Текст книги "Сказки здравомыслящего насмешника"

Автор книги: Шарль Нодье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

В тот же миг из коляски, словно бальзаминовое семечко, выпорхнула Душистая Горошинка, проворная и веселая. Бобовый Дар застыл от изумления, ибо никогда не видел никого столь прекрасного. В самом деле, у Душистой Горошинки было самое очаровательное личико, какое только может изобразить кисть художника: глаза ее, удлиненные, как миндалинки, фиолетовые, как свеколки, бросали вокруг взгляды острые, как шило, а губки, тонкие и насмешливые, приоткрывались исключительно для того, чтобы обнажить зубы белые, как алебастр, и сверкающие, как эмаль. Коротенькое, довольно свободное платье, усыпанное розовыми огоньками, которые точь-в-точь походили на цветы горошка, доходило лишь до середины точеных ножек, обутых в атласные башмачки и шелковые белые чулки, такие гладкие, как будто их натягивали кабестаном; ножки эти были так прелестны, что невозможно было не позавидовать сапожнику, собственной рукой заключившему их в атласную темницу.

– Что тебя так удивляет? – спросила Душистая Горошинка у Бобового Дара, который, заметим в скобках, имел в ту минуту вид не слишком умный.

Бобовый Дар покраснел, но очень скоро оправился от смущения.

– Меня удивляет, – сказал он, – что прекрасная принцесса, которая не намного ниже меня ростом, могла уместиться в турецкой горошине.

– Вы, Бобовый Дар, напрасно пренебрегаете моей коляской, – возразила Душистая Горошинка. – Когда ее верх открыт, в ней можно путешествовать со всеми удобствами, а моего обер-шталмейстера, моего духовника, моего гувернера, моего секретаря по особым поручениям и двух-трех придворных дам я не взяла с собой по чистой случайности. Я люблю прогуливаться в одиночестве и из-за этой прихоти попала в ту беду, от которой вы меня спасли. Не знаю, доводилось ли вам встречать в свете короля Сверчков, которого легко узнать по черной глянцевой маске, похожей на ту, какую носит Арлекин, по двум прямым подвижным рожкам и по некоей безвкусной симфонии, какою он имеет обыкновение сопровождать все свои речи. Король Сверчков изволил полюбить меня; ему было известно, что нынче день моего совершеннолетия и что принцессы моего рода выходят замуж в десять лет. Следуя обычаю, он поджидал меня на дороге и стал докучать мне адским трезвоном своих громогласных излияний, а я, как всегда, вместо ответа заткнула уши!

– Какое счастье! – сказал Бобовый Дар с восхищением. – Вы не выйдете замуж за короля Сверчков!

– Я не выйду за него, – с достоинством подтвердила Душистая Горошинка. – Мой выбор сделан. Но не успела я объявить о моем решении ужасному Кри-Кри (так зовут этого монарха), как он с такой яростью набросился на мою коляску, словно хотел ее проглотить, и резко опустил откидной верх. «Теперь выходи замуж, бессовестная жеманница! – сказал он. – Выходи замуж, если сможешь и если супруг твой разыщет тебя в этом экипаже! Мне же до твоего королевства и до твоей руки дела не больше, чем до турецкой горошины».

– Скажите мне, Принцесса, где прячется этот король Сверчков, – вскричал Бобовый Дар вне себя от возмущения, – я его достану из-под земли своей мотыгой и, связав по рукам и ногам, предам в вашу власть. Впрочем, – добавил он, понурившись, – я понимаю его отчаяние. Не кажется ли вам, однако, что мне следовало бы проводить вас до границы ваших владений, дабы защитить от его преследований?

– Вам следовало бы это сделать, великодушный Бобовый Дар, будь я вдали от своих владений; но рядом с нами простирается поле ароматного горошка; всё это мои верные подданные, которые охранят меня от неприятеля.

С этими словами она топнула ногой и ухватилась за два соседних стебля, а те подхватили красавицу и усыпали ее кудри своими благоуханными цветами.

Пока Бобовый Дар любовался ею, а я ручаюсь вам, что и сам бы с удовольствием последовал его примеру, она уязвляла его острыми стрелами своих взглядов, связывала по рукам и ногам своими улыбками, что же до него, то он был бы рад до самой смерти простоять, не сводя глаз с красавицы, и, вероятно, не двинулся бы с места, когда бы принцесса его не окликнула.

– Не смею больше вас задерживать, – сказала она, – я ведь знаю, что торговать бобами нынче очень хлопотно; но моя – а вернее сказать, ваша – коляска поможет вам наверстать потерянное время. Не обижайте меня, прошу вас, отказом от подарка столь ничтожного. У меня в замке на чердаке хранятся тысячи таких экипажей, и, если мне нужна новая коляска, я беру их целую пригоршню, выбираю ту, которая мне больше нравится, а остальные отдаю мышам.

– Ничтожнейшая из милостей вашего высочества составит счастье и славу моей жизни, – отвечал Бобовый Дар, – но вы не приняли в расчет моей поклажи. Как ни плотно уложены бобы в моих мешках, я допускаю, что в один из них можно было бы поместить вашу коляску, но вот поместить в вашу коляску мои мешки – дело решительно невозможное.

– Попробуй, – предложила Душистая Горошинка, смеясь и раскачиваясь на своих стеблях, – попробуй и не удивляйся всему, как малое дитя.

В самом деле, три мешка легко вошли в кузов, а могли бы войти тридцать три и даже больше, каковое обстоятельство показалось Бобовому Дару немного обидным.

– Я готов к отъезду, сударыня, – сказал он, устроившись на мягкой подушке, которая была так просторна, что позволяла путешественнику принимать самые разные положения и даже улечься, растянувшись во весь рост, буде у него возникнет такое желание. – Мои родители слишком любят меня, чтобы в день нашей первой разлуки я позволил им долго пребывать в неизвестности насчет того, что со мной приключилось, и теперь я жду только возвращения вашего кучера, который, должно быть, испугавшись грубых выходок короля Сверчков, сбежал вместе с упряжью и оглоблями. Лишь только он вернется, я покину здешние края, унося в душе вечное сожаление о том, что увидел вас без надежды увидеть вновь.

– Да будет тебе известно, – сказала Душистая Горошинка, пропустив мимо ушей последние слова Бобового Дара, хотя они были весьма многозначительны, – да будет тебе известно, что коляске моей не нужны ни кучер, ни упряжь, ни оглобли: ее приводит в движение сила пара[63]63
  В 1833 году, когда была опубликована сказка Нодье, движение с помощью паровых двигателей было во Франции технической новинкой: пароходы плавали по Сене с конца 1810-х годов, однако железных дорог, за исключением двух коротких участков в провинции (Сент-Этьенн – Лион; Андрезьё – Роанн) еще не было. Первая железная дорога, соединившая Париж с городком Сен-Жермен-ан-Лэ, была торжественно открыта летом 1837 года.


[Закрыть], и во всякий час она оставляет позади пятьдесят тысяч лье. Думаю, в таком экипаже ты сможешь без труда вернуться домой, когда захочешь. Главное, запомни жест и слова, какими я приведу коляску в движение. В дорожной корзине есть разные вещи, которые могут тебе пригодиться; они всецело в твоем распоряжении. Открой корзину так же, как открывал бы стручок зеленого горошка, и ты увидишь там три ларчика, формой и размером напоминающие горошины; каждый подвешен на тоненькой нити в своем футляре, точно как горошинки в стручке, затем чтобы в дороге они не столкнулись и не повредили друг друга: сработано всё великолепно. Справиться с ларчиками тебе будет не труднее, чем с откидным верхом моей коляски; стоит высыпать их содержимое в ямку, вырытую твоей мотыгой, и на этом месте тотчас проклюнется, вырастет, расцветет все, что ты пожелаешь. Разве это не чудо? Но помни: после того, как ты воспользуешься третьим ларчиком, мне больше нечего будет тебе подарить, потому что у меня только и есть что три зеленые горошины, точно так же, как у тебя было только три меры бобов, а даже самая красивая девица в мире может дать только то, что имеет[64]64
  Процитированный афоризм острослова Шамфора (1741–1794), популярный у современников Нодье (в частности, его очень любил Бальзак) своим скабрезным подтекстом резко диссонирует с атмосферой волшебной сказки. Подобное вторжение «взрослых» аллюзий в текст, по видимости предназначенный детям, характерно для иронических сказок Нодье.


[Закрыть]. Готов ли ты тронуться в путь?

Бобовый Дар, не в силах произнести ни слова, кивнул, и по его знаку Душистая Горошинка щелкнула большим и средним пальцами правой руки и крикнула:

– Вперед, турецкая горошина!

И не успел Бобовый Дар оглянуться, как турецкая горошина была уже в полутора тысячах километров от мускатного поля Душистой Горошинки.

– Увы! – произнес Бобовый Дар.

Ибо сказать, что скорость турецкой горошины не уступала скорости пули, выпущенной из аркебузы, значило бы не сказать ровно ничего. Леса, города, горы, моря мелькали за окнами быстрее, чем Серафеновы китайские тени по мановению волшебной палочки знаменитого Ротомаго[65]65
  Серафен (наст. имя и фам. Серафен-Доминик Франсуа; 1747–1800) – владелец парижского театра марионеток и китайских теней, с 1784 года дававшего представления в Пале-Руаяле; после смерти создателя театра его дело продолжал племянник. Волшебником Ротомаго звали персонажа одной из игравшихся там пьес.


[Закрыть]. Лишь только показавшись на горизонте, в самой дальней дали, они в мгновение ока приближались к турецкой горошине, а еще через мгновение Бобовый Дар уже напрасно старался разглядеть их у себя за спиной. Говоря короче, ему удалось несколько раз опередить солнце, несколько раз закат сменялся рассветом, а день – ночью, причем с величайшей быстротой, и Бобовый Дар наконец заподозрил, что уже давно проехал тот город, куда направлялся, чтобы продать на рынке свои бобы.

«Эта коляска – большая озорница, – рассудил Бобовый Дар, обладавший, как мы помним, весьма тонким умом. – Она пустилась с места в карьер, не дождавшись, пока Душистая Горошинка объяснит ей, куда надобно меня отвезти, и путешествие мое, боюсь, может продлиться до скончания века; ведь любезная принцесса, легкомысленная, как все юные существа, объяснила мне только, как приводить коляску в движение, но не удосужилась сказать, как ее останавливать».

И вот, на время забыв о стыдливости, Бобовый Дар принялся твердить все неблагозвучные междометия, какие ему когда бы то ни было доводилось слышать из уст кучеров и погонщиков мулов, людей неученых и грубых, больших любителей сквернословить и богохульствовать, – но все понапрасну: чертова коляска продолжала катить вперед, да еще быстрее, чем прежде. Бобовый Дар рылся в памяти и придумывал для обращения к коляске больше эвфемизмов, чем содержится в любом учебнике риторики, а госпожа коляска знай себе мчалась как угорелая и в очередной раз пересекала десятки королевств, которым она уже изрядно надоела.

– Дьявол тебя забери, чертова коляска! – кричал Бобовый Дар.

И послушный дьявол забирал коляску и швырял ее с полюса на экватор и с экватора на полюс, таскал по всем долготам и широтам, не обращая ни малейшего внимания на вредную для здоровья смену температур. Бобовый Дар непременно испекся бы от жары или заледенел от холода, если бы, как мы уже неоднократно сообщали, не был наделен замечательно острым умом.

«Вот что, – сказал он сам себе, – раз Душистая Горошинка привела коляску в движение, приказавши: „Вперед, турецкая горошина!“, не остановится ли она, если приказать ей обратное?» Рассуждение весьма логичное.

– Стой, турецкая горошина! – крикнул Бобовый Дар и щелкнул большим и средним пальцами правой руки точно так же, как давеча щелкнула на его глазах Душистая Горошинка.

Не знаю, могла ли рассудить лучше целая академия! Турецкая горошина остановилась как вкопанная и даже не думала двигаться вперед.

Бобовый Дар вылез из своего экипажа, осторожно поднял его с земли и убрал в кожаный мешочек с образцами бобов, который носил на поясе, а дорожную корзину, напротив, оттуда вынул.

Место, где Бобовый Дар осадил свою коляску, не описано путешественниками. Брюс утверждает, что оно находится в устье Нила, г-н Дувиль помешает его в Конго, а г-н Кайе – в Томбукту[66]66
  Шотландский путешественник и географ Джейм Брюс (1739–1794) отправился на поиски устья Нила (проблема, волновавшая еще древних греков и римлян, но ими не решенная) в 1768 году, вернулся в Европу в 1774 году, а в 1790-м опубликовал пятитомный рассказ о своем путешествии. Жан-Батист Дувиль (1794–1837) выпустил в 1832 году свой рассказ о путешествии в Конго в 1828–1830 годах; книга имела большой успех до тех пор, пока современники не заподозрили Дувиля в том, что он вообще не бывал в Конго и вся его книга – выдумка и блеф; громкий скандал разгорелся осенью 1832 года, то есть совсем незадолго до публикации сказки Нодье. Рене Кайе (1799–1838) стал первым европейцем, который не только побывал в городе Томбукту, или Тимбукту (Мали), но возвратился оттуда и описал свое путешествие в пятитомной книге (1830). Название этого реального города Нодье использовал в «Истории Богемского короля» – здесь вымышленное королевство, которым правит Попокамбу Волосатый, называется Томбукту.


[Закрыть]. То была бескрайняя равнина, такая сухая, каменистая и дикая, что на ней никто бы не сыскал ни куста, под которым можно отдохнуть, ни мха, на который можно преклонить усталую голову, ни растения, которым можно утолить голод и жажду. Бобовый Дар, однако, нимало этим не обеспокоился. Он аккуратно проделал ногтем отверстие в дорожной корзине и достал оттуда один из тех ларчиков, о которых рассказала ему Душистая Горошинка.

Потом он открыл ларчик точно так же, как прежде открыл коляску, и, сделав мотыгой ямку в земле, высыпал туда его содержимое.

– Будь что будет, – сказал он, – но мне надобна крыша над головой, пусть даже это окажется цветущий куст гороха; мне надобно чем-нибудь подкрепиться, пусть даже это окажется гороховое пюре с сахаром; мне надобна постель, пусть даже это окажется перышко колибри. К родителям же мне сегодня уже не вернуться, слишком я голоден и слишком устал с дороги.

Не успел Бобовый Дар произнести эти слова, как из песка показался роскошный шатер в виде куста гороха, который стал подниматься, расти, расцветать, шириться; купол его уже опирался на десять золотых подпорок, стены из зеленой листвы были усыпаны цветами гороха, а каждая из бесконечных аркад увенчивалась великолепным хрустальным светильником с душистою свечкой внутри. В каждой аркаде располагалось венецианское зеркало громадных размеров и безупречного качества, и все они сияли таким блеском, что ослепили бы даже находящегося на расстоянии целого лье семилетнего орла[67]67
  Подобные игры с пространством повторяются в творчестве Нодье не однажды. В вышедшей годом раньше, чем комментируемая сказка, повести «Фея хлебных крошек» заглавная героиня приводит героя, Мишеля-плотника, в свой дом, который с виду кажется детской игрушкой, но оказывается таким просторным, что в нем умещаются и спальня, и гостиная, и даже превосходная библиотека.


[Закрыть].

Под ногами у Бобового Дара один листок горохового куста, случайно упавший с крыши шатра, обернулся чудесным ковром, переливающимся всеми цветами радуги и еще многими другими. Больше того, по краям этого ковра возникли столики из сандалового и райского дерева, едва не прогибавшиеся под тяжестью блюд с пирожными и банок с вареньем, а рядом засахаренные фрукты в мараскине в позолоченных фарфоровых чашах окружали превосходное гороховое пюре с сахаром, украшенное черным, как гагат, коринфским виноградом, зелеными фисташками, горошинками кориандра и ломтиками ананаса.

Как ни ослепительно было все это великолепие, Бобовый Дар сумел разглядеть в углу свою постель, иначе говоря, заказанное им перышко колибри, сверкавшее, как карбункул из короны Великого Могола, но при этом такое крохотное, что его можно было бы спрятать под просяным зернышком. Бобовый Дар счел поначалу, что ложе это уступает в удобстве остальным красотам шатра, однако чем дольше он смотрел на него, тем больше оно становилось, так что скоро перед Бобовым Даром стояла постель высотой в половину его роста, и была эта постель из мягких топазов, гибких сапфиров и эластичных опалов такой воздушной, что бабочка смогла бы пролететь ее насквозь.

– Довольно, – приказал Бобовый Дар, – довольно, перышко колибри! Я прекрасно переночую и так!

Не стоит и говорить, что наш путешественник отдал дань угощенью, а затем поспешил отойти ко сну. Конечно, любовь немного кружила ему голову, но в двенадцать лет никто не лишается сна из-за любви, и Душистая Горошинка, которую Бобовый Дар видел так недолго, очень скоро начала казаться ему очаровательной грезой, вернуть которую способен только сон. Кстати, вот еще одна причина поскорее улечься спать; я знаю это на собственном опыте, а вы? Впрочем, Бобовый Дар не забыл об осторожности и, прежде чем предаться радостям сна и лени, решил удостовериться, что за пределами его шатра все спокойно, ибо блистательная роскошь этого строения могла привлечь воров и придворных, а этого народу хватает везде. Итак, Бобовый Дар вышел из волшебной обители, по обыкновению вооруженный мотыгой, дабы обойти свои владения кругом и убедиться, что ему ничего не грозит.

Однако не успел Бобовый Дар дойти до границы лагеря – узенькой канавки, которую без труда перепрыгнула бы молодая козочка, – как остановился и содрогнулся от ужаса, ведь он был существом мужественным, а настоящие храбрецы не чужды страхов, свойственных простым смертным, и обретают уверенность в себе лишь по здравом размышлении. Зрелище же, открывшееся Бобовому Дару, давало для размышлений достаточную пищу!

Перед ним стояла целая армия: во тьме беззвездной ночи блестели, уставившись на него, две сотни неподвижных горящих глаз, а поверх их бегали безостановочно с левого фланга на правый, а затем с правого фланга на левый два зорких и хитрых глаза, которые, судя по всему, принадлежали деятельному полководцу, совершавшему обход войска. Бобовый Дар не читал ни Лафатера, ни Галля, ни Шпурцгейма[68]68
  Перечисленные ученые предлагали способы определять свойства ума и характера по физическим данным: Иоганн Каспар Лафатер (1741–1801) – по чертам лица (физиогномика), Франц Йозеф Галль (1758–1828) и Иоганн Каспар Шпурцгейм (1776–1832) – по строению черепа (френология).


[Закрыть]; он не состоял во френологическом обществе, но природа наделила его инстинктом, который помогает всем созданиям Божьим различать издали лицо врага; поэтому, лишь только он взглянул на командующего всей этой волчьей сворой, как тотчас узнал того трусливого и угодливого волка, который, прикрываясь разглагольствованиями о философии и добродетели, ловко выманил у него последний мешок бобов.

– Мессир волк, – сказал Бобовый Дар, – не терял времени даром; он успел собрать свою паству и натравить на меня! Но каким чудом сумели эти негодяи-волки меня догнать, ведь они-то не разъезжали в турецкой горошине? Возможно, – продолжал он со вздохом, – дело тут в том, что секреты науки ведомы и злодеям; не поручусь даже, что они не сами же эти секреты и придумывают, дабы с их помощью втягивать безвинных людей в свои отвратительные плутни.

Бобовый Дар был осмотрителен в делах, но скор в решениях; итак, он торопливо достал из кожаного мешочка дорожную корзину, которую давеча устроил там рядом с коляской, вынул из корзины второй ларчик, открыл его точно так же, как и первый, и, сделав мотыгой ямку в земле, высыпал туда его содержимое.

– Будь что будет, – сказал он, – но нынче ночью, чтобы защититься от господ волков, мне потребна крепкая стена, пусть даже она окажется не толще, чем стены лачуги, и частая изгородь, пусть даже она окажется не прочнее той, что тянется вокруг моих бобовых грядок.

И тотчас воздвиглись стены, но не лачуги, а дворца, тотчас выросли изгороди, но не те, что тянутся вокруг грядок, а те, какими окружают замки и дворцы, – высокие решетки из голубой стали, увенчанные золочеными иглами и стрелами; сквозь такие решетки ни волку, ни барсуку, ни лису ходу нет, а попробуй кто-нибудь из этих зверей сунуться, непременно ударит или поранит свой хитрый острый нос. Волчья стратегическая мысль перед новыми укреплениями спасовала. Предприняв несколько неудачных вылазок, волки начали беспорядочное отступление.

Успокоенный на этот счет, Бобовый Дар возвратился назад; но теперь перед ним расстилался мраморный пол, тянулись колоннады, освещенные, словно для брачной церемонии, убегали вверх бесконечные лестницы и уходили вдаль неоглядные галереи. Он с радостью обнаружил посреди обширного и густого сада, ему незнакомого, свой шатер из цветущего гороха и постель из перьев колибри и улегся спать. Полагаю, что спал он по-королевски и даже лучше, чем король. Я, как известно, люблю точность и никогда ничего не преувеличиваю.

Назавтра Бобовый Дар первым делом поспешил осмотреть роскошное жилище, помещавшееся внутри горошины; любая мелочь в этом дворце была достойна изумления, ибо внутреннее его убранство ничем не уступало внешнему облику. Бобовый Дар осмотрел внимательнейшим образом картинную галерею, кабинет древностей, собрание медалей, коллекции насекомых и раковин, библиотеку – восхитительные чудеса, которые были ему в диковинку. Особенно пленил его тонкий вкус, с каким были подобраны книги. Самые превосходные творения литераторов и самые мудрые сочинения ученых радовали здесь глаз человека и готовы были приносить ему удовольствие и пользу в течение долгих-долгих лет: на книжных полках стояли «Приключения хитроумного идальго Дон-Кихота Ламанчского», шедевры «Голубой библиотеки» в знаменитом издании г-жи Удо[69]69
  Эту книжную серию, названную так по голубому цвету бумажных обложек, с XVII века издавало семейство Удо в городе Труа; в серии выходила самая разная популярная литература, от рыцарских романов до сказок и альманахов (календарей). Нодье особенно высоко ценил печатавшиеся в «Голубой библиотеке» народные легенды.


[Закрыть]; волшебные сказки всех сортов с прекрасными эстампами; собрание любопытных и занимательных рассказов о путешествиях, из которых самыми достоверными были путешествия Робинзона и Гулливера; превосходные альманахи, полные забавных анекдотов и сведений о фазах Луны и днях, благоприятных для сева; бесчисленные трактаты о сельском хозяйстве и садоводстве, рыбной ловле удочкой, охоте с сетью и об искусстве приручать соловьев, написанные слогом простым и ясным; одним словом, все сочинения, о которых может мечтать человек, знающий цену чужой мудрости и чужим книгам: между прочим, никаких других ученых, никаких других философов, никаких других поэтов в библиотеке Бобового Дара не имелось, по той неопровержимой причине, что вся премудрость, вся философия, вся поэзия – если они вообще существуют на свете – содержатся исключительно в поименованных выше книгах: порукой в том мое слово.

Осматривая доставшиеся ему сокровища, Бобовый Дар бросил взгляд в одно из зеркал, украшавших гостиные дворца, и был потрясен своим отражением. Если зеркало не лгало, он – о чудо! – вырос со вчерашнего дня больше чем на три фута, черные же усики над его верхней губой обличали недвусмысленно, что из крепкого отрока он превратился в мужественного юношу. Увиденное заронило в его душе сомнения, когда же он взглянул на богато украшенные настенные часы, висевшие между двумя зеркалами, сомнения эти, к величайшему сожалению, рассеялись: одна из стрелок указывала дату вместе с годом, и Бобовый Дар убедился наверняка, что постарел на шесть лет.

– Шесть лет! – воскликнул он. – О горе мне, горе! Родители мои наверняка умерли от старости, а быть может, и от нищеты! А может быть, увы! они умерли от горя, скорбя о том, что я не вернулся домой, и почитая меня либо жестокосердым негодяем, либо ничтожным неудачником? Теперь я понимаю, проклятая коляска, как удается тебе ездить так быстро: ведь ты за минуту пожираешь много дней! Ступай же вперед, турецкая горошина, ступай вперед! – приказал он, вынимая из кожаного мешочка горошину и выбрасывая ее за окошко. – Ступай так далеко, окаянная горошина, чтобы я никогда тебя больше не видел!

С этих пор, насколько мне известно, никому не доводилось видеть турецкую горошину, которая была бы похожа на коляску и проезжала пятьдесят тысяч лье в час.

Бобовый Дар спустился по мраморным ступеням, объятый такой печалью, с какой никогда не спускался с чердака, где хранил свои бобы. Он вышел из дворца, не видя его, и побрел по невозделанной равнине, даже не удосужившись проверить, не стали ли волки лагерем где-нибудь поблизости и не грозят ли они ему осадой. Он брел вперед, погруженный в свои мысли, то ударяя себя по лбу, то принимаясь плакать.

– Чего же мне желать теперь, когда родители мои умерли? – сказал он, машинально вертя в руках дорожную корзину. – Чего мне желать теперь, когда Душистая Горошинка вот уже шесть лет как замужем, ибо в день нашей встречи ей исполнилось десять лет, а принцессы ее рода выходят замуж именно в этом возрасте! Вдобавок ее выбор был уже сделан. На что мне весь мир, мир, который состоял для меня из лачуги и бобовых грядок, а их ты мне не вернешь, зеленая горошинка, – прибавил он, вынимая ее из стручка, – ибо счастливая пора детства не повторяется вновь. Ступай, зеленая горошинка, ступай, куда будет угодно Богу, и пусть из тебя вырастет то, что должно вырасти во славу твоей хозяйки, раз мне не суждено увидеть моих старых родителей, мою лачугу, бобовые грядки и Душистую Горошинку! Ступай, зеленая горошинка, ступай далеко-далеко!

И он швырнул ее вдаль с такой силой, что маленькая зеленая горошинка могла бы без труда догнать большую турецкую горошину, не противоречь это ее натуре. Затем Бобовый Дар упал на землю, сломленный отчаянием и горем.

Когда он поднялся, вид окружающей равнины совершенно переменился. До самого горизонта простиралось бескрайнее море яркой зелени, утопающее в тумане, а на нем под дуновением ветерка тихо колыхались бело-фиолетовые и бело-розовые крылатые лодочки, похожие на цветы бобов и гороха, и, когда ветер склонял все эти зыблющиеся головки разом, оттенки их смешивались воедино и создавали новый цвет, в тысячу раз более восхитительный, чем можно увидеть на самых роскошных клумбах.

Бобовый Дар встрепенулся, ибо увидел все разом: и расцветшее поле, и похорошевшую лачугу, и отца с матерью, которые, живые и здоровые, хотя и слегка постаревшие, что есть силы бежали ему навстречу, горя желанием рассказать, что каждый вечер со дня его отъезда получали от него известия, и подарки, и уверения, что он скоро вернется, и все это украшало им жизнь и спасало от смерти.

Бобовый Дар нежно обнял родителей, а затем взял их за руки и повел в свой дворец. Чем ближе они к нему подходили, тем больше изумлялись старик со старухой, а Бобовый Дар боялся смутить их радость. Однако ж он не удержался и произнес со вздохом:

– Ах! если б вы видели Душистую Горошинку! Но она уже шесть лет как замужем!

– Замужем за тобой! – воскликнула Душистая Горошинка, открывая двустворчатые ворота. – Мой выбор был сделан еще тогда, разве ты не помнишь? Входите же, – сказала она, целуя старика и старуху, которые не могли налюбоваться на нее, ибо она тоже повзрослела на шесть лет, иначе говоря, ей стало шестнадцать. – Входите в дом вашего сына: это царство души и фантазии, где люди не стареют и не умирают.

Трудно было сообщить этим бедным людям весть более радостную.

Свадьбу сыграли со всем великолепием, какое пристало особам столь знатным, и супруги зажили вместе, являя собой совершенный образец любви, верности и счастья.

Так кончаются волшебные сказки.