Текст книги "Такой ненадежный мир"

Автор книги: Шарлотта Армстронг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА III

Он знал не глядя, что Малыш моментально протянул руку, но тут же ее отдернул. Он мог предугадать и вопрос Амбиелли, заданный ленивым безразличным голосом:

– Что там, Сэм?

Как доказать? Никак.

Он положил вырезку на стол и поспешно убрал руку – ведь потрясение можно скрывать лишь до тех пор, пока его импульсы не достигнут запястий и кончиков пальцев.

– Картинка, – пробормотал он. – Вырезка из газеты. Дюлейн. О, этот Алэн Дюлейн, – ему обычно удавалось совладать с внезапным потрясением, притворившись сердитым. – Этот Дюлейн, – со злостью повторил он.

– Ты его знаешь, Сэм?

– Может, ты вообразил себе, будто он мой друг? – фыркнул Сэм. – Нет. Однако мне довелось с ним встречаться. Однажды целый час беседовал. Не могу спокойно видеть его физиономию.

– Что он тебе сделал? – заинтересовался Амбиелли.

– Абсолютно ничего. В том-то и вся соль. Тебе случалось невзлюбить кого-то с первого взгляда? – Сэм пробежал ладонями по волосам. – Я этого парня просто не перевариваю.

– Почему, Сэм?

Амбиелли смотрел на него безучастным взглядом.

– Знаешь, кто он? Богатый сынок. Голубая кровь. Потомственный миллионер. Кровь быстро голубеет, если денег до черта. У него есть религия или ее сиюминутный эквивалент. Он учится, чтобы приносить пользу. О, я ненавижу его со всеми его потрохами.

Амбиелли смеялся почти беззвучно.

– Да, нелепо, – сознался Сэм, сам готовый улыбнуться. – И что кипятиться в моем возрасте из-за ерунды? Он ничтожество. Юнец. Но это выше моих сил. Он поступил к Миллеру и Милфорду.

– Адвокаты?

– Сам он не адвокат. Но ему нужна какая-то там степень. Небось, поднатаскаться хочет. Бегает по поручениям. Взад-вперед. И мнит из себя бог знает что. Преступления – вот что его занимает. Преступный тип. Преступление в обществе. У, он чертовски глуп.

Амбиелли засмеялся громче.

– Как-то я заглянул к нему в контору, – не унимался Сэм. – Он хотел кое-что из меня выкачать. Правда, может, мне так показалось. Клянусь святой Иоанной, мы оба говорили по-английски, но.., – он замотал головой.

– Ну и ты, Сэм, что-нибудь рассказал ему? – как бы между прочим спросил Амбиелли.

– Если бы я даже захотел обнажить перед этим Дюлейном свою душу и сообщить ему все, что знаю, от А до Я, – все равно не смог бы это сделать, – честно признался Сэм. – Мы с ним говорим на разных языках. Будто живем в разных мирах. – Сэм подпер рукой щеку. – И что это я пристаю к вам со своими горестями? – Наконец-то он позволил себе взглянуть на вырезку. – Так, значит, Дюлейн собрался обзавестись семейством, – усмехнулся он. – Что ж, сжалься, господь, над этой девушкой. Вот и все, что я могу сказать. Откуда у вас это?

– Ты знаешь девушку, Сэм?

– Я? Нет, ее я не знаю. Солсбери...

«Не нужно было произносить фамилию». В мозгу тут же пронеслось воспоминание, и он боялся, как бы это не отразилось на его лице. Что-то связанное с каким-то словом, а за словом следует эта фамилия. Неизбежно. Так и вертится в голове. Он постарался отвлечь свое внимание в сторону, но не тут-то было. «Как этот богач, Чарлз Солсбери, сколотил свой капитал?»

«Печенье Солсбери».

На мгновение ему показалось, что он произнес эти два слова вслух. Он вскинул глаза.

Маленький человек, похожий на кучку золы, внутри которой теплился огонек, спокойно восседал за столом, и по его лицу ничего нельзя было сказать.

– Сэм, а что значит багровый? – спросил Малыш. – Оттенок какого-то цвета?

– Красного, – пояснил Сэм и откинулся назад. – Ты знаешь, босс, – не глядя на Амбиелли начал Сэм, – я зарабатываю на жизнь тем, что пишу всякие мелочи. – Он смотрел в никуда.

– Мелочи, Сэм? – Это прозвучало очень тихо.

– Для того, чтоб существовать. Ты должен это понимать. – Амбиелли сидел и слушал, не так сами слова, как между ними. Сэм мог что-то знать. – В этом мире люди чем только не занимаются. Кое-кто, как и я, любит разузнавать новое. Наблюдать. Вникать в суть вещей. Но мы – созерцатели жизни, зрители, а не действующие лица. Понимаешь?

Амбиелли слушал и не говорил, понимает или нет.

– А чем жизнь не спектакль? – усмехнулся Сэм. – По крайней мере, мне она представляется спектаклем. И я, на самом деле, получаю от него удовольствие.

Амбиелли заулыбался.

– Ты, Сэм, назвал меня поборником дисциплины. Хочешь, я открою тебе секрет дисциплины?

Сэм промолчал.

– С в о й   с е к р е т?

Сэм молчал.

– А секрет вот в чем. – До – я спокоен, но п о с л е – мое наказание всегда достигает цели.

Сэм безмолвствовал.

– Вникаешь в мою систему, Сэм? – Это было сказано спокойно, но внушительно. – Я расплачиваюсь п о с л е. После того, как случится.

– Или если... – поправил Сэм.

– Если и после, – повторил Амбиелли. Слова резали, как нож. – А теперь мне нужно перекинуться парочкой слов с Ником, поэтому я с тобой прощаюсь. Рад был повидать тебя, Сэм.

– Прощайте, мистер Амбиелли, – тщательно выговаривая каждую букву, произнес Сэм. И осторожно добавил: – Желаю успеха вашей закусочной.

Коротышка положил руку на плечо верзилы, что означало: «Жди», и удалился.

«Любая собака учуяла бы страх на физиономиях оставшихся», – подумал Сэм. Могущество, кроющееся в глубинах духа этого маленького человечка и посылаемое им в окружающий мир, обжигающее, как огонь, и холодное, как лезвие ножа, повергало в дрожь каждую клетку. Физиономия Малыша покрылась капельками пота, он стал подергиваться. А сам с гордостью поглядывал по сторонам, будто хотел довести до сведения каждого: «Это мой босс».

– Ну и коротышка, – с ехидцей заметил Сэм.

– В нем страшная сила. Страшная, – Малыш вытирал ладони о свой пиджак.

«А я, – с горькой усмешкой думал Сэм, – слишком много знаю». Но времени на размышления уже нет. Его нет и для того, чтобы проверить правильность своих рассуждений. Нужно принять решение. Сэм решил прощупать сидевшего рядом с ним верзилу. Насколько глуп Малыш Хохенбаум?

Он откинулся на спинку, заставил себя расслабиться.

– Совсем коротышка, – бормотал он. – Малыш, ты смыслишь что-либо в писанине?

– Кто? Я?

– Это зараза, – сказал Сэм. – Вроде микроба, сечешь?

– Да что ты говоришь?

– Мне пришла в голову мысль: дай-ка я достану из загашника этот свой приключенческий романчик.

– Да ну, – Малышу было совсем неинтересно.

– Понимаешь, легко одолеть первую часть. Как они выкрали своего банкира. У того особые повадки, – концом ложки Сэм рисовал на скатерти треугольник.

– Какого банкира?

– Да ладно, пустяки. Не обращай внимания, – Сэм стал описывать ложкой круг. – Я думаю о своем. О романе, Малыш.

– Романы, – Малыш Хохенбаум произнес это с таким видом, будто ему хотелось сплюнуть.

– Если я когда-нибудь соберусь писать книгу о твоем боссе, я и тебя туда всуну.

– У?

– Для разнообразия, – пояснил Сэм.

– Послушай, Сэм, – Малыш насупил брови. – Что, этот твой роман про похищение, да?

– Ну да.

– Проныра.

– Точно.

– А что ты сделал с... Ну, кто это был, кого в твоем романе украли?

– Банкир, – терпеливо пояснил Сэм.

– Ну да. Он у тебя остался живой?

Сэм скрипнул зубами. У него задрожали щеки.

– Если я тебя правильно понял, – медленно начал он, – ты спрашиваешь, правда ли, что они его спрятали, а как только получили деньги, велели ему убраться домой? Или нет?

– Да. Или нет? Вот это я и хотел узнать. Или нет?

Сэм молчал. Все свои силы он бросил на то, чтобы сохранить ровное дыхание.

– Мне интересно знать, – Малыш надул губы, – а какой от этого прок? Поверь мне, Сэм, можно здорово облегчить себе жизнь. Не придется возиться с...

– Провизией, – Сэм заерзал на стуле, уставившись на толстый, как сосиска, палец с грязным ногтем, царапавший скатерть. – Я тебя понял, Малыш. Я... оставил его в живых, – едва слышно сказал он.

– Зачем?

– Только ради того, чтобы был счастливый конец, – со свирепым видом пояснил Сэм.

– А, да. В романе.

Сэм следил за пальцем, размазывающим пепел по узору на скатерти.

– К тому же так выгоднее, – добавил он.

– Кому? – удивился Малыш Хохенбаум.

– Ладно! – сердито оборвал его Сэм. – Я же сказал тебе, что не смог его окончить! – он стиснул руку в кулак, потом разжал его. – Никаких забот, если спрятать в безопасном местечке. Спокойном, безопасном местечке. Ты Сам такое местечко знаешь.

Пусть Малыш проболтается, где оно!

– Но ведь придется закрывать лица, не говоря уже о прочих мерах предосторожности. А зачем это? – не унимался Малыш. – Ведь все равно деньги достанутся им.

Сэм ощущал удары своего сердца. Оно колотилось неистово, а кровь пульсировала медленно. «Лучше уйти, уйти отсюда, – думал он. – Больше нет мочи сидеть».

– Поверь мне, Малыш, я много над этим размышлял, – срывающимся голосом начал он. – Основную опасность представляет само похищение. Лучше всего делать это в темноте.

– Нет, – презрительно сказал Малыш. – Ты, Сэм, отстал от жизни.

– Раз так, пиши книгу сам, – он пожал плечами и прислонился к стене.

Малыш оттопырил в улыбке свои жирные губы.

– Ты, Сэм, большое дитя. Послушай, ведь ты сам сказал насчет привычек. Люди что-то делают в одно и то же время, хотя бы раз в неделю. Ну, хотя бы...

Сэм притворился, что до него не доходит.

– Скажем, ходят на уроки музыки, – пояснил Малыш. – Скажем...

– В школу?

– Нет, после школы...

– Скажем, играют в покер, – спокойно подхватил Сэм. – Люди раз в неделю играют в покер.

– Кто?

– Мой банкир. Он всегда...

– А, да-да.

– Конечно, у вас есть машина.

– Конечно.

– Все это ерунда, – горько заметил Сэм. – Ерунда. Но я так и не смог придумать, как закончить этот проклятый роман. Черт возьми, да я его никогда не закончу, – он в задумчивости подпер руками подбородок. – Сам себя вожу за нос. Вот чем я занимаюсь. Но так делает большинство. Тебе это известно, Малыш?

В конце зала, у входа в кухню, послышался вкрадчивый голос.

– Босс никого не водит за нос, – заметил Малыш, беспокойно поглядывая по сторонам. – Будет тебе, Сэм, не принимай все так близко к сердцу. Не падай духом, – он издал губами неприличный звук.

Сэм привалился к стенке кабины, напустил на себя усталый вид.

– До встречи, – протянул он, приподняв руку. – Свидимся когда-нибудь.

– Пока, Сэм, – любезно бросил через плечо Амбиелли.

Малыш двинулся за своим боссом.

Фред пришел убрать со стола. У него был оскорбленный вид.

– За что я должен такое терпеть, мистер Линч? – справедливо негодовал он. – За что?

Фред согнулся над столом.

– Они всегда здесь питались. Я, вы знаете, могу и уйти. Если Нику так хочется повертеть хвостом, я могу и уйти. Мистер Амбиелли тут ни при чем. Он всегда такой обходительный. Всегда. Чем человек важней, тем он умней. Вы, конечно, знаете эту поговорку, – он снисходительно оглядел Сэма. – Подумать только, как мистеру Амбиелли пришлось улепетывать... У него только и осталось, что этот хулиган, этот толстяк Хохенбаум. Мистер Амбиелли был таким опасным человеком. Но в умении себя вести ему не откажешь. Уж кто-кто, а я это знаю. Скверно выглядит, а? Я говорю, он болеет. Как-то непривычно видеть его побитым...

Казалось, Сэм его не слушал. На самом же деле он не только слушал, а еще и делал свои выводы. «Был опасным, – подумал Сэм. – Очень странно. Он и сейчас не знает человека опасней Амбиелли, побитого Амбиелли».

– Очень непривычно, – вслух сказал Сэм. – Я мог бы написать целую книгу. Но называлась бы она не «Время и жизнь Амбиелли». Нет, Фред, «Время и жизнь Сэмуэла Линча». Особенно время. Пятнадцать минут здесь, пятнадцать – там. Очень забавно. Прибыльная вещь. Что скажешь, а?

– Еще что-нибудь, мистер Линч? – покорно спросил Фред. Он привык к желчным, недоступным его пониманию излияниям посетителей. Что ж, его дело слушать.

– Глоток виски, – приказал посетитель.

Сэм закрыл глаза. Он слишком много знал. Да, он знает все. Все до капельки. Вот только наверное не знает когда, когда? – этого он не знает. Вероятно, скоро. Такое ощущение, что из всех зрителей один он читал пьесу. И в этом есть что-то противоестественное. Почему бы ему, как и всем остальным, не следить из партера за ходом событий? С интересом, и в то же время содрогаясь от ужаса.

Нет, теперь он не может просто сидеть сложа руки и следить. Он чувствовал, как по спине градом катился пот и ныло под ложечкой.

Газетная вырезка так и лежала на столе. Сэм прижал кулаки к щекам. На фотографии она обычная разодетая красотка. И ничего более. Зубы не видно – она так и не улыбнулась. Он вздрогнул.

– Кто это? – спросил Фред в самое ухо. – Ваши друзья печатают свои фото в газетах?

– Кто? Эти люди? – Сэм стукнул по бумажке костяшками пальцев. – Нет. Это просто люди. Два представителя человеческой расы. О, разумеется, из высшего света, но все равно муравьи из большого муравейника, песчинки на отмели, снежинки в воздухе, – он залпом осушил виски. – Тебе случалось видеть собаку под колесами? – спросил он.

Фред уставился на этого странного посетителя: черные глаза полуприкрыты, черные волосы взъерошены, подбородок посинел. Исходя из своего опыта он решил, что посетитель собирается надраться.

– Нет, сэр, – ответил Фред. – Никогда не случалось.

– Мне тоже не случалось. Однажды, много лет назад, когда я был еще молод, а я ведь когда-то был молод, – я совершил героический поступок. Я вытащил собаку буквально из-под колес.

– Да что вы говорите? – покорно удивился Фред. – А вы от этого что-то имели?

– Имел. И знаешь что, Фред? Сломанную ключицу. Открытый перелом. Штучки глупого сопляка, а?

Он провел ладонями по волосам.

Фред ждал, когда последует неизбежный в таком случае заказ. Да и к чему уходить? Посетитель потребует еще виски.

– Это была ваша собака? – любезно поинтересовался он.

– Даже не моя, – медленно произнес Сэм. – Но я... видел ее до этого. В общем-то, знакомая псина. Понимаешь? Ну, не совсем чужая.

В черных глазах было отчаяние.

– Еще виски, сэр?

– Минутку, – Сэм облизнул губы. – Да, сэр, тогда мне было восемнадцать лет от роду. С тех пор много воды утекло. Восемнадцать помножить на два будет тридцать шесть. Верно? Тридцать шесть разделить на два получим восемнадцать лет от роду. Вот сколько мне было. И больше уже не будет никогда. Теперь я на столько лет стал старше, – он потер лицо. – Живи и познавай, Фред. Главное в этом мире, Фред, уметь наслаждаться спектаклем. Наслаждаться, ясно? Ты получаешь один-единственный билет на это непрерывное представление. Вот и сиди на своем месте. Так-то. Ведь это всего-навсего спектакль. Никто не хочет принимать участие в этом грандиозном представлении до поры до времени или, что одно и то же, до случая.

Сэм был напуган, и от страха у него развязался язык. Страшно за эту маленькую девочку, эту молодую леди в голубом платье. Он весь взмок от волнения.

«Пьяница», – скептически думал Фред.

Посетитель заслонил глаза ладонями.

– Мать родная, вижу, как приближается эта машина!

Он вздрогнул.

– Похоже, у вас лихорадка, – с некоторым сочувствием заметил Фред. – Вам нездоровится, да? Принесу-ка вам еще глоток, а?

Но посетитель уже вынул бумажник, отсчитал сколько полагалось, плюс чаевые и взялся за шляпу. Он вовсе не собирался напиваться. Фред как будто остался доволен.

– Заходите к нам, – сказал он.

Посетитель прижал шляпу к груди и расхохотался.

– С удовольствием. С огромным удовольствием. Только не знаю, удастся ли, – он похлопал Фреда по плечу. – Прошу прощения, старина. Я немного пьян. Я принимал одно решение. Кажется, начинаю новую жизнь.

Фред ухмыльнулся.

– Тебе, небось, еще не доводилось слышать подобную чушь! – весело воскликнул Сэм. – В моем-то возрасте. Похоже, я появлюсь на сцене.

Он со смехом вышел вон.

ГЛАВА IV

Сэму Линчу стукнуло тридцать шесть. Он жил один. Когда-то Сэм был женат (эти три года были самыми несчастными в его жизни). Теперь он не знал, где проживает его бывшая жена и даже жива ли она.

Подобно сотням молодых людей, Сэм приехал в Нью-Йорк из центральных штатов. И целый год честно посещал Колумбийский университет. Но его влек к себе и цепко держал в объятиях сам город.

Он получил работенку в газете, и в те первые годы жизни в Нью-Йорке Сэму сопутствовал успех. Он стал репортером. Его привлекала проблема насилия, интересовали люди. Главным образом, те, которые оказывают сопротивление насилию. Он пытался разобраться, как это происходит.

В тот период процветания и успеха он взял и женился. Лишь затем, чтобы убедиться в том, что его вовсе не трогают повседневные мелочи семейной жизни. После развода он еще глубже погряз в своей работе. А после войны, после скитаний по забытым богом уголкам планеты (ему так и не пришлось столкнуться с насилием в его чистом виде), он окончательно отдался во власть сидящего внутри демона: Сэм жаждал много знать.

Пробил тот неизбежный час, когда он стал говорить далеко не все из того, что знал, ибо многое понимал и читал в уголках губ, слышал в обычном покашливании. Эти сведения частенько смахивали на подозрения, в то время как попытка заговорить лишила бы его возможности проведать что-то еще. Тем более, его хозяева уже не доверяли ему.

По мере того, как росло недоверие с одной стороны, другая сторона все больше и больше посвящала его в свои тайны. Профессиональные преступники Нью-Йорка не то чтобы доверяли Сэму – нет, просто в их глазах он был чудаком, который любит послушать, но при этом остаться в стороне. Складывалось впечатление, что он заглатывает услышанное и держит его в тайне. К тому же Сэм был одинок и ни с кем не водился.

Для газеты Сэм писал скучные серые заметки. Такие, как пишут все газетчики, но его начальство было им недовольно. Они тоже учуяли, именно учуяли, что Сэм знает очень много, и не могли простить ему его скрытности. Он ни с кем не делился своими знаниями, даже никогда не сплетничал. И у них возникло подозрение, что он попустительствует беззаконию.

Сэм потерял работу. Вскоре еще две или три. Его приняли в сомнительный полусвет, где ему никто полностью не доверял. Зато теперь у него была возможность собирать по мелочам: прислушиваться, догадываться и, благодаря этому, много знать. Сколько? – одному Богу известно. Преступный мир, иной раз доверявший ему кое-какие из своих тайн, никогда толком не знал, как много ему известно. Мир праведный в своей злобе доходил до того, что незаслуженно обзывал Сэма косвенным и даже прямым соучастником преступления, – так сильно их бесила его скрытность.

Сэм писал для самых разных изданий. В своих рассказиках он кратко пересказывал то или иное сенсационное событие, и лишь благодаря как бы невзначай оброненной фразе, на мгновение освещающей все вспышкой, можно было догадаться о богатейшем тайном источнике информации. Так Сэм зарабатывал себе на жизнь и жил один.

Себя Сэм считал зрителем. Он, можно сказать, им и был. Пробьет час, он бросит собирать информацию и заговорит. И превратится в историка минувшего десятилетия. В историка – и более ничего.

Сэм был высокого роста, но осанкой похвастаться не мог. В его походке чувствовалась усталость. В ту апрельскую среду он ссутулясь вышел от Ника и, как обычно, не спеша побрел по городу. Но он уже не смеялся. Он знал: кончается целая эпоха в его жизни. А то и...

Сейчас, когда он знал, что перед ним открывается хорошая возможность покончить со старым, то есть отныне не видеть, не слышать и ничего не знать, мир показался ему светлым, родным. Как будто взгляд стал различать тончайшие оттенки серого камня на тротуарах, радужно переливчатые грани стекла. Каждый кирпич, каждый камень хотелось прижать к сердцу. Старые спичечные коробки в урнах рассказывали ему трогательные человеческие истории.

Да, ему никак не уйти. Это неизбежно. А поэтому прощай уютное кресло в партере. Его влечет к себе сцена. Со страшной силой влечет. А уж он-то знает, как это опасно. Опасен Амбиелли-победитель, но Амбиелли-побежденный становится убийцей.

Следует действовать предельно осторожно.

И все равно он не прибегнет к посредничеству телефона: это какая-то середина, что-то легковесное, не приносящее никакого удовлетворения. Уж если нарушить правило своей жизни и заговорить, то хотя бы обставить это с помпой. Чтобы вкусить всю прелесть столь дерзкого поступка. Он сумеет убедить. Ему поверят. Однако один-единственный, едва заметный жест может оказаться роковым. Да, да. Он дал себе слово не рисковать жизнью впустую.

Он нисколько не сомневался в том, что его жизнь окажется под угрозой. Стоит только Амбиелли догадаться, чьих рук дело...

Он будет осторожен. Не пойдет в полицейский участок. Уж он-то знает, с какой неизбежной быстротой распространяются сведения по каналам этого учреждения, напоминающим метастазы раковой опухоли. И просачиваются за его пределы. Нет, он все расскажет ее родителям, а те из благодарности, быть может, спасут его своим молчанием. Нужно действовать предельно хитро и осторожно, но родителям рассказать придется.

У Сэма была машина – видавший многое автомобильчик, которым он пользовался от случая к случаю. Лучше воспользоваться им, чем брать такси, хотя бы даже пересаживаться из одного в другое, чтобы попасть в верхнюю часть города. Он не хочет оставлять ни следа, ни впечатления, будто старается этот след запутать. Нет, за ним еще не должны следить. И все равно на тротуаре Сэму было не по себе. Но ведь больше не существует никакой организации Амбиелли, если не считать Малыша Хохенбаума, этот последний лист на мертвой лозе. И все-таки лучше воспользоваться своей машиной – ее не смогут допросить ни завтра, ни в необозримом будущем.

Разумеется, ее придется оставить на стоянке, но если даже ее там заметят, вряд ли подумают именно о нем – машина в большом городе безлика и незаметна.

Было бы благоразумно составить план дальнейших действий. Лучше всего, вероятно, исчезнуть из города и добраться до лачуги у озера. И предаваться там воспоминаниям о своей юности, прошедшей в провинции. Сэм завел себе летний домик, ветхий, дешевенький и слишком холодный для апреля. До него часа полтора езды. Пускай его увидят в деревне. Об этой лачуге мало кому известно. Изредка Сэм привозил туда кое-кого из своих знакомых. Изредка. Человека три во всем городе знают о ее существовании и местоположении. Вот и будет у него отличное алиби.

Можно будет отвезти туда плотника. Подумают, что он уже съездил туда и понял, что нужно заниматься ремонтом. Плотнику всегда найдется дело.

Худшее наступит потом, когда по его вине сорвется преступление. Его станут расспрашивать, а он возьмет и заранее смоется на озеро, притворившись невинным, ничего не ведающим. Настоящим младенцем. И у него будет хорошее алиби.

Его спасет его репутация молчуна.

Сэм шагал в сторону гаража, упиваясь весенним ветром. Номер дома Солсбери он узнал еще два месяца назад. Дом стоял в самом фешенебельном районе Ист-Сайда, на углу, неподалеку от реки. Парадное выходило в один из тех старомодных тихих кварталов, куда не докатываются бушующие волны городской жизни. Сэм оставил машину за углом. Очутившись на голом дне каменного каньона, он стал особенно подозрительным.

Сэм завернул за угол. Ощущение было такое, будто идешь по дощечке, узкой, к тому же готовой обломиться. Прислуги в этом многоквартирном доме было несметное количество.

Ссутулившись, в вестибюле он прислушивался к раскатам теперь уже безвозвратного: «Мистер Сэм Линч пришел к мисс Кэтрин Солсбери». Эта фраза так и кричала о подстерегающей его опасности, о дисциплине, которая «никогда не подводит». Ему предстоит убедиться в этом воочию. Шея подставлена.

– Подымитесь наверх, сэр. Она дома.

Удача. Для кого-то, но только не для него.

– Спасибо.

Он шел походкой усталого человека. Наверх поднимался в лифте. Лакей впустил его в огромную прихожую, откуда его провели в гостиную, большую мрачную комнату, где окна больше чем наполовину прикрывали плотные шторы блекло-зеленого цвета.

– Мисс Кэтрин просит вас, сэр, минутку обождать. Она сейчас спустится.

Сэм увидел витую лестницу, раскручивающуюся прямо из гостиной. Настоящие апартаменты.

– Ладно, – кивнул он лакею. Тот достал пачку сигарет и предложил Сэму. – Спасибо, я буду курить свои.

Лакей, не меняя выражения лица, умудрился дать понять ему, что снимает с себя ответственность за такого визитера. Но зажигалку все-таки поднес и тут же удалился.

Сэма поразил такой сервис. Он не сел. Он ходил по толстому серому ковру, и когда глаза привыкли к полумраку, стал разглядывать вытканные на нем узоры. Все в этом доме было предельно просто и при этом очень элегантно. Его визит стал казаться ему опрометчивым.

Он ощутил затылком, что по лестнице кто-то спускается, и, чувствуя холодок внизу живота, ждал подходящего момента обернуться. Женщина, грациозно спускающаяся по ступенькам, оказалась не Кэтрин Солсбери. Ее волосы были белы как лунь, а лицо такое молодое и румяное, что в первую минуту она показалась ему блондинкой. На женщине было изящное платье из набивной ткани зеленого цвета, которое плавно колыхалось в такт движению ее красивых, обутых в легкие босоножки ног.

– Здравствуйте, – произнесла женщина.

– Прошу прощения, – одновременно с нею сказал Сэм.

– О?

«Небось хотела сказать: «Что это еще за черт?» – решил про себя Сэм.

– Моя фамилия Линч. Я пришел к мисс Солсбери.

– К Кэтрин? – спросила женщина, крошечными шажками направляясь в его сторону, подпрыгивая на высоченных каблуках. – Вы друг Кэтрин? – добавила она, но это был не вопрос, а признание факта или, быть может, что-то вроде приветствия.

– Да, мэм.

– Я мать Кэтрин, – она протянула ему руку.

Сэм был слишком удивлен, чтобы ее пожать.

– Не может быть.

– Да, это так. Я Марта Солсбери, – женщина рассмеялась. – Вы превосходно разыграли удивление. Мы с вами поладим.

– Да, мэм.

– Мне нравится это «мэм».

Она взяла со стула пеструю матерчатую сумку.

– Теперь многие молодые люди так говорят. Полагаю, всему виной война. Вы служили, мистер Линч?

– Служил, – кивнул он, не спуская глаз с женщины. – Однако я не так уж и молод, мэм.

– Садитесь же, пожалуйста, – он подождал, пока сядет она. В ее манерах было что-то решительное. Из синей с желтым сумки Марта Солсбери достала ярко-голубую пряжу, надетую на коралловые спицы. – Мне не приходилось о вас слышать, однако, это, разумеется, еще ничего не значит. Вы давно знакомы с Кэй?

Ее прелестный ротик был подведен помадой кораллового цвета. Перед ним настоящая леди, хоть и в миниатюре. Ближе лицо уже не казалось таким молодым, но она, безусловно, красива: изящно изогнутые ноздри, породистый носик.

– Я видел ее разок, мэм, – ответил Сэм. Он не знал, как ему быть.

– И она произвела на вас впечатление, – кивнула Марта Солсбери. – О, Кэтрин это может.

– Она ходит каждый день в школу Старко, – Сэм сказал это без всякого выражения.

Миссис Солсбери склонила головку набок, недоумевая, то ли он спрашивает, то ли констатирует факт.

– Да, мы не стали отдавать ее в интернат, – лепетала она. – Мы по ней скучаем. Вы познакомились с ней в школе, мистер Линч?

– На вечеринке, – пояснил Сэм. Ему не хотелось, чтобы создалось впечатление, будто он не хочет отвечать. «Что же все-таки делать?»

– Да, многие люди знакомятся на вечеринках, – она ободряюще улыбнулась. – Не правда ли, какой чудесный день!

Сэм нервничал.

– Я, миссис Солсбери, старый газетчик, – он старался хоть как-то поддерживать беседу.

Она подняла брови и дразнила его взглядом своих серых глаз. «А я вас и не спрашиваю», – было в них.

– Да, вы меня не спрашиваете, – вяло заметил он, – но я все-таки представлюсь.

– Вы и сюда пришли в этой роли? – недоумевала она.

– Нет, нет, вовсе нет. Понимаете, миссис Солсбери... – он не совсем представлял себе, как это сделать. Уж слишком она воздушна для такого сообщения. И это осложняет его задачу.

– Понимаете, я спрашиваю это вовсе не потому, что принадлежу к числу подозрительных мамаш. – Она улыбнулась. – Я даже не собиралась садиться. Но в вас есть что-то интересное. – Ее пальцы между тем ловко орудовали спицами.

Лицо Сэма посуровело.

– А сюда каждый может вот так просто взять и войти? – он спросил это с дерзкой интонацией.

Она рассмеялась.

– Вы хотите спросить, часто ли я наталкиваюсь в своей гостиной на незнакомых людей? Да, часто. И для меня это, признаться, необычно. У Кэй много друзей, и я, конечно, не всех их знаю. У вас есть пепельница, мистер Линч? – Она наклонилась, чтобы удостовериться. – О да, есть. Так о чем же вы пишете?

– Я специализируюсь на преступлениях, – отрывисто выпалил он, не спуская с нее своих черных глаз. – Исключительно на преступлениях.

– О боже мой! – Она будто в отчаянии прижала к груди вязание. – Да неужели? И вас это не приводит в уныние? На мой взгляд, изнанка жизни должна утомлять. А вам нравится ваша работа?

Он не нашелся что ответить, и ему захотелось крепко вцепиться в свое кресло.

– Жених моей дочери, – продолжала она, краешком глаза заметив, что для Сэма это не ново, – тоже очень интересуется преступностью.

– Правда? – словно в оцепенении спросил Сэм.

– Последнее время мы только об этом и слышим. Как раз сейчас Алэн изучает преступность. Одна из сторон его всестороннего образования. У Алэна на этот счет свои теории.

Сэм уткнулся подбородком в грудь.

– В этом я не сомневаюсь, – буркнул он.

– Алэн утверждает, будто чуть ли не любого подонка можно оправдать. А что думаете на этот счет вы, мистер Линч?

Лицо Сэма потемнело, в глазах что-то блеснуло, и миссис Солсбери в удивлении приоткрыла свои коралловые губки.

– Мне как-то не нравится это слово «подонок», – в смущении пробормотал он. – Даже не знаю почему. К некоторым словам я чувствую неприязнь. – Он окончательно растерялся. – Я его просто ненавижу.

– А ведь верно! – в восхищении воскликнула она. – Знаете, я просто никогда над этим не задумывалась, но я, оказывается, тоже ненавижу некоторые слова. Например «проницательный». От него у меня мороз по коже. А у вас?

– Это слово мне безразлично, мэм. – Сэм постарался улыбнуться, потер пальцами виски.

От этой женщины у него кружилась голова. Будто он долго смотрел на лепесток, подскакивающий на гребне волны, прекрасный лепесток, которому всю жизнь суждено подпрыгивать на гребне волн.

– Вы писатель и, разумеется, должны чувствовать слова. – Она улыбалась, склонившись к своему вязанию. – Прелестно, когда мужчина поглощен своей работой. Алэн – выдающийся юноша. Такой серьезный. Я верю, что все это рано или поздно скажется и он станет крупным социологом или социальным психологом, не знаю, как правильно.

– Служителем добра, – сказал Сэм.

– Разумеется, преступность притягивает его как один из социальных симптомов, понимаете? Однако боюсь, мистер Линч, меня она вовсе не притягивает. На мой взгляд, это беда. И если преступный мир про меня забудет, уж я о нем и подавно не вспомню.

Она подняла головку и залилась веселым смехом.

Сэм положил руки на колени и сплел пальцы.