спешащих под зонтами к мессе. Однако в полдень, воспользовавшись перерывом между ливнями, мистер Эллин взял Мартину на прогулку, во время которой обнаружилось, что они находятся недалеко от дома на Рю-де-Сандр, в котором герцогиня Ричмонд давала бал накануне битвы при Ватерлоо.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю